Глава шестая
– Почему нет, Отец? – голос Стыня днесь, как всегда звучал избалованно-требовательно, и весь он сам точно растеряв божественное, более походил на человека, прохаживаясь по залу на маковке и описывая круги окрест стоящего в средине трона Першего.
– Моя бесценность, прошу тебя успокоиться, иначе разговора не получится и вместо Шуалина, Ариньи и Солнечной систем ты сызнова окажешься в дольней комнате пагоды, – степенно отозвался Перший.
Старший Димург медленно поднял правую руку с широкой облокотницы своего трона по краю инкрустированного серебряными вставками и черными крупными жемчужинами, и, направив в сторону сына, легохонько шевельнул удлиненными, конической формы перстами, тем сдерживая его беспокойное движение. Стынь немедля остановился напротив отца, обок наверно нарочно созданного для него серебристо-облачного кресла.
– Лишь тогда наш разговор наполнится смыслом, – властно и одновременно поучающе прозвучал глас Першего, при том он заботливо оглядел сына не скрывая, что обеспокоен его волнением. – Когда ты, малецык, сможешь откинуть всякую привязанность к девочке и подумать о Крушеце, с которым тебя сплачивает достаточно мощная чувствительность… Мне совсем не по нраву, мой любезный, что ты ступаешь по пути уже дотоль проложенному Дажбой, а именно подменяешь свою привязанность к лучице на чувства к плоти. Тому почасту подвергаются юные Боги, такие к которым относишься ты, кои поколь не могут отделять значимого от непостоянного.
Стынь все время, что говорил старший Димург неподвижно стоявший, нежданно резко дернул плечами, будто содрогаясь от тех слов, аль просто не желая их воспринимать. Еще миг и он резко шагнул в направление кресла, наполнив гулко-надрывным колыханием всю залу так, что в ней тягостно сотряслись стены, и стремительно упав в его дымчатую, вращающую по коло пористыми слоями сущность, замер. Яростно качнувшееся кресло, дернулось вначале вправо… засим также резво влево… тем своим колыханием стараясь умиротворить Бога и придать ему положенной степенности. В такт движению кресла, кажется, качнулось и золотое сакхи Стыня, и серебристое Першего, и сами зеркальные стены залы.
Старший Димург и вовсе медлительно опустил, дотоль направленную на сына руку, на локотник трона, и также затих.
– Я спокоен, – слегка позвякивающим от напряжения голосом отозвался Стынь.
– Вот и хорошо, что спокоен, – низко ответил Перший. Он какое-то время все еще удерживал отишье в зале, а после и вовсе понизив тональность, почитай до шепота произнес, – ты знаешь, мой милый, как я отношусь к твоим требованиям и желаниям… Весьма критично… Не сомневаюсь, закаханность Богами тебе мешает… И тебе, непременно, надобно становиться взрослей, научиться сдерживать свои желания, с тем думая допрежь всего о печище и обобщенно о всех Зиждителях… Теперь по поводу девочки. Поколь нельзя приносить ее на маковку. Нельзя, потому как не ясно, что происходит с Крушецом… Сейчас надо выяснить, что чувствует девочка, каковы ее ощущения. И почему она и Крушец столь несоответственно вели себя у манан. И главное, почему сейчас все утихло. Сие надо выяснить не откладывая, потому как того обозрения требует Родитель. Я повелел провести осмотр лучицы и Еси Асилу, но так как случилось не предвиденное, и ты забрал девочку у Атефов, днесь надо за ней понаблюдать. В тот момент ты мог, малецык, принести ее на маковку, по условиям соперничества такое разрешается. Плоть находилась на грани жизни и смерти, и тебе надо было сделать, как я указал… Убежден, Сирин-создание это разрешило. Но так как ты решил подстраховаться, ноне нужно вытянуть как можно больше с девочки… А глаз, – Бог перевел взор с лица сына, и легохонько шевельнув туды-сюды челюстью, вроде вправляя ее дополнил, – глаз на маковке нельзя поправлять. И нет смысла отправлять на Землю бесиц-трясавиц, нужно сделать умнее, а именно вызвать в Млечный Путь тех самых посланцев Богов, чтобы они подготовили все для перерождения лучицы. Думается мне, это произойдет в последующих двух ее человеческих телах не более того… Ну, а гипоцентавры, как ты и понимаешь, сумеют поправить зрение нашей Еси, ибо владеют для тех действ всем необходимым.
