Глава четвертая
А в гаране, в большой по размаху цилиндрической зале с нависающим дюже низко ровным сводом, где стены, потолок были ярко-зелеными, а пол бурым и рыхлым, будто поднятая плугом оземь, находились Асил, Огнь и Дажба. Сами стены, испуская из себя зеленоватую дымку света, наполняли помещение почитай лазурным сиянием. Ровные стены промеж того порой тревожно дрожали и тогда из той ряби выползая, показывались, тонкие бурые отростки ветвей или трепещущие листы. Впрочем, проходило несколько минут… секунд… мгновений и выглянувшие из того полотна растения наново хоронились в их гладкости, пуская по всей поверхности стены несколько растянутые, расходящиеся в разные стороны круги.
В середине залы, вылезшие из пола-оземи длинные, изогнутые корни, весьма широкие в обхвате и почти черные, образовали мощное кресло, столь плотно переплетаясь меж собой, что едва заметными полосами проглядывали стыки таковых схлестов. Они созидали своим плетением не только сидение, но и малеша наклоненную спинку с округлым краем и такие же покатые подлокотники. На том кресле и восседал старший Атеф, поставив стопы ног на угловато вылезший из земли округло-изогнувшийся корень. Старший Атеф днесь смотрелся не меньше уставшим, чем стоящий в нескольких шагах от него задумчивый Огнь, и даже на его черных волосах в неких местах виднелись, совсем крохотные, белые пятна, словно он слегка поседел. Явно взволнованный Дажба прохаживался вдоль стен, стараясь, похоже, укрыться от вельми допытливого взгляда Асила, судя по всему, жаждущего прощупать младшего Раса… одначе, вследствие встревоженности последнего, не решаясь того сделать.
– Что ты мне хотел передать, милый малецык, – ласково поспрашал Асил, стараясь теплотой собственного голоса, снять волнение с младшего Раса так, что зримо в его очах промелькнуло беспокойство.
Дажба немедля остановился, его венец в виде усеченного конуса полыхнул и вовсе густой пурпурностью, выплеснув из себя легкую дымчатость, на чуток окутавшую лицо Бога. Он малозаметно повел головой, и, взглянув на Огня, тихонько вздохнул, да точно не слыша вопроса Асила молвил:
– Ты очень утомлен Огнь. Так исхудал…
– Да, – тотчас откликнулся Асил и не менее участливо посмотрел на Огня. – Он слишком много потратил сил, ведь Седми в этот раз не помогал. А Отец Перший не сумел прибыть, сославшись на то, что ослаблен, – голос Асила по мере толкования сменил в своем тоне огорчение на сострадание. – Давеча мы виделись с Отцом Першим в Синем Око. Он залетал туда осмотреть Галактику и верно повидаться с Седми… и впрямь так плохо выглядел, что напугал, нашего милого Круча, своим видом. Перший велел, малецыку Огню, проделать весь путь до Млечного Пути в дольней комнате. И Огнь вышел из нее лишь оногдась, когда на подлете к Млечному Пути мы отстыковались от кумирни, оставив ее управление Кручу.
– Отец Перший прав тебе нужно еще побыть в дольней комнате на хуруле, там хранилища полные. Правда погодя, – все также сочувственно проронил Дажба, неотрывно смотрящий на члена своей печищи. – Ибо днесь Дивный ждет тебя в капище… ему надобно передать тебе повеление Небо, поспеши.
Огнь, наконец, поднял, все поколь, опущенную голову и устремленный куда-то под ноги младшему Расу взгляд, и посмотрел прямо в ярко-голубые очи брата, даже при этом лазурном испарении лучисто горящие. Видимо Расы тянули время, давая возможность Седми вынести Владу с этого континента Земли, как можно ближе к своему материку.
– Ты, сказал Небо нет в Млечном Пути? – вопросил Огнь и провел перстами по своим очам и лбу, прямо по тончайшей золотой нити купно унизанной семью крупными, ромбической формы, желтыми алмазами, словно сымая оттуда пелену, а на самом деле всего-навсе закрываясь от взора Асила и не давая ему возможности прощупать себя.
– Да, Небо нет в Млечном Пути. Он прибудет вскоре, – ответил с расстановкой и весьма медлительно растягивая слова Дажба, а после чуть зримо улыбнувшись обдал особым взглядом лицо Огня. – Ты можешь отправляться в капище, не дожидаясь меня, – все также неспешно протянул он. – А я передам сообщение, предназначенное Асилу, и приду следом.
– Хорошо, – согласно отозвался Огнь.
