Код стойкости. Часть 1. Огненный цветок (Елена Ананьева)

Глава 1. С чего начинается родина

– Бваххх! Бваххххах!! Вахахх-грр!!Гррр!..

Тяжелая бронетехника рвет преграды…

Огненный цветок войны взрывается, ослепляя и оглушая острыми лепестками. Смешиваются энергии земли и неба, разряды, крики, – составляющие взорванных чакр земли. Танцуют языки пламени. Ищут выход. Ищут жертв. И потом шаровой молнией врываются в память еще живущих. Энергия этого «цветка» будет постоянно требовать поддержки огня. В этом его гармония. Его уничтожающая сила. Раскаты огня и бомбовых ударов в одном жестоком миксе сливаются в непрерывную линию. Будто Земля рожает и ее ускоренные роды разражаются такими сильнейшими неукротимыми схватками. И звуками.

Сотрясаясь от ударов, дома падают в клубах собственной пыли. Задыхаясь от страданий и разрухи, везде, куда глаз достигает – зрелище коллапса и мертвого пространства. Выбраться из города из-за паники невероятно. Все смешалось в клубок жизни и смерти. Как только прекращается ураганный огонь, обнажаются трещины до глубины Души Земли и оттуда вырываются оглушенные, впопыхах стремящиеся наверх Духи войны и мира и ведут еще в воздухе смертельную битву. Светлые силы пытаются трансформировать «огненный цветок» – укротить огонь, не дать восторжествовать смерти.

Но огонь возобновляется, оглушая все живое. Среди звонкого грохотания очередей раздаются тяжелые буханья бомб. Все оживает в предсмертной схватке, и весна, для кого как, кому – в предпобедный, а кому и в предпораженческий момент становилась Символом жизни. Но несла с собой и смерть.

Победители и побежденные рыскали, кто в поисках тех, кого нужно уничтожить, кто в поисках убежища, кто в поисках раненых. Были ли среди выживших еще и евреи, не попавшие в концентрационные лагеря, как в «Пианисте», скандально известного Романа Полански, ни бабушка, ни дедушка никогда не вспоминали. Однажды рассказали, что был с ними мальчик Беня, которого они прятали и везли за собой, подобрав по дороге на Бранденбург, с осколочной раной ноги. Но как только она зажила, Беня испарился в неизвестном направлении.

Все подробности военных катаклизмов со временем стирались, чаще и охотно с подробностями, видно, чтоб не травмировать психику ребенка негативом, бабушка вспоминала о танцах среди полянок в перерыве между боями. Она родилась танцовщицей. Мечтала о балете. Передала мечту эстафетой дальше…

О том, что победители насиловали и бесчинствовали в побежденном Берлине, о выстроенных в шеренги у подступов к осажденному городу женщинах рейха, о насилии и унижении их, как вспоминают теперь в множестве послевоенных фильмов в Германии, родители не проронили ни слова. Эту, как и другую информацию скрывали. И раньше многие женщины, как стало потом известно, предпочитали не указывать даже факт того, что воевали. Всякие домыслы в меру своей распущенности допускали. Не так давно женщины войны вышли из тени. Особенно в преддверии праздника Победы у нас, в бывшем СССР, и Дня Матери в стране побежденных, в Германии, – глубокие старухи сейчас, а тогда молодые девчушки и молодицы, с задранными подолами платьев на милость победителей. Им верится. Им нет смысла врать. Они отдавались, поборов, прикрыв застылой маской страха стыд или получали свою пайку свинца в лоб. Они застывали в ужасе, делая под себя, под натиском вонючего, пронизанного потом и боями победителя, бравшего их целомудренную невинность вместе с трофеями поверженной страны. И кровавое месиво, обжигая, выходило на поверхность их молодой поросли, а следующий, затыкая рот шершавым языком и противно слюнявя, чаще ожидая своей очереди, не гнушаясь, не брезгуя, не раздумывая, берет самое нежное, что есть – женскую Сущность. Женскую привилегию быть Матерью и Берегиней.

