Среда
Утро нового дня подарило мне незабываемое впечатление: проснувшись, я обнаружила, что Масяньки в кроватке нет! Запаниковать по этому поводу я не успела, так как ребенок сразу же нашелся – на меховом коврике под телевизором. Масянька свернулся клубочком и сладко спал, сжимая в кулачке длинный поясок от своего банного халатика. Махровая веревочка охватывала талию резиновой лошадки.
– Малыш ходил в ночное! – захихикал Колян, которого я нарочно растолкала, чтобы он тоже увидел эту сцену. – Похоже, он стерег свою новую лошадку, чтобы она не убежала на лужок!
Согласившись с этой версией, я быстренько сбегала в кухню, взяла в холодильнике веточку петрушки, намазала ее медом и художественно прилепила к лошадиной морде.
– Правильно, – одобрил мои действия муж. – Сделаем вид, что лошадка уже позавтракала. Иначе Мася сразу после пробуждения, пожалуй, погнал бы меня косить траву!
Поднимать спящего малыша с мягкой подстилки в импровизированном лошадином стойле мы не стали, просто накрыли ребенка вместе с его конем одним одеялом, как общей попоной. Подозреваю, что из опасения пропустить ожидаемое бегство лошадки Масянька часть ночи бодрствовал и потому отсыпался утром. Когда в начале девятого, дождавшись прихода няни, мы с Коляном убежали на работу, малыш еще спал.
На подходе к зданию телекомпании я пережила еще одно сильное впечатление. На сей раз неприятное: меня едва не снес с тротуара сворачивающий во двор автомобиль. К дверям нашей конторы я подошла на ватных ногах, и только это обстоятельство помешало мне мстительно пнуть серебристое крыло припарковавшегося поперек тротуара «Порше». Ну, что за автомобильно-безграмотная сволочь водит такую красивую и дорогую машину, как дорожный каток?!
Задаваясь этим вопросом и мелко подрагивая коленками, я поднялась по лестнице, ведущей на второй этаж, в нашу телекомпанию. Коротко кивнула бабке-вахтерше, которая даже не заметила моего появления, потому как была всецело занята изготовлением с помощью вязальных спиц очередного шерстяного носка. Чулочно-носочное изделие было необычайно длинным и далеко не первым в серии аналогичных. Бабка приступила к вязанию еще в середине августа. С тех пор, если только она не распускала едва связанные изделия, трудолюбивая мастерица свободно могла обеспечить шерстяными чулочками многодетное семейство осьминогов.
– Кого я вижу! – воскликнул Аслан Буряк, едва я появилась на пороге редакторской.
Ослик поднялся из-за стола, за которым строчил ручкой по бумаге, игнорируя вполне современный компьютер, и широко раскинул руки, сделавшись похожим на большую букву Т. Приняв таким образом исходное положение для исполнения оперной арии, он набрал воздуха в грудь и пугающе пророкотал:
– «Ледяной горо-ою айсберг из тума-ана выполза-ает»!
– Выплывает, – деликатно поправил его мужской голос, прозвучавший за моей спиной.
Я обернулась и поняла, что песенное приветствие и широко распахнутые объятия Ослика ИО предназначались не мне. «Айсбергом», появление которого в наших внутренних водах так обрадовало Ослика, оказался Борис Борисов по прозвищу Гиперборей.
Если я не ошибаюсь, в древнегреческой мифологии Борей – это был северный ветер. Во внешности Бори и впрямь наблюдалось нечто арктическое. У Борисова были бледно-серые, почти прозрачные глаза, очень светлые волосы, мелированные холодными голубыми и серебристыми перышками, и телосложение викинга. Нордический характер Гиперборея проявлялся в стойкости и упорстве, которые он демонстрировал в борьбе с рекламодателями. Будучи коммерческим агентом сразу нескольких городских телекомпаний, Гиперборей считал денежных клиентов студий неким гибридом классового врага и дойной коровы, поэтому попеременно то душил их расценками, то прикармливал скидками и в результате получал если не молочные реки, то весьма ощутимые финансовые потоки. У руководства нашей телекомпании Борисов стойко ассоциировался с деньгами, поэтому встречали его всегда необычайно тепло.
Обойдя растопырившегося в углу Ослика, хладнокровный Гиперборей размеренно прошагал к гостевому дивану, сел на него, аккуратно положил на колени плоский портфель и неожиданно задорно подмигнул мне:
– Привет, Елена! Слыхала новость?
– Зачем мне слушать новости? Я сама их рассказываю, – пожав плечами, я прошла к своему столу и села. – Ты не забыл? Я же работаю в службе новостей.
– Значит, ты уже знаешь, что Носорога забрали?
Носорогом в наших кругах называют местного воротилу шоу-бизнеса Никиту Станиславовича Рогова. Подписывая документы, он имеет привычку выводить крупными печатными буквами: «Н.С. РОГОВ», что в устной речи естественно превратилось в «Носорогов», а потом еще немного сократилось. Так получился «Носорог».
– Куда же его забрали и кто? – поинтересовалась я просто из вежливости, чтобы поддержать разговор.
– Инопланетяне! – азартно предположил Вадик, которого я сначала не заметила, потому что он завалился в глубокое кресло в плохо освещенном углу просторной комнаты. – Или гости из будущего! У них там, в светлом завтра, акулы шоу-бизнеса вымерли как вид, и они утащили нашего Носорога как типичный экземпляр. Теперь будут размножать его методом клонирования.
– Или препарируют и сделают чучело, – сказала я, при упоминании о процессе размножения вспомнив многодетное семейство Суньковых и вчерашнюю историю с бритвой.
– Ставлю на версию номер два! – поднял палец Гиперборей.
– Присоединяюсь! – тут же сказал Ослик ИО.
– Кажется, Аслан убежден, что ты не бросаешь деньги на ветер, – сказала я Борисову.
