Глава 5
Мы встретились утром в пятницу в американском посольстве в комфортабельном кабинете Спруилла Брадена.
Я приехал заранее и обсудил положение с послом, который помнил меня по Колумбии, где я осуществлял взаимодействие Госдепартамента и ОРС; он знал, что меня следует представить Хемингуэю именно в этом качестве. После нашего разговора с Браденом с глазу на глаз появились Роберт Джойс и Эллис Бриггз. Джойс был одним из первых секретарей посольства – учтивый, хорошо одетый мужчина с крепким рукопожатием и мягким голосом. Бриггз, до назначения Брадена, занимал должность посла, однако не выказывал недовольства по поводу понижения в ранге, и атмосфера в кабинете была теплой и сердечной. Пробило десять утра – срок аудиенции Хемингуэя у посла. Прошло еще десять минут. Хемингуэя все еще не было.
Мы втроем болтали о пустяках. Бриггз и Джойс, по всей видимости, приняли на веру мою легенду, согласно которой я был сотрудником Государственного департамента, прикомандированным к ОРС. Вероятно, мое имя попадалось им в депешах из Колумбии и Мексики, а в сообщениях такого рода моя настоящая должность упоминалась крайне неопределенно.
Разговор зашел о запаздывающем писателе, и Бриггз рассказал об их общем с Хемингуэем увлечении стрельбой по тарелкам и живым голубям – они занимались ею как в местных клубах, так и в походах неподалеку от Сиенфуэгоса. Чтобы вспомнить, где находится Сиенфуэгос, мне пришлось мысленно обратиться к карте Кубы, которую я держал в голове; я словно воочию увидел нужное место, когда Бриггз, продолжая рассказ, упомянул об охоте за ягуарами в провинции Пинар дель Рио. Сиенфуэгос был бухтой, портом, городом и провинцией на южном берегу острова.
Пока Бриггз рассказывал о стрелковом искусстве Хемингуэя, я тайком бросил взгляд на часы. Двадцать минут одиннадцатого. Терпеливость Брадена изумляла меня. Большинство послов, которых я знал, отменили бы встречу, если бы человек, просивший о ней, так сильно опоздал.
Дверь рывком распахнулась, и в кабинет вошел Эрнест Хемингуэй, ступая энергичным пружинящим шагом, будто боксер, выходящий к центру ринга. На фоне нашего приглушенного разговора его звучный голос показался очень громким.
– Спруилл… господин посол… примите мои извинения.
Мне чертовски жаль. В проклятом „Линкольне“ кончился бензин, и мне пришлось ехать аж до университета в поисках открытой заправки. Боб… извини, я опоздал. Эллис… – Хемингуэй пожал руку послу, приблизился к Джойсу и стиснул обеими ладонями его пальцы, потом быстро повернулся к Бриггсу и хлопнул его по спине, не выпуская руку первого секретаря. Наконец Хемингуэй, улыбаясь, вопросительно посмотрел на меня.
– Эрнест, – заговорил Браден, – это Джо Лукас. В Госдепе решили, что Джо может оказаться полезен в твоей „Преступной лавочке“.
– Рад познакомиться с вами, Джо, – сказал писатель. Он пожал мне руку с силой, но не стараясь расплющить пальцы.
Его глаза сияли, он искренне улыбался, но на короткое мгновение в его взгляде мелькнуло беспокойство – вероятно, он пытался понять, что на самом деле может сулить мое присутствие.
Браден жестом предложил нам садиться.
Я быстро оценил физические данные Хемингуэя. Это был крупный человек, ростом чуть больше шести футов и весом около ста девяносто пяти фунтов, и эта масса в основном располагалась в верхней части его тела. Мы трое были в костюмах, а Хемингуэй носил грязноватые холщовые штаны, старые мокасины и легкую хлопчатобумажную рубашку, которую местные жители называют „гайаберра“ – „рубаха навыпуск“.
У Хемингуэя были массивные квадратные плечи, которые делали его еще крупнее, и длинные мускулистые руки. Я заметил, что левая рука писателя чуть вывернута в локте, и его пересекает неровный шрам. У Хемингуэя были выпуклая грудь и намечающееся брюшко, но из-за мешковатой рубахи его бедра казались очень узкими; он словно целиком состоял из мощного торса.
Как только он уселся и посмотрел на меня, я увидел, что у него прямые темные волосы – коричневые, почти черные, – а в густых, аккуратно подстриженных усах нет ни одного седого волоска. У него были карие глаза и яркий румянец – хотя он и загорел от долгого пребывания под карибским солнцем, на его лице проступала краска возбуждения, а от уголков глаз разбегались крохотные светлые морщинки. Улыбаясь, он показывал белые зубы, а на обеих щеках появлялись ямочки.
