Вы здесь

Колдун. Путешествие на восток. Глава 3. Баронства (К. С. Клеванский, 2013)

Глава 3

Баронства

Нельзя сказать, что после той злополучной ночи наши отношения резко наладились и дела пошли в гору. Все было не так. Вечером, после того как я проспал в общей сложности шестнадцать часов, мне пришлось в срочном порядке дорабатывать печать. На словах это просто. Оставалось-то дорешать уравнения, определить местоположение слов – и все, вперед. Но нет. Дорешать-то я дорешал, даже вычислил местоположения знаков, но вот с рисунками все обстояло сложней.

Для начала у меня под боком сидела бесконечно ворчащая девушка. Видимо, после того как наше общение хоть как-то сгладилось, она решила, что пора открыть шлюзы красноречия и затопить меня патокой своих речей. И как вы понимаете, кроме того, как давить мне на нервы, у нее мало что получалось. Девушка то просила что-нибудь рассказать, то ей было скучно, и она просто хотела поболтать, но чаще она жаловалась на то, что рядом нет служанок, чтобы омыть ее уставшие ноги, что нет портных, дабы пошили платье, нет поваров, чтобы приготовить хоть что-нибудь, кроме рвотной каши из кореньев, что как же ей хочется выпить сока из стоягодника (что-то вроде винограда) вместо росы с привкусом травы. И ладно бы она чередовала свои речи с… ну не знаю – с пятичасовым молчанием в эфире, так нет. Тишиной я мог довольствоваться лишь в исключительное время, то бишь ночью, когда избалованная леди, притомившись от дел ратных, заворачивалась в мой плащ и засыпала у костра.

Ах да, как же я мог забыть! Она еще сетовала на то, что «костер дурно пахнет, я им вся провоняла, сделай что-нибудь с этим». И что я мог? Найти вторую волчью стаю, оглушить барышню и самому взобраться на дерево? Каюсь, над этим планом я думал, пока мы форсировали овраг. Этой девице понадобилось полчаса, чтобы, цепляясь всеми конечностями за ветки, перебраться по бревну через овраг, на дне которого притаилась всего одна змейка. Если честно, я не знаю, чем провинился перед богами, что они решили так наказать меня. Уж лучше бы просто прибили чужими руками.

Но вернемся к нашей печати. Сейчас, когда Лиамия (что за имя такое?) наконец ровно задышала и до ушей доносились лишь трели ночных птиц да стрекот цикад, я наконец смог взяться за дело. Из сумки достал немного помятое гусиное перо и слегка потрескавшуюся чернильницу. Осмотрев вещичку, сорвал что-то вроде лопуха и плотно обмотал листом баночку с черной смесью. Поставив подлатанный инструмент на землю, открыл крышечку. О светлые боги, этот чуть пряно-горьковатый запах чернил отрезвлял и бодрил не хуже передержанного рассола при похмелье!

Осторожно обмакнув в баночку самодельный циркуль, я принялся чертить на чистой закладке – благо у меня был их запас – свою печать. Сперва нарисовал несущий круг, стандартный каркас статичной печати. Потом вписал несколько других кружков по окружности, они будут отвечать за свойства и изменения. Ну а следом, достав прямой нож и используя его вместо линейки, принялся чертить. Треугольники сменялись квадратами, следом появлялись трапеции, ромбы и прочие многоугольные фигуры. Прикусив губу от усердия, я старательно выводил каждую черточку, а в миг неуверенности убирал перо, дабы немного его почистить. Любая клякса, любая неточность могли привести к серьезным последствиям, а у меня и так инструментарий пещерного человека, не хотелось лишний раз рисковать.

Через полтора часа кропотливого труда все линии замкнулись, и можно было приступать к заполнению печати. Всего я использовал сорок шесть слов на восьми разных языках. Комбинируя их во всевозможных последовательностях, пытался не оставить никакой двусмысленности, дабы печать вышла четко сконструированной, без всяких лазеек, которыми может воспользоваться вражеский маг. Хотя что-то подсказывает: в этой глухомани не то что мага, а деревенского ведуна не встретишь. Но мало ли когда мне пригодится эта конструкция. А если и нет, то при случае продам ее караванщикам. Печать-то любой чародей запитать может, вот их маги и воспользуются. Деньга малая, не больше четверти медяка за одну закладку-трафарет, но на миску с дешевой похлебкой, где воды больше, чем самой похлебки, хватит.

Когда же было закончено и со словами, я с легкой ноткой умиления взглянул на дело рук своих. Это не те уродливые деревянные фигурки – здесь настоящее искусство. Достав еще девять пустых закладок, я разложил их на земле в ряд. С левого конца положил недавно изготовленную печать. Закрыв глаза и потянувшись к дару (можно было и не закрывать, но такому слабаку в магии, как я, это проще), я положил руку на трафарет. А потом, когда почувствовал, как энергия откликнулась и потянулась к ладони, провел рукой над всеми листочками. Открыв глаза и ощутив небольшой отток сил, увидел десять одинаковых печатей. Вообще это для меня копирование закладок – не самое тривиальное занятие, а для средних магов – как щелчок пальцами, трафареты могли гонять только так.

Теперь можно и помагичить. Убрав ненужные в данный момент закладки в дневник, вложив их в соответствующий раздел, зажал между указательным и безымянным пальцами правой руки оставшийся листочек. Вскоре он напитался энергией и засветился ровным серебристым светом. Разжав пальцы, метнул листок в костер. Тот, коснувшись оранжевых лепестков весело трещавшего пламени, мгновенно сгорел. И с этого момента изредка, если присмотреться, в костерке можно было заметить редкие серебряные нити. Будто седые пряди в рыжей шевелюре, они появлялись, но лишь затем, чтобы мгновенно исчезнуть.

«Ну вот и все», – подумал я и потянулся.

Отток магических сил был невелик. Я специально сделал такую печать, чтобы не я ее питал, а энергия пламени. Теперь, самое главное, не дать огню потухнуть. Но с этим я справлюсь, пребывая в волчьем сне, когда каждые четверть часа просыпаешься, а вскоре снова засыпаешь могильным сном. Полезное умение, тщательно вкочерыженное мне в голову заботливым Добряком, наставником из далекого прошлого. Вот и сейчас, подкинув пару полешек в костер, я заснул, сидя лицом к чаще, спиной к барышне, которая сейчас, вероятно, видела себя на приеме во дворце Алиата, где все ее желания исполнялись быстрее, чем она успевала их озвучить. Мне же для счастья хватало эфемерных дворцов повелителя снов, где ни один смертный не смел меня беспокоить…


Утром, когда солнце лениво и нехотя касалось верхушек деревьев, пробуждая в их кронах птиц, я, с наслаждением потянувшись, поднялся на ноги. Одновременно со мной поднимался и лес. Легкий, немного суховатый, юго-восточный ветер играл листьями и травой. Их шорох, сплетаясь в бесконечном потоке еле слышных звуков, будто порождал затяжной зевок тысячелетнего леса. Все чаще и все громче кричали перепелки, шуршали кусты – звери спешили на водопой. А по самым тайным тропам шли в свои темные уголки ночные звери. Утомившись на охоте, они собирались провести денек, дремля и отдыхая. И лес, будто чувствуя, что опасность миновала, широко раскинул свои зеленые объятия.

Под лучами солнца россыпью бриллиантов сверкала утренняя роса. Ее я собрал в маленькие кружки, выдолбленные из полена. Наслаждаясь пьянящей свежестью, чуть углубился в чащу, здесь собрал коренья и ягоды. Это не очень-то сложно, если знаешь, где что искать. Вот, например, куст с синими, немного вытянутыми ягодками, похожими на маленькие груши. Их есть нельзя, если, конечно, не горите желанием пару дней мучиться от боли в желудке, зато корни этого куста весьма питательны. Вытянув нож, я наклонился и собирался уже их подрезать, как в стороне раздался еле слышный шорох и, более отчетливо, чавкающий звук.

Осторожно, дабы не спугнуть неизвестного, я медленно приподнял голову над кустом. С другой стороны куста так же медленно поднимал голову рыжий… олененок! Его маленькие черные рожки, мощные, вытянутые челюсти, перемалывающие листья, и темные маслянистые глаза. Не знаю, что у меня во взгляде прочитал этот гордый представитель лесной фауны, но уже мгновение спустя он умчался куда-то вглубь. Я же, очнувшись, утер с подбородка слюну…

Не знаю, преодолел ли я звуковой барьер, пока мчался на поляну. Там у почти погасшего костра сидела проснувшаяся Принцесска. На самом деле она вставала почти затемно и в то время, пока я занимался собирательством, занималась утренним туалетом. У девушек с этим сложнее, поэтому не стану зацикливаться на данном вопросе.

– Собирайся! – сказал я ей. – Мы идем на охоту!

– На охоту? – переспросила леди.

– О темные боги! – вскрикнул я. – Да, на охоту. И если ты не будешь медлить, может, чего и поймаем.

– Но… но…

Зарычав, я быстро затоптал костер, завалил его приготовленными заранее ветками и, схватив дворцовую девчонку за руку, потащил в лес. Она упиралась, пыталась вырваться, привычно посыпала мою голову всякими нелестными эпитетами, но стоило упомянуть, что, возможно, на обед или ужин у нас будет мясо, как она тут же успокоилась. Глаза загорелись нездоровым блеском, и вскоре она позволила мне ввести ее в курс дела. Мы как раз стояли в тени раскидистого туба, а ветер поменял свое направление. Если по курсу кто-то есть, то нас не учуют.

