Коктейль из развесистой клюквы. Вторник (Елена Логунова, 2005)

Вторник

Этажом выше в подъезде с грохотом захлопнулась дверь, и вниз по лестнице загремели торопливые шаги. Сопровождающие их звуки пробудили в моей памяти незабываемый образ трагически погибшей скаковой зебры, и я проснулась со слезами на глазах.

Даже не глядя на часы, я знала, что сейчас примерно половина восьмого: трое из пяти имеющихся в наличии детишек Суньковых под предводительством обормота Сашки только что поскакали в школу. Минут через десять из квартиры выдвинется их мамочка, конвоирующая в детский сад трехлетних близнецов Сашу и Пашу. Не желающие сдаваться в ясли, пацаны будут затруднять продвижение родительницы, злокозненно поджимая ноги на ступеньках. Поравнявшись с нашей дверью, горластый Паша, как обычно, заорет, а тихоня Саша предпримет очередную суицидальную попытку – попытается выброситься в лестничный пролет, нырнув под перила.

Вздохнув, я вылезла из-под одеяла, натянула просторную Колянову майку, с успехом заменяющую мне утренний халат, и собрала с пола останки надувной зебры. Клочья полосатой резиновой шкуры разметало взрывом по всей комнате, а пустотелую голову я отыскала в прихожей. Лошадиная морда сморщилась и перекосилась, но остроконечные уши сохранили твердость и торчали вверх так жизнеутверждающе, что это выглядело несколько непристойно. Я похоронила останки зебры в мусорном ведре и принялась готовить завтрак, размышляя, что бы такого утешительного сказать Масяньке, если он спросит, куда подевался его новый четвероногий резиновый друг.

– Лошадка убежала в поле, покушать травки, – проникновенно поведала я пузырям в кастрюльке с кипящей водой.

– Неужели? – возникнув на пороге кухни, спросил отчаянно зевающий Колян. – Ну, продолжай…

– Ты же знаешь, Коленька, что лошадки кушают только травку? – я с готовностью сменила адресную аудиторию. – Ну вот, а у нас в доме травки не нашлось, поэтому лошадка пошла завтракать в лес.

– Убедительно. – Колян дважды хлопнул в ладоши, потом остро прищурился на стеклянную банку с укропом, быстро переставил ее со стола в закрытый кухонный шкафчик и пояснил: – Травка.

Я кивнула и накрыла пустой коробкой из-под торта кактус на подоконнике.

– Разве лошадки едят кактусы? – усомнился Колян.

– У нас была зебра, – напомнила я.

В дверь позвонили.

– Это еще кто? – удивился Колян, скрываясь в прихожей.

Через секунду я услышала басовитый хохот и знакомый голос нашего приятеля Сереги Лазарчука.

– Доброе утро, страна! – радостно возвестил Серега. – А мы пришли к вам кофе пить!

– Ты не один? – удивилась я.

– Я с Петькой.

Я бросила в кипяток еще четыре сосиски и вышла в прихожую навстречу гостям.

– Это Петька, – представил мне Лазарчук симпатичного белокурого юношу с длинными ресницами куклы Мальвины. – Мы с ним провели бурную ночь.

– Ты сменил ориентацию? – поинтересовался бестактный Колян.

– Скорее, род занятий! – весело хохотнул Лазарчук. – Я теперь не просто сыщик, а сыщик-педагог! Петька – мой стажер. Сегодня он в первый раз выезжал на место происшествия, поэтому немного не в себе и остро нуждается в горячительном. У вас что-нибудь есть?

– Есть горячительный кофе и горячительные сосиски, – ответила я, пропуская гостей в кухню. – Или вам спиртное нужно?

– Нет, нам еще работать, – торопливо покачал белокурой головой стажер Петька.

– Давай сосиски, – согласился Лазарчук.

– Сосисотьки! – эхом подхватил появившийся на утренней сцене Масянька, протискиваясь поближе к столу.

Он вскарабкался на табурет, протянул сложенную ковшиком ладошку и жалостливо попросил:

– Мама! Мамотька! Мамулетька! Дай ему одну хоошую сосисотьку!

– У ребенка появилась занятная манера именовать себя в третьем лице, – пояснил Колян, стаскивая малыша с табурета. – Колюша, а умыться, а ручки помыть?

– Папотька! Помой ему рутьки! – Ребенок потянул отца в ванную.

– Садитесь к стеночке, там поспокойнее будет, – посоветовала я гостям. – И держите свои тарелки подальше от Масяни, он чрезмерно любит сосиски.

С сосисками, сыром, вареными яйцами и творожной пастой соединенными усилиями расправились быстро. За кофе и чаем «приговорили» печенье и не съеденные Масей с вечера кукурузные палочки.

– Могу еще предложить мед и курагу, – сообщила я, поспешно проинспектировав холодильник.

– А можно еще кофе? – попросил Лазарчук.

– А мне чаю? – хлопнул ресницами Петька.

– Чай можешь выпить Масянькин, он к своей кружке не прикоснулся. Видно, не хотел горячительного, – отозвался Колян.

– Лошадка! Лошадотька! Лошадюля! – с болью в голосе вскричал ребенок, успевший убежать из кухни в комнату. – Лоша-а-а-а-а-а!

Нарастающий детский рев создавал полную иллюзию того, что мы вдруг перенеслись в аэропорт, прямо на взлетную полосу. Я малодушно зажмурилась.

– Пристегните ремни! – ассоциативно пробормотал Колян, отодвигая свой табурет с прохода.

Топая ножками, в кухню ворвался рыдающий Мася. В руке у малыша была куцая тряпочка, похожая на несвежий носовой платок.

– О боже! – Я сообразила, что ребенок нашел пропущенный мной фрагмент лопнувшей зебры.