Бог легохонько кивнул старшему Атефу, таковым образом прощаясь и торопливо развернувшись, шагнул в стену, коя мгновенно раскрывшись, словно мощная зеленая пасть чудовища, поглотила тело Огня, в доли секунд, пред тем окутав всего его в зеленую дымку.
А уже еще через пару секунд стена, сызнова сомкнувшись, недвижно затаила на своем полотне гладкость и по залу поплыла легкая блекло-зеленоватая хмарь, дотоль выплеснувшаяся из ее недр. Младший Рас немедля ступил к самому трону Атефа и очень четко произнес:
– Я принес тебе сообщение Асил… Сообщение от Небо о вселение лучицы в человеческую плоть.
– Лучицы! – пылко, несмотря на усталость да прокатившуюся в голосе хрипоту, дыхнул Асил, и мгновенно подался вперед, став точно ближе к Дажбе. – Как так вселение лучицы в человеческую плоть. Но я не был на совете Родителя. Не давал позволения на рождение самой лучицы, не прикладывался к ней и не обговаривал условия соперничества, несгибаемости Закона Бытия. Как меня могли в том обойти?
– Никто тебя не обходил, – ответил Дажба, все также роняя слова достаточно медленно. – Совета не было. Отец Перший скрыл, что родилась лучица… как и скрыл ее рост, и вселение в человеческую плоть.
– Это лучица Першего? Отца? – теперь Асил дыхнул то воспаленно-восторженно и стремительно поднявшись со своего трона-кресла встал на ноги, пытаясь таким побытом справиться с волнением. – Где?.. Где вселилась лучица? Когда?
– Лучица вселилась на планете Зекрая в системе Козья Ножка в Золотой Галактике Огня, четыре асти назад, – пояснил Дажба и днесь он сказал сие более скоро, по-видимому, уже более не страшась за девочку, поелику она была плотно укрыта.
– Четыре асти назад? – и лицо Асила нежданно дотоль благодушное лучисто замерцало золото-багряным сиянием и стало гневливым. – Но почему я узнал только, что об этом?
– Потому как мы о том, что вселилась лучица в человеческую плоть узнали менее трех свати назад, – дрогнувшим голосом откликнулся Дажба и единожды порывчато сотряслось его тело, а венец, на голове, внезапно потеряв свою красочную насыщенность, стал желто-белым, верно Бог был не в силах сносить негодование старшего Атефа.
Асил мгновенно приметил и трепетание младшего Раса, и смену цвета в его венце да торопко отвернул в сторону стены голову, зыркнув, кажется, в глубины ее поверхности каковые резко заколыхали своими полотнами и оттуда выглянув, закачались ветви, листья, тонкие отростки растений.
– Прости, прости меня малецык за гнев, – огорченно проронил Асил и ступив ближе, немедля обняв чуть вздрагивающего Дажбу, укрыл в своих объятиях. – Прости… как ты, мой любезный?
Огорчение в тоне сменилось на неприкрытое беспокойство, и Асил, легохонько отстранившись от младшего Раса, умягченным взором оглядел степенно возвращающее на кожу его лица золотое сияние. А потом нежно поцеловал крылья носа и оба глаза Дажбы.
– Мне нехорошо, – достаточно тихо молвил Рас, вероятно, решивший воспользоваться сложившейся ситуацией, да поскорее исполнить возложенное на него, оное судя по всему было не дюже ему приятно делать. – Я прибыл, чтобы сказать, как это велено Законом, что лучица вселилась в наших отпрысков и Родитель, приняв ее появление, укрыл своей силой от космического вмешательства. Мы, как пестуны ее первой плоти, обязаны сообщить иным печищам о столь важном для всех нас событие, и объявляем о своем вступлении в соперничество за лучицу. Все остальные подробности ты, Асил, узнаешь от Небо, как только он прибудет. Он будет ждать тебя на хуруле… Тебя и насколько я ведаю Отца Першего, ибо он поколь не заявлял своих прав на соперничество.
Владу принес в капище Дажба, каковой появился на берегу моря невдолге после ухода Седми и как, и обещал, позволил ей искупаться. Вода в море была очень теплая и на вкус солоновато-горькая. Девочка зайдя достаточно глубоко в воду в льняной рубахе, сняв только шаровары, обувку, кушак и балахну, как велел Дажба, купалась довольно долго… Изредка поглядывая на медленно прохаживающегося повдоль бреговой полосы задумчиво-расстроенного Бога. Несмотря на жаркий день и теплоту воды юница вылезла из моря вельми продрогнувшая и обсушенная теплым одеялом, накинутым на нее младшим Расом, одевшись, с большой неохотой и удрученностью во взоре покинула столь тронувшее ее чистотой и не охваченной далью море.
