II
В кафе, где ее должна была ждать Лёка, Инга собиралась без волнения, будто на встречу с приятельницей, отношения с которой уже давно потускнели и высохли, как опавшая листва, без надежды напитаться живым соком. Впрочем, так оно и было: Лёка стала прошлым, пусть и не таким далеким, но уже пережитым, оплаканным и похороненным без желания воскрешения. Теперь это действительно была давняя приятельница, почти шапочная знакомая. И Инга, даже если бы сильно пожелала, уже не смогла бы вспомнить, в какое созвездие сливались родинки на животе Лёки, хотя еще так недавно казалось, что эта интимная деталь навсегда останется в ее памяти.
На встречу она оделась максимально просто: в темно-синие узкие джинсы, заправленные в высокие сапоги на плоской подошве, облегающий джемпер и короткую кожаную куртку. Длинные волосы Инга поначалу собрала высоко на затылке, но, увидев наметившиеся светлые корни, отказалась от этой затеи и просто оставила распущенными. «Может, вернуться к своему натуральному цвету?» – машинально подумала она, разглядывая в зеркале светлый пробор. От природы Инга была светло-русой, почти блондинкой, но уже несколько лет подряд красилась в черный цвет. Быть жгучей брюнеткой ей шло – такой цвет выгодно оттенял холодно-серые глаза и подчеркивал матовую белую кожу. Да и ухаживала она за волосами так, что мало кто мог догадаться, что они крашеные. Казалось, от природы они были темными.
Инга, дурачась, сощурилась, имитируя во взгляде роковую страсть, потом, как легкомысленная блондинка, округлила глаза и похлопала ресницами, изображая невинность и наивность, и, прыснув со смеху, задорно подмигнула своему отражению. Нет, себе она больше нравится брюнеткой. Инга подняла руку с расческой, чтобы пригладить волосы, но неловко задела флакон с духами, который стоял на подзеркальной тумбочке, и смахнула его на пол. Охнув, она еще попыталась поймать его на лету, но флакон, будто живой, выскользнул из пальцев и со звоном упал на пол. В воздухе разлился сладкий аромат. Инга, устремив взгляд на осколки и маленькую лужицу на полу, от огорчения застонала. Любимые духи, подаренные невесткой. Конечно, Инга может купить в магазине замену разбившемуся флакону хоть сегодня, но все же именно эти духи ей были особо дороги. Невестка подарила ей их в знак благодарности за помощь в сложных родах. «Ты – наш семейный ангел-хранитель, – сказала тогда Лариса. – Если бы не ты, не было бы ни меня, ни нашего маленького». И хоть Лара немного преувеличила, Инга все равно растрогалась почти до слез.
И вот флакон разбит. К счастью, разлетелся он не на мелкие осколки, а раскололся пополам, что хотя бы делало уборку не такой трудоемкой. Инга собрала осколки и лужицу, открыла окна, чтобы проветрить помещение от концентрированного аромата, и, глянув на часы, убедилась, что времени на макияж уже нет. Она лишь торопливо тронула губы оттеночным бальзамом и припудрила нос.
Лёка опередила ее. Когда Инга вошла в помещение бара, в котором они договорились встретиться, певица уже занимала маленький столик для двух персон в самом укромном уголке. Инга не сразу признала в длинноволосой брюнетке, томно попивающей сок, свою давнюю приятельницу. От природы Лёка была светло-рыжей и еще год назад носила ультрамодную короткую стрижку, «рваную», с асимметричной длинной челкой. Прическа очень шла к ее худенькому и подростковому на вид личику с высокими скулами и заостренным подбородком, который Лёка имела привычку во время выступлений вскидывать. А теперешние темные кудри были такими чужеродными и незнакомыми, что Инга невольно замедлила шаг в растерянности. И только уже почти подойдя к столику, она поняла, что длинные локоны – не что иное, как маскарад. Лёка с ее популярностью – узнаваемая персона. Выйти спокойно в публичное место она может, только изменив внешность.