У него была массивная нижняя челюсть, но еще не заплывшая жиром, как это бывает в зрелом возрасте. У меня создалось впечатление, что при желании он способен вскружить голову любой женщине.
Как всегда, я невольно попытался представить, кто из нас взял бы верх в боксерском поединке. Хемингуэй перемещался по комнате, двигаясь, как заправский боец, и, даже замирая в неподвижности, сохранял напряженную позу. Разговаривая, он чуть покачивал головой из стороны в сторону, и это движение продолжалось и тогда, когда он слушал, тем самым создавая у собеседника впечатление подчеркнутого внимания к его словам. Когда они с Браденом обменивались любезностями, я отметил, что, невзирая на долгие годы пребывания за границей и в Канаде, Хемингуэй сохранил акцент, типичный для жителей Среднего запада. В его речи слышался чуть заметный дефект – вместо „л“ и „р“ он произносил „в“.
Хемингуэй был более высок, массивен и мускулист, чем я, однако небольшой животик под рубахой свидетельствовал о том, что он находится не в лучшей спортивной форме. Поврежденная левая рука – вероятно, это была старая рана, поскольку он не пытался беречь руку или устраивать ее поудобнее – вряд ли была способна нанести сильный прямой удар, и это давало сопернику возможность уклоняться, смещаясь влево.
Я вспомнил, что в свое время Хемингуэя не взяли в армию из-за плохого зрения. Несмотря на длинные руки, он, вероятно, предпочитал действовать в ближнем бою, входить с противником в клинч и наносить короткие мощные удары, пока хватает дыхания. В схватке с Хемингуэем следовало постоянно заставлять его двигаться, а самому держаться слева, перемещаясь из стороны в сторону, чтобы ни на мгновение не оказаться для него неподвижной целью, а потом, измотав его, сократить дистанцию и нанести серию ударов по животу и ребрам…
Я заставил себя отвлечься от мыслей о боксе. Боб Джойс и Эллис Бриггз смеялись над замечанием Хемингуэя, который шутливо упрекнул Брадена в том, что сотрудники посольства постоянно проигрывают пари на матчах хай-алай. Я улыбнулся. Хемингуэй излучал веселье и жизнерадостность. Его присутствие ощущалось буквально физически – этого не могли передать никакие досье и фотографии. Он был одним из тех редких людей, которые становятся центром внимания в любой компании.
– Ну хорошо, Эрнест, – произнес посол, как только утих смех. – Теперь поговорим о твоей „Преступной лавочке“.
– Я изменил название, – сказал Хемингуэй.
– Прошу прощения?..
Писатель просиял.
– Я решил назвать свое предприятие „Хитрым делом“.
„Преступная лавочка“ звучит глуповато.
Браден улыбнулся и бросил взгляд на бумаги, лежавшие на его столе.
– Очень хорошо, пусть будет „Хитрое дело“. – Он посмотрел на Бриггза и Джойса. – Эллис и Боб ознакомили меня с твоими первоначальными предложениями, но, может быть, ты объяснишь все подробнее?
– С удовольствием. – Хемингуэй встал и заговорил, двигаясь легким шагом и покачивая головой. Чтобы подчеркнуть свои слова, он делал короткие скупые жесты мощными грубоватыми ладонями. – Господин посол, Куба находится в девяноста милях от берегов США, и здесь быстро увеличивается число людей, сочувствующих нацистам. Паспортного контроля на острове практически не существует. У ФБР здесь есть свои люди, но их слишком мало, им не поставлены конкретные задачи, и они выделяются из толпы, словно уличные торговцы во время карнавального шествия. Мы с Бобом рассчитали, что только в Гаване живут более трех тысяч сторонников фашизма, и многие из них имеют возможность помогать немецким агентам проникать на остров и скрываться здесь.
Хемингуэй мягкой поступью приблизился ко мне на расстояние шага и повернул обратно. Руки и голова писателя находились в непрерывном движении, но не до такой степени, чтобы отвлекать внимание от его слов. Он не спускал темных глаз с посла.
– Черт возьми, Спруилл, большинство испаноязычных общин острова откровенно настроены против Штатов. Их убогие газетенки ликуют всякий раз, когда войска Оси добиваются успеха. Ты уже прочел сегодняшние выпуски центральной прессы Кубы?
– „Diario de la Marina“? – отозвался Браден. – Просмотрел мельком. Ее отношение к Америке никак не назовешь уж очень дружелюбным.