В зале капища кроме Дивного и Огня никого не было, видимо и Седми, и Словута появились тут только затем, чтобы как сказал Перший «облыжничать» Асила. Лишь Дажба внес через завесу в белый зал Владелину и поставил на ноги, как дотоль сидящий на кресле, подле Дивного, Огнь воззрился на нее, точно как и Усач, желая сорвать кожу. Отроковица надрывисто дернулась сначала вперед потом назад, вдарившись всем телом об ноги стоящего Дажбы, и торопко сокрыв лицо ладонями гневливо крикнула Огню: «Прекрати! Прекрати на меня так смотреть! Мне это невыносимо! Невыносимо!» И сызнова на нее накатило желание закричать так, чтобы услышал ее тот, кто посылал этой ночью зов, призывая по ускользающему имени.
– Тише! Тише! – взволнованно вскликнул стоящий обок младший Рас, и, судя по всему, ощутив ее желание, мгновенно прижал рукой юницу к себе, положив длань на макушку, а перстами обхватив лоб.
– Прости, прости, – не менее встревожено откликнулся Огнь, и, отведя от девушки взор, колготно шевельнулся в кресле так, что их сетчато-облачное плетение легохонько заколыхало своими внутренностями.
– Я пойду домой, – сотрясаясь всем телом, отозвалась дрожащим голосом отроковица. – Мне хочется домой… Зачем? Зачем он так на меня посмотрел? – последний вопрос она прошептала, обращая его не к Дажбе, каковой спешно присев обнял ее, а к самой себе.
– Девочка моя, моя драгоценность, поди ко мне, – проронил Дивный и подавшись спиной от ослона кресла, протянул в направлении Влады правую руку. – Поди, наша драгость.
– Не хочу! Не хочу! – вскрикнула юница и тугое дыхание застлало ей рот, вроде она задыхалась от волнения и обиды… Обиды, что столь желанный Огнь так грубо себя повел с ней, желая сорвать, оголить плоть и узреть то бесценное, что жило в ней и было ее естеством. – Хочу домой… домой! Можно я пойду домой?!
Сие она спрашивала только у Дажбы, не в силах справиться с волнением плоти и томлением естества каковое жаждало прикоснуться, как оказалось не только ко всем Расам, но и ко всем Атефам. Отроковица нежданно и вовсе вырвалась из объятий Дажбы, ее голова слегка закинулась назад, похоже, желая узреть легкие пузырчатые облака, прикрывающие голубо-белый свод, а после она стремительно кинулась к Дивному. И враз подхваченная старшим Расом на руки, миг спустя оказалась утопающей в его объятиях. Девочка суетливо вжалась в темно-русую бороду Бога, достигающую груди да густо закручивающуюся на концах в отдельные спиралевидные хвосты, и чуть слышно шепнула:
– Скажи, скажи ему Отец, чтобы он ушел… Мне плохо от его взгляда. Скажи, Отец.
Огнь тотчас поднялся на ноги, и медленно ступая, вмале сокрылся в завесе. И как только он пропал, Влада приткнула сжатые кулачки к лицу, и еще сильнее вжавшись в Бога, чуть слышно заплакала.
– Ну, что ты? Что ты, моя милая? Умиротворись бесценная наша девочка, наша драгость! – ласково зашептал Дивный, прижимая к себе отроковицу и оглаживая ее, нежно поцеловал в макушку головы. – Что ты?.. Разве Огнь тебя, чем огорчил?
– Нет, но он так посмотрел, – вздрагивающим, и каждый миг срывающимся голосом пояснила Влада, тем самым вторя трепетанию собственного тела. – Как Асил и тот… другой его сын. Они словно желали сорвать с меня кожу, желали увидеть то на, что не имеют… не имеют разрешения, что им не принадлежит. И Огнь… Огнь также… Я так его ждала… так ждала, а он… он.
– Огнь просто хотел с тобой поговорить, обнять, поцеловать как я, – очень мягко и единожды умиротворяющее проронил Дивный, не прекращая голубить волосы девушки и тем самым возвращая ее плоти спокойствие. – Огнь не хотел тебя огорчить.
– Можно я пойду домой? – с невероятно-мощным томлением естества, точно горячей волной наполнившей голову, протянула Владелина, вероятно, не желая быть подле Дивного, али вообще не понимая, чего жаждет. – Я устала, хочу спать и есть. Я сегодня ничего не ела.
– Тебе покуда не прибудет Небо надобно побыть в капище, в своей комнате, – заботливо молвил Дивный чувствуя, что ему не удастся снять томление с девочки и для того нужен или старший Рас, или все же Огнь.