– Привет, прекрасная незнакомка! – смеясь, поприветствовала Инга старую подругу. Лёка смущенно улыбнулась:
– Знаю, это совершенно не мой стиль, поэтому я его и выбрала.
– Бедная ты моя, бедная, – в шутку посочувствовала Инга, присаживаясь на свободный стул напротив певицы. – Даже кофе спокойно выпить не можешь. Лёка – это плата за твою популярность, о которой еще так недавно ты мечтала, но сомневалась в том, что сможешь достичь таких высот. А я тебе говорила!
– Да, да, ты, как всегда, сто пятьдесят раз оказалась права! Честно, даже не знаю, что теперь делать с нею… Неудобно жить.
Сетования Лёки были искренними, а не надуманными. Она, от природы застенчивая и легко смущающаяся, и в самом деле чувствовала себя несколько неуютно в новой «звездной» жизни. Впрочем, Инга несколько преувеличила: к такой популярности она не стремилась, лишь мечтала о том, чтобы ее песни нравились людям, чтобы их слушали, чтобы ждали новых. И чтобы иногда, хотя бы раз в месяц, их автора и исполнителя приглашал выступить какой-нибудь клуб. Все. О большем Лёке не думалось. Поэтому свалившаяся в одно мгновение популярность ее даже несколько угнетала.
– Носи парики и очки, – засмеялась Инга, кивая на лежавшие на столе солнцезащитные очки, в которых пришла Лёка. – Это делает тебя совершенно неузнаваемой. Ведь твои короткие рыжие волосы теперь чуть ли не визитная карточка.
– Как я ненавидела в подростковом возрасте эту рыжину! – со вздохом призналась Лёка. – Я тогда носила длинные волосы, а в последнем классе школы перекрасила их в блонд. А потом… Потом, после одной истории, резко сменила имидж, вернулась к самой себе: коротко подстриглась и перестала перекрашиваться.
У Инги чуть было не вырвалось, что после «одной истории» она тоже кардинально сменила цвет волос, но вместо этого туманно сказала, что в жизни каждой женщины бывает «история», после которой ей хочется что-то поменять в своей внешности. Лёка поддакнула и уткнулась в чашку с чаем. А Инга, глядя на нее, подумала, что, несмотря на маскарад с париком, в этой Лёке легко узнавалась прежняя – хорошо знакомая Инге. Нежный румянец покрывал щеки певицы и маскировал светлые веснушки. Сложением девушка походила на неоформившегося мальчика-подростка, такая же худая и угловатая, с неловкими, какими-то порывистыми и ломаными движениями. И только на сцене Лёка преображалась – музыка была для нее тем волшебством, под влиянием которого спадал панцирь застенчивости, а в жестах появлялась резкость и даже властность. Однажды Инга спросила у Лёки, что она чувствует на сцене. Ведь, казалось, предстать перед публикой, да еще с такими откровенными песнями, для Лёки могло бы быть серьезным испытанием. Но певица ответила, что в этот момент она не видит толпу незнакомых людей, все лица сливаются для нее в одно – любимое. И, выступая, она представляет себе, будто поет для любимого человека.
– В этом баре мы с тобой когда-то часто сидели, – вдруг произнесла Лёка, рассеянно обводя взглядом помещение. Инга не могла не согласиться. Во времена их отношений это место было их любимым. По ночам здесь работал бар, в котором крутил модные пластинки диджей Винт – Лёкин знакомый, а бармен Юра угощал своими шедеврами – вкусными коктейлями, тайну ингредиентов которых свято хранил. Публика по ночам сюда набивалась несколько авангардная, с уклоном в музыкальную область – диджеи, музыкальные критики, ведущие мелких радиостанций, начинающие музыканты. Поэтому Лёка и любила это место – за возможность крутиться в своем мире. Но днем бар засыпал, как старый филин, и ему на смену пробуждалось обыкновенное кафе с утренним эспрессо, горячими бутербродами, сонными официантками в пристойных белых передниках. Никого из ночной публики в это время встретить здесь было невозможно. Основную массу дневных посетителей составляли обыкновенные прохожие и служащие близлежащих офисов, заскочившие на быстрый завтрак или бизнес-ланч.