– Ее редактор, он же и владелец, плясал бы от радости на улицах, если бы немцы захватили Нью-Йорк, – сказал Хемингуэй. Он вытянул вперед мозолистую ладонь. – Я знаю, что на это можно было бы не обращать внимания, если бы в Карибском бассейне не шныряли стаи немецких субмарин.
Но ситуация именно такова. Танкеры союзников тонут едва ли не каждый день. Черт возьми, в море уже нельзя забросить крючок на марлина, не попав при этом в рубку подводной лодки! – Хемингуэй улыбнулся.
Посол потер пальцами щеки.
– И что же твоя „Преступная лавочка“… или „Хитрое дело“… называй, как хочешь… намерено противопоставить подлодкам, Эрнест?
Хемингуэй пожал плечами.
– Я не склонен преувеличивать свои возможности, Спруилл, но у меня есть яхта „Пилар“, тридцативосьмифутовая красотка с дизельной тягой. Я приобрел ее в тридцать четвертом. Два двигателя, основной и вспомогательный. Если у нас появится информация о немецких субмаринах, я мог бы выходить в море и проверять ее. У меня отличный экипаж.
– Эрнест, – вмешался Боб Джойс. – Расскажи послу о разведывательной сети, которую ты организовал в Испании.
Хемингуэй вновь пожал плечами, как бы из скромности.
Я знал из досье, что, когда Хемингуэй говорит о подобных вещах, ни о какой скромности не может быть и речи.
– Ничего особенного, Спруилл. В тридцать седьмом я был в Мадриде и помог наладить работу частной разведывательной организации. Около двадцати агентов, действовавших на постоянной основе, и примерно вдвое больше людей, поставлявших информацию от случая к случаю. Нам удалось добыть кое-какие полезные сведения. Да, все это были любители, но если бы нас разоблачили, немедленно расстреляли бы.
Я заметил, что при этих словах голос Хемингуэя стал более пронзительным и отрывистым. Возможно, так случалось всякий раз, когда он лгал.
Браден слушал, кивая.
– С кем ты намерен работать на Кубе, Эрнест? Эллис говорил о каком-то священнике.
Хемингуэй вновь просиял.
– Дон Андрее Унтзайн. Мой добрый друг. Когда-нибудь он станет епископом. Он служил в испанской правительственной армии пулеметчиком. Дону Андресу нет никакой разницы, пристрелить ли нациста или отпустить ему грехи. Пожалуй, при случае он сделает и то и другое.
Я старался ничем не выразить своих чувств, хотя в это мгновение Хемингуэй стоял ко мне спиной. Выдавать имена своих агентов в разговоре с посторонними, даже если тебя об этом не просят – верх глупости и непрофессионализма.
Посол Браден, казалось, был одновременно изумлен и доволен.
– Кто еще?
Хемингуэй широко развел руками.
– У меня на Кубе десятки надежных людей, Спруилл.
Сотни. Официанты, шлюхи, газетчики, игроки хай-алай, рыбаки, которые еженедельно встречаются с немецкими подлодками, испанские аристократы, которые были бы счастливы разогнать свору мерзавцев, вынудивших их эмигрировать… все они будут рады принять участие в игре и дать отпор нацистским крысам, которые хлынули на берег, словно устричная икра.
Посол сцепил пальцы:
, – Сколько это нам будет стоить?
Хемингуэй улыбнулся:
– Ни гроша, господин посол. Это будет самая дешевая контрразведывательная организация, которой когда-либо располагали Штаты. Я возьму на себя все расходы. Вероятно, нам потребуется ручное оружие и другие мелочи… может быть, радиостанции или оборудование для „Пилар“, если мы воспользуемся ею… но все остальное будет делаться на добровольной основе либо оплачиваться из моего кармана.
Браден выпятил губы и постучал кончиками пальцев по столу.
Хемингуэй налег на стол посла. Я увидел шрам на его левом локте и обратил внимание на то, какие мощные и волосатые у него предплечья. Мне было трудно поверить, что это руки автора романов.
– Господин посол, – негромко заговорил Хемингуэй, – я верю в свой замысел. Это серьезный план. Я не только готов нести основное бремя расходов, но и отказался от приглашения в Голливуд, чтобы писать там сценарий этого дурацкого кино-сериала „Марш времен“ о „Летучих тиграх“ в Бирме. Две недели работы, сто пятьдесят тысяч долларов. Но я сказал им „нет“, поскольку считаю, что „Хитрое дело“ намного важнее.
Браден посмотрел снизу вверх на нависшего над ним гиганта.
– Понимаю, Эрнест, – мягким голосом произнес он. – Мы тоже считаем, что это важное дело. Чтобы получить разрешение, я должен переговорить с кубинским премьер-министром, но это чистая формальность. Госдепартамент и ФБР уже одобрили твой план.