– На северный ветер! – поддакнул Вадик, намекая на Борино прозвище.
Гиперборей не обратил внимания на насмешку. Он внимательно глянул на Буряка:
– Ты уже слышал, да?
Ослик сделал загадочное лицо и промолчал.
– Носорога арестовали, – сказал Борисов.
– Не иначе, за финансовые махинации? – оживился Вадик.
– Ах, если бы! – махнул рукой Гиперборей, по роду занятий не чуждый финансовых махинаций и явно считающий их пустяком, не заслуживающим внимания стражей закона. – Нет, тут дело серьезное. Носорог убил любовника своей жены.
– Забодал?! – восторженно ахнул клоун Вадик.
– Затоптал, – в тон предположила я.
– Зар-резал, – шокируя поблику, с нажимом сказал Гиперборей.
– Вах! – шумно всплеснул кавказскими корнями впечатлительный Аслан Буряк.
– Да не просто зарезал, а буквально располосовал парню горло, чуть голову не отхватил! – нагнетал ужасу Борис.
В дверях что-то зашуршало, я поспешно обернулась. В щели приоткрытой двери торчала голова. Я ахнула, голова моргнула и произнесла голосом бабки-вахтерши, по совместительству – офисной «девочки на побегушках»:
– Елена, выдь из кабинета, ходь к директору!
– Я бы даже сказал, не просто ходь, а бегь и скачь! – подняв палец, поторопил меня Вадик.
Я выбралась из-за стола и прошла в кабинет нашего директора. Алексей Иванович быстренько свернул пасьянс на мониторе компьютера и спросил точь-в-точь, как недавно Гиперборей:
– Елена, слыхала новость? Рогов-то, а?..
– Арестован за убийство любовника своей жены, – продемонстрировала я похвальную осведомленность.
– Давай, срочно готовь репортаж в «Крим-инфо». Эта новость очень заинтересует наших телезрителей, – распорядился шеф.
– А также клиентов, рекламодателей и спонсоров конкурентной нам Роговской телекомпании, – проницательно заметила я.
– Соображаешь, – похвалил меня директор. И кровожадно оскалился: – Надо быстренько объяснить всем денежным мешкам, что Носорог отныне труп, а его ТВ – бесплодная пустыня!
– И мы выступим в социально полезной роли санитаров пустыни – стервятников?
Эта моя реплика начальству уже не понравилась. Шеф велел мне не скалить понапрасну ядовитые зубы, а поберечь их для сюжета и отпустил работать. Нехотя, нога за ногу, я поплелась обратно, в редакторскую, надеясь, что Гиперборей еще не ушел, и я вытрясу из него какие-нибудь подробности скандальной истории с Носорогом-убийцей.
К сожалению, Вадик и Аслан в кабинете все еще были, а вот Борисов на мягком редакционном диване уже не сидел. Очевидно, сплетник Гиперборей унесся на крыльях родственного ему ветра разносить слух о случившемся по всем массмедиа города.
Я села за стол, положила перед собой чистый лист бумаги, ручку и стала думать. С чего начать работу над криминальным репортажем? Раз Рогов арестован – значит, есть уголовное дело. Но следователь, который его ведет, на данном этапе наверняка не будет делиться информацией со СМИ. Или будет? У кого бы узнать?
Я позвонила компетентному лицу и прямо спросила:
– Серега, говорят, вы взяли Носорога?
– Ты меня ни с кем не путаешь? – дурашливо протянул капитан Лазарчук. – Я вроде не из африканского племени. А ты, что ни день, донимаешь меня историями с экзотической живностью: то у тебя зебра погибла, то носорог пропал…
– Серега, не придуривайся! Носорог – это Никита Рогов, которого обвиняют в убийстве.
– Подозревают, – поправил меня сыщик.
– Видно, очень сильно подозревают, если уже арестовали? – подначила приятеля я, надеясь, что капитан разгорячится и выболтает какую-нибудь оперативную информацию.
Но сыщик остался огорчительно спокоен.
– Тебе-то что? Опять приключений ищешь?
– Да не нужны мне никакие приключения! Мне просто велено сделать криминальный репортаж, а я не знаю, с какого бока начинать, – призналась я.
– Лучше сбоку и закончи, – посоветовал Лазарчук. – Держись-ка ты в стороне от этого дела, целее будешь!
Серега отключился, а я осталась сидеть, глядя на размеренно гудящую телефонную трубку с нарастающим возмущением. Я не поняла… он что, угрожал мне?!
В сердцах я шмякнула трубку на рычаг, взяла ручку и размашисто начертала на белом листе: «Лазарчук – дурак!» Потом скомкала испорченную бумажку, зашвырнула ее в урну, дробно постучала кулачками по столешнице и громко сказала:
– Опять двадцать пять!
– Что ты говоришь? Доллар снова упал?! – неправильно истолковав мою реплику, встрепенулся Ослик ИО.
– Или ты поменяла паспорт, подделав свой возраст? – гримасничая, засмеялся Вадик.
– Вадик – дурак! – обиженно буркнула я. – Ну, чего ты ржешь, как лошадь, хохочешь, как гиена, и кривляешься, как обезьяна?!
– Я смотрю, ты уже вжилась в систему образов! – пуще прежнего развеселился Вадик. – Гиены, обезьяны, лошади…
– Все, кончай балаган! – сердито заявила я. – Бери камеру и все остальное, поедем разбираться с Носорогом. Тьфу ты, с Роговым.
– На сафари, на сафари! – приплясывая, оператор выдвинулся из редакторской.
Невольно улыбнувшись, я покачала головой: с нашей работой и с нашими ребятами не соскучишься!