– Гипоцентавры?! – задумчиво протянул Стынь и глубоко вогнал голову в ослон кресла. – Они не успеют, – дыхнул он еле-еле ощутимо.
Однако, даже такое едва ощутимое дуновение губ Бога мгновенно подхватил Перший, оный перевел взор с зеркальных стен, и достаточно мощно взглянул на сына, теперь вогнав и все оставшееся его тело в кресло, точно прибив, одновременно, с тем прощупал.
– Зачем ты это сделал малецык? – впрочем, голос старшего Димурга прозвучал умягчено-благодушно, только очи наполнились тьмой поглотив и склеру, и зрачок. – Мы же с тобой как договаривались? Ты же знаешь, что отпрыски Владелины спасены… и того нельзя было делать. Я же о том попросил.
– Ребенок будет белым, – очень тихо протянул Стынь и резко вздев руку загородил лоб, стараясь хоть так укрыться от мощи Отца, обаче в том ему не мог помочь даже венец, нынче отсутствующий на голове. – И у Еси будет целое лето спокойной жизни. Даже если окажется, что с Крушецом все благополучно никакие замыслы ее не потревожат.
– А… моя бесценность, так ты это сделал нарочно… Ты это замыслил, – и вовсе неопределенно проронил Перший так, что стало не ясно рад он таковой самостоятельности сына аль вспять огорчен. Он медленно приподнял руку с облокотницы и перстами зараз огладил очи, нос и уста, стараясь схоронить истинность своих чувств.
– Да, нарочно, – отозвался младший Димург вкладывая в молвь явный вызов, и тем стараясь оправдать свои действия. – Сделал нарочно, потому как Еси… Еси была такой вымотанной. В ней переплелось все махом: боль, страдание и радость. Она бы не выдержала ваших с Родителем замыслов… и я хотел… и хочу дать ей передышку.
– Наши замыслы, мой милый, это были наши общие замыслы, оные Родитель несколько подправил, – мягко произнес Перший и теперь и вовсе прикрыл расставленными перстами часть своего лица, особенно очи.
– Нет, Отец… это не наши с тобой замыслы… А замыслы Родителя, – с горячностью дыхнул Стынь и в тот же миг рывком поднявшись с кресла, шагнул в направление старшего Димурга, стеной нависнув над ним. – Ты знаешь… и Родитель тоже… Я не желал пускать севергу в Землю, ибо понимал, как сильно будет страдать девочка… Да… да я привязался к ней… привязался к Еси… потому что и сам еще не растерял человеческого. – Голос Бога слышимо понизился, сияние кожи поблекло, отчего более значимо проступил ее прямо-таки густо черный цвет. – И все… все людское мне поколь близко.
Старший Димург незамедлительно поднялся на ноги, и, обняв сына, притянув к своей груди, принялся нежно голубить его черные, будто пушок курчавые волосы.
– Все… все мой драгоценный, – перебивая сына теплотой своих действ, молвил Перший. – Не надобно о том толковать… Данное нужно пережить… переступить и идти далее… Одначе…
– Однако еще тогда… в жизни Владелины, – теперь Стынь не говорил, он торопко и сбивчиво шептал, жаждая выплеснуть на того кто был ему близок всю испытываемую им как Богом слабость… На того, кто умел не только понять, выслушать, но и помочь… снять своим мудрым словом, советом, и чувствами все тревожащее. – Еще тогда я, увидев, почувствовав движение жизни в девочке, словно на морг ощутил и свой путь. И ноне оно многажды усилилось… А после того, как Еси была у Атефов, я точно потерял себя… все нахлынуло… все человеческое.