– Ни слова про травку! – шепнула я Коляну. – Срочно нужна другая версия событий!

– Ага, – муж понятливо кивнул.

– Лошадка? – Всхлипывающий малыш протянул мне резиновый клок.

– Это? Да, это лошадка, – вынужденно согласилась я, решительно не зная, что говорить дальше.

– Это была лошадка, – перебил меня Колян, сделав акцент на прошедшем времени глагола.

Затем прищурился и вдохновенно зачастил:

– Но лошадка не простая. Не надо плакать, Колюша! Ты помнишь сказку про Царевну-лягушку? Умница! Так вот, мой хороший, у нас с тобой была Царевна-лошадка…

– Не хило! – пробормотал Лазарчук.

– Вчера вечером Коля обнимал и целовал Царевну-лошадку, и поэтому ночью она сбросила свою лошадиную шкурку! – заявил Колян.

– И превратилась в Царевну! – радостно подхватил Лазарчук, смекнув, к чему клонит Колян.

– Правда-правда, мой милый! – Я тоже поспешила присоединиться к сказочникам.

Мася закрыл ротик, неуверенно улыбнулся, а потом огляделся по сторонам и неожиданно требовательно спросил:

– Где Цаевна?

– Оп-ля! – тихо сказал Колян.

Предъявить ребенку вылупившуюся из лошадки Царевну он явно не был готов.

Я оценивающе посмотрела на Лазарчука.

– Царевич! – перехватив мой взгляд, нашелся с ответом сообразительный Колян. – Наша лошадка превратилась не в Царевну, а в Царевича!

– Такой Конь-царевич, да? – покрутил головой Серега.

– Где Цаевить? – насупился упрямый Мася.

Я в упор посмотрела на сыщика.

– Я не могу, он меня знает как дядю Сережу, – сообразив, что к чему, поспешно шепнул Лазарчук. – Извини, Петька, но делать нечего, придется тебе…

– Вот он, твой Царевич! – торжественно возвестил Колян, тыча чайной ложкой в грудь стажера.

– Цаевить-лошадка? – уточнил Мася.

– Он самый, – подтвердила я.

Ребенок немного помолчал, обдумывая сказанное.

– Может, мы уже пойдем? – почувствовав неладное, робко прошептал стажер Петя.

– Сидеть, – тихо скомандовал Лазарчук.

– Кататься! – постановил Масянька. – Он хотет кататься на лошадке!

– Петенька, вам это зачтется! Покатайте его, пожалуйста! – взмолилась я.

– Это будет нетрудно, Мася весит всего шестнадцать кило. Совсем как пудовая гиря! – ухмыльнувшись, сообщил Колян.

Стажер издал протяжный лошадиный вздох и с сожалением отодвинул от себя недопитый чай.

Расседлать взмыленного Петю удалось только минут через десять, когда Конь-царевич уже начал хрипеть и заваливаться на бок, рискуя придавить седока. К счастью, как раз пришла наша няня, и Мася начал собираться на прогулку, наконец оставив в покое несчастного Петю.

Убегали мы из дому все вместе – я, Колян, Лазарчук и его стажер. Убегали с дружным топотом и ржанием, вчетвером живо напоминая собой классическую квадригу. Коля, Серега и Петя поскакали на работу, а я сбегала в ближайший магазин, прикупила продуктов и вернулась домой. Няня с Масей уже ушли на прогулку, в доме было тихо.

– Одна, совсем одна! – мечтательно пробормотала я, думая, не завалиться ли мне на диван с книжкой в одной руке и шоколадкой в другой.

Посмотрела на книжную полку и охнула:

– Лола! А про тебя-то я забыла!

На верхней полке стояла небольшая клетка, задвинутая поближе к стене, чтобы ее не было видно Масяньке. В клетке сидела декоративная крыса Лолита, принадлежащая нашему соседу Алику Дыркину.

Искренне считая всех женщин существами, совершенно непригодными для одомашнивания, закоренелый холостяк Алик не спешит обзаводиться женой или хотя бы постоянной подружкой. К несчастью для Алика, он хорош собой, имеет стабильный заработок и собственную квартиру, и все это, вместе взятое, делает его весьма привлекательным объектом для дам, жаждущих приручения на законных основаниях. Алик очень старается, чтобы его отношения с женщинами не выходили за рамки необременительной интрижки, и безжалостно пресекает попытки коварных дам задержаться на его территории. Фирменный способ Дыркина быстро выставить из дома навязчивую барышню – знакомство подружки с Лолитой. Обычно накануне интимного свидания Алик относит свою верную крысу к кому-нибудь из соседей, а поутру забирает зверька обратно. Что они с Лолитой вытворяют дальше, я не знаю, но только истошный визг Аликовых девиц слышен всему подъезду.

– Что-то хозяин за тобой сегодня не спешит, – заметила я, забираясь на стул, чтобы снять клетку с крысой с полки. – Может, влюбился?

Лолита несогласно дернула длинным голым хвостом.

– Вряд ли, конечно, – согласилась я. – Скорее, ночное ЧП выгнало голубков из постели, и Алик с подружкой переместились в какое-нибудь другое, более спокойное место.

Тут я с раскаянием вспомнила, что в момент всеобщей эвакуации напрочь забыла о крысе, оставленной на мое попечение, и бедняга Лола рисковала взлететь на воздух. Правда, подозрительный чемодан оказался невзрывоопасным, но лопнувшая зебра могла сильно травмировать нервную систему домашней крыски.

– Сейчас я накормлю тебя печеньем и отнесу к хозяину, – пообещала я зверьку, смешно шевелящему усами.

Сбегав на кухню, я просунула между прутьями клетки надкусанное Масей печеньице, взяла клетку и вышла на лестничную площадку. Но только поднесла палец к звонку соседней квартиры, как заметила, что дверь не заперта.