Инга заказала подошедшей официантке свежевыжатый апельсиновый сок и достала из сумочки пачку сигарет.
– Все так же куришь, – неодобрительно покачала головой некурящая Лёка. – Вредно.
– Знаю. Но я не представляю себя без сигареты. Могла бы бросить, но мне нравится курить, – пожала плечами Инга и чиркнула зажигалкой.
– Как твоя семья? – спросила Лёка. Скорей просто из вежливости, чем из особого интереса. Но Инга ответила, что с близкими все хорошо. Вадима повысили, теперь он – начальник отдела. А Лариса, его жена, пока сидит дома с сыном Иваном, которому скоро будет одиннадцать месяцев. У нее, Инги, тоже все в порядке.
– Я это поняла, – улыбнулась Лёка. – Твои глаза светятся. Ты, похоже, влюблена. И кто он?
Инга вскинула на Лёку вопросительный взгляд, удивленная ее проницательностью. И подруга засмеялась:
– В том, что это «он», а не «она», я даже не сомневаюсь. Ты ведь никогда не была «нашей», сбежала в отношения со мной, потому что на тот момент не верила мужчинам. Это я тебя временно сбила с толку, но подобные отношения противоречат твоей природе. Я рада, если у тебя опять все в жизни стало на свои места.
– Ты права, – с деланым безразличием пожала плечами Инга. И кратко, будто официально зачитывала анкетные данные, перечислила: – Его зовут Алексей, вдовец, воспитывает девятилетнюю дочь Лизу, живет в приморском городке, в котором я родилась, занимается бизнесом. Мы познакомились прошлым летом, когда я поехала на море отдыхать. Жду его в скором времени в Москву, в гости. Хотелось бы, чтобы он вообще переехал, но это, похоже, невозможно.
– Я рада за тебя, – повторила Лёка и, стянув с головы парик, пожаловалась: – Жарко! Ну его, этот маскарад. В парике очень неуютно.
Она неловко скомкала искусственную «гриву» и сунула в бумажный пакет, стоявший рядом на деревянной лавке. После чего с облегчением вытерла тыльной стороной ладони взмокший лоб и пригладила пальцами встопорщившиеся короткие волосы.
– Инга, я попросила тебя встретиться со мной ради одного деликатного дела, – приступила она наконец к делу. – Ты, наверное, уже слышала: погиб мой директор, Макар. Об этом писали в газетах. Слово «убийство» не хочу произносить, потому что оно наводит на меня ужас.
– Да. Соболезную, – ровным тоном ответила Инга. Официантка принесла ей стакан с соком, Инга поблагодарила девушку и вновь перевела взгляд на Лёку: – И как ты теперь?
– Ну, я не пропаду, у меня уже есть несколько предложений. Собственно, о чем я хотела поговорить. Ты, возможно, уже читала, что выдвигают различные версии гибели Макара. И среди всех предположений лидирует версия о мести кредиторов. Якобы Макар проигрался в пух и прах и задолжал огромную сумму.
Инга кивнула – и вновь поежилась от охватившего ее озноба. В помещении было жарко, к тому же на ней теплый свитер, но холод шел будто изнутри. Ее движение не осталось незамеченным Лёкой:
– Ты замерзла?
– Немного.
– Но здесь жарища! Ты не заболела случайно? – встревожилась подруга.
– Нет, нет, я здорова. Это так… Не обращай внимания. Продолжай!
К ознобу прибавилось и еще какое-то тоскливое ощущение обреченности. Интуицию не проведешь! Не просто так на глаза попалась газета. Хочет Инга или нет, но ее помимо воли опять затягивает в новую историю. «Этим вечером сама позвоню брату и скажу, чтобы он запер меня в квартире, а ключ спрятал!» – то ли в шутку, то ли всерьез подумала она. И тут же отругала себя за излишнюю мнительность: ну с чего она решила, что Лёка втягивает ее в новую историю? Ведь подруга еще даже не высказала причину, ради которой попросила о встрече.