Я ошиблась: скучать в компании Вадика и водителя Саши мне пришлось минут сорок, не меньше. Все это время мы с Вадиком сидели в засаде у дома Носорога – прятались под плакучей ивушкой. Дерево чудом уцелело в ходе масштабных строительных работ, превративших угловую трехкомнатную хрущевку на первом этаже стандартной кирпичной пятиэтажки в просторные двухуровневые апартаменты с балконом. Разбогатев, Носорог не купил новую квартиру в элитном доме, а просто присобачил к своей «трешке» здоровенную пристройку, с торца здания превращающуюся в трехметровый каменный забор. За оградой помещался маленький аккуратный садик с пестрыми осенними цветами, полюбоваться которыми с улицы можно было только в щелочку под калиткой. Должно быть, со стороны подъезда дверь в обновленную квартиру Рогова была замурована, попасть в обособленное жилище можно было лишь через упомянутую калитку. К сожалению, она была заперта – мы проверяли.
А еще мы долго и усердно звонили в звонок, стучали в калатку и призывали хозяев криками. Но так ничего и не добились. Апартаменты производили впечатление необитаемых. Тогда мы пошли на хитрость: демонстративно погрузились в служебную машину с табличкой «Телевидение» и велели водителю Саше отъехать за угол.
– И, если можно, погромче рычи мотором! – попросила я Сашу, уже из машины всматриваясь в окна роговских хором.
В одном из окон дрогнули пластины жалюзи.
– Погромче – это только если вы присоединитесь, – буркнул Саша.
Я не приняла шутку. Вадик тоже. Поэтому мы оба старательно зарычали, сделавшись похожими на сердитых Топтыгиных из сказки «Три медведя». Окна в машине были открыты, так что рев мотора с помощью наших голосов, несомненно, усилился.
– А теперь, когда все видели, что мы уехали, побежим обратно! – велела я Вадику. – Если будем красться под стеночкой, из дома нас не разглядят.
Оставив Сашу с машиной за углом, мы с оператором шустро шмыгнули в клумбу у забора и прислонились спинами к стволу благословенной ивушки. Занавес зеленых ветвей прекрасно скрывал нас от посторонних взглядов. Правда, ивовая штора сильно мешала и нам.
Машину, которая выкатилась из подземного гаража в подвальной части пристройки, я заметила с некоторым опозданием – когда транспорт уже переваливался на проезжую часть. К счастью, на краю тротуара синяя «Вольво» остановилась. Водителю – вернее, водительнице – нужно было закрыть за собой ворота гаража. При этом красотка в дорогих одежках, даже на расстоянии благоухающая французским парфюмом, повернулась к ивушке спиной и дала нам возможность незаметно выбраться из укрытия.
– Бегом к Сашке! – велела я Вадику. – Сядем на хвост «Вольво».
– А зачем? – спросил меня оператор уже на бегу.
– Затем, что рано или поздно машина где-нибудь остановится, и тогда у нас будет возможность поиграть в папарацци. Кроме того, мне просто интересно, куда катит Прекрасная Елена.
Мне казалось вполне уместным назвать именем красотки, из-за которой разразилась кровопролитная Троянская война, женщину, любовь которой свела в могилу одного мужчину и посадила на нары другого. А кстати, супругу Рогова действительно звали Еленой. Эту информацию я без труда получила у секретарши в офисе Носорога. Там же я разжилась и адресом Никиты Станиславовича. Конечно, сам Носорог сейчас обретался в изоляторе временного содержания, но жена его оставалась дома.
По словам все той же хорошо осведомленной секретарши, из посторонних в дом Роговых по будням приходила экономка и дважды в неделю – садовник. Поскольку в роли экономки я видела исключительно харизматическую личность типа Фрекен Бок, а садовник мне представлялся милым дедушкой в широкополой соломенной шляпе, я ни на секунду не усомнилась, что эффектная молодая дама на «Вольво» – это жена Рогова.
Наша красная «шестерка» прицепилась к «Вольво», как слоненок к хвосту матери, и минут пятнадцать мы катались по городу, точно паровозик из Ромашкина – весело и без явной цели. Потом «Вольво» занесло на кривую улочку с односторонним движением, и тут я воскликнула:
– Оп-ля! Вадик, хватай камеру, и побежали! Саша, продолжай преследование, скоро встретимся!
– Каким это образом мы с ним встретимся, если сейчас расстанемся? – не удержался от вопроса Вадик.
Впрочем, беседовали мы уже на бегу. Я деловито нырнула в проходной двор, и оператор дисциплинированно последовал за мной.
– Очень просто! – тяжело дыша, я остановилась на краю тротуара. – Пешим марш-броском мы с тобой срезали петлю, которую делает улица. Наша «шестерка» и роговская «Вольво» повернут направо и покатят прямо на нас.
– И не только на нас! – заметил Вадик, внимательно посмотрев на придорожную ивушку – близняшку той плакучей зеленой красавицы, под которой мы прятались у дома Роговых.
Из-под водопада ветвей предательски торчала морда патрульки ГИБДД.
– То, что надо! – обрадовалась я. – Двигай за мной!
Заслышав наш дружный топот, инспектор дорожного движения поспешно обернулся. Камера в руках у Вадика заставила его удержаться от непечатных выражений.
– Извините, напугали вас, – ляпнула я.
Тут же сообразила, что выставила инспектора трусом и он может обидеться, поэтому поспешила загладить оплошность.
– Товарищ генерал! – сказала я, самовольно присваивая служивому высокое воинское звание.
– Лейтенант, – поправил меня гаишник.
– Товарищ генерал-лейтенант! – учла я поправку. – Окажите, пожалуйста, содействие съемочной группе «Крим-инфо»!
Инспектор посмотрел на меня особенно внимательно. Очевидно, он понял, что спорить со мной – себе дороже будет, поэтому безропотно согласился на новое воинское звание.