– Напился и забылся, – догадалась я.

Кстати, мне вспомнилось, что ночью во дворе я мельком видела Дыркина: Алик был пьян, как сапожник, и безвольно висел на плече незнакомой мне полуголой девицы. Я толкнула дверь и сказала взволнованной Лолите, объясняя свой поступок:

– Я только войду и поставлю твою клетку на видном месте. Извини, но я не могу оставить тебя у себя дома: если Масянька тебя увидит, то потребует усыновить, а я не готова обзавестись четвероногим питомцем. Мне и своих двуногих хватает.

Лолита что-то пискнула в ответ, но я не стала ее слушать, просто толкнула дверь и вошла в квартиру. В принципе, можно было оставить крысиную клетку в углу прихожей или на полу, но я ведь уже обещала Лоле поместить ее на видном месте. А наиболее видными местами, по моему опыту, в среднестатистической квартире являются тумбочка с телевизором и кухонный стол.

Не желая тревожить обитателей квартиры, которые, судя по тишине, еще спали, я прошествовала в кухню и с большим сомнением оглядела стол, занимающий центральную часть помещения. Что и говорить, местечко было видное, стол буквально приковывал к себе взгляд, как творение гениального художника-абстракциониста! Блюда и блюдца с мясными нарезками, овощными закусками и всяческими салатами громоздились на столе вкривь и вкось, наползая друг на друга, как черепичины на древней крыше, вступившей в период линьки. С накренившейся салатницы сошла лавина оливье, сдвинувшая с блюда одноногую жареную курицу. Инвалидная птица уползла на самый край стола и застыла там в шатком равновесии. От падения ее удерживала только плоская поллитровка, придавившая острое поджаристое крылышко. Из бутылки на линолеум натекла коричневая лужица.

– М-да-а-а… Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах, – пробормотала я, глядя на куриную тушку под салатной горкой.

Свободной от крысиной клетки рукой я машинально подняла перевернутую бутылку, и освобожденная птица тут же полетела на пол.

– Только смелый буревестник реет гордо и свободно! – прокомментировала я последний полет жареной птицы.

Курица шмякнулась точнехонько в коньячную лужицу, произведя громкий влажный шлепок и некрасиво разбрызгав по полу темно-желтую жидкость. В комнате скрипнула половица.

– Алик, ты не спишь? – Обрадовавшись, что могу отдать Лолиту лично в руки хозяину, я толкнула легкую дверь и вошла в комнату.

Сразу же, еще с порога, мне стало ясно, что Алик в самом деле не спит. Но и бодрствующим его никто бы не назвал. Хозяин квартиры был явно мертв, и, судя по размеру кровавого пятна, испортившего красивый светлый палас, причина смерти Дыркина была крайне далека от естественной.

Впрочем, «причина» стояла тут же, рядом с жертвой! Над окровавленным телом склонился невысокий коренастый парень, одетый в черное. Услышав мои слова, он обернулся, и в руке его угрожающе блеснул какой-то инструмент. Я испуганно пискнула и выронила клетку с Лолитой. Крыса тоже пискнула, дверца клетки от удара распахнулась, и Лола дернула за порог – назад, в прихожую. Мне очень хотелось последовать ее примеру, но ноги с перепугу налились свинцовой тяжестью.

«Все, сейчас он и меня зарежет, как бедного Алика!» – эта мысль мелькнула в моем мозгу, как крыса, удирающая с тонущего корабля.

Убийца, выпрямился, сделал шаг в мою сторону, и я в полной мере почувствовала себя жертвенной овечкой. Наверное, именно поэтому вытаращила глаза, как баран, и за какие-то секунды превосходно рассмотрела парня в черном.

У него была совершенно уголовная внешность! Низкий скошенный лоб как-то незаметно переходил в бритую голову и могучий, как у бизона, загривок. Глубоко посаженные глазки затеняли выпуклые надбровья, крупные ноздри раздувались, отчего весь нос подергивался, как плохо пришитая пуговица. Длинный рот кривился в пугающей усмешке, а массивный подбородок выпирал вперед, как подводная часть ледокола. Руки, ниже коротких рукавов черной майки густо покрытые рыжей шерстью, свисали почти до колен, и над волосатыми пальцами, сжимавшими нож, синели буквы: «Лева». Татуировка! Ну, точно, уголовник!

Черный «Лева» придвинулся ко мне еще на шаг, и тут в подъезде раздался оглушительный, какой-то нечеловеческий визг. Убийца дернулся, одним большим прыжком переместился к двери, ведущей на балкон, распахнул ее, сорвав с крючков занавеску… и через секунду я осталась в чужой квартире тет-а-тет с трупом.

На лестнице продолжали визжать, словно там работал лесопильный станок на высоких оборотах.

– Лолита! – почти с нежностью выдохнула я, смекнув, кому обязана своим спасением от убийцы.

Три шага – и я оказалась на лестничной площадке в компании с другими жильцами, привлеченными диким шумом. Непрерывный визг издавала толстуха Клавдия, сожительница Василия Ижицина. Растопырившись морской звездой, габаритная баба стояла на подоконнике, а Вася с лестничной площадки протягивал к ней руки, в замке которых трепыхалась Лолита, и успокаивающе приговаривал:

– Ну, Клавка, ты глянь, какая она маленькая! Хорошенькая, пестренькая, прям, хомяк с хвостиком!

В другое время я не преминула бы полюбоваться этой сценой, но сейчас мне было не до увеселений. Я прошла в свою квартиру, плотно прикрыла входную дверь, чтобы не слышать Клавкиного визга, и без колебаний сняла трубку телефона. Ясно было, что нужно немедленно сообщить об убийстве Алика Дыркина в милицию, но звонить 02 мне и в голову не пришло. Вместо этого я набрала номер мобильника Сереги Лазарчука и сказала:

– Серый, вы с Петей далеко ушли?