– А Огнь? Огнь не придет ко мне в комнату? – Влада произнесла это таким тоном, что сразу стало не понятно и впрямь она пугается встречи с Богом, аль все же сильно ее желает.
– Ежели, ты, не захочешь, – медлительно поднимаясь на ноги, и все еще прижимая к груди сидящую на руках юницу, молвил Дивный. – Огнь к тебе даже не подойдет.
Владелина и вовсе утопила в кудревато-закрученных волосках бороды Бога свое лицо и туго вздохнув, прикрыла очи, не желая даже глядеть на взволнованно прохаживающегося по залу Дажбу.
Покушав и переодевшись в золотую рубаху, оную как, и еду, и украшения принесла ей Травница Пречудная, Влада прошлась по зеленому лугу, где травы покачивали своими долгими отростками или мохнатыми метелочками. Да также неспешно направилась к голубой глади озерца, инолды трепещущей своими водами от опадающей на ее полотно с невысокой скальной гряды звонко журчащей реченьки. Не менее тонкий ручеек, вытекая из озера, терялся где-то подле завесы, будто касаясь своими струящимися водами подходящей к ней встык голубоватой стены, единственно зримой преграде в самой комнате. Девочка опустилась на пухлую зеленую подушку мха, и, уставившись на едва колыхающуюся поверхность озера, вспомнила о бескрайних далях моря, а после также вскользь прошлась мыслями о ноне пережитых и увиденных Богах Атефской печищи, стараясь выкинуть, застлать ими постоянно возвращающуюся тоску по Огню. Юница чувствовала, что тоска в отношении Огня совсем не схожа с чувствами, какие она испытывала к иным Расам. Ощущение страха, что коснувшийся ее Огнь более не пожелает видеть, подойти к ней, было таким мощным, вроде гасящим любовь к Богам в целом и, кажется, даже к Небо. Влада подтянув ноги к себе, поставила голые стопы на мох, почти на самый его край, и, обняв их, уперла подбородок в колени, чуть слышно прошептав:
– Огнь, милый Огнь… зачем ты так на меня посмотрел, – и судорожно всхлипнула… где-то в глубине себя, надеясь, что Бог ее услышит.
Прошло лишь мгновение, когда на девушку кто-то весьма ласково и единожды горячо взглянул, а погодя она услышала нежный тенор Зиждителя, каковой вторя звонкому ручью, заиграл серебристыми песенными переливами:
– Прости моя милая. Прости, что я так тебя расстроил… так напугал.
Владелина суетливо дернулась, и, не мешкая обернувшись, воззрилась на стоящего в нескольких шагах от нее Огня, облаченного в белую рубаху без ворота и рукавов, распашную книзу, таковую легкую… прозрачную, что просматривалась под ней вся его худощавая с мягкими изгибами фигура. Бог также, как Небо и Дивный почасту принимающие в этой комнате подобный девочке рост, был сравнительно невысок, хотя и сейчас смотрел на нее сверху вниз. Владу стремительно вскочила на ноги и взволнованно ступила назад.
– Ты позволишь мне поговорить с тобой? – томно вопросил Огнь и в тоне его слышалось не только участие, но и не с чем несравнимая нежность так, что отроковица от того перелива напряженно застыла на месте. – Или я тебе неприятен и мне надо уйти? – досказал он.
Не в силах ответить, словно губы Влады окаменели, а в горле образовался густой ком воздуха, она слегка сотряслась всем телом. Томление в голове многократно возросло и желание быть подле Огня стало таким сильным, непреодолимым. И сие жаждала не лучица-естество юницы, сие желала ее человеческая плоть уже вобравшая в себя женское начало. Владелине желалось припасть к Огню, как к кому-то столь близкому, родному и ощутить трепетание его золотистой кожи. Бог медленно поднял руку и устремил к девушке вытянутые перста. И тогда волнение в девушке многажды усилилось, мелкая дрожь пробежала по плоти, мурашками покрылась вся кожа, и она надрывно качнулась вправо… влево жаждая обнять и, одновременно, облобызать огненно-красные уста Огня. Еще мгновение той недвижности и точно застывшей природы такой, что перестала журчать вода и колыхаться трава, и Огнь медлительно опустив, вроде бросив вниз, руку, развернулся, намереваясь уйти.
– Нет! – звонко кликнула Владелина. – Не уходи!