– Значит, так, – начал я свою лекцию. – Твоя задача простая. Идешь след в след за мной, склоняешься так низко, чтобы быть ниже первых веток на вот этих деревьях. Крутишь головой на полный оборот и стараешься не задевать ничего, что можно задеть. Стараешься не наступить на все, на что можно наступить.

Девушка сделала глаза по серебренику и возмущенно прошипела:

– И как я должна это сделать?!

– Не мои проблемы, – в тон ей прошипел я. – Но если из-за тебя мы упустим добычу…

– То что? – вдруг усмехнулась она. – Что же ты мне сделаешь?

– О-о-о, – довольно противненько улыбнулся я. – Ты непременно об этом узнаешь. Но, надеюсь, твоего здравомыслия хватит на то, чтобы послушаться меня.

Леди еще некоторое время стояла, скрестив руки на груди и размышляя над ситуацией. В конце концов, она спросила:

– И чем же ты собираешься охотиться? – Ехидство так и прет.

И правда – чем? Я взлохматил волосы и огляделся.

– Хе! – обрадованно воскликнул я и поднял с земли толстую палку почти метр длиной. Она была кривая и вся в сучьях. – Вот этим.

Лиамия презрительно воззрилась на мое орудие.

– Кажется, на ужин снова трава, – пробубнила она.

Я лишь загадочно улыбнулся и велел следовать за мной. Оставив леди за спиной и положившись на ее благоразумие, согнулся в три погибели. Открыв сумку, достал нужную закладку и обмотал ею палку – так, если что, будет быстрее. А теперь началась охота.

Если серьезно, то человеческая охота мало чем отличается от звериной. Я, заходя к предположительной цели, старался, чтобы ветер дул в лицо, а солнце находилось за левым плечом. Все это даст возможность внезапно атаковать, и именно так поступают животные. Ну оно и понятно. Ведь когда-то, когда люди ходили, обмотавшись в шкуры и не различая оружие и орудие, их учителями были звери. Люди подражали их повадкам и движениям, даже олицетворяли себя со своими четвероногими или крылатыми соседями. Конечно, прошло много лет, но суть осталась неизменна.

Я аккуратно затрусил меж кустов. Следы олененка были четкими, как рисунок на белоснежном холсте. Вот в еще сырой, вязкой земле четкий след его копыт. А в полуметре впереди – еще один, чуть более глубокий. Неопытный и незнающий разумный, увидев это, не сделает ровно никаких выводов. Но я же за пять лет в лесу научился читать землю, как послушник в монастыре умеет читать Священное Писание. У леса нет от меня тайн и секретов. Видя эти четыре отпечатка, я уже знал, что олененок пробежал здесь минут пять назад. Он был явно напуган и в бег вкладывал все свои силы, а значит, наверняка направился к своему стаду или к пасующейся неподалеку матери. Что ж, надо идти дальше.

Измерив пальцами глубину последних отпечатков, я поспешил к следующим. Иногда след терялся на слишком сухой земле или на камнях. Тогда я возвращался назад и прикидывал траекторию бега, после чего безошибочно выбирал верное направление. Иногда приходилось подолгу замирать на одном месте и ждать, когда ветер сменит направление. Чаще, лишь раздастся рядом шорох листвы, или дятел решит достать назойливого жучка, или просто дерево скрипнет, я вновь замирал, опасаясь издать неровный звук, который для коренных обитателей леса звучит резче и громче, чем для горожан – треск пожарной сирены.

Обогнув громадный валун, я притаился в листве. Я не оборачивался и не искал взглядом свою подопечную. В конце концов, она не разбойница и не олень, ее по следам я вмиг найду, как бы далеко она ни ушла. А вот животное – это достойный соперник в хитрой игре. Олень не примнет травы там, где это не нужно, он не надломит ветви, не испугает птицу и не нарушит покой кроличьей норы.

Рогатый, словно ветер, вроде и рядом, а вроде и не поймаешь. Но умелый охотник, так или иначе, выгадает шанс для удачного выстрела или броска. Вот и я, наткнувшись на следы, лишь еле заметно вдавленные в землю, поднял левую руку и сжал в кулак. Надеюсь, у леди хватит смекалки распознать этот знак.

Вы когда-нибудь задумывались о том, как же сложно отодвинуть ветку куста? А ведь это не так просто. Одной рукой сжимая орудие, другой вы должны найти такое место на ветке, где сходятся лучи коры. Обхватив это место двумя пальцами, нужно дождаться особо сильного порыва ветра и сильно надавить. Но если вы промедлите, зверь услышит треск и тут же сорвется с места; если опоздаете – все будет идти по тому же сценарию. Отодвигая ветку куста, я действовал осторожно и внимательно, как нейрохирург на сложнейшей операции. И вот за листвой и терновыми колючками показалась полянка. Там мирно паслись два оленя – крупная мамаша-олениха и маленький негодник. Будь я героем сказки или детского мультфильма, умилился бы этой идиллии и ушел прочь. Увы, я уже полсезона только травой питаюсь, пора бы и подкрепиться.

Перехватив палку, я напитал печать энергией и метнул копье. Печать на пару минут превратила обычную палку, которая когда-то была веткой, в смертоносное копье. Что печально, на такое волшебство я потратил почти все свои силы. Иногда я жалею, что не обладаю хотя бы десятой частью резерва Санты, да переродится он вновь! Копье же, игнорируя мои метания и размышления, оставляя за собой еле заметный металлический росчерк, вонзилось в шею олененка и пригвоздило его к земле. Олениха к этому моменту уже скрылась в чаще.

Сминая кусты, я подошел к зверю. Из раны текла кровь, густая рыжая шерсть стала похожей на ковер алого закатного неба. В темных глазах ужас смерти перемешивался с желанием жить, добыча била копытами по земле, надрывисто дышала, шумно вдыхая и выталкивая воздух. Но прошла пара секунд, и молодой олень затих, в последний раз дернув всеми конечностями.

Выдернув копье, уже обратившееся обратно палкой, я наклонился и одним взмахом клинка отрубил зверю голову. Это не так сложно. Тут все, как и у человека, главное – меж позвонков ударить, ну и предварительно оружие наточить как следует.

– Ты… ты… ты – маг?! – прозвучал удивленно-испуганный возглас за спиной.

Я обернулся и увидел Принцесску. Она тяжело дышала, по вискам катились крупные градины пота. Вся она была измазана в грязи, а ноги – изрезаны кустами. Ах, ну да. Эти милые суеверия. Я и забыл, что это в Сантосе, где стоит Академия, магов – хоть на каждом суку вешай, а вот в большом мире встретить сведущего в тайных искусствах – большая редкость. И мало кто упустит возможность сложить о нас какой-нибудь страшный рассказ. Мол, мы детей воруем, девственниц на завтрак, обед и ужин едим, проклинаем всех направо и налево и вообще народ не самый добрый.

– Да нет, – пожал я плечами. – Так, пару фокусов знаю, и все. И на будущее – называй меня волшебником.

– Волшебником?

– Ну да. «Маг» звучит пошло и совсем неинтересно.

Лиамия (язык сломаешь, пока выговоришь) потихоньку успокаивалась, но от выброшенной мною палки отошла на весьма почтительное расстояние.

– А «волшебник» как звучит? – Вот уже и прорезались привычные нотки ехидства.

– А «волшебник» звучит таинственно, сказочно и отдает легкой сумасшедшинкой. – Я подмигнул леди и взвалил тушу на плечи с расчетом на то, что при ходьбе кровь будет стекать с левой стороны и не забрызгает одежду. – Ну пойдем?

– Куда?

– К ручью конечно же, – усмехнулся я, видя, как на красивом лице моей спутницы возникает отражение восторга и предвкушения. – Видно, сегодня боги милостивы к нам.

Ручей действительно оказался неподалеку от поляны. Его журчание я услышал еще на подходе к пасущимся животным. Олени, если отбиваются от стада, всегда идут к воде, надеясь встретить там своих сородичей. Вот так, зная некоторые характерные повадки животных и разбираясь в травах, вы никогда не пропадете в лесу. У вас могут быть только охотничий нож, моток веревки да стоптанные сапоги, и все же вы не погибнете. Если, конечно, проявите должное уважение и осмотрительность.

Около широкого – метра два в рукаве – ручья я сбросил тушу и тут же удалился обратно в чащу. В конце концов, я могу и потерпеть, а вот стеснять леди присутствием неотесанной деревенщины не хотелось.

Сбор хвороста – вот самая несложная из лесных наук. Знай себе броди под старыми деревьями да выискивай ветки посуше. Хотя и здесь разумные умудряются допустить целый ворох ошибок. То возьмут слишком толстые ветки, надеясь, что они будут дольше гореть (а фишка в том, что положи такую в костер – и когда она перегорит да надломится, то костер попросту разлетится и хорошо если никого не опалит). То берут слишком свежие ветви, от которых дыму больше, чем пламени. Такой вот костерок – все равно что сигнальная ракета для всех, кому не чужды заповеди Харты. Или самая большая ошибка: вместо того чтобы отправиться на поиски, ленивый разумный подходит к дереву, у которого ветви пониже, и срубает их начисто. Глупо упоминать об огромном вреде дереву, так еще и сам костер не займется. Пока из ветвей сок вытечет, пока они подсохнут… в общем, беда еще та. Вы спросите, откуда я знаю обо всех этих ошибках? Ну так и я какое-то время носился по лесу, как по главной городской площади, но Добряк скоренько отучил меня от пагубных привычек и привил понимание. За что ему спасибо.

