Непоколебимые
Год спустя…
У него всегда было много работы.
Он был человеком слова и дела, который не позволял себе расслабиться до тех пор, пока не будет выполнено все, что он запланировал или кому-то пообещал. Огороженный от внешнего мира голограммами документов и событиями, на которые нужно было обратить внимание, он почти принял участь отшельника, каждый день запираясь в своем по-королевски просторном и похожем на музей кабинете, работая допоздна.
Он хотел, чтобы хорошо было всем.
Но всем не угодить, и его одного попросту не хватало, как не хватало и его доброты, стремления, усердия и времени.
Больше всего он хотел оставаться полезным для своего народа и для своей семьи. Но, увы, Градоначальник по определению не мог быть хорошим отцом и мужем, который всегда находился бы рядом.
Когда ты отвечаешь за целый город, населенный миллионами людей, ты не имеешь морального права уделять лишь нескольким из них, даже самым близким, больше внимания и сил, чем всем остальным.
Но он все равно старался. Всегда.
Его секретарь медленно прошагал от дверей, боясь отвлечь Градоначальника от работы стуком своей обуви об пол. Он остановился напротив инфо-капсулы посреди широкого зала, окрашенного светом от омытых солнцем изумрудных стен, и ровным голосом обратился к своему господину:
– Маро Томэль, ваша супруга и сайен5 Аксель только что прибыли. Вы просили, чтобы я оповестил вас.
Томэль снял очки и помассировал глаза, уставшие от яркого мерцания голограмм. Он повернулся в кресле к секретарю, и тот опередил его просьбу своим очевидным вопросом:
– Мне привести их?
– Да, пожалуйста, – ответил Томэль, устало улыбнувшись.
– Они будут здесь сию минуту, маро Томэль.
– И еще, Гильмэль, распорядись, чтобы ужин сегодня подали раньше.
– Уже распорядился, – сказал предприимчивый и понимающий секретарь.
– Спасибо.
Гильмэль почтительно поклонился и покинул кабинет. Пока Томэль ждал появления своей семьи, ему пришло сообщение.
Открыв его, он увидел снимок Нисы, задорно улыбающейся на фоне строящегося космического корабля. За ее спиной кипела работа, краны поднимали детали корпуса, роботы-сварщики соединяли их обшивкой, инженеры вымеряли что-то на компьютерах и отдавали указания рабочим. Все на этом снимке выглядело живо и даже празднично, все казались увлеченными и довольными своим делом, а разлетавшиеся по ангару искры игриво сияли подобно фейерверку. Снимок венчала надпись: «Уже скоро!»
Посмотрев на Нису, Томэль и сам не сдержался от того, чтобы засмеяться вопреки усталости. А может и благодаря ей, потому что перестал чувствовать себя серьезным.
– Маро Томэль, – раздался голос Гильмэля за его спиной. – Маро Маатэль и сайен Аксель прибыли.
Он вышел из инфо-капсулы и посмотрел на них так, будто не видел целую вечность. Его жена внезапно оказалась для него еще прекраснее, чем в памяти, а сын – старше и мужественнее, чем положено быть в его возрасте.
В сознание Томэля прокралась неприятная мысль, затмившая всплеск радости от встречи. Он вдруг подумал о том, сколько времени его не было рядом, и испугался, что упустил слишком многое и в их жизни, и в своей собственной, проведенной вдали от семьи.
– Папа, – позвал его Аксель, вызволив из западни раздумий.
В этот же момент он вдруг позабыл о своем страхе и подошел к сыну, чтобы наклониться и обнять его впервые за долгое время.
– Аксель. Как я скучал.
– Как и мы, – произнесла его жена.
– Маатэль, – произнес он, протянув к ней руку.
Ее нежные теплые пальцы едва коснулись его ладони, и по нервам пробежала умиротворяющая дрожь, освободившая его тело от оков стресса. Она подошла ближе. Аромат ее духов был едва заметен и лишь подчеркивал естественный сладковатый запах кожи. Томэль прильнул губами к ее руке, вдыхая запахи домашнего очага. Маатэль чутко и мягко прикоснулась к его лицу, словно пытаясь аккуратно разбудить и вернуть в реальность. Напомнить ему о доме.