Столько лет подобные темы становились в разряд табуированных, но память и стыд жгут многим до сих пор души. И заплаканные красные глаза говорят за себя. Это – правда! – утверждают в один голос героини документальных фильмов. Но это не та правда героя, оправдывающая и прикрывающая ложью. Нет-нет, в этом слышалась истинная правда. Зачем дышащей уже предсмертной агонией бабушке наговаривать на себя. Выставлять себя в невыгодном свете. Позориться. На нее же, на многих из них и внуки смотрят-слышат. А она вот, сейчас на экране. И не актрисой, а той, замордованной, изнасилованной, надорванной, нарожавшей детей фюрера, став на всю жизнь жертвой победителя…

Ее память теперь кровоточит и саднит, будто живой надрез и смертельный удар животного на транспортере на бойне. Что в глазах бедной свиньи, коровы, барашка видится в последний миг? Они же живые и видят! И понимают, что произойдет, ведь упираются же, идя на бойню…

…Но такие как дедушка Жорж, нет, нет, нет. Истинный интеллигент. В очках. Над такими смеялись. Такие не могли быть среди тех, насильников-мародеров. Да и ничего он не привез с войны. И старый коричневый, кожаный плащ еще десять лет донашивал, да, диссертацию писал и переписывал о детских болезнях. Переписывая первую главу о роли партии в оздоровлении, в результате колебаний ее линии после смерти вождя и тирана Йосифа Сталина и прихода новых наместников.

Дедушку Жоржа еще можно помнить по тем годам, когда он приходил в дом, выдворенный раньше бабушкой, с перепачканными чернилами руками, вихрастым чубом и подслеповатым взглядом. Боевая бабушка, встретив его на фронте, поженившись спустя три года после окончания войны, в недоумении дразнила мальчиком, ничего не смыслящем в сексе. Того может и развелись, когда дочь только в школу пошла. И еще социальная разница: она была из беднейшей среды, он наоборот. А потом оказалось, что поменялись ролями.

Может быть, он переменился и стал не похож на того, насилующего женщин поверженного Берлина!? Мутировал?! Как некоторые. Ей хотелось докопаться до истины. Ведь ему тогда было уже сорок, он был уже давно, в тридцатых годах, молодым кандидатом наук, работал в селе Березовка врачом во время создания первой МТС – известной машинно-тракторной станции в городке. Попал туда по собственному желанию. Так и добровольцем на войну ушел в самом начале, дойдя до победного Берлина, – записано в его послужном списке. Но и другие дошли и еще как промышляли… Но дед не мог. Он был слишком интеллигентен и целомудрен, хотя это определение женское. Смирён даже. Уровень его сознания возвышался над другими, и ему было бы так противно ощущать себя в связке с недостойно ведущими себя победителями. Не думаю, что это было поголовно, но было. Такие сведения есть по всем воюющим странам и это отрыжка уродства войны. Или искалеченные судьбы и распущенные до нельзя герои. Он же сохранил спокойствие и душевность до самого конца дней своих. И совестно было за то время. Война дело не деликатное. Помалкивал позже.

Бабушка Ксения часто вспоминала, что в перерывах между боями они с дедом в самом конце войны танцевали вальс на любом удобном для этого пятачке! Разумеется, когда была передышка. Она танцорка от рождения, балетом занималась в детстве, а он с дипломом школы бальных танцев, которую закончил задолго до войны. Он был на пару десятков лет старше. Эвакогоспиталь под его майорским началом, в теплушках и медтранспортах, идя вслед за линией фронта, жил своей жизнью…Ко многому привыкаешь и, черствея, находишь свои отдушины. Обработав раненых и уложив спать, затянуть брезентом крышу вагона, все кто на ходу, выходили к старенькому патефону, следующему вместе с госпиталем в дальнем углу вагона, и отдавались танцу. Вот и завода «Апрель» черные пластинки с вальсами Штрауса и Амурские волны, краковяк или полька. Хорошо, когда ничто не мешало, не бахнул рядом снаряд или не взорвалась бомба.