Перший обхватив голову сына, легохонько отринул ее от себя, и, обозрев его лицо, нежно облобызал ему очи, лоб и сызнова очи… Мягкими касаниями губ, снимая всю марность с его кожи и насыщая ее золотым сиянием.
– Ты должен успокоиться… и внимательно меня выслушать… внимательно, – голос старшего Димурга звучавший достаточно низко нежданно набрал мощь.
Он вдруг и вовсе точно зарокотал в своем могутном величие так, что стены залы заколебались. Еще миг, и резко дернувшись, поехал вниз свод, вроде жаждая раздавить стоящих внизу Зиждителей, и с него посыпались на пол шмотки желтых облаков, досель ясно освещающих все помещение. Лохмотки облаков как-то дюже стремительно шибанулись о гладь черного пола, в мгновение ока растворившись в нем. Верно, еще доли секунд и вся зала погрузилась в густую тьму… непроницаемую… плотную поглотившую фигуры Богов. По-видимому, лишь за тем, что миг спустя в остановившем свое движение и низко нависшем над Димургами своде вспыхнув, замерцала сначала одна… потом другая желтая с почитай красным отливом звезда. Сие блеклое мерцание нежданно многажды усилилось, потому как в своде появилось уже с десяток таких звезд. Они вскоре и вовсе особой скученностью выступили из глубин потолка, заполнив своим мягким, приглушенным сиянием помещение и чуть зримо осветив стоявших Димургов. И только тогда заговорил Перший… вкрадчиво и столь нежно… он той молвью ласкал, лобызал своего сына, не только поучал:
– Кроме лучицы ноне для нас ничего не существует, мой малецык. Лучица есть общее с тобой Стынь. Она тебя привязывает… не девочка… она… лучица… Наш бесценный, Крушец… Он всеми силами старается быть подле нас… подле тебя, старшего брата, с каковым его столько связывает, вся пережитая обок меня чувствительность. Он посылает тоску по Зиждителям на плоть. О н посылает на плоть чувства к Зиждителям. И девочка проявляет особую чувственность. Ты же, ощущая те чувства, принимаешь их за плотское… Но это, мой милый, не плотское… не человеческое, а ниспосланное Крушецем и предназначенное для нас. Ты Бог и ниспосланное Крушецем, также имеет лишь божественное. Тебе же должно отделить чувствительность к плоти и любить одного Крушеца. Ты должен суметь помочь ему стать Богом, ибо плоть есть ничто, она тленна. Существенен один Крушец для тебя, меня, всех Зиждителей, Родителя… Ему, нашему милому малецыку, надо помочь взрасти, возродиться. Ступай вперед, драгоценность, не оглядывайся, не принимай к своему естеству чуждую тебе чувствительность. Набирайся знаний, мощи, без которой ты не сумеешь стать беспристрастным Творцом, не только созидающим, но и разрушающим. Творцом вечного… безбрежного движения Коло Жизни.
Полумрак, правящий в зале постепенно поблек. Тусклость мало-помалу сменилась на насыщенность света, а в своде сияющие звезды нежданно тронувшись со своих мест, медленно поползли навстречу друг другу, и вскоре коснувшись таких же точно вытянутых угловых вершин, вклинились в соседей, создав единое полотно. Также скоро они плотно скомковались… сплотились и мгновенно набухли, вроде переполнившись воды. Их общая поверхность нежданно и вовсе забурлила, запузырилась, как густая похлебка, образовывая из собственного месива желто-красные облака, исторгающие из себя свет схожий с сиянием кожи Богов, освещая не только саму залу, но и каждый угловой стык в ней.