– Два года, – тихо произнесла она со сдержанной тоской на лице. – Два долгих года.
– Это чудовищно, я знаю. Но знала бы ты, как я счастлив, что вы здесь.
– Мы теперь поедем домой, отец?
– Конечно, но не сразу. Кроме того, Эхо – тоже наш дом.
Аксель посмотрел на инфо-капсулу. Праздничное фото с космодрома привлекло его внимание, и он не удержался от того, чтобы спросить:
– А кто это? Это ведь она, правда? – с юношеским восторгом спросил он у отца.
– Это девочка, которая полетит в космос? – поинтересовалась Маатэль.
– Да, это Нисаа.
– Она такая молодая, – взволнованно произнесла Маатэль.
– Так и есть. Но ее подготовке можно позавидовать. Она станет самым первым человеком в космосе. Уверен, что вы уже многое о ней слышали.
– Конечно, все только и говорят об этом полете, – сказала Маатэль.
Томэль задумался и будто немного загрустил.
– Что такое, отец? – поинтересовался мальчик, заметив это.
– О, нет, ничего! Давайте пройдем в зал для гостей. На сегодня достаточно работы.
Все вместе они ступили за порог зала, оставив его пустовать. Погасли голограммы и лампы; за окном уже почти село солнце.
Я просыпалась с первыми лучами солнца, с боем продиравшимися в небольшие створчатые люки жилых блоков. Я, отец и целая армия инженеров поселились в блоке неподалеку от космодрома и сборочного цеха, где подготавливали корабль.
Наступление зимы чувствовалось в холодном пронизывающем воздухе, заполнившем все пространство голых металлических стен. Помещения не отапливались, поскольку все системы жизнеобеспечения постепенно переходили в сберегающий режим, каждые четыре дня уменьшая объем энергии на поддержание комфортных условий. Энергия понадобится рабочим горнодобывающих предприятий, которые придут сюда в следующий сезон.
Мы здесь всего лишь временные постояльцы, чудом выбившие себе место для работы и развертывания стартовой площадки. Строительство космического корабля – процесс дорогостоящий, и, даже несмотря на то, что Консилиум финансировал само строительство, на содержании рабочих и инженеров они экономили. Все это уже шло из нашего с отцом кармана, а также сторонних инвесторов. Кое-как справлялись: все время мерзли, согревались, кто чем мог, и даже спали в верхней одежде, но работали не покладая рук и верили в то, что делаем.
После завтрака я отправлялась на поезд до сборочного цеха с первой группой рабочих. Прямо со станции у жилого блока капсула на двенадцать пассажиров везла нас по магнитным рельсам через неприветливую горную пустыню, где жизнь теплилась на последнем издыхании.
Изначально здесь была богатая флора и много полноводных рек. Но годы активной добычи гелиевой руды изменили все и оставили в лучшем случае скудные степи. Бо́льшая часть Верцера находилась на хрупком участке тектонической плиты. При добыче часто происходили расколы прямо по руслам рек, и те стекали под землю. Ядовитый газ, скопившийся вследствие древних извержений в огромных сетях подземных пещер, медленно отравлял почву и растения, просачиваясь через расколы. Геологи говорили, что, если бы здесь не производилась добыча руды, природа нашла бы способ удалить накопленные яды, а плита стала бы куда более прочной, вследствие чего добыча ископаемых уже не нанесла бы подобного вреда и не превратила бы Верцер в пустыню окончательно.
Но люди не хотели ждать.
Терпение – редкое качество среди нашего вида.