– Вы, конечно, знаете, что на дорогах города и края планируется провести акцию «Женщина за рулем»? – спросила я с таким нажимом, что мой «генерал-лейтенант от автоинспекции» не посмел возразить. – Наши телезрительницы-водительницы беспокоятся, будут ли сотрудники ГИБДД с ними вежливы и корректны. Сами понимаете, мы, женщины, существа ранимые, нежные, нас так легко обидеть…
Вадик, азартно сопящий за моим плечом, громко хмыкнул. Я быстро развернулась, для устрашения произвела в оператора холостой выстрел глазами и снова обратилась к инспектору.
– Будьте любезны, помогите нам! Мы хотим снять образцово-показательную беседу инспектора с женщиной за рулем. Вот, кстати, симпатичная барышня на «Вольво» катит. Давайте, остановите ее!
«Генерал-лейтенант» послушно свистнул и взмахнул полосатым жезлом. «Вольво» неохотно затормозила.
– Она же ничего не нарушила, – удивился Вадик.
– Поэтому беседа будет сугубо профилактической, – быстро ответила я, раздраженная несообразительностью своего напарника. – Ну, генерал, что же вы стоите? Проверьте у дамы права. Вадик, снимай все, что будет!
– Ага, значит, что-то будет? – догадался наконец тупица с камерой.
– Надеюсь, – сквозь зубы процедила я, в обход инспектора, закрывшего меня своей спиной, продвигаясь поближе к «Вольво».
Мой план был абсолютно прост: вынудив мадам Рогову остановиться, подобраться к ней вплотную и под дулом… то есть под объективом камеры, вырвать хоть какую-то информацию о скандальном ЧП с Носорогом.
Мне удалось незаметно подойти к машине.
– Заходи слева! – заметив, что я готова атаковать, нарушил режим молчания Вадик.
С радиомикрофоном наперевес я прыгнула к открытому окошку, за которым виднелось красивое лицо женщины, откровенно досадующей на помеху, правым плечом вытолкнула из кадра инспектора и громко спросила:
– Елена, что вам известно о преступлении, по подозрению в совершении которого задержан Никита Рогов?
Наверное, надо было спросить проще: «Ваш муж арестован за убийство. Что скажете?» Но ведь Рогова не арестовали, а только задержали, и обвинение ему еще не предъявили… Стремление соблюсти корректность формулировки сыграло со мной злую шутку. Пока я выговаривала навороченное сложноподчиненное предложение, мадам Рогова успела поменять раздраженное лицо на откровенно злое и рвануть «Вольво» с места в карьер. Я едва успела посторониться, чтобы меня не зацепило, баба в машине стартовала, как Шумахер. Повисни я на боковом зеркальце – прокатилась бы с ветерком! Участь свадебного пупса не казалась мне завидной.
– Без комментариев! – громко сказал Вадик, опуская камеру.
Сзади посигналили: оказывается, Саша пристроил нашу «шестерку» на обочине в хвост к «Вольво». Но иномарка умчалась, а «жигуленок» остался.
– Погоня будет или как? – высунувшись в окошко, спросил наш водитель.
– Или как, – ответила я, не слишком огорченная провалом операции «Папарацци».
Ну и что, что Рогова ни слова не сказала? Ее реакция на мой вопрос – тоже ответ, и весьма показательный. В переводе с автомобильно-хулиганского на русский разговорный он означает примерно следующее: «Я кое-что знаю, но рассказывать не хочу!» Думаю, эффектное бегство дамочки от съемочной группы очень украсит наш репортаж.
– Ежики сушеные! – озадаченно выругался «генерал-лейтенант». – У меня же остались ее права!
Саша из-за плеча инспектора направил объектив камеры на документ. Я удовлетворенно кивнула.
– Что же это получается? Получается, что я забрал права у водителя, который ничего не нарушил?! – на диво совестливый инспектор продолжал заниматься самоедством.
– Не парься, командир, глянь: она через сплошную поперла! – подсказал наш Саша.
Инспектор посмотрел вслед «Вольво» и просветлел лицом.
– Уходим, – шепнула я Вадику и быстро полезла в нашу машину.
Пока инспектор мечтательно смотрел вслед исчезающей в потоке автомобилей машине нарушительницы, наш экипаж задним ходом тихо отполз от поста и нырнул в ближайший поворот.
Через полчаса мы были на студии. Погнав Вадика в ларек за булками к чаю, я угнездилась за своим столом и вперила тяжелый взгляд в клавиатуру компьютера.
Написать текст к репортажу оказалось непростым делом. Кое-что мне удалось узнать от знакомого пресс-секретаря УВД города, но, честно говоря, конкретной информации по делу у меня было очень мало, пришлось размазывать по бумаге общие фразы. В результате из репортажа, который должен был выйти в эфир в вечернем выпуске «Крим-инфо», телезрители могли узнать примерно следующее. Известный в городе деятель шоу-бизнеса, владелец телекомпании ТВР Никита Станиславович Рогов, задержан по подозрению в совершении убийства гражданина Сударева Александра Ивановича, 1974 года рождения. Следствие, представители которого не желают общаться с журналистами, располагает уликами, о которых не распространяется. Коллеги и подчиненные Рогова взволнованы и беспокоятся о том, не ляжет ли несмываемое пятно на репутацию телекомпании, а супруга задержанного находится в крайне неуравновешенном состоянии и не просто уходит, а буквально удирает от ответов на вопросы о случившемся.
– Фигня-то какая, – вздохнул Вадик, отсмотрев готовый сюжет.
– Фигня редкая, – грустно согласилась я.
– Отличный сюжет, – потирая руки, довольным голосом сказал директор, самолично принимавший работу. – Особенно мне понравилось про несмываемое пятно, которое ляжет на репутацию нашего конкурента. Молодцы, ребята, хорошо поработали!
Мы с Вадиком одинаково скривились, словно съели один лимон на двоих.