– Ты не будешь ведь, – произнес Стынь и послышалось в той молви просьба… теперь уже не требовательность, а прошение. – Отец не будешь уничтожать семя?
– Нет… не могу позволить себе такое расточительство, так как слишком трепетно отношусь к твоим силам, мой любезный, – очень ласково ответил Перший, успокоительно огладив сына по голове. – Одначе, прошу тебя более не растрачивать свои клетки. В том нынче поверь, не было необходимости, поелику покамест мы не поймем, что происходит с лучицей, никаких замыслов Родитель не позволил бы осуществлять. Да и коль прилетят гипоцентавры, девочка какой-то срок будет находится в покое… Я бы не позволил вмешиваться в ее удел Асилу или Небо, она была бы защищена, потому что постройка храмов вельми важна для Крушеца, как и для нас. Ты же, малецык, своими спутавшимися понятиями и чувствами отнял у Еси несколько лет спокойной жизни. Впрочем, надеюсь, материнство повлияет на плоть благостно и придаст ей мягкости и чувственности, что, в общем, тоже неплохо. – Старший Димург, судя по всему, скрыл в последних словах свое недовольство на замыслы сына, и сказал, значительно ровно, всего-навсе для того, чтоб последний не волновался. – Хотя очень плохо, что теперь ее отпрыски станут жить на разных континентах и когда за лучицу вступит в соперничество Вежды, за ними будет сложнее проследить. Потому белоглазые альвы и оставляли указаниям дарицам не расселяться, чтобы нашим созданиям было легче наблюдать за потомками Владелины. Да и вообще с Крушецем явно, что-то происходит, посему он не подает зов на Родителя… словно всему разучился, али наново захворал.
– Еси проводила обряды. Перед отключением Крушеца я их прощупал… их обоих. И узрел, что они проводили обряд, только я не понял, так они старались снять волнение, али пытались связаться с Родителем и нами, – вставил торопливо Стынь и широко заулыбался, нескрываемо радуясь тому, что у девушки, каковую ноне он отстаивал в запасе появились спокойные годы жизни… пусть несколько, но все же, после пережитого и это было чем-то. – Они все время проводили обряды, наверно Отец, щит Асила для них оказался слишком мощным, потому…
– Нет, – перебивая сына, протянул Перший и теперь уверенный в том, что тот успокоился, выпустил его из своих объятий. – Дело не в щите… совсем в другом… Это воочию не снятие волнения с плоти, або лучица, как и сама девочка в том уже давно не нуждаются, все переключено на зов и видения… Я убежден, по какой-то причине у Крушеца не получается настроить нормальную связь, поэтому такие невнятные толчки… размазанные, раскатистые, что я наблюдал… А то, что малецык отключился во время гибели плоти, еще раз указывает на проблемы в его состоянии. И это меня пугает, и, похоже, также сильно беспокоит Родителя. Потому сейчас надо понаблюдать, и, естественно, как я просил тебя поговорить с девочкой. Ни в коем случае не прощупывай… У вас довольно доверительные отношения, потому потолкуй с ней. – Стынь едва заметно качнул головой, и легохонько изогнул губы, тем верно символизируя Отцу. – Я понимаю, – несмотря на изменение лица сына, продолжил сказывать старший Димург. – Понимаю, что Еси не желает о том говорить, но ты должен… обязан… ради, нашего драгоценного, Крушеца… Сейчас опасно выдергивать плоть на маковку… опасно направлять бесиц-трясавиц… Нужно мягко все узнать и данное действо должен сделать ты… ты… Стынь…
Младший Димург легохонько вздохнул, точно занятый думами, и медлительно развернувшись, направился вдоль залы. Только сейчас шаг у него был степенным, всякая горячность ушла и из движений его рук, левыми перстами он нежно оглаживал крупный изумруд в перстне на правом указательном пальце, закрывающем почти полностью первую его фалангу.
