Глава восьмая
Еси сегодня допоздна засиделась в саду на своей скамейке и это несмотря на обилие комаров. Эти пренеприятные создания порой были столь активны, что нападали на людей и днем. И нынче они нещадно кусали, хотя девушка и натерлась мазью, которая совсем чуть-чуть отпугивали сих надоедливых созданий.
Но даже вопреки, их явственному и раздражающему жужжание, а иноредь и кусанию Есислава не торопилась к себе в опочивальню. Во-первых, потому как ноне Месяц особенно ярко сиял на небе, наполнившись желто-серебристым светом и тем своим дивным колыхающимся сиянием напоминал юнице Дари, за гибель каковой она все еще ощущала вину. А во-вторых Есинька страшилась вернуться во дворец, ибо знала, что Стынь должен был потолковать о ее беременности с Липоксай Ягы. Девушка, как и понятно, разрешила Богу давеча себя прощупать… И хотя он действовал достаточно мягко, Еси во время того действа потеряла сознание. Посему младшему Димургу не удалось сделать полное отображение состояния лучицы, как требовал Перший… Впрочем, и того, что успел сделать Стынь стало поколь достаточным, так успокоительно для сына молвил Перший.
Есислава пришла в себя еще там, на острове, под жаркими поцелуями Стыня, чрез которые он точно вогнал в нее силы. Посему чувствовала себя хорошо. Если не говорить о почти целой чреде четких видений, что пришли сразу после возвращения во дворец да вовсе какого-то мучительного стенания лучицы, в коих теперь сызнова явственно звучали просьбы о помощи и величания Отца, Кали, иноредь вырывающихся и выстреливающих в мозг острой, хотя и не продолжительной болью.
Видения погодя прошли, также как и боль… Потому Есинька сейчас и сидела на скамейке, тревожно обдумывая встречу Стыня и вещуна. И страшась ответа Липоксай Ягы на столь неоднозначную новость по поводу ее беременности. И более всего Есиславушка, пережившая духовное одиночество средь чуждого племени, боялась, что старший жрец ее изгонит, так как она нарушила все традиции дарицев… Дарицев, которые всегда в строгости держали своих дочерей, и беременность вне замужества считалась позором для чести всего рода.
Подолгу, вздев голову, девушка всматривалась в темно-марные небеса, где, будто наперекор яркости Месяца вельми зримо проступали мерцающие звезды такие серебристо-белые, трепетно ее любимые и призывно зовущие к себе.
– Ты, заметила моя милая, – благодушно произнес идущий по дорожке в направление к скамейке Липоксай Ягы, кажется, в доли мига вышедший из темноты. – Что Месяц после катаклизма стал проходить свой круг обок Земли, много ближе и сам в размерах увеличился, чуть ли не в треть. Наверно его коло движения сдвинулось и ноне стало составлять вже не сорок суток.
– Нет, отец, я того не приметила, – дрогнувшим голосом отозвалась девушка и поднявшись со скамейки взволнованно уставилась на подходящего старшего жреца.
– Я тоже не приметил, о том мне доложил Браниполк, – пояснил Липоксай Ягы, и, приблизившись вплотную к юнице, накинул ей на плечи каратайку. – Тут, моя душа, вечерами прохладно, дует с реки, не выходи не одетой… Тем паче, днесь тебе надо беречься за вас обоих.
– Отец, – глас Есиславы и вовсе надрывно сотрясся, и она едва качнулась, ощутив мощную слабость во всем теле. – Ты меня не изгонишь? теперь… когда…
– Изгоню? – повышая тембр голоса, словно жаждая взорваться от возмущения, протянул старший жрец. – Да, я не смогу засим без тебя жить, моя девочка… моя Есинька… Что ты такое говоришь.
– Боялась… так боялась, что ты не примешь моего малыша, – чуть слышно додышала Есислава, и, шагнув ближе к вещуну, торопливо приникла к нему телом и головой, спрятав… схоронив себя в объятиях человека который любил ее всегда больше жизни.
– Моя радость… душа… Есинька. Ты для меня дороже всего, что было, есть и будет, – прошептал, целуя девушку в волосы, Липоксай Ягы. – И я никогда не откажусь от тебя и от твоего ребенка. Тем более это сын мною весьма почитаемого и любимого Бога Стыня. Даже не представляю, что это будет за дитя…
– Мальчик, – тихим наполненным счастьем и радостью голосом отозвалась Еси, и, раскрыв руки, обняла вещуна, отчего каратайка дрогнув, соскользнула с ее плеч. Одначе, старшему жрецу удалось не только узреть, но и вовремя подхватив вещь, сызнова вернуть ее на плечи любимого чадо.
– Стынь, сказал, будет мальчик. И мы даже придумали ему имя, – добавила она воркующе и широко просияла.
– Мальчик, – ласково откликнулся Липоксай Ягы, целуя юницу в лоб и оглаживая книзу ее встрепенувшиеся от порыва ветра волосы. – Это хорошо… Потому как я еще не воспитывал мальчиков, лишь прекрасную девочку. И какое имя вы придумали нашему мальчику? – вопросил он с явным трепетом, от чувств проскользнувшим по всей его плоти.