– Стоим на остановке, ждем трамвая. А что?

– Возвращайтесь, – попросила я. – Тут у нас убийство. Соседа моего зарезали, а я нашла труп и спугнула убийцу.

– Вернее, труп нашла я, а убийцу спугнула Лола, – давала я показания минут через двадцать.

– Где она? – Лазарчук огляделся.

– Лолита? У Ижициных, наверное, – машинально ответила я. – Я видела, Васька ее поймал.

– Давай Лолиту сюда, допросим и ее тоже, – велел капитан своему адъютанту Петьке.

– Петя, погоди! – крикнула я вслед уже исчезающему стажеру. – Не надо тащить сюда Лолиту!

– Надо, – оборвал меня Лазарчук. – Она тоже свидетель.

Несмотря на серьезность всего случившегося, я не удержалась от улыбки, но не стала раньше времени разочаровывать сыщиков. Они так долго и бесцеремонно вытряхивали из меня все подробности моего визита в квартиру убитого Алика, что мне даже стало интересно: а не знают ли Лазарчук со товарищи какой-нибудь действенный способ допрашивать и бессловесных тварей? Хотя, я думаю, показания крыс судом не принимаются…

Расстаться с сыщиками мне удалось только ближе к полудню. Трагические события утра меня измотали, и я уже не раз пожалела, что выпросила себе на сегодня отгул. Пошла бы на работу, и убитого Алика обнаружил бы кто-нибудь другой. Впрочем, Дыркин жил один, приходящая домработница появлялась у него раз в неделю. Так что, может, и неплохо, что я заглянула к нему нынче утром. Страшно представить, что мертвое тело в луже крови лежало бы по соседству с моей собственной квартирой пару-тройку дней!

С этими невеселыми мыслями я некоторое время неприкаянно слонялась по квартире не в силах себя чем-то занять и отвлечь. Потом не выдержала и позвонила Ирке.

– А у нас ЧП, – поспешила я сообщить ей.

Ирка – это моя лучшая и единственная подруга. Она мне даже ближе, чем кровная родня. Сестра по разуму!

– Нет, не одно ЧП, а целая серия. Во-первых, ночью какой-то идиот позвонил в милицию и сообщил, что наш дом заминирован. Прискакала вся ментовская кавалерия, жильцов выгнали из дома, а бомбы вовсе и не было! Вот свинство, да? – пожаловалась я.

– Если бы бомба была, это было бы еще большее свинство! – рассудительно заметила подруга.

– Тут ты права, – согласилась я. – Но эпизод с ложной бомбой – это не худшее, что случилось минувшей ночью. Представляешь, убили нашего соседа, Алика Дыркина!

– Как убили?! – ахнула Ирка.

– Жутко! Перерезали бедняге горло, когда он спал.

– Кошмар! – искренне ужаснулась подруга. – А кто его так?

– Хочешь получить словесный портрет убийцы? Пожалуйста. Я его с утра пораньше уже дважды рисовала. Предполагаемый убийца Алика – невысокий коренастый мужик самого уголовного вида, с бритой под машинку головой, низким морщинистым лбом и носом пуговкой. А еще у него противные волосатые пальцы.

– На руках? – зачем-то уточнила Ирка.

– Ноги его я не рассматривала. Он был в обуви!

– Погоди-ка… Так ты, выходит, видела убийцу?!

– Разумеется, видела! Иначе откуда я знала бы, как он выглядит?

Захлебываясь словами, я рассказала ахающей и охающей подруге, как застукала низколобого мужика с волосатыми пальцами у смертного ложа несчастного Дыркина.

– Жалко Алика, молодой еще был, – вздохнула Ирка, которая была знакома с моим покойным соседом и явно симпатизировала ему.

– Жалко, – согласилась я. – Но я всегда подозревала, что он плохо кончит.

– Это почему же?

– Он пил, – напомнила я.

– Да, пьянство до добра не доводит, – согласилась Ирка. – Вот был парень – и нет парня…

– И лошади нашей больше нет, – вспомнила я. – У нас ведь, Ирка, нынче ночью еще и лошадь погибла!

– Лошадь погибла? – осторожно повторила подруга. – А с ней что случилось? Тоже пила?

– С чего это ты взяла? – удивилась я.

– Ну, говорят же в народе: «Пьет, как лошадь…»

– Наша не пила!

– Может, курила? – продолжала фантазировать Ирка.

– Да с какой стати?!

– Ну, говорят же, что капля никотина убивает лошадь.

– Обалдеть можно, как много ты знаешь о жизни и быте лошадей! – рассердилась я. – Вы с Моржиком, часом, не сменили род занятий? Может, вы уже не семенами торгуете, а занимаетесь разведением крупного копытного скота?

– Да ладно тебе! Все мои знания о лошадях проистекают из русского фольклора, – добродушно ответила подруга.

– Тогда не болтай попусту. Потому что наша лошадь была зеброй, а знаниями о ней тебя мог бы снабдить только африканский фольклор! – победно заключила я. – Говорю тебе, эта лошадь не пила, не курила, но умерла тоже насильственной смертью. Ее Ослик раздавил.

Ирка немного помолчала, очевидно, с трудом усваивая полученную информацию.

– И кто из нас после этого животновод? – с укором сказала она после затяжной паузы. – Ты что же, хотела скрестить лошадь с ослом? И спаривала их прямо у себя в квартире?!