Собрав целую охапку подсохших веток, не самых толстых, но и не таких, чтобы за четверть часа угорели, я сорвал древесной коры для розжига и травки пожелтее. Перехватив поклажу поудобнее, побрел к ручью. Там, на бережке, уже сидела алиатка. Непонятно откуда достав гребень, девушка расчесывала волосы, и даже со спины было заметно, как она лучится счастьем. Да, немного надо цивилизованному человеку, чтобы почувствовать себя заново родившимся.

Свалив хворост в кучу, я обнажил саблю и воткнул в землю. Солнце уже клонилось к закату: охота заняла немало времени, а темнеет здесь быстро. Ночь вступит в свои права уже через пару-тройку часов, и нужно сделать предварительный замер. Опять же многие думают, что путники ориентируются исключительно по звездам. Да, так действительно можно делать, если у вас есть нужные приспособления и немало терпения. Если же такого в наличии не имеется, вам поможет солнце.

Посмотрев, куда падает луч, я сделал зарубку на земле и, встав туда, по-хитрому сложил пальцы и возвел их к небу так, чтобы лучи солнца попадали на ладонь. Получалось, что от курса мы отклонились не так уж сильно, надо будет взять на северо-восток. Возможно, к следующему закату мы доберемся до деревни, а там и тракт недалеко, и до города пара дней пешего перехода.

Надо отдать должное Принцесске, она, несмотря на все свои заскоки, уже недурно управлялась с костром. Вот и сейчас, пока я занимался навигацией, довольно резво сложила дрова и даже воткнула две палки под стойки для будущего вертела. Убрав саблю в ножны, я подошел к конструкции и внимательно осмотрел. Где-то поправил кору и траву, чтобы огонь шел с ветреной стороны и пламя лучше занялось. Где-то заменил слишком толстые сучья на тонкие, где-то наоборот. Но в целом остался доволен и одобрительно кивнул. Лиамия лишь презрительно фыркнула, мол, для нее это как два пальца и мое одобрение никого не волнует. Я пожал плечами и стал раздеваться. Жуть как хотелось ополоснуться и напиться нормальной воды, а не росы.

– Постой, – сказала черноволосая смуглянка, когда я уже стянул штаны, оставшись лишь в шортах-трусах. – Дай стежки осмотрю.

Я даже не сразу понял, чего от меня хотят и что она, собственно, собирается осматривать. Девушка же, наткнувшись на мой удивленный взгляд, возвела очи горе и хлопнула ладонью по земле:

– Садись, раны буду смотреть.

– А что на них смотреть-то? – недоумевал я.

– Как – что? – также удивилась леди. – Ты вон в воду собрался. А зашила я тебя только вчера, мало ли что. Вода здесь не родниковая, грязь какая забьется – гной пойдет. И что мне потом? Руку тебе резать?

Когда я въехал в ситуацию, то засмеялся в голос и смог остановиться, лишь когда спутница пошла красными пятнами от еле сдерживаемого гнева.

– Для начала – в лесу все стерильно, – вспомнил я старую как мир присказку. – Да и к тому же на мне все как на собаке.

– В последнее верю. И все равно садись.

Я вздохнул:

– Если высокородной леди так хочется меня пощупать…

Подойдя поближе, я сел. Рядом уже весело трещало пламя, а воздух дрожал от поступающей вечерней прохлады. Скоро на небе засияют звезды, затрещат по кустам цикады. Вот она какая, охота. Не то что в книгах пишут: раз – и ты уже с добычей в дом идешь. Нет, настоящая охота – она долгая. И мне еще повезло, что за день управился. А кто не так ловок – и пару дней может цель выслеживать.

Девушка цепкими пальчиками стянула повязки и стала ощупывать раны. Я подивился силе ее с виду нежных пальцев. Прикосновение холодных от недавнего купания рук немного приободряло. Сперва леди осмотрела пострадавшую руку, где на плече и предплечье были видны следы от укусов. Потом переместилась на грудь, но там были лишь царапины и ничего серьезного. Хотя сама Принцесска, обследуя эти глубокие борозды, была другого мнения. Закончился осмотр на ногах, которые пострадали сильнее всего. Оно и понятно. Демоновы волки догадались, что прыгать мне на горло – самоубийственная затея, вот и грызли что пониже.

Получив одобрительный хлопок по плечу, заметьте – больному, я встал и потянулся. Повязки Лиамия сняла, чтобы в воде не намокли. Но я уже знал, что не дам ей нацепить их обратно и запеленать меня, как дитятко неразумное. Я раны обычно держу на свежем воздухе. Ветер их быстрее заживит, чем любая тряпка. Когда же я повернулся к леди филейной частью тела и закатное солнце упало на спину, то я расслышал позади изумленный выдох.

– Знаешь, таким остолопам, как ты, просто противопоказано заниматься самолечением.

Я тут же догадался, о чем идет речь. Там, в пещерах Харпуда, мне пришлось буквально сжечь спину, чтобы не допустить заражения крови. Благо вовремя подобравшие меня «Слепые кошки» подлатали найденыша, и теперь вместо страшного ожога по всей спине идет сеточка шрамов, похожая на кривое шахматное поле.

– Не нравится? – не оборачиваясь, усмехнулся я.

– Как такое вообще кому-то может понравиться!

Я хмыкнул и, разбежавшись, сиганул в ручей. Погрузившись в воду с головой, прижал колени к груди, обхватил их руками и стал медленно погружаться на дно. А с ручейком я хватанул. За маленькую речку сойдет: берег крутой, а до дна – метра полтора. Когда же я достиг этого самого дна, то раскинул руки и ноги в стороны, аки морская звезда, и, вцепившись пальцами в какую-то растительность, открыл глаза.

Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь водное покрывало, достигали песчаной поверхности обрывистыми пучками. Они мерцали в такт легкой ряби, гонимой ветром от истока к берегам. Здесь было спокойно, и даже холод занимал меня меньше, чем бесконечная тишина. Нет, здесь, конечно, имелись какие-то свои звуки. Но они так новы для человеческого уха, так тонки и прозрачны, что я их не замечал, продолжая глядеть на небо. Жаль, я не мог позволить себе вдоволь наплаваться: нужно заниматься мясом, пока мошкара не налетела. Оттолкнувшись от дна, я всплыл, взъерошил волосы и потопал к берегу.

Не стану описывать весь долгий, нудный, кровавый и весьма утомительный процесс сдирания кожи, отделения жил от мышц, вынимания хрящей, нарезки и нанизывания особо сочных частей мяса на толстые прутики. Да и сам процесс затянулся, потому что Принцесска все время морщила нос, возмущенно пыхтела и даже заявила, что я варвар. Но все же, когда мясо начало подрумяниваться, а те травы, которыми я его посыпал, выпарились и придали ужину особый аромат, леди успокоилась и жадно глядела на вертел. Первую порцию я отдал ей целиком. Лиамия, не обращая внимания на то, что ест без всяких серебряных вилочек, ножей, шелковых салфеток и кучи служанок под боком, быстро все умяла. Я даже опомниться не успел, как она утерла лицо большим листом, сорванным с куста, и блаженно улыбнулась. Такой скорости мог позавидовать и мой бывший сослуживец Щуплый. Уж он-то на что знатный едок, а так быстро бы не схомячил. Вторую порцию мы уже разделили на две половины, из третьей мне досталось три четверти, ну а от четвертой девушка отказалась. Каюсь, я слопал еще и пятую, да поглядывал на окорок, лежавший на земле, в раздумьях над шестой, но все же я был сыт.

Оглядев поляну, я скорбно вздохнул. Столько добра пропадает. Шкура, жилы, кости, недоеденное мясо, сердце… разве что мышцы никому продать нельзя, а все остальное очень даже неплохим спросом пользуется. Стоит дешево, но путь предстоит долгий, мало ли когда монета понадобится. Из дневника я достал уже две закладки, а из костра вытащил самое толстое полено, которое пылало что твой факел. На его место я кинул еще хвороста, чтобы костер не загнулся раньше времени. Кинув в огонь закладку с печатью, я убедился в ее работоспособности и взялся за дело. Все это время за мной неотрывно следила Принцесска. Ха, оказывается, под личиной надменной леди скрывается обычная любопытная девушка, которая всюду свой нос сунет.

Ну да ладно. Двумя взмахами сабли я заострил полено и воткнул его в землю так, чтобы пламя стояло вертикально. Затем распорол по боковому шву свою рубашку: за один день курткой кожу не сотру, да и вряд ли эту задубевшую кожу вообще можно чем-либо стереть. Положив рубашку справа от факела, сходил в рощу и содрал с деревьев как можно больше коры, которую, вернувшись, поместил на рубашку. И последний штрих – я сел между факелом и кучей барахла.

– Лиамия, – обратился я к леди. Это был первый раз, когда я назвал ее по имени. – Что бы сейчас ни произошло, ты должна сидеть тихо. Не спрашивай меня ни о чем, не говори и постарайся даже не дышать. Договорились?

Леди кивнула.

– Тогда приступим…


Лиамия Насалим Гуфар

Девушка сидела тихо и боялась даже вздохнуть. Она подтянула ноги к груди и, обняв их руками, попыталась сжаться в комочек. Во дворце ее отца тоже жили маги, или, как их называли в Алиате, шарханы. Но женщинам не дозволялась с ними общаться. Старухи-воспитательницы говорили, что у всех шарханов на уме лишь недоброе. Говорили, что они изменчивы, как весеннее небо, глянешь раз – увидишь одно, глянешь два – совсем другое, а если будешь слишком долго вглядываться, то шархан утянет твою душу в вечную тьму Фукхата.