– Ярило. Это значит стремительность, быстрота, сила, свет, восходящее солнце, – молвила Есислава, и слегка отстранившись от вещуна, заглянула в его блестяще-голубоватые от света месяца очи. – Такого имени еще не было у дарицев. Стынь говорил, это имя не принадлежит к людским. Его даруют своим детям создания из иных миров, более высокоразвитых в духовном смысле.
– Ярило, – протянул Липоксай Ягы, и, склонившись к юнице, вновь поцеловал ее в лоб.
Он, как и Стынь, приметил, что после возвращения от манан, о которых Еси также неохотно говорила и с ним, голова ее более не озарялась лучами смаглого света. Тем не менее, трепет каковой вещун всегда испытывал, прикасаясь к юнице, кажется, многажды усилился и теперь отдавался в его руках легкой вибрацией.
– Красивое имя, мне нравится, моя душа, – нежно отозвался старший жрец, и сызнова ощутив ту самую вибрацию, мягко улыбнулся. – И думаю понравится дарицам.
– Ах, отец, как мы только дарицам объясним, откуда взялась моя беременность… Я о том все время думаю, – взволнованно продышала Есислава и уткнулась лицом в грудь вещуна, пугаясь и единожды радуясь произошедшему.
– Бог Стынь велел поколь не кому не сказывать о том, – негромко отозвался Липоксай Ягы и бережно обхватив девушку за плечи, неторопко опустив, посадил на скамейку, и сам воссев подле. Он сделал так, понеже ощутил легкий трепет всей плоти девушки, пробежавший с головы до ног. – Не сказывать покуда о ребенке никому. Через полтора, два месяца, не более того, к нам прибудут посланцы Богов, народ, – вещун на малеша смолк, припоминая удивительное величание народа. – Гипоцентавры, – вспомнив, дополнил он. – Они объявят дарицам, что ты ожидаешь божественное дитя, кое является прямым отпрыском и телесным воплощением Бога Солнца. Ну, а дотоль я надеюсь, с тобой все будет благополучно. Бог Стынь велел, коли что-то с тобой будет не так сразу о том ему докладывать.
– Не так… – прошептала Есинька, припоминая нынешние видения. Обаче, не желая расстраивать старшего жреца, тихонько дополнила, – со мной все будет хорошо.
Вещун и девушка опершись спиной о деревянный ослон скамейки, сверху укрытый мягким тканевым покрывалом замерли, точно расслабившись под лучами Месяца. Есислава успокоено вздохнув, прислонила голову к плечу старшего жреца, ощущая лишь обок него защищенность.
– Почему только, – погодя, словно самому себе сказал Липоксай Ягы, очевидно то, что его весьма волновало. – Почему Бог Стынь не может своей мощью излечить твой глаз, и вернуть зрение… Ведь силы Зиждителя безмерны.
– Силы безмерны, – тотчас принялась пояснять девушка, и, повернув голову в сторону старшего жреца, нежно поцеловала его в плечо. – Но в божественных делах все разделено. Каждый занимается тем, что предписано. И Боги никогда не лечат людей… Они вообще не лечат, в том для них нет надобности. Да и силы свои они не должны тратить на такие мелочи. Для тех нужд существуют определенные создания. Стынь, сказал, зрение мне вернут гипоцентавры так, что не беспокойся более о том отец, и по поводу моего здоровья тоже. Меня больше тревожило, что ты можешь посчитать мое положение позором для чести жреческой касты.
– О, моя дорогая девочка, – ласково молвил Липоксай Ягы и теснее приобняв юницу за стан, привлек к себе. – Я бы никогда… ничего такого не позволил себе подумать, сказать… слишком сильно тебя люблю. Однако дарицы… увы! именно так и подумали бы. Коль бы еще не хуже сочтя, что тобой овладели демоны или бесы.
Вещун произнес ту молвь и резко прервавшись, смолк, точно озвучил какую глупость подле божества и тому явственно расстроился. И меж отцом и дочерью, не всегда кровными… иногда только духовными, сплоченными жизнью, наступив, поплыло отишье. Лишь слышалось тихое жужжанье… попискивающе-растянутое гудение комаров слетевшихся к пиру на запах человечьей юшки. Откуда-то издалека долетало раскатистое трель… трель.. ту выдуваемое какой-то малой птахой.
– Знаешь, отец, я хочу тебе кое-что рассказать, – наконец, прервав гудение комаров и подавляя окрики птички, произнесла Есинька. – После того как я попала в поселение манан, народа Бога Круча у меня появились видения. После возвращения к тебе они на какое-то время утихли, но сейчас вновь появились и можно молвить участились. Я рассказала Стыню о них и он сказал, это не видения, а события моей прошлой жизни.
– Прошлой жизни, – едва слышимо повторил старший жрец, и в тембре гласа его прокатилось изумление.