– Тьфу, Ирка, ты ничего не поняла! – сообразила я, что упоминанием прозвища Аслана Буряка невольно ввела подругу в заблуждение. – Забудь про осла – на нашу лошадь свалился Буряк. Он, конечно, не гигант, но килограммов шестьдесят в нем есть…

– Ничего себе, не гигант! – перебила меня впечатлившаяся Ирка. – Один корнеплод весит шестьдесят кило?! Вот и считай после этого сказкой фольклорную историю про репку! Знаешь, у меня в магазине продаются семена голландского гибрида «Гулливер», так вот эти свеколки «вытягивают» на пару кило каждая. Но буряк весом в четыре пуда – это просто фантастика! Где ты взяла такое чудо? Я хочу получить его семена!

– Чудо работает со мной в одном коллективе и, кстати, готово делиться своими семенами со всеми особями женского пола без разбору! – захохотала я. – Аслан Буряк – наш главный редактор. Вернее, и.о.

– А ну ио! Вернее, его! – Ирка наконец поняла, что к чему. – Давай сменим тему, поговорим о приятном? Ты знаешь, что возле парка открылась новая кондитерская? Пирожные там – ум-м-м! Пальчики оближешь, язык проглотишь!

– Так давай прямо сейчас оближем и проглотим! – оживилась я. – У меня сегодня отгул, так что до вечера я совершенно свободна. Только должна еще купить Масе новую лошадь. Давай посидим в кондитерской, а потом ты поможешь мне приобрести скакуна.

На том мы и порешили, договорились встретиться у меня через полчаса и закончили телефонный разговор. Настроение мое заметно улучшилось. Перспектива повидаться с подругой и полакомиться вкусненькими пирожными отчасти примирила меня с суровой действительностью, в которой ежедневно и еженощно гибнут люди и лошади.

Ирка пришла, когда я от нечего делать смотрела местные новости производства своей родной телекомпании, хохоча и матерясь вперемежку.

Вадик с Асланом расстарались, сляпали на диво развеселый репортаж о нашем ночном переполохе. В пересказе Ослика ИО события минувшей ночи выглядели натуральным водевилем, а манера изложения сильно напоминала знаменитый детский стишок. Текстовка к сюжету звучала примерно так:

В роли «жильцов в состоянии ужаса» я, между прочим, увидела на экране и саму себя, и Коляна с завернутым в одеяло Масянькой, и пенсионеров Крутиковых с их внучкой, песиком и котиком. Семейству Крутиковых не хватало до комплекта только крысы Лолиты, чтобы образовать полноценную актерскую труппу для инсценировки популярной сказки про репку. Очень эффектно смотрелась в кадре подружка покойного Алика Дыркина – высокая, атлетически сложенная девица в тугих джинсах и кружевном бюстгальтере, с избытком заполненном крепкой молодой грудью, на которой уютно покоилась лохматая голова нетранспортабельного Алика. Держа своего снулого кавалера под мышкой, мускулистая бодибилдерша в дезабилье эффектно продефилировала перед камерой, и ушлый Вадик не упустил возможности сделать пару весьма эротичных крупных планов.

Оператор снял и шарики, которые спасли из плена бесхозного чемодана отважные представители спецслужб. Дотошный Ослик не поленился под утро позвонить в ГУВД и выяснил, что шары были наполнены вовсе не зарином, а обычным гелием.

Рассмотрев на шариках логотип – стилизованное изображение летящей ласточки, я догадалась, что чемодан, из-за которого поднялась такая суматоха, вероятно, принадлежал Дыркину. Алик работал в туристической фирме «Ласточка», фирменный логотип которой был мне хорошо знаком: в прошлом году я ваяла для этой конторы небольшой рекламный ролик. Только тут я вспомнила, что в ближайшие выходные Алик звал нас на шашлыки по поводу своего дня рождения. Так-так… Вчера, значит, Дыркин праздновал его на работе, а потом тет-а-тет с той самой мускулистой девицей… С ума сойти, выходит, что парень умер в собственный день рождения! Не весело, мягко говоря.

– Что за фигню ты смотришь? – вместо приветствия спросила Ирка, влетая в мою квартиру, как торпеда.

Из прихожей она безостановочно проследовала в комнату и с разбегу упала на диван.

– За тобой гонятся? – спросила я, своевременно отодвигаясь в уголок, чтобы подруга меня не придавила.

Ирка весит ровно сто кило. Причем этот вес она считает идеальным и очень им гордится. Ее любящий муж величает супругу «мое золотко» и пребывает в непреходящем восторге от того, сколь велик его персональный золотой запас. А еще Моржик называет Ирку «заинькой» и «птичкой», что очень трогательно и столь же смешно, если попытаться вообразить себе крольчиху или синичку весом в центнер. Как говорится в известном анекдоте, хорошо, что такие птички не летают…

– Никто за мной не гонится, я просто торопилась, чтобы успеть к началу своей любимой передачи, – ответила Ирка, торопливо щелкая кнопочками пульта. – Если ты не возражаешь, мы с тобой пойдем дегустировать пирожные после просмотра, ага?

– Угу, – буркнула я, понимая, что даже появись у меня возражения, они не будут услышаны.

Ирка – великолепный экземпляр Телезрителя Обыкновенного Среднестатистического. Она с наслаждением смотрит именно те передачи, которые пользуются популярностью у аудитории в целом. Не нужно проводить никаких соцопросов – достаточно поинтересоваться мнением Ирки, и можно с уверенностью составлять рейтинги телепрограмм!

– Что смотрим? – зевнув, поинтересовалась я.

На экране мельтешила безвкусная пестрая заставка: в светящихся геометрических формах угадывались пятиконечные звезды и концентрические круги мишени.

– «Фабрику героев», – ответила подруга, сбрасывая туфли, чтобы залезть на диван с ногами.

– Что за фигню ты смотришь! – не удержавшись от комментария, повторила я недавнюю реплику подруги.

– Ты что? Классное шоу, просто суперовская программа! Лучшая из того, что делается на местном телевидении! – не согласилась Ирка.

Я молча проглотила нелестную оценку своей собственной работы на городском новостном канале.