Даже живя в алиатском посольстве в Сантосе, она не могла пообщаться с имперскими магами. Ее старший брат строго-настрого запретил ей это. На балах за ней всегда следили доверенные лица, а на прогулках рядом были служанки. Да и сейчас Лиамия понимала, что правы воспитательницы: все зло – от шарханов. После весеннего бала девушка поссорилась с братом. Ей очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на Академию, но брат стоял на своем, а под конец так рассвирепел, что отправил с вестниками «слово» отцу. Тот поддержал сына и приказал дочери воротиться домой. И если бы эти два человека так не кипели от гнева и негодования, ей бы выделили целый отряд гвардейцев – личных воинов визиря, первого после султана, а так – просто подыскали самых надежных телохранителей. Никто и подумать не мог, что путники повстречают целый отряд разбойников, да не лесных, а настоящих наемников, спустившихся с тракта. От них, понятное дело, и гвардейцы бы не спасли, но все же с настоящими воинами леди чувствовала бы себя спокойнее.

Теперь же ей придется пройти полмира вот с этим. Ни манер, ни уважения, ни почтения, ведет себя как неотесанный деревенщина. Не знает ничего об этикете и правилах хорошего тона. А потом вдруг выясняется, что он шархан, хоть и говорит, что знает только фокусы. Но в сказках старух самый темный и нечестивый шархан всегда притворяется неумелым, чтобы потом, когда от него никто этого не ждет, сотворить ужасное зло. Вот и сейчас этот юноша, хотя будет вернее сказать – молодой мужчина, попросил ее не шевелиться. Но девушка, напуганная потусторонним светом в его глазах, и так не могла пошевелиться, и сколько же ей понадобилось сил, чтобы сохранить лицо и просто кивнуть. И все же, как бы ни было страшно дочери визиря, она не могла оторваться от человека, сидевшего напротив. И в этот момент, когда он близок настолько, что обойди костер – и можно коснуться, Лиамия ощутила, как он с каждым ударом сердца все удаляется, будто его куда-то затягивает.

Вдруг сильный порыв ветра придавил пламя костра, и девушка могла поклясться великими предками, что увидела в оранжевом огне серебряные нити. А потом все ее внимание приковал к себе телохранитель. Он глубоко и ровно дышал, вроде бы ничего не происходило, но девушка буквально кожей ощущала, как вокруг парня собирается нечто, что невозможно описать ни одним из языков, на которых общаются смертные. Спустя мгновение Тим Ройс (какое странное имя) поднял руку, в которой был зажат длинный прямоугольный листок с какими-то рисунками. При свете костра и только взошедшей луны Лиамия заметила, как черный рисунок постепенно наливается серебряным светом. И в тот же момент пламя факела неестественно вытянулось примерно на двадцать сантиметров вверх. Трава вокруг воткнутой головешки задрожала, хотя ветер уже стих. И тут недавно зеленая, свежая, молодая травка начала вянуть, желтеть и покрываться черными, как глаза бездны, пятнами.

Бумажка в руках Тима завертелась, словно веретено у опытной пряхи. И девушка лишь подивилась тому, как точно подобрала сравнение. От вытянутого пламени стали отделяться тонкие нити. Они тянулись к листку и оборачивались вокруг него. Вскоре в круге диаметром полметра были лишь пожухлая трава и полностью сгоревшее полено. Оно выгорело, как сердце влюбленного юноши, всего за пару минут огненной страсти. В руках же шархана теперь находился настоящий клубок из оранжевых нитей.

Лиамия нервно вздрогнула, но вспомнила наказ и не позволила себе испуганно вздохнуть. Телохранитель поднес пылающий комок к лицу так близко, что мог бы спалить кожу. Но этого не произошло. Он лишь глубоко вдохнул, и клубок стал разматываться, а оранжевые нити, подлетая к лицу шархана, оборачивались серебряными. Через минуту клубок пропал. Тогда Тим протянул руку к рубашке и коре, на его ладони засияли странные символы, и куча барахла вспыхнула ярко-серебряным пламенем. Когда же оно опало, то перед шарханом лежал большой походный мешок. Девушка с облегчением выдохнула, полагая, что волшебник закончил с таинством. Но духи предков, как же она ошибалась!

Тим направил руку на Лиамию, и дочь визиря застыла от страха. Вот он, момент истины! Сейчас шархан заберет ее душу и заточит в беспросветной бездне. Воздух вокруг леди задрожал, и ее объял яркий серебряный всполох.

– Ай! – Девушка вскрикнула, не сумев сдержать ужас, рвущийся из глубин легких.

Она ждала нестерпимого жара, пожирающего плоть, ждала, что душу будут вырывать из тела, и так она долго этого ждала, что не заметила, как пламя опало.

– А я ведь просил тебя не кричать, – прозвучал усталый, но по-прежнему мягкий голос.

Лиамия открыла глаза и посмотрела на волшебника. Он тяжело дышал, его плечи дрожали от потраченных усилий. По лбу катились крупные градины пота, а губы до того сильно были сжаты, что превратились в длинную белую полоску, еле различимую на столь же бледном лице.

Приступ паники прошел, и девушка оглядела себя. Теперь она не смогла сдержать вздох удивления. Прежде порванное платьице теперь казалось новеньким. Разве что походило на длинный сарафан с пышным подолом. Да и было странного зеленого цвета. Леди стала о чем-то догадываться. Она оглядела поляну и заметила, что сидит в кругу желтой, мертвой травы. Она снова посмотрела на платье и пробежалась по нему пальцами. Возникло такое ощущение, будто она дотрагивается до весеннего луга.

– Что это? – с придыханием спросила алиатка.

– Фокус, – с показным безразличием ответил шархан. – Давай спать, завтра рано вставать.

И, будто показывая, что больше не ответит ни на один вопрос, Тим кинул в костер пару веток и улегся на бок, прикрыв глаза.


Тим

Что, Сонмар, наставничек мой безумный, съел, да? Думал, что ученик твой – бездарность полная, да еще и с малым резервом? Ну, может, де-факто Сонмар и был прав, не очень-то я спор на магию, а энергии столь мало, что на фоне остальных магов я – как зажигалка на фоне газовой плиты. Хотя нет, это явное преувеличение. Скорее газовая плита – это Санта, а остальные так… Но все же умный в гору не пойдет – умный попутку поймает. Вот и я, выражаясь на профессиональном сленге, «поймал попутку». И как в большинстве стран на Земле автостоп является незаконным, так и на Ангадоре. Будь рядом следящий маг, он вмиг скрутил бы меня и отправил к господам дознавателям, а у тех просто в крови ненависть ко всем, кто обладает даром. И вот в чем вся ирония: некромантам, значит, для ритуалов можно животинку мучить и все такое, а вот тем, кто не имеет медальона их братии, строжайше запрещено заниматься подобным. И никого не будет волновать, что я вовсе не животных или людей загубил, а пламя и немного травы. Хотя, уверен, кроме меня да пары других чертильщиков, никто не способен забрать энергию у пламени и переварить ее. Я и сам бы без прозрачных намеков наставника никогда не дошел до такого безумства.

Я, конечно, могу удариться в философию и напомнить вам рассуждения Сонмара на тему бесконечного водоворота огня, воды, воздуха и земли, но вряд ли это кому-то интересно. Так что примите на веру – я сожрал огонь и сделал его своей силой. А поскольку этого оказалось слишком мало, еще и жизненную силу земли забрал. Что я для этого использовал? Ну не так уж сложно догадаться: руны некромантии, вписанные в особую печать моей разработки.

Сейчас же вы, наверное, недоумеваете, почему я не заберу всю энергию леса и не пойду вершить великие дела. Что ж, объясню. Я и так сейчас чуть не помер – захотелось впечатление произвести, темных богинь мне на любовное ложе! Опять же воспользуемся кулинарными сравнениями. В кастрюлю не нальешь супа больше, чем объем самой кастрюли. Суп просто вытечет через край и убежит. Вот и здесь то же самое. Мой резерв имеет свой предельный объем. Обычно он заполнен где-то на три четвертых, а одна четвертая свободна. И вот в нее-то и можно подкачать силы. Отсюда использование всяких амулетов силы, кристаллов-накопителей и прочего заоблачно дорого барахла.

Для меня – барахла, так как один такой кристалл содержит три-четыре моих резерва и в моем случае попросту бесполезен. А вот такие ритуальные фокусы, которыми пользовались неучи прошлых веков, – в самый раз. Вот только надо меру знать. Я же попер напролом. Пламени и земли хватило на то, чтобы преобразовать распоротую рубаху и кору в походный мешок. Но мне захотелось впечатлить и пугануть назойливую Принцесску. Вот я и потянулся к новой порции силы, преобразовав заодно и изорванное платье девчонки. Но чуть коньки не отбросил, когда энергия бурным потоком протекала сквозь меня и была готова разорвать стенки сосуда-кастрюли. И все это ради какого-то ребячества – трансформация все равно день продержится, а потом распадется на составляющие. Вот будь я артефактором, тогда да, они пользуются схожими методами и такое создать могут… Но куда мне до них.

Когда я уже почти заснул, до меня донеслась тонкая мелодия. Сперва я не понял, что это и откуда, но вскоре, когда остатки так и не подступившегося сна опали, я узнал Лиамию. Я лежал к ней спиной и не мог видеть лица, но предполагал, что его выражение – не самое веселое. Голос ее был мягок и спокоен, как раз для такой песни. В ней излагалась древняя, как сам Ангадор, история.