– Да из прошлой жизни, – молвила юница, и для значимости произнесенного выскользнув из объятий вещуна, воззрилась в его едва озаряемое желтоватым сиянием месяца широкое с крутым лбом лицо. – Нынче и вовсе эти видения оказались такими мощными, яркими… и я многое из них поняла. В той, прошлой своей жизни я была первой женщиной Владелиной. И родила своего единственного сына от Бога Огня. А демон… вернее демоница, имя которой рани Темная Кали-Даруга являлась для той Владелины вроде ты для меня… вроде матери… И Владелина ее очень любила. Такие четкие воспоминания я в них не только видела эту Кали, но и чувствовала ее любовь. Понимаешь о чем я отец? – Глаза Липоксай Ягы зримо в свете Месяца увеличились от удивления, вероятно, втрое. – Демоны, – продолжила говорить девушка, – это не потусторонние силы, оные противостоят Богам Света, исполняя веления Першего направленные на колебание веры и традиций дарицев. Демоны это не странные, неведомые, а зачастую и ужасные существа из преданий встреча с которыми может принести смерть как физическую, так и духовное отклонение от истинных верований. Демоны, отец, это народ, созданный Богом для определенной цели.
Есислава смолкла, обдумывая, как о видение рассказать более доходчивей вещуну. И вспомнила давешнее видение… такое насыщенное, жизненное. Она застыла в кресле в своей опочивальне, и, сомкнув очи, точно провалилась в события той жизни… не просто услышав молвь, но ощутив и запах, и звуки, царящие окрест нее… вернее окрест Владелины. Сладковато-травные ароматы лугов ударили в нос, а в ушах послышался посвист и перелив песен жаворонка аль соловья.
– Как и у иных племен, – проплыл низко-мелодичный голос Рани Черных Каликамов и пред очами точно колыхнулась россыпь черных, густых волос плотно укрывающих ее спину. – Таких как белоглазые альвы, гомозули, вьян друды, бесицы-трясавицы, трикстеры, дивьи люди, асанбосамы и многие иные созданные для определенных целей, и демоницы являются творениями Бога. Наш Творец Господь Перший создал нас трех сестер: меня, Калюку-Пурану и Калику-Шатину первыми созданиями Вселенной и для определенной цели… И эта цель воспитание лучицы, самого дорогого, бесценного творения для всех Зиждителей и Родителя.
– Лучицы? – переспросил Липоксай Ягы, теми поспрашаниями возвращая Еси в эту жизнь.
А в голове старшего жреца нежданно туго кольнуло… так, что он зримо перекосил уста. Несомненно, бес, восприняв рассказ девушки, передал его по иерархии ввысь, непосредственно Мерику, который освободившись от каземата, с особой тщательностью выполнял все указанное ему Господом Першим.
– Да, лучиц… Демоны воспитывают лучиц, – добавила Есислава, впрочем, не решившись пояснять вещуну, что лучица и ее душа есть единое целое. – Они демоны и впрямь выглядят несколько необычно. У них четыре руки, три глаза и голубая кожа, одначе, это совсем не злобное, как считают дарицы, существо, а вспять очень хорошее… светлое.
Еси, конечно, ошибалась, определяя демонам всего-навсе положительную роль, выступая со стороны испытываемых Владелиной чувств. Ведь не Влада… не тем паче она не знали, как в свое время расправилась Кали-Даруга с Братосилом. Не знала, что это племя вообще достаточно жестоко относится к человеческому роду, и не только в данном случае имели значения, испытываемые рани Черных Каликамов старые обиды, но и вообще… вообще демоны не любили людей. Действуя впрочем, всегда лишь в рамках предписаний али установленных законов. Каковые скорее всего на начальном этапе жизни землян, напугали детей и тем предопределили в них развитие того самого не благовидного образа демонов, со временем и вовсе навесившего на них метки отрицательных, злобных существ.
– Мне кажется… эти видения, – достаточно беспокойно произнес Липоксай Ягы и тягостно вздохнул. – Что-то не совсем нормальное… болезненное и наверно вызванное перенесенными страданиями. Что о них тебе сказал Бог Стынь?
– Он, похоже, тоже встревожен, – отозвалась Еси и судорожно дрогнула.
Определенно, ей о том было сложно думать… говорить… Еще сложнее видеть свое (как она считала) прошлое, ощущать испытанные чувства, пережитую радость, горесть и такую трепетную близость, любовь Богов, в первую очередь Расов.
Есислава и Липоксай Ягы долго еще сидели на скамейке, наблюдая за небесами, где неспешно двигался повдоль небосвода оставшийся одиноким… одиноким на веки, тысячелетия спутник Месяц. Они разговаривали не только о видениях девушки, не только о ее здоровье, но и о том, что составляет, насыщает жизнь… существование любого народа. Они толковали о верованиях… о понятиях добра и зла… света и тьмы… о душе. Они не спорили… не горячились, потому как оба знали много больше чем обычные люди… общаясь… непосредственно соприкасаясь с Одной и Другой стороной бытия.