– О Макаре написали много гадостей. Мол, и игрок он, и обманщик, якобы надувал меня, воровал часть моих заработанных денег. Вранье! Он был замечательным директором и относился ко мне по-братски. С ним я пришла к успеху. Не знаю, смогла бы я сама достичь того, чего достигла с ним. Макар в меня верил и поддерживал. Я знаю много людей, и многие знают меня. Но вот такую сильную поддержку и веру я получила только от двух людей – Макара… И тебя.
– Ну что ж, спасибо, – улыбнулась Инга такому пламенному признанию. Кому, как не ей, знать обо всех метаниях, сомнениях и переживаниях Лёки, ведь она была с ней в период неудач и всячески старалась не дать подруге упасть в пропасть отчаяния. А однажды даже вытащила ее оттуда.
– Только не говори мне, Лёка, что ты хочешь попросить меня расследовать гибель твоего директора и отомстить! – с иронией предположила она, так как подруга все еще оттягивала и оттягивала свою просьбу. – Знаешь ведь, что я не следователь. И месть – это не мое поле.
– Не беспокойся, расследованием гибели Макара есть кому заняться. Хотя я, если честно, не верю в версию с кредиторами.
«Я тоже», – чуть не вырвалось у Инги. Но она вовремя прикусила язык. Вместо этого затушила в пепельнице окурок и отпила из стакана сок.
– Как я тебе уже сказала, у меня есть несколько новых предложений. Они поступали и раньше, меня хотели перекупить. Но я отказывалась, пусть некоторые предложения и были очень заманчивыми. Меня устраивал мой директор. А сейчас, когда Макара не стало, мне все же придется сделать выбор и подписать новый контракт.
Она замолчала. Рассеянно подвинула к себе пепельницу с одиноко лежащим в ней окурком и повертела ее. Затем вскинула на ожидавшую продолжения Ингу глаза:
– Знаешь, как я узнала о гибели Макара? Мне с утра позвонил один из этих «перекупщиков» и бодрым тоном заявил, что теперь-то, когда моего директора уже нет, я уж точно не откажусь от его выгодного предложения! Представляешь? Вот так, прямым текстом! Я-то еще не знала о том, что Макар погиб, а они уже знали. И делили меня как товар. Впрочем, я и есть – товар. Курочка, которая принесет золотые яйца. Вот как расценивается мое творчество! Ну да ладно, не об этом речь. А речь о том, что мне как-то… страшно. Я думаю, что Макара убил кто-то из этих «торговцев», жаждущих заполучить меня в свои сети. В ближайшее время мне предстоит сделать выбор. И я боюсь, что могу связать себя отношениями с убийцей Макара.
– Ты всерьез веришь в то, что твоего менеджера убил кто-то из вашего музыкального круга?
– Да, – просто ответила Лёка. И, помолчав, добавила: – Я хотела попросить тебя посмотреть эту ситуацию в картах.
– Ну, убийцу я все равно в них не увижу, – протянула Инга, вновь закуривая. – Но карты разложить могу. Приезжай ко мне вечером, посмотрим.
– Ой, приехать я к тебе не могу. После обеда улетаю в Питер. У меня там два концерта – сегодня и завтра. Старая договоренность Макара… Можешь сделать расклад без меня? А я тебе потом позвоню.
– Позвони мне после окончания концерта, я все равно не ложусь рано спать, – предложила Инга и, мысленно с облегчением вздохнув, сказала: – Так это и есть та просьба, ради которой ты меня пригласила?
Нет, правда, ее мнительность иногда переходит все границы!
– Могла бы и по телефону об этом попросить.
– Захотелось тебя увидеть, – призналась Лёка. – Ты не ходишь на мои концерты, не звонишь, письма не пишешь, будто избегаешь. Да, понимаю, наши дороги разошлись, но у меня о тебе остались самые теплые воспоминания.
– У меня о тебе тоже, – искренне ответила Инга.
– Тогда, может, придешь ко мне на концерт? – робко пригласила певица и нервно заправила за ухо длинную челку. – В эту субботу.