Лежал на дороге камешек. Когда-то он был огромным валуном, который не свернул бы и великан. Но время источило его, и к моменту начала истории он стал не больше детского кулачка. Камешек каждый день видел, как по дороге проносятся люди: торговцы, крестьяне, военные отряды, одинокие спутники. Все они куда-то спешили, что-то видели, о чем-то мечтали. А камень лежал, и все, что он мог увидеть, – небольшой отрезок дороги. Но так было лишь до тех пор, пока мимо не проехала карета. Из нее выпрыгнула девочка лет шести и подобрала камешек. Ей он показался удивительно похожим на маленького человечка, и это действительно было так, время сыграло с валуном дурную шутку.

Девочка оказалась принцессой, и вскоре камешек ликовал. Он больше не валялся на дороге, где каждый считал своим долгом наступить на него или пнуть. Теперь он находился на подоконнике в покоях принцессы. Он мог видеть очень многое.

Утром он наслаждался видом ухоженного сада, наблюдая за тем, как медленно распускаются бутоны цветов, а на их лепестках россыпью бриллиантов сверкает утренняя роса. Вечером же он смотрел, как загораются огни города, расположенного под холмом, а позже, когда солнце пряталось где-то на западе, вел беседу со звездами. Теперь-то звезды могли услышать его, и они рассказывали маленькому камню о далеких землях, морях, ветрах и людях. Звезды видели столько всего и могли рассказать еще больше! Камень загорелся идеей самому все это увидеть. Годы проходили за вечерними беседами со звездами.

Каждый день с ним играла принцесса. У нее не было кукол, король-батюшка этого не одобрял, и девочка забавлялась с камешком-человечком. Она рассказывала ему о своих переживаниях, спрашивала молчаливого совета. А камешек лишь наблюдал, как она растет и как с каждым днем ее красота затмевает свет звезд. Так прошло одиннадцать лет.

Но как это бывает с юными девушками, они вырастают из кукол. Их мысли теперь занимают сверкающие балы и кавалеры. Про камешек же забыли. Он теперь, как и когда-то, пылился на подоконнике. Все, что он мог, – это терзаться рассказами звезд и смотреть на далекую, недоступную ему жизнь. А плюс ко всему у него начало болеть где-то с левой стороны. И болело с каждым днем все сильней, а единственным лекарством было присутствие принцессы, которая уже давно о нем забыла. Все просто – камешек влюбился в девушку, но не мог никому об этом рассказать. Звездам было все равно, а люди его не понимали. Порой он неделями кричал, вопил и стонал, но на него все так же не обращали внимания. Счастье обернулось кошмаром. И все, что оставалось, – продолжать кричать.

В один прекрасный день дверь в комнату отворилась, и на пороге показался волшебник. Он спросил у камня, чего ради тот так орет. Камень подивился человеку, который понимал его язык, а человек подивился камню, который не знает, с кем из людей можно разговаривать. И тогда камешек, узнав, что незнакомец сведущ в магии, попросил превратить его в человека. Волшебник отказался и не объяснил причину. Но камень молил его, рассказывал о том, как сильно любит принцессу, о том, как долго мечтал поведать ей об этом. И так сильно молил он волшебника, что тот сжалился над камнем и исполнил его желание. В тот же миг на подоконнике очутился юноша. Он был так же красив, как скульптура, только-только вышедшая из-под резца умелого скульптора. Камешек не мог поверить – он был человеком. Он мог говорить, дышать, чувствовать.

Секунду спустя в комнату вошла принцесса. Волшебник тут же скрылся в тенях, и молодые люди остались наедине. Камешек открыл было рот, чтобы признаться в любви, но не мог вымолвить ни слова. Он отвернулся от принцессы и посмотрел на далекую линию горизонта, которую закат окрасил в алые тона. И с каждым уходящим лучом дневного светила что-то покидало тело молодого человека. И когда на город опустилась ночь, он услышал звезды: они вновь рассказывали ему о далеких странах. Не прошло и секунды, как окно распахнулось и юноша, спрыгнув в сад, умчался к горизонту. Он больше не мог слышать эти рассказы, он все хотел увидеть сам.

В то же мгновение принцесса упала на кровать и забилась в рыданиях. Она влюбилась в красивого юношу с первого взгляда, но не смогла вымолвить ни слова, и тот исчез, подобно наваждению. Волшебник, скрывавшийся в тенях, явился девушке и все ей объяснил. Он рассказал о том, кем был тот юноша, и девушка зарыдала пуще прежнего. И тогда волшебник поведал, почему не хотел выполнять желание камешка. Ведь камешек с человеческим сердцем влюбился в принцессу с каменным сердцем, а принцесса с ожившим сердцем влюбилась в юношу с окаменевшим сердцем. На том песня кончалась.

Глупее я ничего в своей жизни не слышал. Даже те портовые куплеты, что слагают пьяные матросы, обладают большим смыслом.

– Молодец, – недовольно буркнул я. Хотя голос у нее был текуч, как патока, и сладок, как свежий мед, но могла бы и сменить репертуарчик. – Приманила все зверье из леса… И если что – волшебники камни в людей не обращают, разве что наоборот.

Усмехнувшись вспомнившейся излюбленной академической байке, я глубоко вздохнул и мгновение спустя заснул.


– Как ты можешь утверждать, что скинка останавливает кровь? – продолжала причитать Принцесска. Я же в это время скорбно молился богам о ниспослании мне огненного дождя, потопа, серафима с пламенным мечом. На худой конец, могли бы меня в соляной столб превратить! – Да в Алиате скинка запрещена для ввоза! Помнится, султан сперва пошлину повышал, а потом и вовсе запретил. Ее же в каждой курильне можно было найти, и народ, покурив, сходил с ума! А ты хочешь ее для врачевания употребить!

Постойте, не перелистывайте страницу. Я понимаю, ее треп достал даже вас, но я сейчас поясню…

Началось все с сегодняшним рассветом. Надо признаться, утро было прекрасным настолько, насколько может быть в принципе прекрасно утро. Пели птицы, журчала маленькая речка, из-под углей тянулся аромат запеченного мяса. Да и завтрак внушал уважение: никакой каши и росы, лишь оленина и свежая, холодная до дрожи, водица из реки. Казалось, ничто не сможет омрачить сей день. Но, видимо, я исчерпал расположение богов и они вспомнили наемника Тима Ройса, которому стало слишком хорошо житься.

Утром я предоставил смуглянке время, и та вдоволь наплескалась в ручье. Я же на скорую руку умылся, сменил воду во фляге и спрятал кострище. Привычки… Потом мы продолжили путь. До деревни оставалось часов девять-десять ходу, и я решил, что будет куда лучше, если мы сбавим шаг, но обойдемся без привалов. В своем плане я не учел лишь одну переменную – Мию, так я решил называть Лиамию, когда понял, что это имя мне без смешка не выговорить. Дочка визиря решила вспомнить, что она вроде как леди и ей не положено бродить по лесу босой. Когда же я сообщил ей о том, что предложенные сапоги некая черноволосая красавица выбросила в овраг, она лишь хмыкнула и попросила сотворить ей сапожки. Великих сил мне стоило не разругаться с ней в пух и прах, так что я просто сообщил, что не могу этого сделать. На вопрос почему сочинил какую-то страшную сказку, чем добавил в копилку мифов о шарханах еще немного жути. Девушка успокоилась. На время.

Потом же все началось снова. Она ныла и ныла, ныла и ныла и все продолжала ныть. Потом она и вовсе расселась на пне – яркой примете того, что мы близко к людям, – и заявила, что не сдвинется ни на шаг, пока не отдохнет. И вот что бы вы сделали на моем месте? Наверное, превратили ее в камень, что было бы весьма забавно, и убрались в Рагос. Увы, я был скреплен с этим существом своим же словом, так что пришлось идти на крайние меры. Я просто достал веревку, под крики и попытки кусаться, а также пинаться и бодаться затянул узелком своеобразный поводок у Мии на запястье, а второй конец обмотал вокруг своего. Этот яркий пример хамства и полного пренебрежения приличиями принес мне сперва десяток минут отборной брани, в которой я разве что с темными богинями не был сравнен. После же наступила блаженная тишина.

Не смею описать то наслаждение, которое испытывал, когда звуки, доносившиеся до моего слуха, ограничивались лишь игрой ветра в листве, призрачными шорохами в глубине леса, пением птиц и прочей лесной симфонией. Это было сравнимо с тем, когда вы долгое время сидите в попутке и слушаете что-нибудь похожее на радио «Шансон» или «Хиты Бутырки», а потом машина останавливается, вы выходите на улицу и… Вот примерно то же самое испытывал и я.

Все было бы не так печально, если бы у меня на привязи шла обычная крестьянка или девушка с окраины города, а может, и подруга служивого, но ведь это была тори, по-нашему – аристократка. Уже через четверть часа Мия буквально взорвалась и стала причитать, что веревка жутко трет и вообще она возмущена до глубины души. Пришлось останавливаться и сорвать особую травку. Найти ее было так же просто, как гриб после дождя, и уже вскоре, разжевав горьковатое растение, я смазал этой кашицей слегка покрасневшее запястье подопечной. И это она называет «натерла»! Вот когда Нейла, девушка-воин из отряда наемников, умудрилась целую декаду носить сапоги на босу ногу, не рассказывая об этом никому, это было «натерла». А потом последовало представление – недовольный Молчун, тогда еще тайно влюбленный в нее. Выполнив священную миссию по спасению чьей-то изнеженной кожи, я было вновь погрузился в манящую тишину, переливающуюся таинственным, потусторонним лесным шепотом, как вдруг выяснилось, что Принцесска хочет поболтать.