– Лен, тебя к телефону! – сообщила, заглянув в монтажную, моя коллега Наташа, едва закрылась дверь за Алексеем Ивановичем.
Я вышла из монтажки и прошла в редакторскую. Разлученная с аппаратом телефонная трубка сиротливо лежала на столе и издавала тоскливые квакающие звуки.
– Алло? – сказала я.
– Почему твоя фамилия записана в журнале нашего дежурного? – не здороваясь, набросился на меня Лазарчук.
– Потому что ваш дежурный добросовестно выполняет свои обязанности, – пожала я плечами, но Серега, конечно, не мог этого видеть. – Он пропустил меня только после того, как созвонился с начальством, проверил мои документы и сделал соответствующую запись в журнале. А почему ты, собственно, спрашиваешь? И чем ты недоволен? Я не просто так шаталась по вашему учреждению, а выполняла задание своего руководства – собирала материал для репортажа.
– Какого репортажа? – не отставал Лазарчук.
– Вот уж не думала, что ты мой фанат! – съязвила я. – Сереженька, если тебе обязательно надо быть в курсе моей журналистской работы, смотри нашу программу новостей. А мой дежурный репортаж выйдет нынче вечером в «Крим-инфо».
– Я спрашиваю, о чем репортаж?! – невоспитанный капитан буквально заорал на меня.
– Вот это, я понимаю, информационный голод! – не дрогнув, воскликнула я. – Ладно, скажу: репортаж о скандале вокруг Никиты Рогова, которого вы задержали по подозрению в совершении убийства гражданина Судакова. Или Суднова? Не помню.
– Сударева, – почти спокойно поправил Лазарчук. – Так я и знал: ты снова вляпалась!
– Эй, попрошу выбирать выражения! – Я почувствовала, что начинаю злиться. – Куда это я вляпалась?
– Куда-куда… В горячий шоколад! Как, задницу еще не припекает?
– Лазарчук, говори толком, чего ты на меня орешь? Что я такого сделала? Проводила обычное журналистское расследование… Кстати, ничего особенного не выяснила, никаких жареных фактов. Чего ты раскипятился, как чайник?
Подтверждая аналогию с чайником, капитан издал долгий вздох, переходящий в тоскливый свист, и почти нежно спросил меня:
– Елена, ты дура или притворяешься? По делу Рогова тебе нельзя проводить расследование, ни журналистское, ни какое-либо другое! Ты же уже проходишь по этому самому делу свидетелем!
– Каким еще свидетелем?! – изумилась я. – Ты сам дурак!
– Сам тоже дурак, – неожиданно согласился капитан. – Надо было сразу тебя предупредить. Еще утром, как только ты вызвонила нас с Петькой.
– Минуточку! – Я энергично потерла лоб свободной от телефонной трубки рукой и слегка разогнала туман в мозгах. – Серега, погоди-ка… Свидетелем я могу проходить только по делу об убийстве Алика Дыркина. Ты хочешь сказать, что это дело как-то связано с роговским?
– Это одно и то же дело, тупица! – гаркнул сыщик.
– Сам тупица! – крикнула я в ответ. – При чем тут Алик Дыркин?
– Да при том, что твой Алик Дыркин и Александр Сударев – одно и то же лицо!
– Как это может быть? – опешила я.
– Вот балда-то! – посетовал Лазарчук. – Ты своего соседа давно знаешь? Он сам тебе представился Аликом Дыркиным?
– Мы в нашей нынешней квартире второй год живем, и Алика я знаю с тех самых пор, как мы туда въехали, – ответила я. – Он нам вещи помогал в дом заносить. Хороший сосед был, отзывчивый. А что он Дыркин был, так это тебе все жильцы скажут. Старики Крутиковы, например, они Алика еще мальчишкой знали.
– Мальчишкой он действительно был Дыркиным, – согласился Лазарчук. – А полгода назад поменял документы и взял фамилию матери. А она Сударева была. Что до имени Алик, то это, как я понимаю, просто сокращенное производное от полного: Александр.
– Дыркин поменял фамилию? – повторила я. – Зачем?
– А я откуда знаю? – наверное, теперь плечами пожал капитан. – Может, жениться собирался? Сама понимаешь, не каждая девушка захочет быть Дыркиной. Фамилия не особенно благозвучная.
– Ага, – тупо сказала я. – Угу. Теперь поняла. Значит, Дыркин – это и есть Сударев. И получается, что… Эге!
– Вижу, дошло, – проворчал Лазарчук. – Теперь, подруга, ты понимаешь, что в данном случае не имеешь морального права выступать в качестве независимого журналиста? Понимаешь, молодец. Так что беги к своему начальству и бери самоотвод.
– Бегу, – ответила я, роняя трубку.
Прорваться в кабинет директора с разбегу не удалось – в приемной была небольшая очередь. Первым стоял режиссер Слава, по встрепанному виду которого было ясно, что дело у него совершенно неотложное. Слава нетерпеливо переминался с ноги на ногу, страдальчески морщился, томно вздыхал и даже скреб ногтем филенку двери.
– Славик, ты не перепутал двери? – на всякий случай поинтересовалась я. – Туалет ниже этажом.
– Туалет у нас всюду! – Слава взорвался, как китайская хлопушка. – Основной продукт, который мы производим, – это дерьмо! Мы гадим на нашего телезрителя с экрана, мы выливаем на него фекалии, не оставляя ни единой возможности глотнуть свежего воздуха!
– Славину программу с примой местного балета сняли с эфира, чтобы поставить рекламную передачу «Мир сантехники», – пояснил мне Аслан Буряк, полубоком взгромоздившийся на стол секретарши.
Одним выпуклым черным глазом Ослик ИО подмигивал офисной барышне, а другим бдительно следил, как бы кто не пробился к шефу вне очереди.
