Глава 5
Наверное, целую секунду мы стояли напротив друг друга и молчали. Первым опомнился Вихрев, он, не говоря ни слова, всё так же молча, бросился мне на шею, и только тогда у него прорезался голос. Но он только восклицал:
– Комбриг, дружище, ты жив, я так рад!
У меня тоже навернулись слёзы на глазах, но зато прорезался голос, и я смог ему ответить.
– Я тоже рад, ты не представляешь даже как! Игорёк, если бы не твой рейд, то мы здесь не стояли – драпали бы в сторону Минска, только пятки сверкали. Немцы точно взяли бы Волковыск и рассекли Белостокский выступ на две части. А дальше сам знаешь, что было бы. Представляешь, перед немцами оставался последний барьер – артдивизион и штабники Пителина. А сбить их спокойно мог один батальон немцев. Но тут случилось чудо, по-другому я это и не называю – немцы снимают с такого важного направления все моторизованные части и артиллерию и отправляют их на запад, чтобы дать отпор твоей мехгруппе. Молодец, полковник, спас ты в тот момент считай всю десятую армию.
– Да ладно, Юрий Филиппович, каждый командир нашей бригады сделал бы точно так же. Мне вон штабисты рассказывали, что вы с одним артполком и приданным моторизованным батальоном целую немецкую танковую дивизию остановили и погнали её обратно, в фашистское вонючее стойло. Выдержать лобовое столкновение с немецкой танковой дивизией первого эшелона это что-то – это тебе не по тылам гитлеровцев шастать и трясти обозников.
– Ну, всё, парень, обменялись комплиментами, а теперь к делу. Ты был у Пителина?
– Конечно, он меня в Хорощ и вызвал! Подождать, правда, прибытия штаба чуток пришлось, ну это ладно. Штаб-то от самого Волковыска добирался, а моя мехгруппа вышла севернее Сурожа, прямо в тыл немцам, наседающим на позиции батальона Сомова. Ну, устроили мы там немчуре жару – баню по-чёрному, по-нашему, по-русски! По радиостанции Сомова я и связался с Пителиным, чтобы доложить, что вышел к своим. Мои-то рации слабоваты, и за всё время рейда только один раз удалось связаться со штабом бригады, да и то связь была паршивая и неустойчивая. Как с Пителиным встретился, так он меня и огорошил – сдать дела мехгруппы заместителю и явиться на станцию Хорощ в штаб 6-го мехкорпуса.
– Правильно, теперь ты в мехкорпусе служишь, а я, как ты уже, наверное, знаешь, его командир. Комкор я теперь, Игорь, а не комбриг. А ты не заместитель комбрига, а командир четвёртой танковой дивизии. Хотя первоначально, после повышения в звании, Болдин подписал приказ о назначении тебя заместителем комкора, но в связи с тяжелейшей обстановкой и, по-видимому, гибели комдива-4, ты назначен на его должность.
– Да… я всё ещё отхожу от этой новости. Пителин как ушат холодной воды вылил на мою голову, когда зачитал приказ, подписанный Сталиным, об этом назначении. Как выбрался из купе Пителина, так уже третью папиросу курю.
– Ну, значит, накурился и можно тебя обратно к деду вести. Наступление завтра, и нужно много вопросов решить с комдивом-4.
– Как завтра? А когда же я буду дивизию принимать и с людьми знакомиться?
– Сегодня будешь, а завтра в бой! Судьба у нас такая, товарищ полковник, – есть приказ и нужно его выполнять! А что касается с людьми знакомиться, то ты и так со многими водку пил. Что ты думаешь, я не в курсе, чем ты занимался, когда ездил в четвёртую танковую с Ивановым налаживать там производство его воздушных фильтров?
– Так, товарищ комб… извините, комкор, нужно было налаживать с ними отношения. Всё руководство, да и штабисты четвёртой, на нас как звери смотрели, после того как в бригаду приказом Павлова передали десять танков КВ.
– Вот, а теперь ты вернёшь им эти танки! Моим приказом мехгруппа вливается в 4-ю танковую дивизию. Кому ты передал командование мехгруппой?
– Капитану Лысенко! Кстати, исключительной отваги человек!