«Вот такой балет!» – говорил дедушка, быстро возвращая на место патефон с пластинками. Он мог мгновенно мобилизоваться. Об этом вспоминает иногда бабушка.

Была ли правда в этом или вымысел, дабы хоть немного сгладить впечатления военных дней, кто знает. Но в них есть столько смысла, сколько хочется в него верить.

А кто-то не мог не только танцевать, но и просто передвигаться. Сколько раненых было после войны? Сведения об этом собирались на потом. Для осмысления.

Дедушка вел записи, которые продолжал в мирное время.

Эти записи стали в определенный момент «краеугольным камнем». Тайной, желающей быть познанной другими. Не известно, то ли причастными к его научной деятельности, или интересующимися семейным архивом. Это были порезанные на три части поперек общие тетради в клетку. Очень удобные по форме и, как оказалось, интересные по содержанию. В них отмечались даже изменения погоды, посещения друзей, родственников. Книга жизни часто заменяет саму жизнь. Его книга, или то, что нигде не прочтешь в столь сжатой и ёмкой форме, разнообразила разве что монотонность иного возрастного периода.

За записями стали охотиться.

Видно, небезуспешно, так как они пропали.

…Это ли не штрих-код – символическая лента в применении к каждому алгоритму. И они будут повторяться на протяжении повествования, «зеброй»-кодом – предвестником или итогом событий. То ярких, то слегка обозначенных.

«Страшная статистика Великой Отечественной войны, чьи результаты все последующее время старались переписать, перетянуть «одеяло», поставить с ног на голову, стала известна только сейчас. Её таила в себе доселе потертая и пожелтевшая от времени папка с грифом «Совершенно секретно». – Из-за принципиального отношения СССР к своим солдатам как к человеческому материалу, потери сторон на советско-германском фронте достигали 1:10 – на 1 мёртвого немца 10 мёртвых советских. На фронтах так называемой «Великой Отечественной» войны:

• погибло 28 540 000 бойцов, командиров и мирных граждан;

• ранены 46 250 000;

• вернулись домой с разбитыми черепами 775 000 фронтовиков;

• одноглазых 155 000;

• слепых 54 000;

• с изуродованными лицами 501 342;

• с кривыми шеями 157 565;

• с поврежденными хребтами 143 241;

• с оторванными половыми органами 28 648;

• одноруких 3 000 000 147;

• безруких 110 000;

• одноногих 3 255 000;

• безногих 1 121 000;

• с частично оторванными руками и ногами 418 905;

• безруких и безногих, так называемых «самоваров», 850 942».

Cайт в Фейсбуке «Великая Отечественная война»

Глава 2. Поиск истины

Часто позже, повзрослев, Надежда думала и сопоставляла все факты. Обращалась к тем, кого уже давно не было рядом:

«Расскажи мне, Ксения, бабушка моя, о том времени, когда вы входили с дедом в осажденный Берлин. Ты ведь и сама рисковала. Тебе лишь семнадцать исполнилось, когда началась война и ты… ты сама напросилась на фронт. Зачем? Так было в обществе тогда? Большинство было патриотами. И многое не знали о своем вожде и генералиссимусе. Может, узнав о его черных деяниях, сговоре с Гитлером, своих приоритетах и алчных планах завоевания мира, могло быть иначе?! Мне понятно это. Но я не об этом сейчас. Ответь, меня это волнует до сих пор: было ли насилие со стороны победителей? Не придумки ли это писателей, желающих сгустить краски, ради красного словца. Зацепить читателя, несмотря на сомнительность этого. Или я не могу себе представить, что человек, будь он мужчиной-победителем, осознавая свою силу, может уподобляться скоту. Что это? Как понять? Как верить сильному полу? Куда с таким багажом потом? А так хочется чистоты и понимания ее всеми. В том числе чистоты в освещении исторических аспектов. Мы в школе учили уже несколько вариантов истории. Но она же одна. Всесторонне раскрывать факты, а не затирать невыгодные в какой-либо период…»

«Вот достаю иногда письма деда Жоржа и притрагиваюсь к истонченной, желтой, будто смертельной пигментацией, страницам, но сохраненным мамой до сих пор. Они столько повидали и прочувствовали. Они могут это, если представить хорошо. Те деревья, сваленные лесорубами и обработанные в бумагу, несут в себе лучи солнца, соки земли, заигрывание луны и омовение дождей и снегов, – но и дыханье, держащего слово.