Признаюсь, разговаривать на тему лекарственных трав мне понравилось. Леди была весьма осведомлена в этом вопросе, а я уже три года как не общался ни с кем, кто знает о лечебных свойствах флоры больше, чем обычная деревенская хлопотушка, которая на любую хворь подорожник приложит. Так и потянулось. За беседой время пролетало незаметно, и я даже воспрянул духом. Но зря. Никогда не стоит забывать, с кем ведешь беседу. В какой-то момент мы перешли на забавные истории, и я тут же припомнил, как останавливал кровь принцу Константину, когда тому расквасили нос. Тут же выяснилось, что на востоке забой-трава обзывается скинкой и никому в голову не придет лечить ей кого-то. Я был обвинен в варварстве. И вот эта цепочка событий, виновным в которой я вижу только себя и свой порыв попутешествовать и получить за это какие-то барыши, привела к следующему диалогу.

– Светлые боги, – вздохнул я, возведя очи горе. – Да какая тебе разница! Ну использовал я эту твою скинку, чтобы вылечить кого-то. Тебе-то что? Чего ты извелась? Нет, я понимаю, если бы я простуду каленым железом врачевал или перелом кувалдой правил, но подобная мелочь…

– Все так говорят – мелочь, – никак не успокаивалась смуглянка. – А в итоге от такого неквалифицированного лечения один вред. Ты вообще спину свою видел?

– А она-то тут при чем?

– А все при том!

– При чем «при том»?

– Вот только не прикидывайся дурачком. Ты, конечно, варвар, но такие вещи должен понимать.

– Я тебя сейчас вообще не понимаю.

– Пф, значит, действительно дурак. И все равно скинку так применять нельзя.

– Можно не перепрыгивать с темы на тему?

– А если бы у него от этой твоей забой-травы осложнения пошли? Но ты ведь об этом не подумал, куда тебе. Лишь бы саблями своими помахать. Мужлан!

– Хорошо, ладно. – Я опять вздохнул и потер переносицу. – Предположим, между спиной и скинкой есть хоть какая-то связь, но сабли-то зачем приплела?

– Ничего я не приплетала! – надулась Мия и, вздернув носик, отвернулась.

Боги! Вы слышите меня? Какую жертву вам надо принести, чтобы вы заставили меня забыть имперский и алиатский языки? Продолжая тяжко вздыхать, я вел за собой девушку, надеясь, что ее обида продлится дольше, чем полчаса, потому как потом она снова начнет меня учить. А еще говорят, что все высокородные хорошо воспитаны. То, как она себя ведет, и близко к воспитанию не лежало. Как же я ненавижу скулеж и нытье!

Солнце потихоньку клонилось к западу, стремясь поскорее спрятаться в волнах Закатного моря. Редкие лучи спешащего на покой светила падали на землю, проникая сквозь густой потолок листвы. Они походили на золотые столбы, щедро разливающие гордый металл по зеленому ковру. Можно было наблюдать, как мистично шелестит ветер, будто танцуя со светом. Он играет, дразнит его, то стремительно вороша кроны, создавая в лесу целое светопреставление, то затихает, скрывается где-то в небесной выси, давая солнцу возможность согреть живых существ. Но вскоре, собрав свои немалые силы, ветер вновь устремляется к одной лишь ему известной цели, руководствуясь лишь ему известными причинами. Чем-то мне это напоминает Принцесску: избалованная девица, считающая, что раз уж она что-то знает, то это истина в последней инстанции и сомнению не подлежит. Чувствуется, что когда через полгода (даже представить сложно этот срок – полгода!) я от нее избавлюсь, то принесу немалые жертвы Харте, как минимум золотой для нее отыщу.

– Я устала. – Не прошло и часа, как это чудо снова завело свою шарманку. – Давай отдохнем.

– Нет, – буркнул я. – Нам осталось совсем немного. Скоро уже деревня, там отдохнешь.

Девушка дернула меня за рукав, и я повернулся к ней. О темные боги, вот только мокрых глаз мне не хватало.

– Ты час назад говорил то же самое, и два часа, и три тоже!

– Если бы ты чуть быстрее шевелила ногами, уже давно бы пришли, – откровенно соврал я и дернул веревку, возобновляя ходьбу.

– У меня ноги болят, я больше не могу идти, – жалобно проговорила алиатка.

– Скажи это моим выброшенным сапогам.

– Давай остановимся. А потом продолжим путь. Сам же говоришь, что деревня уже близко. Час-другой ничего не изменят.

– Нам нужно попасть туда до темноты. Иначе закроют ворота и не пустят, а если будем настаивать, то собак натравят или камнями закидают.

– Как – собак? Почему не пустят? – искренне удивилась Мия.

– А с какой стати тебя должны пускать в деревню ночью? Что, народу делать больше нечего, кроме как мужиков из постели тягать, чтобы засов поднимали на воротах?

– Ну… ну… ну…

– «Ну-ну», – передразнил я ее. – Шевелись уже, если не хочешь опять на земле спать.

Девушка задохнулась от возмущения, а потом выпалила:

– Ты бесчувственный босой мужлан!

Тут уж я не вытерпел. Резко обернулся, и леди натолкнулась на меня. Я же только дернул веревку и вперился в ее кошачьи гляделки:

– А ты – избалованная смазливая девчонка! Только и слышу – «ох как мне плохо, ох как здесь скучно, ох где же мои слуги, ох как хорошо во дворце, ох сделай то, сделай се». Оглянись – ты в лесу, и единственная твоя надежда на возвращение домой – это презренная босота, осмелившаяся так неуважительно себя вести. Вот только ты сейчас беднее меня и выжить одна не сможешь, а значит, могла бы проявить хоть чуточку уважения. И если ты не заметила – ты и сама сейчас боса! – Я понимал, что наговорю сейчас много обидных вещей, но меня уже понесло, и забрало опустилось. – Бесконечное бла-бла-бла! И вот только попробуй сейчас зареветь. Клянусь богами старой и новой религий, я закопаю тебя в яму по голову и оставлю на суд лесной! А если до завтрашнего дня хоть слово обронишь, превращу в камень и закину в самый глубокий, темный, кишащий змеями и разными тварями провал!

Губы девушки уже дрожали, а на глаза навернулась предательская влага.

– Я тебя ненавижу! – выкрикнула она.

– Прекрасно! – гаркнул я. – Ненавидь в свое удовольствие, только заткнись и не мешай мне заниматься вопросами нашего выживания. Темные боги, ну почему я сразу в Рагос не свернул?

Скрипнув зубами от злости, я развернулся и дернул веревку. Настроение стремительно портилось. Но своего я добился. Исключая рваные, редкие сдерживаемые всхлипы где-то позади, больше ничто не раздражало слух. Возможно, многие из вас сейчас бросились бы утешать леди: в конце концов, она не виновата, что выросла такой, да и если сравнить ее со многими аристократками, то она еще держится молодцом. Мол, другие аристократки уже ревели бы навзрыд и рвали на себе волосы, одновременно с этим кусая локти, а она почти целый сезон держится. И все же, даже учитывая тот факт, что я был слишком резок и отчасти не прав, здравый смысл мне отшибло начисто и извиняться я не стану ни при каких обстоятельствах.

Через пару часов мы дошли до деревушки. Она стояла на широкой вырубке, и дальше виднелось поле, за которым, скорее всего, лежала дорога, достаточно широкая, чтобы по ней проехала повозка, но не подходящая для караванов, крупных торговцев и уж тем более военных отрядов. То, что нужно. Здесь можно пару дней передохнуть и купить самое важное. Вокруг поселения тянулся длинный, местами покрывшийся мхом и поросший ветвями частокол. Не особо высокий и уж точно непохожий на фортовую стену крупных поселков. При желании эти некогда массивные заточенные бревна можно пробить чуркой побольше. Но старосту деревушки под названием Хлебка это нисколько не волновало. В конце концов, ни один барон не захочет, чтобы дорога лишилась столь удобного перевалочного пункта. Да и частый путник оставит в трактире звонкую монетку. А крестьянин знай себе сеет, пашет да барщину соблюдает. Вот он, нехитрый закон тихой жизни на краю баронств.

Оглянувшись на девушку, которая тут же отвела взгляд, я действительно пожалел о несправедливых и резких словах. Ведь как она держалась, когда целую ночь штопала мою шкурку! Не каждый парень на такое способен, а тут домашняя, вернее, дворцовая девчушка… Вот только непонятно, почему она капризничает? Или в игры какие со мной играет? Но куда уж мне. Наемникам тайны дворцовых стихий и женского ума неподвластны. И если она хочет, чтобы я к ней нормально относился и не срывался почем зря, пусть ведет себя… попроще, что ли.

Тяжко вздохнув, я побрел к импровизированным воротам, представлявшим собой две высокие створки метра по три каждая. Сама же стена была метра четыре, а то и четыре с половиной. Створки эти уже пропахали глубокие борозды в земле. На ночь их запирали на массивный засов, с которым и пятеро кузнецов еле сдюжат, а простого люду с полей пришлось бы нагнать с десяток. Потому-то я и торопил миледи. Ведь запоют цикады, и засов опустят, а на пришлых посыплются оскорбления и камни. И даже проезжай здесь император, створки никто не распахнет. Его императорское величество не имеет в баронствах никакой формальной власти, разве что экономическое влияние.