Сезон добычи закончился, и смена горняков, проработавших здесь восемь месяцев, уже отправилась по домам. Сезон заканчивается до наступления морозов, когда земля промерзает на километры вглубь и корка льда становится прочной, как металл. Добывать что-либо в таких условиях очень затратно и сложно. Дальше начнется сезон обработки. Вся добытая руда будет очищена и преобразована во все имеющиеся у нас виды топлива, химических веществ и материалов для высокоточного оборудования, в состав которых она входит.
У нас оставался всего месяц для того, чтобы закончить все работы, произвести запуск и, если все пройдет гладко, собрать вещички, чтобы слинять отсюда до наступления убийственных холодов, которые в таких условиях никто из нас не переживет.
Ключевое слово во всем этом – «если». Из многих попыток запустить корабль в космос, сделанных годами ранее, ни одна не увенчалась успехом. Но мы учли все ошибки наших предшественников и это вселяло в нас уверенность.
Быть может, мы думали, что умнее всех, и то, что произошло с другими, никогда не случится с нами. Я не припомню таких мыслей лично у себя в голове, а за остальных ручаться не стану, но все были на удивление уверены в своих силах, особенно убедившись в том, что уже собранный на тот момент двигатель работает идеально. Мы провели испытания. Двигатель подвесили над спусковой шахтой и запустили. Проработав три минуты, он не загорелся, не взорвался, не окаменел, не расплавился и не замерз, как было у других. Все работало отлично. Мы были довольны. В особенности я, ведь это мой проект.
Но, как бы странно это ни было, я не руководила сборкой и очень часто даже не присутствовала на ней. Все это находилось в руках отца и его ассистентов. На мне лежала другая работа, ничуть ни легче. Она заключалась в том, чтобы отправить эту штуковину в космос и управлять ей вручную изнутри. Я должна была стать первым человеком в космосе, и из меня каждый день старались сделать нечто сверхъестественное, готовя ко всему возможному во враждебной человеку среде.
Чтобы я, как минимум, сумела выжить.
Каждая тренировка была пыткой. Меня доводили до истощения, и казалось, что следующее движение, следующее напряжение даже самого маленького мускула убьет меня. От смерти в спортзале меня спасали только стимуляторы.
Я не в состоянии лететь в космос, это же очевидно. Во что я, черт возьми, ввязалась?
Но Кобэн ясно дал понять, что мы должны добиться поставленной цели вопреки всему, что стоит у нас на пути. Особенно вопреки моему паршивому здоровью и желанию сдаться.
После физических тренировок начинались тренировки непосредственно для работы в космосе. По нескольку раз на дню меня вращали на центрифуге, чтобы мое тело приспособилось к максимально возможным перегрузкам при взлете. При тренировках вестибулярного аппарата меня поначалу рвало так часто, что я почти привыкла. Это стало неотъемлемой частью дня. Вскоре стало немного легче, а потом начало казаться, что этот рефлекс вовсе атрофировался. Пару раз я специально проверяла, засовывая пальцы в глотку – не сработало.
Самыми сложными оказались тренировки в скафандре под водой, имитирующие выход в открытый космос.
Отец решил, что, раз мы решились на это, нужно попробовать все и сразу, поскольку другого шанса может и не быть.
Я была напугана, потому что редко справлялась с поставленными при этих тренировках задачами. Скафандр был жутко неповоротлив, а сопротивление воды еще больше усугубляло ситуацию. Однажды при всплытии механизм подъемника вышел из строя и поднял меня слишком быстро. В тот день я чуть не заработала себе кессонную болезнь и стала испытывать еще большее отвращение к этому упражнению.
Но у меня не было выхода и, переступая через страх, я вновь и вновь забиралась в свой громоздкий скафандр-гроб (на случай, если что-то все-таки пойдет не так). Я ныряла вместе с водолазами, чтобы отработать последовательность действий при выходе в открытый космос, а также при возможной аварийной ситуации, хотя о таком мне и думать не хотелось.
Как по мне, лучше уж умереть внутри корабля, чем в открытом космосе.