– Хороший командир! И он уже не капитан, а майор. Нужно внимательнее документы читать – внеочередное звание ему присвоено тем же приказом, что и тебе. Своим приказом я назначаю его командиром полка тебе в дивизию. В дивизии есть один полк, где командир недавно погиб, а врио командира полка ни рыба ни мясо. Вот в этот полк я и назначаю Лысенко. Твою бывшую мехгруппу в полном составе вливаю в этот полк. Этот полк будет у тебя ударным и поэтому должен быть самым сильным. Сколько в мехгруппе осталось танков, бронеавтомобилей и личного состава мотострелков?
– Потери мехгруппа понесла значительные, мы два раза попадали в немецкие засады, и если бы не КВ, то потерь было бы гораздо больше. Да что там, легли бы все у второй, самой мощной засады. Восточнее Гайновки немцы против нас целый укрепрайон создали. Наверное, со всего 43-го пехотного корпуса артиллерию больших калибров туда нагнали. Вот там мы и понесли самые большие потери. Даже КВ не выдерживал попадания 120-мм снаряда, да и 88-мм зениток там была масса. Пять танков КВ, два Т-34 и почти все лёгкие танки мы там потеряли. А всего в мехгруппе сейчас шесть танков КВ, два Т-34 и два Т-26, кроме этого, два пушечных бронеавтомобиля БТ-10 и три БТ-20. Имеются также четыре 120-мм миномёта, три автоматические зенитные пушки на шасси Ярославского автозавода и четыре счетверённых зенитных пулемёта «Максим», на шасси ЗИС-3. Из тяжёлого вооружения имеются также трофеи – это три бронетранспортёра «Ханомаг». Кстати, удобные и полезные боевые машины. У немцев также добыли пять мотоциклов БМВ с люльками, на которых установлены пулемёты МГ. Незаменимая вещь для разведки и неожиданного нападения на вражеские колонны. Фашисты не пугаются появления этих мотоциклов, а когда следом показываются наши танки, то уже поздно пить боржоми. Мы таким макаром и «ханомаги» захватили. На мотоциклах въехали в немецкую колонну, по лимонке кинули в бронеотсеки, а по грузовикам открыли пулемётный огонь. Водители бронетранспортёров попытались дёргаться, но тут выползли КВ, и им пришлось сдаться.
– Что ты мне всё про трофеи, понял я уже – геройские вы ребята! Ты мне про личный состав мотострелков скажи – сколько бойцов осталось?
– Мало осталось, рота не наберётся – девяносто два человека. Из них всего один средний командир – лейтенант Воропаев, он же командир этой роты. Командиры взводов сержанты. Всего в мехгруппе личного состава осталось 327 человек, это вместе с танкистами, артиллеристами, водителями, механиками, оружейниками, военфельдшером и поварами. Больше пятидесяти процентов людей потеряла мехгруппа за этот рейд. Хорошо хоть раненых смогли вывезти на трофейных грузовиках.
– А сколько этих грузовиков?
– Двадцать семь. Кстати, из них пять повышенной проходимости «Хеншель-33» – хорошие машины, по стерне двигаются, как по асфальту.
– Знаю, сам на такой сейчас разъезжаю. Этот трёхосник лучше любого командирского броневика, по проходимости только танку уступает. Ты вот что, Игорь, двадцать пять грузовиков вместе с водителями передашь в распоряжение службы тыла подполковнику Бедину. Задыхаются наши тыловики без транспорта. Уже дошло до маразма, снаряды больших калибров возят на телегах.
– Как отдать грузовики? Пителин мне сказал, что наступление будет на саму Варшаву! А до неё почти сто километров, значит, нужно везти с собой кучу боеприпасов и прочих необходимых вещей. Складов-то там нет, где мы будем брать патроны, снаряды и горючее?
– Кто тебе сказал, что там нет складов? А вермахт откуда снабжается? Вот и мы будем пользоваться их имуществом. Только нужно быть порасторопнее, чем немецкие сапёры – не давать им возможности взрывать склады. Грузовики нужны сейчас, чтобы подвезти необходимые боеприпасы для наступления, а затем для перевозки тыловых служб. Вот без госпиталя или, допустим, без банно-прачечного отряда под Варшавой не обойтись. А складов с имуществом немецкой армии в том районе море. А под их боеприпасы мы и оружие трофейное наберём. Вот, например, пулемёты МГ мне нравятся больше наших, да и 50-мм противотанковые пушки лучше «сорокапяток». Да что там говорить, много типов вооружений, которые превосходят советские. Да и автомобилями твоя дивизия ещё разживется, а вот госпиталю их взять неоткуда. Всё, полковник, разговор на эту тему окончен, сегодня же передашь автотранспорт представителю Бедина.
