Глава первая
В зале маковки четвертой планеты стало ноне много светлей. Четвертая планета, как и многое иное, что окружало землян, днесь имела величание. И это величание также многажды размножилось (как и все чего касались мысли людей): Красный Гор, Куджа, Мангал, Лахитанга, Нергал, Веретрагной, Вархран, Бахрам, Арес, Марс, Орей, Яр.
Связывая эту планету с Богом Войны, кровожадным, злым, аль вспять могутным, люди вкладывали в данное именование или свой страх, или уважение… почтение… у кого как. Одначе, как и сама планета, так и находящаяся на ней маковка с обитающими там живыми созданиями и Богами, совсем теми мыслями и названиями не интересовалась. Их если, что и занимало, так столь долгий, протяжный срок, меж жизнью Есиславы и нынешним временем, в котором Крушец так и не вселился в плоть… то ли испытывая, таким образом, терпение Родителя, то ли ища что-то надобное токмо ему одному.
Меж тем в большой четырехугольной зале с зеркальными стенами, и ровным сводом нынче не зрелось фиолетовой его поверхности. Долгие полотнища ярко желтых пузырчатых облаков плотно затянули потолок по всему полотну и насыщенно освещали поигрывающей зябью мерцания само помещение. Своим легчайшим покачивание, пучащихся по всей глади объемных пузырей, они придавали и черному полу густое волнение, словно по той глади перемещались крупные пежины света, изменяя собственный цвет на нем в серые полутона. Облака с особой лучистостью отражались от зеркальных стен и колыхались в поверхности тахты поместившейся посередь залы.
Все это зябкое шевеление и насыщенность, вроде дневного света, располагала к покою. Не то, чтобы к сонливости, но, однозначно, к умиротворению… К состоянию, когда наслаждаясь степенно льющимся теплом и сиянием, можно, задумавшись, отвлечься от своих обязанностей, огорчений, а может и горестей. Эта несколько необычная для мрачных помещений Димургов обстановка была создана Вежды нарочно для Седми… Седми, первой лучице, за которую он соперничал и Зиждителя которого любил, может даже сильнее младших Димургов.
На широкой, низкой тахте без спинки и подлокотников, напоминающей слегка вдавленное в центре дно озера, покрытой сверху глянцевитой, рыже-огнистой тканной полстиной, подстраивающейся под изгибы фигуры возлежащего на ней, поместился Седми. Он, как и положено, лежал на тахте на боку, чуть-чуть прикрыв очи, впрочем, оставив тонкие щели, сквозь кои просачивался сероватый туман его мышастых очей.
Бог был высоким, сравнительно худощав, узок в плечах и талии. Однако, вместе с тем Седми имел идеально правильной формы тело, руки, ноги и голову. Сквозь тонкую-претонкую, молочно-белую кожу заметно проступали оранжевые паутинные кровеносные сосуды, ажурные нити кумачовых мышц и жилок. А сама кожа подсвечивалась золотыми переливами света. На красивом, с прямыми границами и вроде квадратной челюстью, лице, находился вздернутый с выпяченными ноздрями нос (сказывающей о порывистости и своеволии его носителя), кораллово-красные с полной верхней и тонкой нижней губы, едва прикрытые прямыми, пшеничными волосками усов. Такими же пшеничными, короткими, прямыми были волосы Бога и борода. Замечательными смотрелись глаза Раса, со слегка приспущенными веками, по форме напоминающими треугольник, где радужки также имели вид треугольника, цвет каковых менялся от блекло-серого до мышастого. Порой радужная оболочка и вовсе становилась темно-мышастой, аль почти голубо-серой с синими брызгами по окоему, смотря по настроению Седми. В мочке левого уха Раса мерцали махие капельки бледно-синего сапфира усыпающие ее по всему окоему. Обряженный в долгое серебристое сакхи, весьма просторное и словно снятое с чужого плеча, по подолу и окоему рукава усыпанное крупными сине-марными сапфирами, Седми ноне выглядел вельми бодрым. Несомненно, так сказывалась забота Вежды и всех тех существ, что наполняли маковку и были призваны исполнять повеления, некогда выданные сынам Господом Першим.
Зеркальная стена внезапно пошла подвижной малой рябью и из нее выступил, войдя в залу Вежды. В отличие от Раса Димург казался не только высоким, но и крепким в стане и плечах, про которого можно было сказать «статный Зиждитель». Его черная кожа, как и у иных Богов, отливала золотом, и сквозь ее тонкую поверхность инолды проглядывали оранжевые паутинные кровеносные сосуды, еще более ажурные нити кумачовых мышц и жилок. Покато-уплощенной смотрелась голова Бога, поросшая мельчайшими, точно пушок завитками курчавых черных волос. Прямоугольной формы лицо Димурга с четкими линиями, где в целом высота превосходила ширину, завершалось угловатым острием подбородка. Тонкими, дугообразными были брови Господа, крупными с приподнятыми вверх уголками темные глаза, широким и с тем несколько плоским нос, а толстые губы изредка озарялись почти рдяно-смаглыми переливами света. У Вежды, как почти и у всех других Димургов, не имелось волосяного покрова на лице.