Когда мы уже почти дошли до маленькой сторожки, я резко остановился, будто Молчун огрел меня по голове и вбил по пояс в твердь. От неожиданности девушка налетела на меня, но я вовремя подхватил ее и не дал упасть.

– Прошу прощения, – на автомате выговорил я и отмер.

Не знаю, что она там ответила (или не ответила вовсе), но я лишь сейчас осознал, что впервые за восемь лет (трудно в это поверить, да?) сорвался! И не просто сорвался, ну то есть не разбил кому-то лицо, не вызвал на дуэль, хотя на дуэлях никогда не сходился, а вот так – взял и наорал. Да, темных богов в мой дом, я вообще никогда в жизни ни на кого не орал. И стоило мне потянуть за эту ниточку, как я тут же понял, что никогда в жизни не решился бы сойтись в битве со сворой волков, предпочтя их обществу толстый сук, на котором можно укрыться. Также я бы никогда в жизни не сказал девушке при первой встрече то, что сказал Мии, когда она очнулась. Нет, ну это ж надо – расписать леди все ужасы лихой вольницы! И уж тем более прыжку в водопад нормальный я предпочел бы отсидку в кустах. Поверьте, я бы сумел укрыться от горячей погони даже с выводком мартовских котов на руках, не то что с этой, тогда полуобморочной несчастной. И конечно же бывалый наемник никогда бы не заснул на берегу озера, не почуяв сквозь дрему запах паленого мяса и горящих повозок.

– Кем будете? – спросил плотный мужичок в сторожке. В руках он держал звонкий колокольчик на деревянной палке, а в темных глазах светилось подозрение, смешанное с легким страхом.

Часто путники ожидают увидеть в таких будках какого-нибудь старичка, но кто в своем уме посадит на эту должность уважаемого человека в преклонных летах? А уж в деревнях любой, кто природный цвет волос давно сменил на седину, пользуется уважением, и относятся к нему с почтением. Ну… в большинстве случаев.

– Здрав будь, добрый человек! – Я положил правую руку на ременную бляху и поклонился сторожу. Потом положил туда же левую руку, развернулся к деревне и сделал поклон в пояс. – И пусть дом твой будет в здравии.

– И ты здрав будь, добрый путник. – Из глаз крестьянина пропала настороженность, а на смену страху пришло любопытство. – Таверну найдешь в конце Главной улицы. Ну а где дом брата твоего, не буду говорить. Коль ты есть тот, кем хочешь казаться, сам найдешь. А коли нет, то не обессудь.

– Спасибо и на этом, – кивнул я. – Тихой ночи тебе, добрый человек.

– И тебе, путник, – мужичок хмыкнул и окинул цепким взглядом ладную девичью фигурку, – тихой ночи.

Отчего-то этой незатейливой шутке улыбнулся и я, в результате чего чуть было не оказался прожжен чьими-то зелеными глазами.

Мы вошли в деревню. Главной улицей селяне именовали свою единственную улицу, самую широкую, ту, которая шла от ворот до площади, а потом упиралась в дом старосты, самого уважаемого человека. После хозяина-барона, конечно, ну и после волхва, или, как их еще называют, ведуна, чародея, чароплета и двуязыка. В общем, как только нашего брата здесь не величают. А вообще маги и волшебники, которые живут на таких хуторах, – весьма опасные личности. У них тут, так сказать, все родное. Вот идешь ты по деревне, а с соседнего дерева на тебя ворон смотрит. Вот что в этом может быть особого? Но, возможно, глазами этой птицы на тебя смотрит сам ведун. И вот он уже знает, кто ты, откуда, зачем явился и что недоброе можешь сделать на этой земле. Про доброе эти недоучки обычно не думают. Они параноики – постоянно ищут подвох. Но пусть они и недоучки (как и ваш покорный слуга), но каждая травинка, сдобренная разными смесями, каждое дерево, которому нашептали заклинания, и каждый подкормленный зверь будут на стороне ведуна. Так что когда идут войны, в деревни первым делом отправляют боевых магов, а потом уже – солдат и легионеров.

– Кар-кар! – прокричал ворон и унесся в северном направлении.

О как. Значит, я был прав, действительно птица волхва. Они обычно живут на отшибе и зачастую за забором, тем самым придавая себе солидности, мистичности и весу у местных. Да и делами своими заниматься куда проще, когда тебе в окно не заглядывают любопытные детишки, а народ не прячет девок от греха подальше. Ведунов хоть и уважают, но опасаются даже посильнее заезжих настоящих магов. Вот такие нравы у простого люда.

Шли мы по песчаной дороге, на которой могли бы разъехаться бортами две груженые повозки, по каждой стороне стояли дома. Избами их не назовешь, ну а срубами и подавно. У каждого есть и крыльцо, и стойло, и банька. Виднелись огороды и даже беседки. На окнах – резные ставни, из труб валит густой дым. Деревни баронств мало чем напоминают хутора Империи. Здесь каждый крестьянин зажиточен, потому их так не любят имперские земледельцы и просто обожают торговцы. А все почему? А просто бароны хоть свиньи еще те, но за своим стадом (простите этот нелепый каламбур) следят внимательно. Ведь с паршивой овцы, как известно, шерсти всего клок, а вот с упитанной, ухоженной, взращенной овечки прибыли куда больше. Барщина здесь, конечно, строгая, но не отягощена прочими налогами, сборами и данью. Вот и жиреет народ. Почему же имперские крестьяне не бегут сюда? Бегут, разумеется, еще как бегут, вот только кто их здесь ждет? Как прибегут, так их обратно и отошлют, дабы император вдруг не решил, что ему не нужны под боком баронства, и не заслал сюда регулярную армию вместе с боевыми магами. Которые стройным маршем пройдутся по «свободным землям» и оставят за собой пустыню.

Когда же мы свернули в переулки, так называется пространство между двумя заборами, я стал искать нужные знаки. Пространство же это столь узкое, что пройти могут лишь два человека, третьему уже места нет. Поначалу Мия шла сзади, но постоянно спотыкалась о кочки или в подступающей мгле неправильно ставила ногу, отчего пыталась завалиться на чужой забор. Так что в скором времени я решительно схватил ее за руку и повел рядом, как неразумное дите. Впрочем, вне дворцовых залов большинство аристократок таковыми и становятся.

Дорожки петляли и уходили куда-то вглубь. Деревни строятся просто – от центра к окраине: тут не соблюдается никакая система, нет четких переходов и прямых линий. Все навалено в кучу и перемешано в хитрой паутине дорожек. Кстати, именно поэтому Москву и называют большой деревней, а вовсе не потому, что там царят хамство и полное неуважение к ближнему. Хотя, может, и поэтому. Но вы не подумайте, я к жителям столицы отношусь нормально, непредвзято. Просто, видимо, так сложилось, что из всех людей, которые живут в этом городе, я общался с самыми, как бы это сказать, «москвичами», что ли. Впрочем, знаком я был и с вполне приятными личностями. Кстати, я где-то слышал, что москвичи о петербуржцах примерно того же мнения. В общем, две столицы в одной стране – это не есть гуд.

Дома ближе к краю становились все беднее: пропали беседки, заборы обветшали, виднелись даже огороды, поросшие сорняками, а это признак крайнего упадка. И все же я не мог найти нужное мне здание. И когда я уже почти отчаялся и был готов месить грязь по направлению к таверне, мне попался на глаза дверной косяк одного из обветшалых домиков. Это оказалось единственное крыльцо в округе, которое даже в предсумеречный час освещалось факелом.

Дом был хороший, крупный, с массивными бревнами у основания, ухоженным огородом, маленькой банькой и некрупным амбаром. Что же он делает в бедном районе? Просто когда сюда заезжали нынешние хозяева, дом действительно был убогим, но наш брат труда не боится… Единственное, что разбивало образ аккуратного жилища, – это изрезанный царапинами косяк входной двери, причем факел водрузили таким образом, будто специально хотели подсветить эту паутинку.

Я, нисколько не боясь и не стесняясь, перегнулся через калитку и отодвинул задвижку. Эти задвижки вообще скорее для антуража, чем для какой-то реальной защиты. Подойдя к дому, все так же держа в левой руке уже потеплевшую ладошку дочери визиря, я провел пальцами правой по косяку. Царапины не были старыми, возникало такое ощущение, будто их подновляют чуть ли не каждый день. Я прикрыл глаза и, глубоко вздохнув, постучал в дверь. Спустя пару минут раздались шаги.

– Кто такие? – Дверь открыла пожилая женщина. Она была высокого роста и крепко сбитой. Седые волосы стянуты в тугую косу, а в мозолистых руках – длинная скалка, которая в это мгновение казалась пострашнее наточенного бастарда. Из одежды на крестьянке простой, но приятный сарафан, а на ногах – ладные сапожки, которые и не у каждой горожанки найдутся.

Засунув руку за пояс, я вытащил из потайного кармашка одну из последних золотых монет. Их у меня осталось всего четыре.

– Не пустите ли переночевать на сеновале? – спросил я, протягивая монетку.

Вы, наверное, пальцем у виска крутите: предлагать крестьянину целый золотой за постой разве что не в хлеву!

– У нас на сеновале крыша протекает и кот шальной ходит, – покачала головой женщина. На старуху она ну никак не тянула.

Я убрал золотой, а из другого кармашка достал последнюю серебруху:

– Не пустите ли переночевать на чердаке?

Хозяйка покачала головой во второй раз:

– Чердак весь в пыли и мусоре.

Тогда я в третий раз сменил деньгу, достав медную монетку:

– Не пустите ли нас переночевать в свободной комнате?