– Десять участников – мужики, бабы и даже одна старушенция Мафусаиловых лет – оспаривают друг у друга титул «Герой месяца» и прилагающийся к нему денежный приз, – продолжала восторгаться интригой «классного шоу» моя подруга – Телезрителюс Вульгарис.

– И что нужно делать, чтобы стать этим месячным героем? – лениво полюбопытствовала я.

– Ясно что: героически проявлять себя в экстремальных ситуациях!

Сразу после начальной заставки пошел коварно подмонтированный к ней затяжной рекламный блок, и Ирка позволила себя отвлечься от экрана, чтобы просветить меня:

– Представь: этих соискателей неожиданно для них самих ставят в сложную жизненную ситуацию и скрытой камерой снимают их реакцию. Потом по телевизору показывают сделанную запись, и зрители оценивают, как вел себя испытуемый: как герой или как последнее дерьмо.

– Небось сплошные подставы, – пожала я плечами. – Я-то знаю, как это делается на телевидении! Написали сценарий, отрепетировали, отсняли пару-тройку дублей, потом грамотно смонтировали – и оп-ля, экспромт готов.

– Да ни фига подобного! – обиделась за создателей любимого шоу Ирка. – Я тоже в курсе того, как это делается. Если хочешь знать, я сама пыталась пройти предварительный отбор для участия в передаче. Уверяю тебя: никакого сценария мне никто не давал. Просто велели стоять ровно в полдень на углу Наждачной и Большевицкой в рыжем парике и с пухлой сумкой на плече. Парик и сумку дали.

– И что? – мне уже было интересно.

– И ничего, – сокрушенно вздохнула подруга. – Пока я топталась на углу, подлетел ко мне сзади какой-то шпендик на мопеде, сдернул с плеча ту самую сумку и укатил в голубую загазованную даль.

– А ты? – я уже смеялась.

– А я осталась стоять, как придорожный столб! Потом-то мне объяснили, что нужно было предпринять героические усилия для возвращения сумки и задержания воришки. Мол, если бы я оглушила ворюгу диким ором или, к примеру, сбросила бы к чертовой матери свои каблуки и со всей силы запустила одной туфелькой сорок первого размера в спину удаляющегося грабителя, то прошла бы кастинг милым делом. Кстати, мне сказали, что на этот случай у парня, исполнявшего роль грабителя, на спине под курткой был привязан металлический поднос.

– Ирка, знаешь, что смешнее всего? Что ты ведь на самом деле однажды героически задержала воришку на мопеде! Только в роли дуры на тротуаре тогда была я, – откровенно захохотала я, – а ты красиво подрезала его на своей «шестерке» и на раз произвела отъем моей собственности. Помнишь?

– Ну, на этот раз я, во-первых, была без машины, а во-вторых, меня здорово смущала мысль о том, что кто-то снимает все происходящее. Я пыталась найти взглядом скрытую камеру и потеряла время.

– Наверное, ты не хотела поворачиваться к камере задом? – обидно веселилась я. – Хотела сняться в наиболее выигрышном ракурсе?

– Цыц! – гаркнула подруга. – Смотри, начинается!

Я послушно посмотрела на экран. Долговязая девица, похожая на жирафу с ненормально длинной обесцвеченной гривой, комментировала задание, полученное участником игры по прозвищу Зверь.

По замыслу организаторов шоу, это несчастное животное должно было в назначенный день и час подняться на лифте на верхний этаж девятиэтажного жилого дома, имея при себе эластичную веревку. Поскольку затейники заранее сообщили подопытному Зверю условное название операции – «Падение», можно было догадаться, к чему бедняга готовился. Наверное, предполагал, что ему придется выбрасываться из окна высотки на манер тех любителей экстрима, которые сигают с мостов, привязав к ногам резиновый канат.

На самом деле падение, уготованное Зверю, было моральным. Следом за ним в лифт шмыгнула юная особа в коротком кожаном пальто и высоких сапогах на пятидюймовых каблуках. Как только лифт тронулся, разбитная деваха сбросила свою кожанку на пол и рухнула на нее, гостеприимно разведя ноги ножницами и сладострастно облизывая густо накрашенные губы. Бедолага Зверь, оказавшийся сутулым очкариком в тренировочных штанах и свитере под горло, явно не был готов к такому испытанию. Думаю, он так серьезно настроился на полет с двадцатиметровой высоты, что заметил акробатические этюды развратной особы только к третьему этажу и вплоть до восьмого тупо таращился на голый девичий живот с пирсингом в пупке, нервно теребя свернутую в бухту веревку на плече. Камера, спрятанная за дыркой, изобретательно прожженной в пластиковой стене кабины, бесстрастно фиксировала происходящее. На девятом этаже двери лифта открылись, и за ними обнаружились вторая камера и съемочная группа, участники которой несчастного Зверя безжалостно освистали. Судя по моей подруге, телезрители должны были отреагировать аналогично.

– Да уж, Зверь! – обидно потешалась Ирка. – Суслик плешивый, бурундук очкастый! Тоже мне, в герои полез!

– А что, по-твоему, он должен был сделать, чтобы соответствовать званию героя? – поинтересовалась я.

– Здрасте! – всплеснула руками подруга. – Ясно, что! Наброситься на эту шалаву, как настоящий мужик!

– Порнография запрещена к показу на телевидении! – напомнила я.

– Да кто говорит о порнографии? Никто ведь не ждал, что он овладеет этой бабой за двадцать секунд движения лифта! Надо было просто подыграть ей.

– Как?!

– Ну, я не знаю… Сорвать с себя свитер, эротично пощупать девицу за мягкое место… Может быть, связать ее в ходе веселой сексуальной игры… Зря, что ли, ему веревку дали!