Старший сын Господа Першего был одет в красную рубаху и укороченные белые шаровары, на бедрах и щиколотке собранные, точно под резинку. Стан Бога стягивала золотая бечевка в тон тонкой кайме украшающей подол, проемы рукавов до локтя и горловину рубахи. Золотыми казались и сандалии обутые на ноги, сомкнутые по всей подошве, с загнутыми носами, и укрепленные на лодыжках златыми тонкими ремешками. Удивительным смотрелся венец Зиждителя, где по коло головы пролегал широкий белый обод твореный из серебра и напоминающий мельчайшие переплетения тончайших волосков шерсти. От того обода вверх поднимались три широкие платиновые полосы, основу коих составляли нити один-в-один, как паутинные волоконца сходящиеся на макушке и единожды окутывающие всю голову. Из навершия тех полос ввысь устремлялся узкий, невысокий столбик на коем располагался схожий с человеческим, глаз. Окутанный багряными сосудами и белыми жилками с обратной стороны, впереди он живописал белую склеру, коричневую радужную оболочку и черный ромбически-вытянутый зрачок. Глаз представлял собой сплюснутый сфероид, каковой иногда смыкался тонкой золотой оболочкой, вроде кожицы, подобием двух век сходящихся в центре едва зримой полосой.
Как и иные Димурги любившие украшения, Вежды был роскошно ими увенчан. Серебряные, платиновые и золотые браслеты поместились на его руках от запястья вплоть до локтя, крупные перстни на перстах, широкая плетеная в несколько рядьев серебряная цепь на шее. Серьги и проколы усыпали мочки и ушные раковины Господа, где мерцали крупные камни василько-синего сапфира и фиолетового аметиста. Не менее крупные почти черные сапфиры по уголкам прихватывали очи Вежды, самую малость делая их раскосыми.
Зиждитель, войдя в залу, недовольно оглядел ее, и, остановившись взором на лице Седми, слышимо вздохнул. Еще толика того негодования и черты лица его также резко сменили досаду на благодушие. Димург с теплотой прошелся взглядом по всей покоящейся фигуре брата, и, двинувшись к тахте, негромко молвил своим бархатистым баритоном:
– Крушец вселился.
– Вселился!? Когда? Кто? – несмотря на присущую Богам медлительность торопко выдохнул Седми и широко раскрыл очи, где треугольной формы радужки мгновенно приобрели голубо-серый с синими брызгами по окоему цвет.
Он также резво приподнялся с тахты, и, облокотившись о ее поверхность локтем, подпер ладонью голову.
Вежды между тем рывком очертил правой рукой вкруг себя коло, и этим мановением придал движения раскиданным по полу залы небольшим пухлым комам желтоватых облаков. Комы срыву дернувшись, в доли мига свились позади Господа в единое, мощное месиво с устремлено-усеченным навершием. Димург медлительно опустился на тот огромный клуб облаков, махом вогнувшийся и принявший облик кресла, с удлиненным ослоном, ровным сидалищем и пологими облокотницами.
– Давеча, – нескрываемо расстроено произнес Вежды, пристраивая руки на локотники. – Родитель сообщил, что малецыку, наконец, удалось скинуть с себя нимб, а после он вселился. Ну, надо же какой упрямец… Все это время в мироколице настойчиво с себя пытался скинуть нимб. Да и вселился, уже в ребенка… По-видимому, это все же его способности, потому как Родитель из кодировки сие убрал. Такая неприятность, такая…
– Что неприятность Вежды? – не менее беспокойно вопросил Седми и на лице его заплясали огнями рдяные искры, точно жаждущие вспламенить саму кожу.
– Вселился даже не в младенца, – хрипло продышал Димург и сызнова вздохнул так, что тотчас затрепетала материя его одежи, и качнулся глаз в навершие венца, враз сомкнув и разомкнув веками. – А в ребенка. Помнишь, я повелел оставить чадо в живых. Бесицы-трясавицы еще сказывали, что у него вельми плохое здоровье? – Седми легохонько пожал плечом, будто двинув его вперед, тем выражая, что не припоминает. – Ну, не важно, – продолжил толкование Вежды, и, подняв руку с облокотницы, огладил перстами грань подбородка. – Я, зато, помню. Все никак не мог решить, как поступить. И надо же именно в него… Тогда Трясца-не-всипуха еще докладывала, что объем мозга у рожденного ребенка достаточно большой, а в целом все органы слабые, по кодовое развитие дало и вовсе не благоприятный исход. А я пожалел. Подумал, скольких уже отбраковали, этот пусть живет. А малецык точно того ждал… Неприятность какая… Родитель потребовал прислать отображение и обозрение по ребенку, представляю, как теперь будет на меня негодовать. Одно радует, что мальчик.