– Да, приду, – почти не задумываясь, твердо пообещала Инга. В самом деле, сколько можно избегать прошлого? Лёка может подумать, что она стесняется тех отношений, которые у них были, и жалеет о них. Или, наоборот, что боится вновь сорваться в них.
– Замечательно! – обрадовалась Лёка и выудила из пакета конверт. – Здесь три приглашения в VIP-зону. Можешь взять с собой брата и его жену. Я их помню, замечательная пара.
– Спасибо, так и сделаю! А насчет расклада не волнуйся, вечером я разложу карты. Позвони мне сегодня ночью.
– Концерт поздно закончится, разбужу ведь…
– Ничего. Сама же ведь сказала, что тебе нужно срочно делать выбор. Чем смогу, тем помогу, но не забывай, что карты могут лишь дать совет, но не указать решение. Рассчитывать в этом вопросе тебе все равно придется на себя и свою удачу.
– Кстати, об удаче, – грустно усмехнулась Лёка. – Я потеряла твой подарок-талисман. Помнишь, ты мне перед нашим прощанием подарила серебряную подвеску на браслет со словами, что это – моя удача? Так вот, я ее потеряла на днях.
– Не переживай так, – рассмеялась Инга. Уж больно забавным показалось ей «горе» подруги, всерьез поверившей в то, что маленький кусочек серебра может принести ей удачу и что потеря его ей грозит неприятностями. – Это был не столько талисман, сколько мой психологический трюк. Не нужно всерьез верить в то, что подвеска оказалась «волшебной».
– Но она мне и в самом деле принесла удачу! – удивленно пробормотала Лёка.
– Это ты сама себе ее принесла. Вернее, твой талант. Но если ты так расстроена потерей «талисмана», то я тебе сделаю новый. Не переживай!
Лёка не успела поблагодарить, потому что в этот момент ее окликнул отошедший от барной стойки молодой человек.
– Степан! – радостно прокричала певица и сделала приглашающий жест рукой.
– Привет, – весело поздоровался с девушками парень, подходя к столику. – Не ожидал тебя здесь встретить сейчас. Думал, ты – «ночная птичка», днем отсыпаешься дома.
– Как видишь… – развела руками Лёка и, так как молодой человек с интересом разглядывал ее собеседницу, представила ее: – Это – Инга.
– Твоя новая подруга? – нагловато спросил молодой человек и сделал красноречивое движение бровями, намекая на нетрадиционную ориентацию певицы.
– Нет, не новая, – довольно резко ответила Лёка. – Мы знакомы давно, и Инга – просто моя подруга.
– А-а, понятно, – расхохотался молодой человек, бесцеремонно разглядывая девушку. – Значит, просто Инга. Извини, попутал. Сама понимаешь…
Он многозначительно не договорил и вновь вскинул брови. Инга ответила молодому человеку таким же нагловатым взглядом, с деланым вниманием рассматривая его. Это был длинный, худой и прямой, как циркуль, парень лет тридцати в протертых до дыр джинсах и широком, будто снятом с чужого плеча, свитере; с длинными непромытыми патлами пегого цвета, стянутыми сзади аптечной резинкой, с нездоровой кожей и крупными желтыми зубами. В его янтарных глазах разливалась ленивая томность, но казалась она обманчивой, как безмятежность разомлевшего на солнце тигра.
– Это Степан, наш новый гитарист, – наконец-то представила его Лёка. И с восторгом выдохнула: – Он – чудо! Последняя находка Макара. Ты, Инга, обязательно должна прийти на наш концерт, чтобы убедиться в том, что Степан – гений! Что он с гитарой вытворяет – это надо только слышать.
– Я же сказала, что приду, – с улыбкой напомнила Инга. – А уж после таких слов – тем более.
– Буду стараться специально для вас, мадемуазель, – церемонно поклонился Степан и уселся на свободный стул напротив Инги. Судя по всему, он собирался развить знакомство, но девушка жестом подозвала официантку, чтобы расплатиться.
– Как, уже? – огорчились хором Лёка со Степаном.