Хемингуэй кивнул, улыбнулся и сел в свое кресло.
– Отлично, – сказал он. – Отлично.
– Но есть два условия, – произнес Браден, вновь заглядывая в бумаги на своем столе, как будто эти условия были напечатаны там.
– Как скажете, – отозвался Хемингуэй, удобно откидываясь на спинку кресла.
– Во-первых, – заговорил Браден, – ты будешь посылать мне донесения. Они могут быть короткими, но должны поступать еженедельно. Боб и Эллис устроят так, чтобы ты встречался с ними с глазу на глаз… так, чтобы вас никто не видел.
– В моем кабинете на четвертом этаже есть запасной выход, Эрнест. Ты можешь входить через магазин на углу, и никто не будет знать, что ты находишься в посольстве.
– Прекрасно, – ответил Хемингуэй. – Можно считать, что мы уладили это.
Браден кивнул.
– Во-вторых, – негромко сказал он, – тебе придется взять в свою команду господина Лукаса.
– Вот как? – Все еще улыбаясь, Хемингуэй посмотрел на меня ледяным пронизывающим взглядом. – Это еще зачем?
– Джо консультирует Госдепартамент по вопросам контрразведки, – объяснил Браден. – Он прекрасный практический работник. Я встречался с ним в Колумбии, Эрнест. Он был очень полезен там.
Хемингуэй продолжал буравить меня взглядом.
– И чем же он может оказаться полезен „здесь“, Спруилл? – Не дождавшись ответа посла, Хемингуэй обратился ко мне:
– Вам знакома Куба, господин Лукас?
– Нет, – ответил я.
– Бывали здесь когда-нибудь?
– Ни разу.
– Habia usted espanol <Говорите по-испански?>?
– Si, – ответил я. – Un poco <Да, немного.>.
– Un poco, – с легким презрением повторил Хемингуэй. – Вы носите с собой пистолет, господин Лукас?
– Нет.
– Знаете, как из него стрелять?
– Теоретически, – сказал я и пожал плечами. Мне не хотелось продолжать это собеседование при приеме на работу.
Видимо, посол разделял мои чувства, потому что он сказал:
– Это второе и последнее условие, Эрнест. В Госдепе настаивают на нем. Им нужен связной.
– Связной, – произнес Хемингуэй, смакуя слово, будто какое-нибудь французское ругательство. – И перед кем ты будешь отчитываться, Джо?.. Я могу называть тебя по имени?
Я улыбнулся.
– Только перед вами. По крайней мере до завершения операции. Потом я составлю рапорт для начальства.
– Рапорт, – повторил писатель, посерьезнев.
– Да, рапорт, – сказал я.
Хемингуэй потер нижнюю губу костяшкой пальца.
– Значит, ты никому не будешь докладывать, пока мы работаем вместе?
Я покачал головой.
– Это входит в твои обязанности, Эрнест, – сказал Браден. – Ты будешь иметь дело с Бобом и Эллисом… либо связываться непосредственно со мной, если того потребуют обстоятельства. Джо Лукас будет твоим заместителем… впрочем, можешь распоряжаться им по своему усмотрению.
Хемингуэй рывком поднялся на ноги и подошел ко мне.
Нависнув надо мной, он потребовал:
– Покажи мне свои руки, Джо.
Я протянул руки.
Хемингуэй повернул их к себе ладонями, потом тыльной стороной.
– Ты занимался настоящим делом, Джо. Не просто отстукивал на машинке доклады. Вот эти пятна, наверное, старые ожоги?
Я кивнул.
– Умеешь ходить на малых судах?
– Довольно неплохо, – ответил я.
Хемингуэй выпустил мои руки и повернулся к послу.
– Так и быть, – сказал он. – Я принимаю ваши условия и нового члена команды. Когда я могу начать свое „Хитрое дело“, Спруилл?
– Может быть, завтра?
Хемингуэй широко улыбнулся.
– Может быть, сегодня? – Он быстрым легким шагом двинулся к выходу. – Боб и Эллис, я угощаю вас выпивкой за обедом… Джо, где ты остановился?
– В „Амбос Мундос“, – ответил я.
Писатель кивнул.
– Я жил там когда-то. Написал там большую часть чертовски хорошей книги. Но ты там больше не живешь, Джо.
– Не живу?
Он покачал головой.
– Если ты хочешь участвовать в „Хитром деле“, должен поселиться в нашей штаб-квартире. Собирай свои вещи. Я заеду за тобой примерно в три часа. Поживешь в усадьбе, пока мы не переловим немецких шпионов или не устанем друг от Друга. – Хемингуэй кивнул послу и вышел.