– Аслан! – обрадовалась я, тут же придумав, как разрулить сложившуюся ситуацию. – Хочешь сенсационный материал?
Оба глаза Ослика испытующе вперились в меня.
– То ночное ЧП в моем доме, о котором ты делал репортаж, получило неожиданное и скандальное продолжение. Утром одного из жильцов нашего подъезда нашли в своей квартире зверски убитым. У тебя на пленке этот парень снят живым-живехоньким, в обнимку с подружкой…
Я замолчала, собираясь с мыслями, чтобы подать информацию как можно более увлекательно. Мне нужно было, чтобы амбициозный Буряк сам запросился заменить меня на ответственном задании.
– Продолжай, мне интересно, – тут же сказал Ослик.
– Еще бы не интересно! Покойник был редким бабником, и сыщики полагают, что его убил муж одной из его любовниц. Знаешь, как убил? Горло перерезал, едва голову не отхватил!
– Минуточку! Ты хочешь сказать, что твоего соседа-бабника грохнул Носорог?! – сообразил Аслан. – Упасть – не встать!
Я глубоко кивнула.
В полном восторге от собственной догадливости, Буряк хлопнул себя по коленкам и свалился со стола.
– Упал, – прокомментировал Славик, улыбнувшись краем рта.
– Но встал! – откликнулся Алик, подпрыгнув, как ванька-встанька.
– По заданию Алексея Ивановича мы с Вадиком уже сделали небольшой репортажик, но я решила, что должна отдать материал тебе. По праву первооткрывателя это алмазное месторождение – твое.
– Это честно, – важно изрек Ослик ИО.
Слава скептически вздернул бровь и вполголоса спросил меня с интонацией, близкой к утвердительной:
– Что, не хочешь мараться в дерьме?
– Кому дерьмо, а кому и золотая жила, – философски заметила я, кивнув на Ослика.
– Кто журналист, а кто золотарь! – язвительно подхватил Слава.
– Послушай, может быть, ты уже сменишь ассоциативный ряд, и мы закроем тему ассенизации? – попросила я, опасаясь, что Ослик в данном контексте откажется от моего щедрого подарка.
Отделаться от журналистского расследования, навязанного начальством, для меня могло быть жизненно важно. Лазарчук зря ворчать не станет, и, поразмыслив, я перестала обижаться на него за выволочку. Ясно же, что приятель-сыщик беспокоится обо мне.
Ох, а не грозит ли мне реальная опасность? Сразу я об этом как-то не подумала. Но ведь не только я видела убийцу Алика-Александра Дыркина-Сударева, он меня тоже видел! И что у нас получается? Мамочка! У нас получается, что я не просто свидетель по делу: я свидетель, от которого имеет смысл избавиться!
Я задумалась и прозевала момент, когда дверь директорского кабинета открылась и в приемную, тихо переговариваясь, вышли бухгалтер и кассир. В щель закрывающейся двери тут же ужом ввинтился Ослик ИО.
– Куда без очереди?! – взревел режиссер.
Поздно: дверь уже закрылась.
– Вот какашка, – заглазно обругал Слава бессовестного Буряка.
– Тебя прямо переклинило, – посетовала я.
– А что, скажешь, он это не… не удобрение? – Слава кивнул на дверь.
– Удобрение, – покосившись на секретаршу, которую чары кокетливого Ослика не оставили равнодушной, шепнула я в ответ. – Но ты же знаешь, что удобрения приносят пользу.
– И воняют, – буркнул Слава.
Дверь снова скрипнула. В приемную выскочил Буряк, проявляющий поразительное проворство.
– Все, я договорился, что забираю твой материал, – радостно сообщил он мне. – Шеф санкционировал обмен: мне – твое задание, тебе– мое.
– А какое у тебя задание? – насторожилась я.
– Тоже репортаж в «Крим-инфо», – легко отмахнулся Ослик. – Какой-то любитель экстрима только что попал под трамвай. Говорят, задавило парня к чертовой матери, не труп – а мясная нарезка.
– Ой, боженьки! – ахнула я. – Миленькое заданьице я себе выменяла! Хрен редьки не слаще!
Режиссер Слава, успевший взяться за ручку директорской двери, демонически захохотал и назидательно изрек:
– Круговорот дерьма в природе!
И на сей раз я не стала с ним спорить. Зато Вадик ворчал, не переставая: и когда собирался на съемку, и в машине по дороге к месту трагедии.
– Я вам кто, служебная собака?! – кипятился оператор. – Ночь провел в компании ментов и спасателей, ждал взрыва бомбы. С утра пораньше шлялся по ментовским коридорам, потом гонялся за женой убийцы, а теперь еще трамвайного жмурика снимать… А я, между прочим, успел пообедать! Мне кровавые сцены на сытый желудок вредны!
– А я и натощак их с трудом перевариваю, – буркнула я, опасливо выглядывая в окошко автомобиля.
Мы уже прибыли на место, и добросовестный Саша старался подогнать машину максимально близко к месту действия. Я искренне опасалась, что наступлю в лужу крови, едва открою дверцу.
– Да не вибрируй ты, – с досадой сказал мне Вадик, заметив и правильно оценив мою нерешительность. – С жертвой я сам разберусь, а ты давай, топай в народ. Кого мы там трясти будем?
«Трясти» – это в переводе с операторского значит «интервьюировать».
– Директор спортивного клуба «Экстрим» вызвался добровольцем, – отозвалась я, послушно высматривая в толпе знакомого персонажа.
– Севка, что ли? – хмыкнул Вадик, вылезая из машины. – Небось сам и позвонил, да?
Севастьян Лосев, директор клуба «Экстрим», – весьма колоритная фигура. Долговязый жилистый парень с острым носом и прической «под горшок». Руки у Севы непропорционально длинные, большие ладони, похожие на снегоуборочные лопаты, свисают до колен. Сами же колени полусогнуты и легко пружинят в суставах, так что Сева похож на поджарую обезьяну, которая готова в любую секунду сигануть с земли на ветку и умчаться, отчаянно гикая, по вершинам деревьев.