– Мальчик, – много бодрее отозвался Седми, дотоль явно сопереживая волнению Димурга, и благодушно улыбнулся. – Хоть, это благо, что мальчик. Жаль, конечно, что в слабой плоти, но может поколь следует изъять, и бесицы-трясавицы поправят плоть?
– Нет, – ответил Вежды и с особым волнением провел перстами по подбородку, вспенивая на нем прямо-таки всполохи золотого сияния, поедающего всю черноту кожи. – Родитель запретил. Сказал, что Крушец был в мироколице достаточно бодр, любопытен и скор. Сбоев за время движения не выявлено, даже не наблюдалось нечастых скачков, только желание сбросить нимб. Малецыку удалось разумно распределить накопленное за жизнь Есиславы, и посему ноне зримы формирования конечностей, и началось построение самого естества, покуда только начальный этап. Поэтому сейчас действуем, как замыслил Родитель, проявляем не вмешательство, только незримую заботу и поддержку. Не знаю, как на это не вмешательство отреагирует Крушец, ведь не зря так долго не вселялся, тянул до последнего.
Вежды замолчал и пронзительно воззрился на лежащего несколько диагонально Седми. И тотчас темно-бурая радужная оболочка с вкраплениями черных мельчайших пежин, не имеющая зрачков, в обоих глазах Господа, на доли мига точно сошлась в единую точку и погасла. И на Раса глянула желтовато-белая склера, сделавшая и само лицо Вежды на те мгновения безжизненно-потухшим. Димург явно прощупывал Седми, ибо как старший мог сие мягко и незаметно проделывать, особенно, коль младший находился без венца.
– Сейчас придет Кукер и все обстоятельно нам расскажет, – пояснил Вежды, возвращая своим глазам положенный вид. – Уж я не стал вызывать Трясцу-не-всипуху, повелел мальчику все выяснить и прийти обсказать. Да послал Отцу сообщение, чтобы прислали сюда марух Мора и иные надобные существа по общему догляду за Крушецом.
– Ты Отцу сообщил о Крушеце? – поспрашал Седми и просиял улыбкой, со зримой теплотой припоминая Першего.
Димург мотнул головой, его рука, дотоль оглаживающая подбородок, резко дернувшись, соскользнув вниз, перстами проехалась по цепи огибающей шею. Большой палец Бога, словно запав, зацепился своим кончиком за кольцо цепи и сдержал в том покачивающемся состоянии всю руку.
– Нет. Сообщил Родитель. Остальное передадут Трясца-не-всипуха и Кукер, – чуть слышно продышал Вежды, и плотно сомкнул очи. – Представляю, как Отец расстроится, что я не исполнил положенного им… – Бог резко смолк так, похоже, и не договорив, не в силах вымолвить, что по его жалости столь долгожданный Крушец наново выбрал слабую плоть.
И в зале повисла глухая тишина, чудилось не только Зиждители окаменели занятые своими мыслями, окаменели и полотнища облаков в своде, перестав пучить по своему полотну пузыри. Видимо, прошло достаточное время, али это пролетел токмо вздох живого создания, когда Вежды качнул головой и тотчас поместившийся на невысоком столбике в венце глаз вздрогнул. Уловимый трепет пробежал по багряным сосудам, белым жилкам, купно опутавшим его с обратной стороны, а в передней части глаз сжал до вытянутой полосы черный ромбической формы зрачок, единожды сузив и окружающую его коричневую радужку… тем движением точно, что-то передавая Богу.
А считай минуту спустя в залу, сквозь зеркальную стену, пустившую и вовсе тончайшую круговую рябь, вошел Кукер, представитель рода кострубунек и споспешник Зиждителя Седми.
Кукер был малого роста, едва превышая человеческого ребятенка десяти-одиннадцати лет, хотя с тем крепкого сложения. Все тело, руки, ноги, как и сама голова, по форме напоминающая колпак, сужающийся к навершию, густо поросли короткой, курчавой черно-белой шерстью. На плотно укрытом шерстью лице просматривались два больших ярко-желтых глаза да круглая дырка вместо рта, края которой огибали сине-сизые долгие усы. На самом лице не имелось лба, скул, аль подбородка, понеже оно казалось вельми плавно-закругленной формы. Мышцастыми были четыре руки кострубуньки, и широкими грудь, спина да плечи из которых зараз по две они и выходили, не менее крепкими, плотными ноги. Обряженный в укороченную красную тунику, едва прикрывающую стан, и без рукавов да такого же цвета шаровары, Кукер был обут в короткие желтые сапожки с загнутыми кверху носами, украшенными по подошве мелкими рубинами. На серебряной, широкой цепи, огибающей шею, поместился почти с кулак, овальный бело-черный самоцвет. Он, удивительным образом, вобрав в себя два эти цвета, перемешал их на своей гладкой, ровной поверхности единожды выказывая каждый в отдельности.