– Бедный мужик! – посочувствовала я бедолаге Зверю, поднимаясь с дивана. – Кофе будешь?

– Кофе будем пить в кондитерской, – напомнила Ирка. – С пирожными. Ты не хочешь посмотреть следующий сюжет?

– Нет, спасибо!

Пока подруга наслаждалась просмотром любимой передачи, я приготовила фарш для вечерних котлет, прикинув, что пожарю их уже перед ужином.

Ирка добросовестно досмотрела шоу «Фабрика героев» до самого конца и осталась очень довольна тем, что действующие лица трех из пяти дежурных сюжетов показали себя тупицами и слабаками. Более или менее героически выглядела как раз та самая древняя старушенция, которую организаторы шоу отправили на парковый пруд с бамбуковой удочкой.

На крючок, закинутый бабушкой, спрятавшийся в цветущей воде аквалангист потихоньку нацепил двухметровую резиновую акулу. Поплавок дернулся, старушка грамотно подсекла, аквалангист перерезал веревку с грузом, удерживавшим надутую рыбину под водой, и акула-каракула пугающе выпрыгнула из глубин, показавшись во всей красе, от хвоста до распахнутой пасти с нарисованными, но все равно страшненькими зубами. Мирно гуляющие вокруг пруда граждане дружно ахнули. А бабуся не растерялась – выхватила у ближайшего пацаненка игрушечный пистолет и трижды пальнула в монстра. Получилось эффектно и эффективно: акула, правда, не пострадала, но зато под выстрел попал аквалангист, неосторожно высунувшийся из воды. Пластмассовая горошина угодила ему прямо в лоб, после чего бедняга нырнул так глубоко и надолго, что это вызвало серьезное беспокойство съемочной группы. Пока организаторы игры озабоченно бегали вокруг пруда, бравая старушенция с помощью удочки выволокла акулу на берег и уселась на резиновую тушу, хохоча с откровенным злорадством.

– Кстати, о надувных игрушках! Надо купить Масе новую зебру, – вспомнила я. – Давай сначала забежим в спорттовары, ладно?

Ирка не возражала, потому что была на машине, так что к «Первому дивизиону» мы подкатили минут через десять после окончания супершоу «Фабрика героев». И тут меня поджидала неприятная неожиданность: оказалось, что все зебры кончились, остались только собаки. Меня долго уговаривали взять какую-то надувную беспородную помесь, но я решительно отказалась. По моему настоянию давешний шустрый продавец отправился на склад, пропадал там битый час, но зато вернулся с охоты на резиновых мустангов с гнедой лошадкой, отличающейся от нашей покойной зебры только мастью.

– Мне бы все-таки хотелось полосатую, – протянула я, с сомнением глядя на шоколадного конька.

– Скажешь ребенку, что полоски отмылись, – предложила Ирка.

– «Попарился Царевич-лошадка в баньке и стал краше прежнего…» – пробормотала я, вспомнив утреннюю сказку, коллективно сочиненную в утешение ребенку. – Нет, я лучше скажу, что лошадка стала коричневой, потому что сильно испачкалась. Масе это понравится, он будет чувствовать в коняге родственную душу.

До пирожных мы добрались только в пятом часу.

– Совсем как англичане, они ведь пьют свой чай как раз в пять часов! – радовалась Ирка, шумно отхлебывая из чашки.

– Файф-о-клок, – кивнула я. – Но англичане только говорят, что они пьют чай, на самом деле они в пять часов плотно кушают.

– Мы тоже будем плотно. – Подруга решительно придвинула к себе блюдо с выпечкой.

И мы стали есть пирожные, запивая их не каким-то там чаем, а горячим шоколадом цвета нашей новой резиновой лошадки, посаженной мной на соседний стул. Лошадиная морда умильно улыбалась, и где-то на пятом пирожном я почувствовала, что ко мне в полной мере вернулся мой природный оптимизм.

– Что может быть лучше, чем файф-о-клок в дружеской компании! – расслабленно воскликнула я, улыбнувшись Ирке и потрепав по холке шоколадную лошадку.

– Разве что тихий вечер у домашнего очага! – подхватила Ирка.

И сглазила!

Мой тихий вечер у домашнего очага ознаменовался затяжным скандалом у соседей. В девятом часу вечера в квартире над нашей поднялись ор и гвалт, сопровождавшиеся детским визгом и небрежно отредактированной мужской руганью. Шумело большое и в данный момент явно не дружное семейство Суньковых.

– Что там происходит? – не выдержала я.

Колян задумчиво поднял глаза к потолку, с которого снежинками осыпалась побелка, и предположил:

– Может, Людмила рожает?

– Ей еще рано, она только на восьмом месяце, – неуверенно возразила я. – Конечно, бурные события минувшей ночи могли вызвать досрочные роды, но я сомневаюсь, что для многодетных Суньковых в этом процессе сохранилась прелесть новизны. Нет, там не рожают. По-моему, наоборот, кто-то кого-то убивает.

Сказав это, я вздрогнула и поежилась. Вспомнила, что одного нашего соседа уже убили!

– О, классическая тема: Василий Суньков-Грозный, убивающий своего сына! – оживился Колян, который ничего не знал о трагической гибели Алика. – С матерным криком: «Я тебя, е-п-р-с-т, породил, я тебя, е-к-л-м-н, и убью!»

Наверху что-то шумно упало, отчего протестующе тренькнули подвески нашей люстры. Мы с Коляном переглянулись. Скандал явно шел по нарастающей и не обещал закончиться в ближайшее время, хотя близилась пора ночного отдыха. Вопли голосистых Суньковых помешают уснуть Масяньке, и это будет очень обидно, потому что малыш весь вечер добросовестнейшим образом объезжал своего нового скакуна, устал и уже зевал во весь ротик. Мы с мужем начали даже надеяться, что сегодня мне не придется укачивать ребенка, а Коляну – исполнять колыбельные песни в стиле рэп, что Мася уснет сам, без всякой убаюкивающей программы, и тогда папа и мама тоже смогут пораньше отправиться на боковую.