Вадик как-то попробовал себя в горнолыжном спорте, и, хотя его первым и единственным достижением стал закрытый перелом левого голеностопа, наш оператор узнал много нового и интересного о жизни и быте лыжников и «досочников». Так вот, Вадик утверждает, что Лосев в кроссовках по асфальту норовит перемещаться в стойке, характерной для опытного сноубордиста, которые сами себя называют «бандерлогами», что оправдывает сходство с вертлявыми приматами. Впрочем, Сева – личность мыслящая, высокоинтеллектуальная. Он отчетливо тяготеет к буддизму и прошлым летом заманил целую толпу друзей-приятелей на горное плато, чтобы увидеть какой-то невероятный кармически-очищающий-энергетически-насыщающий восход солнца. Я тоже была в числе приглашенных посмотреть это душеспасительное зрелище – и до сих пор не могу простить Лосеву сбитых в кровь ног и отмороженной на заиндевелых камнях пятой точки…
Забыла сказать, что волосы у Севы рыжие, как проволока в обмотке конденсатора, глаза зеленые, а рот длинный и легко растягивающийся в улыбке, по размеру и форме совпадающей с арбузной долькой. В сочетании со свободными одеждами и вязаной шапочкой это делает Лосева похожим не только на орангутанга, но и на ярмарочного Петрушку. Обычно при виде Севы люди начинают непроизвольно улыбаться.
Сегодня был другой случай. Во-первых, ситуация явно не располагала к веселью. Во-вторых, Сева специально для интервью приоделся нехарактерным образом – в классический пиджак. Похоже, пиджак был с чужого плеча. Во всяком случае, белая Севина футболка оказалась длиннее пиджака, с которым плохо сочетались просторные парусиновые бермуды и дегенеративные летние кроссовки без пяток и носков, но зато с перепоночками, как на детских босоножках.
– Снимайте от пояса и выше, – попросил Лосев, заметив, что я критично рассматриваю его карнавальный костюм.
– Можно и выше, – покладисто сказал Вадик. – Ну, я готов. Вещай!
– Микрофон я тебе не отдам. Ты будешь им дергать, а это не лыжная палка, – предупредила я Севу. – Все, я держу, можешь начинать.
– К-г-х-м! – Для начала Лосев кашлянул так громко, что Вадик, внимательно следящий за индикатором уровня звука, болезненно поморщился. – Кх-ха!
– А теперь по существу, – попросила я, стараясь смотреть только на интервьюируемого.
Оператор выставил камеру таким образом, чтобы на заднем плане за Лосевым были видны трамвайные пути, красно-черная лужа и нечто, накрытое просторным отрезом брезента. Поскольку я вынуждена была стоять к Севе лицом, эта жуткая картинка была у меня перед глазами. Честно говоря, я испытывала сильное желание зажмуриться.
– А по существу я хочу официально заявить следующее: в нашем городе появились неорганизованные любители опасных трюков и глупых развлечений, которые ведут к трагедиям, подобным той, которая произошла сегодня, – глядя прямо в объектив, строго сказал Лосев. – Мы, члены спортивного клуба «Экстрим», осуждаем дикие выходки безответственных личностей, которые не дорожат своей жизнью и душевным покоем окружающих! Все.
– Программное заявление – и только? – немного удивилась я. – А прокомментировать случившееся ты не хочешь?
– А что тут комментировать? – пожал плечами предводитель организованных бандерлогов. – Ладно, отрежете, если я скажу чего лишнего. Значит, так: какой-то придурок, которому было скучно жить, залез в люк и по системе подземных коммуникаций прошел в тоннель. Там тоже есть люк, который соорудили для улучшения водостока, чтобы в дождь не заливало рельсы.
– Все равно заливает, – буркнул Вадик, который вынужден дважды в день пользоваться именно этой трамвайной веткой.
– Да я не об этом! – досадливо махнул снегоуборочной ладонью Лосев. – Этот люк – здоровенный прямоугольный колодец – был накрыт металлической решеткой, а веселые сволочи, называющие себя диггерами, ее сковырнули.
– Зачем? – удивилась я.
– Затем, что придумали себе адреналиновую бомбу! Представь: вылезает придурок из люка посреди тоннеля. Справа – рельса, слева – рельса, прямо в лоб под уклон несется трамвай! Фары горят, звонки звенят, за стеклом – вагоновожатая с перекошенной от ужаса мордой… Тормоза скрежещут, пассажиры в вагоне валятся друг на друга, а наш безмозглый затейник прыгает и буквально перед носом у летящего трамвая заскакивает в нишу!
– Какую нишу? – не понял Вадик.
– В такую – вроде могилки, только вертикальной. Примерно два метра в длину, метр в ширину, глубиной сантиметров семьдесят, – добросовестно перечислил Сева. – В общем, вполне достаточно, чтобы спрятаться и без вреда для организма пропустить транспорт мимо.
– Ничего себе! – поежилась я.
– А что потом? – с интересом спросил Вадик.
– А потом, не дожидаясь, пока прибежит вагоновожатая с монтировкой, придурок снова шмыгает в колодец и марширует на исходную позицию, по самую маковку налитый адреналином, – злобно ответил Сева.
Он сплюнул себе под ноги, тут же извинился и оглянулся на тоннель.
– Вот только этому конкретному любителю дебильного экстрима не повезло, – закончил он. – Из люка-то он вылез, а вот в нишу не попал… Один – ноль в пользу трамвая.
Мы немного помолчали.
– Ну, я камеру выключаю? – спросил Вадик. – Сева, с тобой все?
– Все, – устало кивнул Лосев.
– Тогда я побегу делать подсъемки, – заторопился оператор.