Да, умереть внутри корабля определенно лучше. Это не пессимизм, а здравая оценка ситуации. Умирать я, естественно, не собиралась. Я планировала вернуться триумфатором, первым человеком, обуздавшим неизвестность. Хотя, конечно, все было бы намного легче, если бы не пришлось выходить в открытый космос, а лишь сделать кружок вокруг планеты и спокойно себе упасть вниз в огромный красный океан.
Не полет, а сказка.
Раз в неделю мы проводили собрание с инвесторами проекта. Мы должны были представлять отчеты о том, как идет строительство корабля, и оправдывать все вложения, постоянно убеждая, что работы будут закончены в срок.
Я стала рекламным лицом космической программы, двигавшим торговлю всем, чем только можно было торговать: от новейших технических разработок до сувениров. К счастью, об этом я слышала только из рассказов финансовых аналитиков, и моя популярность миновала Верцер. Мне и пристального внимания инвесторов хватало с лихвой.
Иногда хотелось, чтобы в зале для переговоров появился космический корабль. Тогда они смотрели бы только на него, а меня оставили бы в покое.
Перед сном мне звонил Рикан. У меня был строгий режим, поэтому все разговоры с ним проходили по расписанию, ровно полчаса перед сном, не более. Сказать, что он был против моего участия в космической программе, – ничего не сказать. А когда он узнал, что я еще и вызвалась стать пилотом космического корабля…
Мы очень сильно поругались.
Ссориться с эмпатом – это как постоянно подливать масла в огонь. Они чувствуют все, что происходит внутри тебя, в несколько раз острее, еще и с учетом собственных эмоций. Кому-то сложно контролировать печаль, кому-то зависть, кому-то – безудержную радость (счастливчики). Рикану сложнее всего давался гнев. И в тот раз он сорвался.
Сейчас мне немного жаль, ведь мой гнев ему было особенно трудно вынести. Но в тот момент я просто молча ушла из дома, оставив его в ступоре и преисполненным раскаяния. Он попробовал меня остановить, конечно же, но…
Месяц до презентации проекта я провела в лаборатории отца, где Служба безопасности комплекса не подпускала Рикана даже на сотню метров к зданию. Кобэн распорядился, а я об этом даже не знала. Чудом Рикану удалось встретиться со мной прямо перед самым отъездом в Верцер.
Не знаю, сжалился ли над ним отец, или Рикан сам исхитрился, но мы, наконец, сумели поговорить. Мы многое обсудили и пошли на компромиссы друг для друга. Все прошло хорошо.
Мы отложили свадьбу до лучших времен в надежде на то, что они когда-нибудь наступят.
Ночные разговоры с Риканом помогали мне расслабиться и успокоиться. Будучи со мной на протяжении долгого времени, он научился читать меня, даже находясь на расстоянии, и знал, что, когда и как сказать, чтобы я почувствовала себя лучше. В такие моменты мне казалось, что все еще может наладиться. После разговоров с ним я ощущала, будто из холодной металлической коробки посреди пустыни переношусь домой, в Эхо, и лелеяла это чувство на протяжении всей ночи.
Я точно знала, что должна быть здесь ради миссии всей своей жизни.
Но это предназначение давалось мне нелегко.
Утром они гуляли по саду, как делали это почти два десятилетия назад, когда только познакомились.
Томэль держал Маатэль под руку, накрыв ее тонкую кисть своей огрубевшей ладонью. Она прислонилась к его плечу и с интересом слушала все, что он говорил. По натуре она всегда была кроткой и молчаливой, не любила вести разговоров, но любила слушать, как их ведут другие. Иногда она ловила себя на мысли, что полюбила Томэля именно за его красноречие и умение в любой ситуации сказать то, что нужно и как нужно. А ему всегда было, что сказать.
Вот и сейчас он говорил обо всем, что приходило в голову, а она с упоением слушала, не произнося ни слова в ответ, соскучившись по его кристально чистому сильному голосу и пылким речам.
Он рассказывал ей о том, что скоро начнется строительство на окраине города. О том, что до Прайя провели новый проток, который куда безопаснее и короче основного. Рассказал и об открытиях, сделанных инженерами, и о новых разработанных технологиях.