– Понятно, выполним! Сейчас зайду в службу тыла, возьму их представителя и на своём броневике отвезу в мехгруппу. Там передам автомобили, отдам приказы в связи с присоединением мехгруппы к 4-й танковой и направлюсь в штаб дивизии, принимать дела.
– Добре! Там с Лысенко покумекай, чем можно ещё усилить его танковый полк. Он будет остриём вашей атаки. Действовать должен так же, как и мехгруппа во время рейда – не обращать внимания на фланги и тылы, а только вперёд, к Варшаве. Фланги будут обеспечивать два других полка, ну а в тылу буду я со штабом корпуса и бронепоездом.
Я хмыкнул и пошутил:
– Лысенко мужик фартовый, не зря же Гудериана в плен взял, а под Варшавой штаб группы армий «Центр» дислоцирован, так что, если повезёт, его ребята самому Браухичу могут фингал поставить, такой же, как и командующему второй танковой группы вермахта. А если ещё больше повезёт, то Гельдеру, начальнику Генерального штаба сухопутных сил Германии, он часто бывает в штабе группы армий «Центр». Если его красноармейцы это сделают, то передай Лысенко, что генерал никогда больше не покусится на полковые трофеи. Пусть они хоть личный лимузин Гитлера захватят, я в него влезу только по приглашению майора.
– Вы что, серьёзно намерены захватить штаб группы армий «Центр»?
Я опять хмыкнул и сказал:
– А чем плоха эта задача? Немецкие генералы серьёзно помыслить о такой наглости даже не могут, а красноармейцы Лысенко тут как тут. А если серьёзно, то, конечно, немцы не дадут нам захватить их штаб, но нарушить системы наземных коммуникаций и снабжение передовых дивизий центра это мы можем. Только готовься, Игорь, как только мы потрясём гитлеровцев за вымя у Варшавы, немцы навалятся на наши две дивизии в полную силу. Все силы бросят, чтобы нас уничтожить. И отступить мы не сможем – везде будут фашисты. Помочь нам тоже никто не сможет – наши сильно далеко. Так что по большому счёту это наступление можно назвать атакой обречённых. В этой ситуации даёт надежду только опыт прошлых баталий, где принимали участие русские солдаты. Вон Пителин рассказывал, как в Первую мировую воевали русские солдаты. Какие герои были. Ты слышал про атаку мертвецов?
– Нет.
– О-о-о… это героический эпизод обороны крепости Осовец русской армией. Тогда у защитников этой крепости положение было похуже, чем у нас. Конечно, не в том, что они были окружены, и германцев было в десятки раз больше, а в том, что немцы тогда применили химическое оружие. Сам понимаешь, что в те времена это была новинка, и у защитников Осовца противогазов не было. Так вот, немцы применили это самое химическое оружие и в полной уверенности, что никого живого в крепости уже не осталось, после бомбардировки новейшими снарядами с химической начинкой, колоннами двинулись занимать Осовец. Но неожиданно из, казалось бы, поверженной крепости в штыковую атаку бросились мёртвые русские солдаты, и у немцев началась натуральная паника. Даже ветераны, побросав оружие, бросились наутёк. Слишком страшен был вид атакующих воинов. Конечно, это были никакие не мертвецы, а солдаты, подвергнувшиеся химическому отравлению, но при этом соблюдавшие дисциплину и выполнившие приказ, пусть первоначально он показался им совершенно нелепым. А приказ был такой – намочить своей мочой запасные портянки и дышать через них. Отдал его один грамотный и решительный командир, он же в нужный момент скомандовал подняться в штыковую атаку. Пускай все в блевотине, с капающей из глаз, носа и рта кровью, но те, кто выполнил этот казалось бы дурацкий приказ, остались живыми, хотя внешне и походили на зомби. Ужас, одним словом! Но эти ребята, прошедшие семь кругов ада, сотворили для России чудо. Погнали во много раз превосходивших их тевтонов и одержали победу. Вот и я надеюсь, что мы достойны своих отцов и сможем сотворить чудо. От фашистов можно ожидать чего угодно, когда припрёт, эти звери опять могут применить химическое оружие, поэтому, полковник, проследи, чтобы твои бойцы были обеспечены противогазами. И не просто обеспечены по отчётам и докладам, а реально. Чтобы у них на плече висел противогаз, а не сумка от него, набитая в лучшем случае патронами и гранатами.