– Только не слишком увлекайся крупными планами, – попросила я. – Особенно, если будешь снимать что-нибудь страшное. Я не хочу, чтобы наш репортаж смотрелся как ужастик.
Я и сама потом очень постаралась, чтобы наш с Вадиком репортаж об этой трагедии не пугал зрителей, а звучал как серьезное предупреждение беспечным любителям опасных развлечений. Раза три я переписывала текст, вымарывая фразу за фразой, расставляя акценты и добиваясь желаемой интонации, пока не сочла, что результат меня устраивает. Распечатав текст (компьютер, замученный моими филологическими упражнениями, облегченно вздохнул и устало завис), я побежала на монтаж. Было уже начало шестого – самое время заканчивать рабочий день, поскольку в восемнадцать ноль-ноль по московскому времени я должна принять у нянечки вахту возле Масяньки. Я рассчитывала быстренько смонтировать двухминутный сюжет и убежать домой.
Быстренько не получилось – в аппаратной видеомонтажа засел Ослик ИО. Пока мы с Вадиком снимали ЧП с трамваем, он успел сгонять к СИЗО и наснимать крупных планов зарешеченных окон, которые наш инженер видеомонтажа должен был с намеком совместить с фотографиями носорогов. Качественные снимки толстокожих гигантов в фас и в профиль Ослик ИО лично скачал из Интернета.
– Леночек, ты спешишь? – сочувственно спросил сердобольный видеоинженер Володя, когда я в третий раз заглянула в аппаратную.
К этому моменту стрелки моих наручных часов приблизились к половине шестого, а я сама вплотную подошла к той незримой грани, за которой наступает превращение раздраженного хомо сапиенс в разъяренного носорога. Аслана Буряка, застрявшего в кабинете у монтажного компьютера, как устрица в раковине, я готова была собственноручно выковырять из кресла и собственноножно растоптать в блинчик.
– Очень, очень спешу! – кивнула я, пригасив зверский блеск в очах и изменив выражение лица, и умильно посмотрела на видеоинженера.
– Давай, ты начитаешь, а сюжет я сам смонтирую, – предложил Володя.
– Давай! – обрадовавшись, я влетела в помещение и чуть ли не бухнулась на колени Ослику ИО.
Тот едва успел выбраться из кресла, уступая мне место у микрофона.
Спустя всего пять минут я уже бежала вниз по лестнице, торопясь покинуть офис.
– Леночка, ты домой? – свесившись через перила, крикнула мне вслед бухгалтерша Елена.
– Да, а что? – Я приостановилась.
Бухгалтер – человек нужный, с ним никак нельзя ссориться, к нему следует проявлять всевозможное внимание и уважение.
– Ты, когда домой едешь, на какой остановке выходишь? На Парке?
– Почти. Через одну, а что? – Я балансировала на ступеньке.
– Ленусечка, будь другом, выйди сегодня на Парке, а? – попросила Елена.
Я поняла, что выбор у меня небольшой: либо стать бухгалтерше другом, либо врагом.
– Ладно. А что надо-то? – вздохнув, я развернулась и поплелась наверх.
– Надо забежать в офис к Горохову и отдать ему денежки. Вот, я их в бумажечку завернула, – Елена вручила мне самодельный конвертик. – Это его проценты с «Гиганта».
– Расписаться не нужно? – повертев «барашка в бумажке» в руках, я сунула передачку в сумку.
– Нет, что ты, это же левые денежки! – испугалась бухгалтерша.
– Левые так левые, – пробормотала я, уже спускаясь по ступенькам.
– Ты скажи ему, что в «Гиганте» меняется директор. Может, имеет смысл предложить сделать новую рекламу? – сказала мне вдогонку бухгалтерша, живо озабоченная ростом доходной части бюджета нашей компании.
Я молча кивнула и поскакала вниз по лестнице. Уже в трамвае глянула на часы: без четверти шесть! С учетом необходимости сделать крюк и забежать в офис к Горохову получалось, что к восемнадцатичасовой смене караула я опоздаю. Придется платить няне за сверхурочную работу.
Стремясь свести финансовые потери к минимуму, на Парковой я выпрыгнула с задней площадки вагона почти как пловец с тумбочки и погребла в сторону гороховского офиса, точно олимпиец, идущий на рекорд.
Вовка Горохов, мой бывший коллега-тележурналист, редкий проныра и деляга, с полгода назад переквалифицировался в частные детективы. Трансформация прошла естественно и безболезненно, потому что Вовка и раньше по долгу службы постоянно пребывал в беготне, правдами и неправдами добывая информацию разной степени секретности: выспрашивал, высматривал, подслушивал и приводил нарытые факты в систему – в общем, занимался журналистскими расследованиями. Превратившись в частного сыщика, Вовка сохранил все контакты со СМИ. Даже, по случаю, таскал на ТВ рекламу, и презентацию его так называемого офиса наш телеканал проводил бесплатно, по-товарищески.
Строго говоря, «офис» – это слишком сильно сказано. Под помещение для своей частно-персональной сыскной конторы Горохов купил комнату в коммуналке, расположенной на первом этаже старого купеческого дома, и официально перевел ее из жилого помещения в нежилое. Вообще говоря, жилым помещением каморка площадью девять квадратных метров и без окна и прежде, наверное, не являлась. Думаю, это была поместительная купеческая кладовка. Вовка пробил стену и поставил металлопластиковую дверь с затемненными стеклами, а под дверью пристроил крыльцо. Теперь у «офиса» был отдельный вход, что сам сыщик считал большим преимуществом: мол, клиентам нет необходимости следовать через общий подъезд, и, стало быть, они избавлены от лишних контактов. С учетом того, что припарковаться возле гороховского офиса было негде, секретность и впрямь получалась максимальная.
Конец ознакомительного фрагмента.