«Вначале было Слово!» – твое слово, дорогой Бог! Я и к тебе пришла не сразу и слишком поздно, когда многое в жизни оказалось позади. Потеряно безвозвратно. Бабушка привела меня в церковь, когда еще не все туда ходили. Родители ее не понимали. Папа был атеист. Врач. Мне в жизни не было легко, но там отходила тяжесть всего окружающего. Красота храмов! Свечи, иконы, алтарь. Одежда священников. В чем её особенности? Хочется понять суть религии. Кто он, Бог? Что может? Как правильно ему служить? Какие отличия религий, христианства, мусульманства, буддизма, иудаизма… Это понятия такие далекие, но они и могут стать ближе, если интересоваться больше…»

Надежда надела платье с вырезанными дырочками шитья, просвечивающими стройные ножки и молодую волнующуюся грудь, и небольшим вырезом «лодочка».

Нужно спешить на занятия. Быстро кидает все в папки и в тяжелейшую, еле сдвигаемую, но водружаемую на плечо сумку. В свободное время у нее появилась манера обращения к предкам. И еще у нее была здесь, в Германии, на новом месте жительства новая игра: узнавания знакомых. Она замечала в прохожих, встречающихся ей на полупустынных улицах, похожие лица, но это незнакомые ей люди. Она додумывала их образы и вспоминала тех, с кем встречалась раньше. Потом обращалась к ним мысленно. На разных языках тоже, совершенствуя язык и память, не забывая своих там, с кем периодически встречается, приезжая домой на каникулах.

Да, это скорее всего наш учитель математики – вспоминала она по обличью, похожего своему учителю, с копной вьющихся растрепанных волос, маленьким носиком, непривычным для мужчины высокого роста. Такие черты были и у Василия Осиповича Шпака, учителя физкультуры, когда-то приведшего ее в классе пятом на урок в тяжелой, как у белого медведя, потертой шубе, застав сбегающей в казенку. Пришлось играть, управляться волейбольным мячом…

С тех пор уходить с уроков не хотелось…

А ведь все пригодилось дальше. Каждая мелочь вспоминается. С каждого жизненного момента можно продолжить и провести линию дальше, будто юркой компьютерной мышью начертить рисунок и залить его, вылив из специальной баночки краски, попав на соответствующую программу в интернете. Но там можно переделать, поменять краску, в жизни этого нельзя. Зато можно написать потом рассказ трагичный, мелодраматичный, комичный, – все есть в ее жизни… все, очевидно, нужно для самопознания и самодостаточности в бушующем вокруг мире. Никто не пожалеет, если что-то не так. И никто не подставит плечо, как чаще всего ожидают. Но удивительно приятно становится, когда все же плечо, нужное в нужный момент, оказывается рядом.

Вернувшись из гимназии, которую вот-вот закончит, есть надежда, но не уверенность, потому что оказалось, нужно бы в этом месте и начинать сначала, что-то упущено безвозвратно, время пробежало слишком быстро и не всё усвоилось в связи с незнанием вначале языка, а потом раздвоенности, неопределенности планов, привычки заниматься всем, чем попало, но не тем, чем нужно. А потом спохватываться и нагонять, бежать за паровозом, который уже набрал скорость, мчит на всех парах, да уже неожиданно стал потреблять новый вид топлива и потому скорость его так возросла, для всех, что догнать его совсем невмоготу… А кто-то стоит еще на запасных путях. Не хотелось быть среди этих неопределенных «кто-то». Но время покажет кто, где, а возможно, и почему…

Надежда с каждым днем осознает грядущие перемены. Её непреодолимое желание – стать успешной и более обеспеченной в отличие от родителей.