– Старый! – раздался крик. – К тебе тут пришли! А вы проходите, нечего на ночь глядя на пороге толкаться.

Я улыбнулся и спрятал монету, а наткнувшись на полные недоумения зеленые глаза, поддался какому-то наитию и подмигнул.

Внутри все было так же, как и в нашем с Добряком срубе. Ну почти так же. А если честно, то это все равно что сравнивать номер «люкс» и наркоманский хостел. У нас были земляные полы, из которых частенько вылезали черви. Здесь же пол деревянный, залитый смолой, потом посыпанный песком и сверху укрытый досками. Потолок из колотых пополам бревен, уложенных на поперечную балку, и вся эта конструкция обмазана глиной. Стены же обиты липовыми досками, а внизу стояли резные лавочки. Выше виднелись аккуратные полочки с разным добром. На окнах висели занавески, а это уже в принципе нонсенс. В поселке еще ладно, но в деревушке, фактически на хуторке, это признак зажиточности. Наверное, странно говорить про зажиточность, когда в доме живут два человека в возрасте, то есть ни в мастерской, ни в поле не поработаешь. Но все объясняется одним простым фактом.

– И кого там принесло на ночь глядя? – Из-за угла вышел крепкий старичок с повязкой на левом глазу и целой плеядой шрамов на руках. – Кому по ночам не спится?

– Хорошего ветра, – кивнул я хозяину дома.

Тот лишь отмахнулся и протянул мне руку:

– Прямых дорог. Но какие в этой тюрьме дороги и ветер?

Я пожал ему руку, как это принято на Ангадоре: то есть сжимаешь не ладонь, а предплечье.

– А тебе, труп ходячий, значит, дороги и ветер подавай, да? – раздался голос хозяюшки откуда-то с кухни.

– Молчи, карга древняя! Лучше стол накрывай.

– Пень трухлявый, ишь перед гостями перья распустил.

Странно, но все это вызывало лишь улыбку. Женщина продолжала распаляться, но старик прикрыл дверь, ведущую, судя по всему, в обедню.

– Вот ведь достала, – выдохнул он. – Знаешь, молодой, не женись. Что хочешь по жизни делай, но не женись.

Я сперва не понял, к чему это он, но Мия, поспешно вырвавшая свою ладошку из моей руки, сама дала ответ:

– Мы не вместе!

– Вот о чем я и говорю, – опять вздохнул мужик и опустился на лавочку. Я дождался, пока сядет леди, и уже потом присел сам. Хоть чему-то герцогиня Лейла и графиня Норман меня обучили. – Вы даже не вместе, а она уже вперед мужского слова лезет. А как браслет на запястье появится, так такое впечатление, что не беседу ведешь, а от служивого отбрехаться пытаешься. Натурально за глотку держат.

– Спасибо тебе за совет, – хмыкнул я. – Видимо, и ты не нашел под пнем книгу в золотом переплете, где было бы написано, как ужиться с женщиной?

– Многое я под пнем видел, многое в мешок спрятал, много на торг оставил, но такой книги не видывал. А если бы и видывал, тебе, зеленому, ни в жизнь бы не отдал.

– Так мне и не надо во владение. Так, полистать бы, посмотреть одним глазком. Глядишь, и жизнь бы наладилась сразу.

– А что, без знаний нужных совсем все плохо? – прищурился дед.

Мия смотрела на нас с легкой опаской, как смотрят на сумасшедших, ведь ей наш язык, вроде и имперский, был совсем неясен.

– Не поверишь – по глупости делаю глупые вещи, по неразумению говорю неразумные слова. Даже не знаю, что такое.

Вопреки моим ожиданиям дед лишь улыбнулся и хрустнул костяшками некогда пудовых, а сейчас сморщенных кулаков.

– Привыкнешь. На дорогах змеи ползают редко, учиться с ними общаться некогда. Так что учись сейчас.

– Попытаюсь, но больно ветер сильно в спину дует.

– Расскажешь?

– Накормишь?

Дед снова хмыкнул и крикнул:

– Презренная женщина, как там наш ужин?!

– Готово уже все! – раздался второй крик.

– Ну пойдемте.

Поднявшись, я предложил руку Мии, но та фыркнула и поднялась сама, попутно окинув меня столь уничижительным взглядом, будто перед ней полуразложившийся труп червя. Вот как женщины это делают. Вроде я с какой-то стороны и был прав, но прошел всего час, а меня уже одолевают смутные сомнения. Может, развеять волшебство и пусть ее обновленное платье осыплется травой? Кстати о волшебстве. Надо бы содержимое мешка толкнуть, а то скоро совсем без денег останемся. Я подозревал, что дочка визиря отправилась в путешествие, имея на счету в банке определенную сумму на дорожные расходы, но здесь сыграли свою роль два фактора – упертость и дутые принципы, из-за которых я бы с такой просьбой ни за что не обратился к надменной девчонке. Уж лучше потом в статью расходов включу, когда папеньке дочку передам. И будьте уверены, визирю повезет, если я на бумаге увеличу потраченную сумму всего в два-три раза.

Миновав коридор, мы очутились в обедне. На широком столе, покрытом скатертью, стояли четыре миски с вкусно пахнущим луковым супом. В центре виднелись горшочки с тушеным мясом, а на большой деревянной доске лежали разные овощи. Также был горшочек с соленьями, а на домовой печи пыхтел местный аналог чайника. Эдакий уменьшенный самовар без ножек. В животе заурчало, и хозяйка одарила меня доброй улыбкой.

– Садитесь, – сказала она, и мы расселись.

В руки мне сама собой легла деревянная ложка, и я тут же взмолился всем богам, чтобы леди не обидела хозяев и не показала свое «фи» простому – для нее – столу и простым приборам. Но девушка не показала виду: они уплетала суп за обе щеки. Разве что треска не было слышно. Голод – он равняет всех. А суп оказался просто божественным на вкус, я сам не заметил, как ложка уже стукнула о дно миски. Тогда хозяйка забрала опустевшую посуду и подвинула к нам горшочки. Едва я поднял керамическую крышечку, как в ноздри ударил аромат мяса, овощей и картошки. В общем, неудивительно, что и эту порцию я слопал с невероятной скоростью. Впрочем, девушка оказалась быстрее. Вопреки всем ожиданиям седая женщина была только рада и смотрела на нас с материнским умилением. Вскоре мы уже потягивали ароматный чай и заедали его сушками.

– По нраву ли пришлась трапеза? – спросил хозяин, обмакивая сушку в кружку.

– Уже давно мы не ели ничего вкуснее, – кивнул я. – Благодарю вас.

– Надеюсь, я также смогу тебя поблагодарить за столь же вкусный рассказ?

– И я надеюсь на это, – вновь кивнул я и начал рассказывать историю, которую из присутствующих поймут лишь трое. – Путь свой я начал из второго дома. Дорога шла кривая, и ветер странно себя вел, он дул то с запада, то с востока, а иногда приносил северные холода. И никто не решался меня подвезти. В итоге я оказался в гроте с отравленной водой, но вовремя успел это распознать. Пришлось бежать по извилистому тракту. В мои руки попал алый цветок с шипами.

Дед крякнул, а женщина лишь покачала головой.

– Я понес этот цветок на запад, где он и рос, – продолжил я свой рассказ, напрочь игнорируя смятение высокородной. – Через три сезона мне случилось биться за него, и опавшие листья оцарапали мне руки. Тогда я некоторое время стоял на месте, но вскоре чужой ветер понес меня на север. Там я шел сперва над холмами, но случилось спуститься под них, где я провел десятую долю перехода по Императорскому тракту. Цветок отказывался оставлять меня в покое. Лишь выбрался я на божий свет, как повстречал трех ласточек. Одна из них села мне на плечо и указала путь к телеге. В ней я обнаружил кроме старых нового попутчика, оказавшегося лицом высоким с глубокими корнями. Так мы двинулись дальше, все глубже уходя в бурелом. Ветки били нам по ногам, а острые колючки изрезали лицо. В конце концов, мы вышли к саду, где я и посадил цветок. Вот только пока сажал его, шипы стебля так сильно впились мне в руки, что чуть ли не познакомили с Темным Садовником.

Женщина снова охнула, а хозяин так сильно увлекся рассказом, что перестал пить.

– Там же разминулись наши пути. Кто-то из попутчиков отправился еще дальше, а один нашел свой последний порог. Тогда, собрав плоды, я отправился к холму царей. Здесь я обменял семена на чернила и пергамент. Год я провел на месте, в метаниях не столь праведных, сколько справедливых. Мне довелось выплатить черный долг и показать три последних порога трем высоким людям. Один из них на короткое время стал для меня попутчиком, но я так и не понял, кем же он остался на тот момент, когда ветер перестал его беспокоить. После этого я пришел в дом и стал попутчиком для хранителей золотой шкатулки с розовым бриллиантом. И отвезти ее должно в место, где яркий глаз пробуждается от мокрого сна. Наша дорога началась ровно, без ухабов, без проливных дождей и красных ходоков. Так мне казалось, но красные следили за нами и вели к себе. В итоге весь караван встретил последний порог, а у меня на руках оказалась шкатулка. Красный попытался ее открыть, но я вовремя подоспел и отвел его к последнему порогу. Потом была погоня. Я долгое время бежал к изначальному дому, но наткнулся на семью серых ходоков. Мы дрались, и я выжил, а они нет. Здесь мой рассказ подходит к концу, так как после я постучал в вашу дверь.

Конец ознакомительного фрагмента.