– Впечатляющий эпизод. А как фамилия этого командира?
– Знаешь, я не запомнил, как и многие детали этого рассказа. В памяти осталась только суть. Но если тебя заинтересовал этот эпизод Первой мировой войны, то ты можешь узнать про оборону крепости Осовец у Пителина. Он много что хранит в своей памяти про героические деяния русских солдат в Первую мировую войну.
– Осовец… а ведь я был в этой крепости до войны и много общался с красноармейцами и командирами, но никто об этом эпизоде мне не рассказал.
– Правильно, ведь командовал обороной царский офицер, дворянин, и политически неверно упоминать про его героизм. У нас только Пителин является кладезем такой информации, так как сам в молодости участвовал в той войне и был офицером царской армии. За что при всём своём уме и военном таланте не поднимался длительное время выше батальонного звена. При такой голове ему Генштабом командовать надо, а он только в Финскую войну был назначен на должность начальника штаба батальона. Вот так, Игорь, что значит родиться в семье чуждых пролетарскому государству элементов. Хотя Пителин искренне предан Советскому государству, хорошо, что наши руководители теперь начали это понимать. Ладно, полковник, хоть с тобой мне приятно говорить, но нужно дело делать. Ты давай двигай в мехгруппу, решай там все дела и быстрей принимай дивизию. К вечеру к вам подъеду и пробуду на дивизионном НП до начала завтрашнего наступления.
– Понял, Юрий Филиппович, буду вас ждать в штабе дивизии!
– Давай, Игорь, до вечера!
Мы пожали друг другу руки, я направился дальше по ходу поезда, а Вихрев к хвостовым вагонам. Именно там располагались тыловые службы штаба корпуса.
До вагона, где обосновался оперативный отдел и резиденция Пителина, оставалось пройти совсем немного, как опять пришлось остановиться. И снова это была неожиданная встреча с моим боевым братом – Рябой. «Просто праздник какой-то», – думал я, крепко пожимая жилистую руку Курочкина. А потом были вопросы – масса вопросов, которые я задавал со скоростью пулемёта. Меня интересовало всё, ведь я практически ничего не знал о действиях батальона Сомова и пришедшей ему на помощь сводной команды (под названием батальон) Курочкина. Поведение бойцов и командиров этого сводного батальона интересовало меня больше всего. Всё-таки это были люди, которых я совсем не знал. Знал только то, что они, потеряв своё командование, поддавшись панике в общей неразберихе первых дней вторжения фашистов, побежали на восток. Этот факт говорил против этих людей, но то, что они не бросили личное оружие, документы и не переоделись в гражданские одежды, говорил за них. К тому же, когда отступающих, а иногда и драпающих, останавливали бойцы из заградотряда Бедина и направляли в спешно формируемое подразделение, которое скоро вступит в бой с гитлеровцами, люди прекрасно понимали это и беспрекословно подчинялись новым командирам. Получается, чувствовали свою вину за растерянность и нерешительность, проявленные в первые дни нашествия, и теперь, опомнившись, желали исправить это. То есть получается, что ребята Бедина и Курочкина сделали большое дело – вернули запаниковавшим красноармейцам веру в себя. Они почувствовали себя снова солдатами, которые защищают родину, своих матерей и сестёр и готовы умирать за это.
Вот такой я сделал вывод из ответов Курочкина на мои вопросы о бойцах сводного батальона. Уверенность Рябы в красноармейцах, случайно попавших к нам из разгромленных немцами подразделений, весьма меня порадовала. Уж кто-кто, а Курочкин разбирался в людях, и если он говорит, что теперь оставшиеся в живых после тяжелейших боёв бойцы батальона никогда не поддадутся панике и без приказа умрут, но не отступят, то так оно и есть. Теперь можно быть уверенным за то направление, где занимают оборону эти ребята. Жалко, что их в строю осталось мало – всего триста шестьдесят два человека, из них двое средних и двадцать один младших командиров, и это из 980 человек, которых Пителин направил на помощь батальону Сомова. Но зато какие бойцы остались, как выразился Курочкин, – золотой фонд армии, я с этими ребятами любому элитному батальону СС задницу надеру.