Томэль и сам увлекся своим рассказом, но вскоре почувствовал, что говорит уже слишком долго. Он решил помолчать пару минут и собраться с мыслями, а еще обратить внимание на Маатэль. Он смотрел на нее и не верил, что такая женщина, как она, идет с ним по жизни плечом к плечу.
Она всегда принимала его таким, какой он есть, верила во все, что он делал, смиренно вынося тяготы его решений, деля победы и поражения.
– Как же мне повезло, – произнес он от сердца.
Маатэль чуть заторможено подняла на него взгляд, будто отходя от гипноза, и спросила:
– О чем ты?
– Знаешь, когда я увидел тебя вчера, на мгновение не поверил своим глазам. Ты похорошела и будто стала моложе.
– Просто прошло много времени, и ты забыл, как я выгляжу вживую.
– Быть может, ты права. А может, прав я, и с возрастом ты становишься все прелестнее. Как думаешь?
– Я думаю только о том, что тебе пора назначить исполняющего обязанности хотя бы на сезон и отправиться домой, отдохнуть, побыть со мной и детьми. Как раньше, помнишь?
– Было бы славно, – задумчиво произнес Томэль.
– Так заканчивай поскорее свои дела, и мы отправимся в Аша. Ты нужен мне, Томэль. Ты нужен своим детям.
– Что-то случилось? Ты выглядишь очень обеспокоенной.
– Я волнуюсь за Дарэла. Его решение отправиться в военное училище настораживает меня. Я понимаю, чего он добивается – внутренний голос подсказывает ему, что там он сможет отыскать самого себя, сможет научиться у смелых и решительных солдат, как стать мужчиной. Ему не хватает хорошего примера, не хватает отца рядом, который смог бы указать правильный путь. Я боюсь, что эти поиски приведут его в очень темное место.
– Почему?
– Я чувствую, будто он становится грубее, агрессивнее. С ним стало тяжело спокойно разговаривать, а от вежливых манер веет фальшью.
– Его учат быть командиром, ставить себя так, чтобы солдаты к нему прислушивались и подчинялись приказам.
– Нет, все не так просто, Томэль. Вокруг него много… тьмы.
– Тьмы?
Маатэль отвлеклась, услышав гул вдалеке. Томэль обернулся и устремил взгляд в небо. Над их головами пронесся шаттл. Он стремительно миновал весь сад, оставив за собой забористый воздушный шлейф, а после завис над посадочной полосой рядом с поместьем и начал садиться.
– Что это? – спросила Маатэль.
– Неотложные дела, видимо.
– Нужно вернуться?
– Да. Не расстраивайся, у нас еще будет время побыть наедине.
Они вернулись к поместью. В статной фигуре, облаченной в узорчатую платиново-черную мантию, Томэль сразу признал Визора. Рядом с ним стоял Аксель, вышедший навстречу к трапу вместе с Гильмэлем. Заслышав их приближение, внезапный гость обернулся и, улыбаясь, произнес:
– Ну разве не замечательно, вся семья в сборе!
– Добро пожаловать, Визор, – произнес Томэль и поклонился ему вместе с Маатэль.
– Аксель, поклонись, – повелела ему Маатэль.
– Зачем? – удивился тот. – Это же дядя Габриэль!
Габриэль захохотал и потрепал Акселя за плечо.
– Правильно, никогда не признавай авторитетов.
– Добро пожаловать, брат, – сказал ему Томэль уже менее официально и куда теплее.
– Рад видеть, Томэль. Можем мы поговорить с глазу на глаз?
– Что-то срочное? – спросила Маатэль и тут же смутилась из-за своего любопытства.
– Не волнуйся, Маатэль, нам просто нужно кое-что обсудить. Я не заберу его надолго, обещаю, – сказал Габриэль приятным тоном подстать красноречивому Томэлю, все так же блистательно и вместе с тем сдержанно улыбаясь.