– У меня через полчаса рабочая встреча. Так что, увы…
Степан запротестовал, говоря, что счет девушек оплатит он. Но Инга решительно щелкнула кошельком и выложила банкноту.
– Ох уж этот феминизм, – недовольно процедил сквозь зубы парень и с упреком покосился на Лёку: – А тебя, моя дорогая, вообще не в ту степь занесло.
Дослушивать его Инга уже не стала, попрощалась и ушла.
Это был всегда один и тот же сон, сплетенный из нитей реальных событий, домыслов и тайных, но хлещущих бурным потоком во сне порочных желаний.
Он тихо, на цыпочках, входил в комнату, большую часть которой занимала огромная двуспальная кровать, прозванная за размеры в народе «сексодромом». И видел девушку, сидящую к нему спиной. Падающий в открытое окно солнечный свет нежно очерчивал тонкий силуэт, повторяя в точности все его плавные изгибы. И было что-то священное в этой картине – заключенная, как в рамку, в золотое сияние обнаженная фигура. Святость и невинность, дьявольское искушение и порок.
Девушка слышала шаги, но не оборачивалась. Ее голая спина казалась безмятежной, спокойствие это было наигранным: он по-звериному чувствовал разлитое в воздухе напряжение и страх. И ее страх возбуждал его еще больше.
Он делал три шага по направлению к кровати и замирал, любуясь сливочной кожей, маленькой родинкой под правой лопаткой и светлым завитком волос, выбившимся из высокой прически и падавшим на шею. Он замирал не столько потому, что хотел продлить мгновение любования красотой этой девушки, а потому, что его парализовало желание немедленно кинуться к ней, с голодом вампира припасть к нежной шее, поймать губами непослушный завиток. А потом, опьянев от сладкого запаха кожи, вытащить из подобранных вверх волос девушки шпильку и замереть на долю секунды от невыносимого восхищения, наблюдая, как светлые длинные волосы падают на обнаженную спину. Он представлял себе эту картину и чуть не стонал от возбуждения. А потом решительно шагал к девушке, протягивал руку и выдергивал из прически шпильку, ломая тем самым сдерживающую золотой поток плотину. И, зарычав от несдерживаемого желания, уже грубо хватал девушку за плечи и валил назад. Она падала послушно, как неживая кукла. И в ее глазах он видел то пустое выражение, которое присуще манекенам. Это ему не нравилось, ему хотелось увидеть там мольбу, слезы, смирение. И он давал девушке пощечину. Звонкий звук удара ненадолго отрезвлял его, с жаркой мольбой он шептал извинения. Но девушка лишь смаргивала, и в ее глазах оставалась прежняя пустота. И он снова зверел и хлестал девушку по щекам еще и еще.
А потом, распаленный ее покорностью, грубо овладевал ею. И в этот момент понимал, что под ним – не живая девушка, а резиновая кукла. Разозленный обманом, он колотил кулаками по искусственной груди и на этом просыпался.
Каждый раз после такого сна он еще долго лежал в кровати, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Желание жгло так сильно, что вместо любви к этой девушке он испытывал приступ ненависти. И распаленное воображение рисовало сцены, в которых он видел девушку морально раздавленной, униженной, с залитым слезами лицом, с мольбой в глазах. О, как бы ему хотелось видеть ее такой не в мечтах, а наяву! В ту ночь, единственную реальную, в которую они были близки, он, занимаясь с ней любовью, заглядывал ей в лицо, надеясь увидеть в ее глазах эмоции. Пусть не любовь, а ненависть, не наслаждение, а страдание, но хоть что-то. Но ее глаза ничего не выражали. И не последовавшие за той ночью трагические события разломили его жизнь на две неравные половины, а именно эта мертвая пустота в ее взгляде.
Когда-нибудь она вновь будет его. Скоро. Достанется ему как гран-при, а не в качестве милостыни судьбы, вырванной, выпрошенной, выманенной обманом. Он уже вступил в игру, сделал ставку и принял правила. Партия началась. Назад хода нет.