Хвалебные слова Курочкина медом ложились на мою душу. А как же, ведь я мог получить то, о чём думал уже несколько дней и не находил возможностей для выполнения своей задумки. А всё сущность моего деда виновата. Это она постоянно зудела: нельзя наступать без всяких резервов, любая контратака немцев по флангам группировки приведёт к трагедии, нужно иметь в запасе пускай небольшое, но боеспособное моторизованное подразделение. Первоначально я планировал использовать в этом качестве 4-й мотоциклетный полк, но он был сильно потрёпан, а самое главное, бойцы полковника Собакина не были обучены стоять в жёсткой обороне. Преследовать врага это да, в этом они были мастера, а вот выдержать танковую атаку это вряд ли. То есть нельзя было полагаться на стойкость в обороне этого полка. А вот ребята из сводного батальона прошли огонь и воду и хрен пустят немцев в тыл наступающим дивизиям, конечно, если их усилить танками и артиллерией и в эту же резервную группу включить моторизованный батальон капитана Рекунова. А после пополнения его уцелевшими бойцами 27-й стрелковой дивизии численность батальона практически достигла штатной.
В общем-то, я и тащил сюда моторизованный батальон для создания резервной группы, чтобы усилить им мотоциклетный полк, но сейчас в голове этот план менялся. Я уже мысленно перетасовывал колоду доступных мне подразделений, да и мелких групп, и мысленно получал довольно солидный по нынешним временам кулак. А что: триста шестьдесят два бойца Рябы, семьсот двенадцать человек в батальоне Рекунова, взвод тяжёлых танков лейтенанта Быкова (три КВ), «ханомаги» лейтенанта Костина (в наличии было семь бронетранспортёров, два подбили во время преследования разбитых частей 7-й танковой дивизии немцев), к этим прекрасным боевым машинам были прицеплены три трофейные 50-мм противотанковые пушки (боеприпасы и расчёты этих орудий перевозились в бронеотсеках. Ещё к этим силам можно приплюсовать бойцов Лыкова, а это ещё девяносто семь человек, пусть они и лёгкораненые, но прекрасно показали себя в бою у Заблудова, когда вместе с танками лейтенанта Быкова ударили практически в тыл немцам, обложившим истекающие кровью батальоны Сомова и Курочкина. На танках и грузовиках ворвались на артиллерийские позиции фашистов и уничтожили их, а после этого на плечах удирающих гитлеровцев начали громить тылы немецкой пехотной дивизии. Этим и обеспечили её поспешное отступление и деблокировку наших батальонов. Как ни странно, после такого жаркого боя потери в группе Лыкова были не очень большие. Вот тебе и легкораненые – дрались получше многих подразделений, состоящих из совершенно здоровых и подготовленных бойцов.
Кроме этих проверенных боями частей, я хотел включить в резервную группу и сформированный из зенитчиков и бойцов железнодорожного полка пулемётно-артиллерийский взвод. Пусть эти ребята и не успели принять участие в деблокировке батальонов Сомова и Курочкина, но такую силу не использовать в предстоящей наступательной операции было глупо. Шутка ли, четыре автоматические 37-мм пушки, шесть пулемётов, пехотное отделение и бронеавтомобиль БА-20. К тому же они были полностью мобильны – передвигались на пятитонных грузовиках Ярославского автозавода. И конечно, в резервную группу нужно включить и недавно сформированный миномётный дивизион. Миномётные расчеты вроде бы натренировались обращаться с трофейной матчастью. В бою с танковой дивизией огнём миномётов ребята Костина весьма сильно сократили поголовье немецких сапёров. Трофейные 81-мм мины довольно точно падали на головы своих бывших хозяев. К тому же командир теперь у миномётчиков будет свой, опытный, не чета мальчишке Костину. Я верил в чудодейственные мази Якута, что его шаманство быстро поставит на ноги старшего лейтенанта Сытина. Конечно, восемь 81-мм миномётов маловато для полноценного дивизиона, но как говорится – лиха беда начало. Была бы кость, а мясо нарастёт. У фашистов таких миномётов много, вот и поделятся. Главное, в этот нарождающийся дивизион уже подобраны специалисты, из которых можно сформировать ещё десять миномётных расчётов. Есть и три прошедших обучение корректировщика. Кроме этого, в формируемый миномётный дивизион переданы отделение связи (с имеющимися у них тремя радиостанциями), сапёрный взвод и ещё кое-что оставшееся от разбитой немцами 27-й стрелковой дивизии.