– Поговорим в моем кабинете. Гильмэль, сопроводи мою семью в дом и убедись, что нас с Визором никто не побеспокоит.
– Слушаюсь, маро Томэль.
Все вместе они вошли в поместье через террасу и, пройдя зал, разминулись в коридоре. Томэль прошел в кабинет первым, затем впустил Габриэля. Томэль закрыл двери и через консоль активировал звукоизоляцию. Огромных размеров комната теперь была полностью отрезана от внешнего мира вакуумом беззвучного пространства.
– Маатэль ты может и успокоил, но я-то знаю, что, раз ты прилетел лично – дело серьезное.
– Да, Томэль, серьезнее некуда.
– Что случилось?
– Связь с «Молотом» потеряна.
Услышав это, Томэль тяжело вздохнул, а потом надолго замолчал.
– Как это произошло? – спросил он после паузы.
– Техническая неполадка. Возможно, повреждение системы связи извне. Хорошая новость в том, что он точно не сойдет с орбиты. Однако теперь носитель с боеголовкой в двести килотонн бесконтрольно крутится вокруг планеты. Масштаб и характер неполадок неизвестен, поэтому есть смысл опасаться непроизвольного запуска снаряда.
– Казню всех раззяв, допустивших это! – разъяренно пробасил Томэль.
– Нет необходимости. Я уже распорядился, чтобы их отправили, куда следует, – сказал Габриэль, сев за стол. – Давай лучше подумаем, как решить проблему.
Томэль прошел к столу и сел в свое кресло напротив Габриэля. Он облокотился на стол, закрыл глаза и, сморщив лицо, потер пальцами виски.
– Ты доложил командованию Королевской армии?
– Нам щедро выделили одну неделю. Они направят ракеты на «Молот» и уничтожат его прямо в космосе, если мы не предложим альтернативу. Возможно ли послать дрона для ремонта?
– Нет, вся неделя уйдет только на разработку его программного обеспечения и испытания. Только время потратим попусту и наведем лишнего шума.
– А если без испытаний?
– Тогда «Молот» точно упадет где-нибудь на главной площади Эхо. Это машина, Габриэль! Маленькая неисправность или просчет, и список наших проблем увеличится многократно. Далеко за примерами ходить не надо.
– Я хочу услышать предложения, а не варианты развития событий.
– У меня есть кое-что на уме, – произнес он с азартным волнением. – Что, если мы отправим туда человека?
– О чем ты?
– Помнишь проект, который мы одобрили год назад? Создание глобальной сети передачи данных? Ключевой частью проекта является запуск пилотируемого космического корабля.
– Надеюсь, Кобэн Гваала – не единственный твой вариант, потому что я против. Ты хочешь посвятить этого человека в суть дела и рассказать о том, что ему знать не положено? Он слишком своенравен, Томэль.
– Он не дурак, Габриэль. Поверь мне, я знаю, как заставить его молчать и какую цену за работу предложить.
Габриэль тяжело и недовольно вздохнул, откинувшись на спинке кресла.
– Когда планируется запуск? – спросил он задумчиво, не глядя на Томэля.
– Через месяц. Но, по данным моего человека в команде инженеров, и корабль, и двигатель уже готовы. Остались только небольшие калибровки и тесты. У геттай Гваала появится дополнительный стимул заставить инженеров закончить работы и произвести запуск раньше срока. Все остальные будут думать, что решение нашей проблемы – это просто дополнительный тест. Поверь мне, это сработает.
– Ты следишь за ним?
– Я инвестирую в этот проект и хочу знать, на что идут деньги. Имею право.
– А что насчет пилота?
– Пилотировать корабль будет дочь Кобэна, Нисаа.
– Она еще жива?! Последний раз, когда я о ней слышал, девчонка была одной ногой в могиле.
– Она не только жива, но и прошла полную подготовку, превосходно выполнив все установленные нормативы. Неожиданно, правда? Она полна решимости и очень упорна в тренировках. Обучить ее еще паре инструкций труда не составит.