Кукер торопливо вступив в залу, преодолел расстояние меж зеркальной стеной и Богами, и, остановился, как раз напротив кресла и тахты, таким образом, чтобы его было хорошо видно, да склонив голову, недвижно застыл.
– Итак, милый мальчик, – протянул Вежды, и, отворив правый взгляд, его мощью словно поднял похожую на колпак голову кострубуньки, воззрившись в покрытое шерстью лицо создания. – Сказывай, что и как, да по точнее… как я люблю.
– Слушаюсь, Господь Вежды, – бойким и единождым насыщенно грудным голосом отозвался Кукер, испрямляя свою спину и зыркая своими ярко-желтыми очами единожды на обоих Богов. – Ежели позволите Зиждитель Седми. – Рас легонько кивнул. – Распоряжения ваши, – также живо продолжил Кукер. – Господь Вежды выполнены. Отосланы отображения и обозрения Родителю, Господу Першему, Зиждителю Небо, Зиждителю Дивному, Богу Асилу. По поводу вселения лучицы и состояния здоровья господина, из пояснений Трясцы-не-всипухи следует. Мальчику семь с половиной месяцев по земным меркам, достаточно слаб здоровьем, наблюдается хрупкость таких органов как легкие, сердце, почки. Хотя на это раз достаточно здоровый мозг, с большим объемом. Вселение произошло вельми грубо так, что плоть зримо пострадала, наблюдается ожог слизистой носа и обобщенно кожи в подносовой выемке. По-видимому, лучица была чем-то взволнована, аль может огорчена. Господин назван родителями Яробор, что значит яростный борец. – Голова Кукера каждый миг тряслась, вторя словам, точно желая своей исполнительностью их подтвердить, а вместе с ней колыхалась шерсть на всем теле. – Однако, это имя не полное. По традициям народа, в котором родился господин к тринадцати годам, ибо он принадлежит к касте воинов, пройдет второй обряд имянаречения. И к величанию Яробор добавится имя, оное будет отражать внутреннюю или внешнюю сущность человека. Семья, в которой родился господин довольно-таки большая. У родителей господина еще пять сыновей и четыре дочери, все взрослые. И в отличие от господина крепкие, здоровые. Господин родился последним, так как родители его в годах. Они уже и не ждали появления ребенка, хотя вельми были рады его рождения, очень трепетно и заботливо относятся к сыну. Семья живет в общине, далеко от поселений, градов людей, потому что верует не так как большая часть белого населения, живущая вкруг их пределов, сохраняя своих Богов, верования, традиции.
– Не понимаю, почему в такую худую плоть? – теперь разочарованно вопросил Седми, и, шевельнувшись на тахте, улегся на спину, таким побытом, чтобы не видеть своего споспешника.
Бог сомкнул губы, и на лице его изобразилось огорчение. Днесь он был младшим и мог позволить себе слабость не только в словах, но и действах.
– Несомненно, не просто так, – не менее бойко отозвался Вежды, да отворив и второй глаз, подался с ослона вперед, пронзительно и беспокойно вонзившись взором в изменяющееся лицо Раса. – Крушец ноне связан с землянами лишь плотской общностью Владелины и Есиславы, а следовательно может вселяться только в их физических отпрысков. Однако, будучи божеством сам выбирает родителей, перед вселением прощупывая их. Вроде болида он проносится над теми, кто есть генетическое производное его естества, мгновенно оценивая их мысли, чувства, поступки. В данном же случае он не только прощупывает родителей, но, похоже, и естество мальчика. Вероятно, сейчас все совпало и приоритеты плоти, и суть его родителей, раз Крушец вселился. Наверно Кукер родители нашего мальчика необычные люди?
– Отец – старшак общины, мать- знахарка, – незамедлительно принялся пояснять Кукер, его глаза доколь смотрящие на обоих Богов (правый на Вежды, а левый на Седми) резко дернувшись уставились на Димурга. – Это одна из тех немногочисленных общин, которая еще называет Богов правильно. Славит имя Зиждителя Небо и помнит Господа Першего. Помнит, право молвить, несколько по-иному. Впрочем, упоминает имена истинных Творцов. Большая же часть населения проживающего в пределах этой местности и вовсе имеет какого-то выдуманного божка.