Избежавших уничтожения или плена бойцов и командиров 27-й стрелковой дивизии вышло к нашим позициям в районе Сокулок довольно много – 372 человека. Они сохраняли некое подобие воинской части и были под единым командованием. Капитан Дробышев сумел в полном бардаке первого дня вторжения гитлеровцев организовать растерявшихся людей и даже предпринял попытку дать отпор вражескому нашествию. Больше суток бойцы из разных полков дивизии, организованные им, не давали немцам возможности занять Августов. Но силы гитлеровцев, осадивших Августов, были несоизмеримы с остатками дивизии, и их выдавили из города. А дальше были упорные отсечные бои и отступление. К нашим позициям они вышли по простой причине – звуки канонады привлекали настоящих бойцов, которые не желали жить в немецком раю. О сытой и прекрасной жизни в фашистской Германии в миллионных тиражах листовок твердила вражеская пропаганда.
Выход к нашим позициям остатков 27-й дивизии был не единичным эпизодом. Периодически от постов боевого охранения поступали доклады о появлении на их позициях групп советских военнослужащих. Все вопросы по проверке и включению новых бойцов в наши ряды я спихнул на Фролова. Именно он координировал работу особистов и политруков, проверяющих вышедших к нашим позициям людей. Да что там координировал – он сам лично беседовал с командирами вышедших групп, и только после его общения в дело вступали особисты. И то это было всего в двух случаях, а так, после беседы Фролова с командиром вышедшей группы, она без всяких проверок направлялась на сборный пункт, где уже строевые командиры распределяли бойцов по подразделениям.
Только в двух случаях потребовалось моё вмешательство, это когда вышли люди 27-й стрелковой дивизии и остатки одной из пограничных застав. В первом случае по причине большого количества военнослужащих, к тому же прошедших через жестокие бои, а во втором случае потому что вышли пограничники. Я сам сказал Фролову:
– Если появится организованная группа пограничников, то сразу направляй её командира ко мне.
Нужны мне были люди, прошедшие подготовку в пограничных войсках. Это же готовые разведчики или диверсанты.
А вот по людям из 27-й дивизии мне всё равно пришлось обращаться к Фролову. Ну не знал я, куда определить несколько человек из этого отряда. После беседы с капитаном Дробышевым и возникли сомнения о пользе таких специалистов в мотострелковом батальоне, в который я хотел определить большинство из вышедших бойцов 27-й дивизии. С одной стороны, эти несколько человек хорошо себя показали в критических ситуациях и вполне могли успешно драться с фашистами, а с другой, они имели редкую специальность, творческую, можно сказать – были военными музыкантами, служили в полковом оркестре 27-й дивизии. Эти сомнения я и изложил своему комиссару. Фролов сразу же ухватился за этих семерых музыкантов, вышедших с отрядом Дробышева. Оказывается, во время воздушного налёта, когда погиб Хацкилевич, сильно пострадали и автомобили, на которых передвигался оркестр корпуса. Многие музыканты погибли, и оркестр практически перестал существовать. А появление там новых музыкантов по существу возродит оркестр корпуса. «Ну что же, – подумал я, – под “Прощание славянки”, исполняемое военным оркестром, неплохо будет промаршировать по центральному проспекту Варшавы. Гитлер дерьмом своим подавится, ну, по крайней мере, головы многих немецких генералов полетят точно». После этой мысли я с лёгким сердцем сократил предполагаемую численность мотострелкового батальона Рекунова.
Все эти мысли пронеслись в голове, пока я слушал доклад Курочкина о действиях его сводного батальона в последние трое суток. Да, именно в такой небольшой срок умещалась вся история этого подразделения под руководством сначала лейтенанта, а теперь уже капитана Курочкина. Но судьба этого подразделения, думаю, будет счастливая. Не хотел я его расформировывать. Хорошо он себя показал, и бойцы там подобрались достойные. Пополнить батальон людьми, техникой, тяжёлым вооружением, и может получиться подразделение в высшей степени боеспособное. А пополнение, техника и кое-какое тяжёлое вооружение прибыло со мной. Двести восемьдесят бойцов и командиров, вышедшие на наши позиции у Сокулок, это было немало. И все они были уже обстрелянные люди и, можно сказать, добровольцы. Могли бы разбежаться, как тараканы, но они, зачастую без всяких командиров, шли на звуки орудийных залпов, чтобы влиться в сражающуюся с немцами часть. А техника была трофейная, которую мы добыли, разогнав тыловиков 7-й танковой дивизии немцев. Тридцать восемь грузовиков я планировал передать в бывший батальон Рябы. И пятнадцать из них везли вооружение и боеприпасы.