– Я думаю, ее не обязательно посвящать во все подробности.
– Согласен. Дадим инструкции, пусть выполняет, как положено. И еще вежливо намекнем, чтобы держала язык за зубами.
– Если Нисаа не выживет при посадке, будет даже лучше: тогда она точно не сможет рассказать то, что видела и делала. И для надежности установим временный мораторий на развитие космической программы. С подачи Консилиума, конечно же.
Габриэль замолчал на пару секунд, а затем с задумчивым видом подался вперед и, хитро прищурившись, произнес уже тише:
– Может быть, не будем рисковать? Подготовим все так, чтобы пилот точно не вернулся живым.
– Габриэль…
– На заседании Консилиума Гваала заявил, что ради программы готов пожертвовать самым дорогим, что у него есть. Так почему бы не дать ему такую возможность с пользой для нашего дела?
– Остановись, пожалуйста. Если все пройдет хорошо, за молчание я окажу Кобэну и всем его будущим исследованиям такую спонсорскую поддержку, которая никому на этой планете даже не снилась.
– Неужели он настолько увлечен?
– Одержим, Габриэль. Я знаю его уже много лет, и мне до сих пор кажется, что он на всем ставит эксперименты, даже на отношениях с людьми. Его очередное отцовство – тоже лишь эксперимент, хоть и затянувшийся. И потому он не расстроится, если что-то пойдет не так. Он просто сделает выводы и двинется дальше, без сожалений.
Габриэль задумчиво улыбнулся и сказал:
– Разменяв третий век, я думал, что меня уже ничто не удивит. Но каждый раз я поражаюсь, с какой легкостью и дальновидностью ты решаешь проблемы.
– Я ведь тоже не вчера родился.
– Верно. Иногда мне кажется, что ты родился куда раньше меня и стал мудрее, чем я когда-либо мечтал стать.
– Я запомню эти слова. На случай, если ты снова решишь со мной спорить, – сказал Томэль, хитро улыбнувшись.
Капля за каплей с моих волос стекала вода, звонким эхом разбиваясь об пол.
Я снова оказалась в лазарете.
Все тело онемело. Вокруг ни души.
Лишь тихое жужжание и пиликанье медицинских приборов составляли мне компанию. А еще – скафандр, лежавший на полу, словно труп. При взгляде на него мне каждый раз казалось, будто это чье-то тело, но лишь до тех пор, пока я не замечала раскрытую грудную пластину и шлем. В этот раз «труп» был повернут ко мне спиной и напугал больше обычного.
Я то и дело проваливалась в сон, нежась в одеяле, которым меня каждый раз заботливо обертывали медсестры.
Что же пошло не так на этот раз? Снова подъемник? Может быть, было подано слишком много кислорода в систему дыхания? Или обычный подъем кровеносного давления?
Что, черт возьми, опять пошло не так? Почему тренировки под водой то и дело доводят меня до лазарета?
Я попыталась встать, но быстро поняла, что тут же рухну на пол; ноги как парализовало. Поэтому я ограничилась лишь тем, что приподнялась с койки и осталась сидеть на ней до тех пор, пока не приду в себя. Мышцы не слушались и просто горели от переполнившей их молочной кислоты. Удерживать спину и шею ровно казалось невозможным, но сидеть, чуть сгорбившись, было терпимо.
Неожиданно в комнату влетел Кален, взволнованно приказав мне:
– Ляг немедленно! Тебе еще нельзя подниматься!
– И без тебя знаю, – с изможденным вздохом прошептала я. – Ног не чувствую.
– Это скоро пройдет, дай организму восстановиться, – тихо произнес он, осторожно укладывая меня обратно на койку и закутывая в одеяло.
– Что на этот раз?
– Резкий скачок давления и интоксикация дыхательной смесью.
– Меня откачивали?
Он выдержал короткую паузу.
– Да, около часа вытаскивали.
– Вот черт…
– Это все из-за переутомления, – сказал он, сев рядом со мной.