– Пойду-ка я узнаю, что там происходит, – Колян кивнул на потолок и встал с дивана перед телевизором.

– Лучше я!

– Почему это ты лучше? – Муж немного обиделся.

– Потому что дипломатичнее! – с намеком сказала я.

Колян стушевался. Только на прошлой неделе он бестактно вмешался в педагогический процесс, который Василий Суньков осуществлял в отношении старшего сына.

Оболтус Сашка в очередной раз отличился, метнув под лавочку, на которой мирно восседала пенсионерка Крутикова, самодельный взрывпакет. Магниевая бомбочка рванула что надо, к бабушке Крутиковой пришлось вызывать «Скорую». Скорой была и расправа Сунькова-отца над Суньковым-сыном. Пока медики откачивали полумертвую от страха старушку, Василий пытался вернуть к жизни Сашкину совесть. В качестве реанимационного оборудования использовался старомодный, но эффективный прибор – обычный ремень с литой пряжкой. Суньков-старший тут же, во дворе, выдернул его из штанов, отчего те начали предательски сползать, так что Василий вынужден был ограничить воспитательное воздействие одной правой рукой. Левой он удерживал одновременно и штаны, и Сашку.

Колян, подошедший к дому в разгар показательной порки, проявил солидарность с пылающим праведным гневом отцом и доброжелательно посоветовал Сунькову:

– Василий, смени руку, устанешь!

После чего чувствительная Людочка Сунькова не здоровалась с ним три дня.

– Я быстро. А ты пока начинай купать Масю! – сказала я мужу, открывая шкафчик с детскими вещами.

Домашняя ссора, какой бы шумной она ни была, являлась внутренним делом семейства Суньковых, и я понимала, что моему приходу они вряд ли обрадуются. Нужен был приличный повод для визита и одновременно способ задобрить хозяев. Долго думать не пришлось – я давно собиралась отдать Людочке пакет с разнообразными одежками для младенца. Наш Масяня уже прошел ползуночно-распашоночную стадию, и я могла снабдить немалым приданым ожидаемого Суньковыми малыша с порядковым номером шесть.

Заплаканная Людочка приняла мешок с младенческим обмундированием с благодарностью. Багровый от гнева Василий тоже, кажется, обрадовался появлению на сцене нового лица.

– Вот, погляди на этих обормотов! – вскричал он, обращаясь ко мне.

Обормоты – трое старших сыновей – рядком стояли посреди комнаты, опустив головы и сложив руки, как футбольные защитники. На мальчишеских физиономиях изображалось нарочитое смирение.

Из дальнейшего рассказа Василия Сунькова выяснилось, что обормоты опять учудили. Началось с того, что Суньков номер-три нашел где-то опасную бритву и срезал ею оранжерейные цветы в частном питомнике, который устроила на общественной клумбе многострадальная бабушка Крутикова. Цветы, чтобы не пропали зря, предприимчивый мальчик отнес учительнице, а бритву у него по пути в школу отнял Суньков номер-два. Впрочем, тот сделать какую-нибудь пакость с применением режущего инструмента не успел, потому как принял предложение старшего брата «махнуть режик на жваку». Початая пачка «Орбита», конечно, была слабой компенсацией за превосходную бритву с ручкой из настоящей черепахи, но коммерческое предложение, сделанное брату Сашкой Суньковым, носило ультимативный характер: или честный обмен, или насильственный отъем. Суньков-второй проявил благоразумие.

Сашка приволок «режик» в школу и с его помощью последовательно совершил несколько отчетливо противоправных действий: вырезал на парте короткое ругательное слово, распорол по экватору политическую карту мира и отчекрыжил ухо чучелу зайца в кабинете природоведения. На стадии старательного препарирования гигантской засушенной бабочки распоясавшегося Сунькова-первого обезоружила бесстрашная учительница биологии. Опасная бритва была конфискована в пользу директора, а Сашка отправлен домой со строгим наказом привести в школу родителей.

Явившаяся на учительский зов Людочка Сунькова с содроганием выслушала леденящую душу историю о зверствах своего старшенького в школьном храме естественных наук и вечером пересказала услышанное вернувшемуся с работы мужу. Даже в сокращенной и максимально смягченной Людочкой версии былинный сказ о подвигах трех Суньковских богатырей вызвал у Василия шквал эмоций. Апофеоза скандал достиг с появлением в квартире Суньковых сотрудников милиции, явившихся, чтобы в присутствии родителей допросить пацанов – опасная бритва с ручкой из черепахи оказалась орудием убийства! Именно ею лишили жизни несчастного Алика Дыркина!

Правда, после того, как бритва побывала в руках мальчишек, никаких других отпечатков на ней не осталось, так что я даже не поняла, откуда стало известно, что именно ею орудовал убийца. К сожалению, Суньков-отец, говоривший с ментами, не вник в такие подробности, торопясь примерно наказать своих обормотов.

– За такие штучки вас убить мало! – заявил разбойной троице своих сыновей Василий.

Впрочем, голос его был уже почти добродушен. Думаю, Василий просто устал распекать своих обормотов. А может, в глубине души он просто понимал, что особого смысла в этом нет и неугомонных пацанов уже не изменишь: что выросло – то выросло.

Из соображений родительской солидарности я одобрила карательные меры, только попросила Василия привести приговор в исполнение побыстрее, желательно, до двадцати двух часов. Моей просьбе Суньковы вняли, и вскоре после моего ухода из их квартиры там стало тихо, а мое собственное семейство тоже получило возможность спокойно отдохнуть от дневных трудов.