Командиром батальона, которым раньше командовал Курочкин, я хотел назначить капитана Дробышева. Сначала была мысль определить на эту должность лейтенанта Костина, а Дробышева использовать как командира всего резервного полка. Костин командир, конечно, хороший, но слишком импульсивен и горяч, а Дробышев всё-таки опытный командир и достойно себя повёл в первые дни войны. Когда не было начальства, приказов и прочих атрибутов государственной машины, он по зову своего сердца встал и выполнял свой долг, как мог. А смог он неплохо – нанёс урон фашистам и вывел людей в наше расположение. Хороший командир, ему можно доверить командование даже крупным подразделением. Так бы я и сделал, но в последнем сеансе связи Пителин меня обрадовал, сказав, что ранение Сомова не очень серьёзное и он вполне может исполнять обязанности заместителя командира 29-й моторизованной дивизии. Именно на эту должность мы с Пителиным и планировали назначить теперь уже подполковника Сомова.
Когда я узнал эту в высшей степени приятную информацию, мысль назначить капитана Дробышева командиром резервного моторизованного полка сразу же испарилась. Только Валерка Сомов может быть командиром моего резерва. Ему я доверял безмерно, знал, что старый друг никогда не подведёт. А должность заместителя командира дивизии никуда от Валерки не уйдёт, да, в общем-то, не его это стезя быть заместителем. По натуре он командир, а не заместитель. Командиром дивизии его назначать? Но вроде бы Бикжанов на своём месте – грамотный комдив. Такими людьми разбрасываться нельзя. И ставить на его место своего протеже глупо, особенно перед решающим наступлением. А вот доверить Сомову быть командиром резервной группы умный шаг. Жалко, бронетехники маловато будет в этой группе, но вытаскивать танки из бывшего сомовского механизированного батальона нельзя. Лейтенант Симонов, принявший от Сомова командование батальоном, останется совсем голым, и ему нечем будет удерживать позиции на опорных пунктах вдоль реки Нарев. Конечно, после нашего удара немцы вряд ли полезут вглубь Белостокского выступа, но кто знает этих фашистских стратегов. Вдруг от растерянности забудут отменить задачи 7-му пехотному корпусу немцев, и те, пользуясь слабостью наших сил, собьют заслоны и выйдут к Белостоку и Волковыску. Хоть, конечно, мы и так в котле, но неприятно присутствие гитлеровцев на единственной дороге, ведущей к нашей основной базе снабжения в Волковыске – хозяйству интенданта первого ранга Гаврилова. Нет, на это пойти нельзя. Ладно, обойдётся резервная группа тремя КВ и четырьмя Т-26, имеющимися у батальона Рекунова. Ведь, кроме танков, в этом нарождающемся моторизованном полку было шесть пушечных бронеавтомобиля БА-10, пять лёгких броневиков БА-20 и семь бронетранспортёров «Ханомаг». А трофейными пушками можно было оснастить целый артдивизион. Шутка ли, десять 50-мм новейших противотанковых пушек и четыре 88-мм зенитных орудия. И все эти пушки были укомплектованы расчётами и буксировались автотранспортом.
Ей-богу, получающееся подразделение было оснащено не хуже, чем самые сильные немецкие полки, а по качеству бойцов, пожалуй, лучше, чем солдаты первого эшелона у фашистов. Обстрелянные, это раз, мотивированные на победу, это два, и более инициативные и изобретательные, это три – голь, как говорится, на выдумки хитра. И что немаловажно, люди уже хлебнули лиха, и это их не сломало, а сделало только сильней.
Все отвлечённые размышления о создании резервной группы, которые вела сущность, в которой окопался мой дед, сбились, когда Курочкин закончил своё повествование о действиях батальона. Он перешёл к проблемам, с которыми столкнулся на посту начальника разведотдела корпуса. Пришлось мне сконцентрироваться, вопрос был действительно важным, и уже не получалось одной сущности вести беседу, а второй размышлять о стратегии и тактике дальнейших действий.