– Не бросать же теперь тренировки.
– Вообще-то мы считаем, что тебе следует сделать небольшой перерыв, – произнес он, коснувшись моего колена. – До запуска еще целый месяц, и пара выходных пойдет тебе на пользу.
– Кто это «мы»?
– Геттай Гваала и я.
– Кобэн в жизни бы такого не сказал. Я продолжу тренироваться.
– Нисаа, не будь упрямой.
– Я не хочу умереть там, Кален! – раздраженно выпалила я.
Он пододвинулся еще ближе и, наклонившись надо мной, начал говорить почти шепотом:
– Ты не умрешь. Мы не дадим этому случиться, слышишь?
Я закрыла глаза и опустила голову на подушку.
– Что, если я отключусь прямо в открытом космосе? Меня некому вернуть обратно на корабль. Я просто буду дрейфовать в пустоте, и кто знает, что со мной случится.
– На этот случай мы придумали трос со специальным механизмом. Если что-то случится, то он получит сигнал с датчиков жизненных показателей в скафандре и затянет тебя обратно на корабль. Работает идеально.
– И на ком же вы его испытали?
– Пока лишь виртуально смоделировали ситуацию, но…
– Черт возьми, Кален! – почти уже расстроившись, крикнула я.
– Нисаа, мы все предусмотрели! Мы каждый день прогоняем тебя и оборудование по тестам аварийных ситуаций. Все будет хорошо, – он коснулся моих волос и мягко провел ладонью по щеке. – Я не дам тебе умереть. Но и ты не дай себе перегореть до запуска. Отдохни.
Он посмотрел мне в глаза и нежно поцеловал в лоб.
Между нами многое изменилось за то время, что мы провели в Верцере вместе. Он руководил моей подготовкой, всегда был рядом и не давал мне сломаться, когда тренировки становились просто невыносимыми. Я прекрасно понимала, что он относился ко мне уже больше, чем к коллеге, и больше, чем к другу. С его стороны явно были какие-то чувства, в то время как мне было почти все равно. Я думала только о полете в космос.
Думала и боялась его до смерти.
– Как ее состояние? – внезапно громыхнул голос Кобэна.
Кален испуганно вскочил и встал перед ним, как по команде смирно. Он мог открыто показать свои чувства мне, но Кобэну не осмеливался. Боялся его, как и все остальные.
– Пока не стабильное, геттай. Нужно время на восстановление.
– Как раз его у нас и нет. Планы меняются, завтра сюда прибудет Визор вместе с Градоначальником Эхо. Они хотят оценить готовность проекта и настаивают на запуске корабля раньше срока.
– Но, геттай, не все системы еще доработаны. Они не могут…
– Они инвестируют в этот проект, поэтому могут все! Основные системы в порядке и функционируют, как положено. В целом, корабль готов.
– И все же я считаю… – настаивал Кален.
Кобэн подошел к нему вплотную и посмотрел преисполненным ярости взглядом.
– Ты здесь считаешь только на калькуляторе, а решения принимают другие люди. Пусть каждый занимается тем, чем уполномочен и в чем компетентен.
– Сайи Гваала нужен отдых, иначе она не сможет выполнять свои обязанности и вряд ли достойно проявит себя перед Визором, – медленно и с расстановкой выдавил из себя Кален. – Ее недееспособность может вызвать у инвесторов сомнения касательно успешности проекта.
Кобэн спокойно выслушал его, не изменяя рассерженного выражения на лице.
– Тогда на сегодня больше никаких тренировок, – сказал Кобэн и, развернувшись, покинул лазарет.
– Спасибо, геттай, – тихо сквозь зубы произнес Кален, говоря уже фактически сам с собой.
Он повернулся и посмотрел на меня.
– Лучше чем ничего, верно? – спросил он.
Ничего ему не ответив, я свернулась калачиком на больничной койке и накрыла голову одеялом, надеясь поскорее заснуть.
Омерзительно.