– Отец… – вельми робко начал Стынь, и вновь он выступал просителем. – Вскоре у тебя с Небо будет встреча, и если ты заручишься поддержкой Асила, тогда Еси можно будет принести на маковку и одновременно осмотреть Крушеца. А девочке помочь со здоровьем.
– Что ж, моя бесценность, мне не сложно повторить, коли ты не понимаешь, аль делаешь лишь таковой вид, – протянул Перший и неторопко опустился на свой трон, слегка при том опершись дланями о его покатые облокотницы. – Девочку сейчас нельзя перемещать, лучице нельзя встречаться со мной или бесицами-трясавицами… Еще опаснее вводить обоих в беспамятство… Это не только распоряжения Родителя, но и мое понимание… Тогда, когда девочка чуть не погибла, а Крушец отключился, надо было принести их обоих на маковку… Но ты, решил по другому, хотя я тебя снабдил четкими действиями. Хорошо, я принял твой выбор, впрочем, сейчас приносить их на маковку недопустимо и дело даже не в Сирин-создании, дело в самой лучице… Поколь мы не будем уверены в ее состоянии ничего… ничего предпринимать нельзя. – Бог медлительно оперся спиной о высокий, резной ослон трона и самую малость прикрыл глаза, точно устав от тугодумия али несогласия сына. – И еще… Не думаю, что Небо будет, так трепетно относится к твоей клетке, как я… Небо вне сомнений тебя любит… тебя, но вряд ли он будет также любить то, что ноне растет в Еси. Скажу более, он предпримет все, чтобы плоть потеряла сие семя, потому как хочет, абы лучица рождалась в его отпрысках. Ведь сейчас, как ты понимаешь, сложно будет определить, что дитя родится белым, не черным. Так, что коли хочешь сберечь ту малость жизни в девочке укрой ее дополнительным щитом и более не выноси с под него. Ибо Небо вельми недоволен всем происходящим… Не только замыслами Родителя, но и тем, что Дажбу опередил Круч, а теперь девочка оказалась и вообще у нас. И его недовольство выльется, в поиски Еси… И в тех поисках будут участвовать не только создания Расов, такие как гарцуки, дзяды, но и, вероятно, особо приближенные помощники брата Рарог-создания… Насколько я ведаю, они давеча прибыли в Млечный Путь из Галактики Отлогая Дымнушка, их привез малецык Воитель, с каковым ты встречался оногдась на маковке… Потому, мой милый, коли ты не прекратишь выдергивать Еси, ее место будет вмале определено.
– О… я об этом не знал и не подумал, спасибо Отец, что подсказал, – встревожено произнес Стынь, и на его большой лоб наползла с под низу легохонькая бороздка, вздетая поднявшимися выспрь бровями, сделавшая выражение лица виноватым. – А может ты, Отец, поставишь щит?
– Нет, – властно отозвался Перший, и легошенько качнув головой, тем самым точно враз отворил дотоль прикрытые веками очи. – Мой щит по условиям соперничества не позволительно ставить. Да и потом Небо знает, как он выглядит… Но он не ведает, как выглядит твой, посему ты можешь быть спокоен. Небо не скоро его найдет, и так как гипоцентавры прилетят сразу в три места на Земле, построят там себе для жизни города, как любят делать, зачаток будет в безопасности… Ну, а потом, когда плод наберет силы, и Небо станет спокоен, что ребенок белый, он его не станет уничтожать. Понеже достаточно сильно привязан к тебе, и побоится расстроить. Так, что глаз, мой милый, все же придется поправлять гипоцентаврам. И да… вот еще, что когда отправишься в систему Шуалина, возьми с собой Круча. Поколь в Млечном Пути нет Асила нужно, чтобы наша кроха, как можно меньше проводила времени обок меня. Оно как, милый малецык, итак слишком от меня зависим. Я страшусь, что когда прилетит Асил, Круч и вовсе не захочет к нему возвращаться… Такое уже было и не стоит тому сызнова повторяться.