Бог тотчас вернулся в исходное положение, а миг спустя тронувшись с места и наскоро преодолев те несколько шагов разделяющих их, обнял девушку, прижав к себе вздрагивающее от любовного порыва тело, принявшись покрывать волнистую россыпь волос своими горячими поцелуями… И это были не те поцелуи, каковые дотоль дарили Владелине иные Расы. Губы Огня дотронулись до ее сомкнутых очей, носа, прошлись неспешным касанием по щекам до губ. А после точно проникли в ее уста, и горячая волна любви, той самой коей одаривает любящий мужчина свою возлюбленную, окутали всю плоть девушки. Зиждитель стремительно подхватил Владу на руки, и торопливо ступил к чуть приподнявшемуся над уровнем всего мха, будто единождым махом выросшему, квадратному топчану, объединенному с растительностью, стелющейся кругом, и устланного сверху зеленоватой набивной тканной полстиной. И немедля, верно, вторя тому союзу двух тел, зазвончато затараторил ручеек, перекидываясь капелью воды, и гулко запела погудку любви склоняющаяся к долу трава.
Удел Владелины уже давно был не в руках Огня, а в руках Небо… И старшему Расу было надобно, чтобы за эту жизнь… за первую человеческую жизнь лучица и сама плоть, как можно сильнее прикипели к его печище. И не только жертвовал для того своей клеткой Дивный, связывая плоть девочки, лучицу и себя, но и все остальное имело смысл. А возникшая в юнице чувственность к Огню могла еще сильнее надорвать те связи и тот зов, что неосознанно влек Владу и собственно естество к ее Творцу Богу Першему. Потому перед прилетом Першего, Небо решил подстраховаться… И страховкой была та самая чувственность девушки к Огню, и умело направленная уже самим Огнем возникшее влечение к совместной близости тел.
Влада покоилась левой щекой на груди Бога, прикрытой белой рубахой, которую Огнь в отличие от ее одежи с себя не снял. Хотя тонкость материи его рубахи, казалось, во время их близости на малеша вошла в саму плоть. Девушка глубоко и счастливо вздохнула, и, воззрившись на торчащий пред очами квадратный подбородок, нежно провела указательным пальчиком по нему, словно очерчивая его рубеж и легохонько тем движением всколыхав золотое сияние на самой коже.
– Почему? – тихо спросила она, страшась разрушить возникшее меж ними единение. – У тебя нет бороды, как у других Расов?
Огнь малозаметно изогнул губы, улыбнувшись, и то девушка не столько увидела, сколько почувствовала, поелику золотое сияние его кожи на чуть-чуть поглотило белизну и ядренистое тепло, точь-в-точь как от зачинающегося огонька обдало своими нагретым дуновением всю ее плоть.
– Потому как я несколько иной, – очень ласково откликнулся Огнь да провел и вовсе жаркой ладонью по оголенной спине юницы, отчего последняя легонько потянулась и незамедлительно затрепетала на ней каждая жилочка, клеточка и, похоже, вся плоть в целом.
– А, что теперь будет? – в голосе Влады появилась легкая зябь волнения, судя по всему, вызванная не только желанием близости. – Отец… Когда вернется Небо, он не будет серчать на нас… на то, что меж нами было.
Огнь вельми резко привстал с топчана и девочка, единожды поднявшись, села рядом. Рас протянул к Владелине руки, и нежно обхватив плечи, заглянул в глубины ее зеленых очей, умиленно молвив:
– Твой удел, моя милая, с десяти лет в моих руках. И ты давно… уже давно была предназначена мне. – Огнь настойчиво притянул к себе юницу и сызнова поцеловал в губы так, что у нее от той ласки закружилась голова. – Ты всегда была моя… просто я ждал, когда ты вырастишь и сможешь меня полюбить.
– Я всегда тебя любила… всегда, – тихо отозвалась Влада, ощущая сладость на своих устах, и неотступно глядя в радужно-зеленые радужки глаз Бога, иноредь своей ромбической формой расширяющиеся и полностью поглощающие остатки склеры. – Но мне казалось ты ко мне… ко мне не справедлив, почасту упрекаешь… глядишь с раздражением… и также говоришь. И мне думалось, ты меня не любишь, я тебе не приятна.
– Что ты, что ты моя милая… милая девочка, – в голосе Огня слышалась такая любовь, что Владелина затрепетала всем телом и сызнова захотела с ним близости. – Ты не можешь быть не приятна. Ты мне столь нужна, как и я тебе, столь мною желанна.
Зиждитель почувствовал тот самый трепет и желание девочки и наново принялся ее целовать, чуть слышно шепча ласковые слова и своей божественной силой вдыхая в нее часть собственной сущности, словно прокладывая меж собой и человеческой плотью плотную любовную связь, которую быть может не одолеет зов Першего.