«Я так, как ты, не буду… пообещала заранее!» – наталкиваются на подводные рифы, сметаются холодными течениями и горячими водоворотами нахлынувших чувств к молодому человеку, приехавшему сюда же в раннем детстве. В отличие от нее, когда ее привезли в десять лет из ее родного города. Там же остался отец, брат, первая школа и еще многое, многое, тонкое и милое, близкое юному сердцу. Он казался более благополучным. Но менее усердным.

Жизнь Наденьки стала похожа на тренировку в зале среди преуспевающих и не очень на выживание и рывок вперед.

Главным, не считая школы, стал балет. Он дал дополнительный шанс вырваться. Оторваться от других. Взлететь. У нее оказались прекрасные способности. И надежды у Надежды возросли. Поддерживаемые опытными хореографами. А как же, почему бы нет?! Более всего верилось ее первой балерине Сильве Вальтер. Удивительный хореограф и педагог с огромным терпением, внушала ей возможность успеха и превосходства. Ведь есть многое, чего не было на сей раз у других. Придя из гимнастического зала, где крутила уже сальто и тройную закрутку с бревна, и шпагаты с «колесиками» на одной руке даже с пирожком в другой, прекрасным поворотом грациозной шеи и длиннейшими ногами с вытянутым крутой горкой подъемом. Главное, она так любила балет! Мечтала о нем!

Возможно, любовь к балету она всосала с молоком матери. Мама не только мечтала, но и пробовалась в балетной школе. Туда ее привел дедушка Иван. В пятидесятых, когда в послевоенное время уделялось должное внимание презентации страны победителей, балет стал одним из престижных и элитарных искусств. Попасть в хореографическую школу девятилетнему претенденту было очень трудно. Конкурс такой, как позже в медицинский институт или на юридический факультет университета. Но в те годы еще грезилось, мечталось, артистизм, романтизм приветствовался и поощрялся. Зарабатывать мастерам балета не давали. А возить и показывать русский балет в мире считалось супер престижно! И страна зарабатывала на творческих личностях, не считаясь с их огнеупорным трудом.

Мама в большой балет не попала. Слишком большая, да и неподготовленная оказалась, хотя с четырех лет училась в балетном кружке. И в школе отрывок из «Шопенианы» танцевала в длинной летящей юбке, следуя тонюсенькой Нине Артемьевне, подражая во всем. Она ее запомнила и рассказала дочери. Ее удлиненная, солнцеклеш юбка с блестящим пояском вокруг осиной талии, замшевые туфельки и затянутые в клубок волосы с выбивающимися кудряшками вспоминались в трудные моменты. Было известно, она осталась одинока, похоронив все семью, которые утонули, будучи в круизе. Она же уехала на гастроли с театром оперы и балета. Такую трагедию пережить, оставаясь на месте, оказалось невозможно. Она ушла из театра. Мучило ощущение, что, отправив сына и дочку – десятилетних близнецов с родителями и мужем на круизном судне «Адмирал Нахимов», которое утонуло в преддверии возвращения детей с летних каникул, она предала их. Не возвратилась в театр. Ее балетная карьера была успешной. Но… сие оказалось выше ее сил. Да и для кого уж стараться. Когда всех своих потеряла. Позже стала зарабатывать деньги, преподавая в студиях и классах балета.

В обществе появилось понятие детей так вышкаливать, чтоб занимали все престижные места и приносили семье престиж перед другими. Дети стали дороже. На их обучение нужны были не только деньги, а большие деньги.

Мамой так никто не занимался. Она сама стремилась и пыталась достичь своих высот. Книга «Четвертая высота» о Гуле Королевой стояла на полке как напоминание о самосовершенствовании.

Хотя маму в хореографию не приняли, она пронесла это чувство и внесла его в другие, не менее артистичные занятия. И бесспорно передала стремление дочери. Само имя чего стоит!..

К Надежде в определенный период ворвался в жизнь балет! Вместо гимнастического зала, где она уже приблизилась к ступени юношеской команды мастеров, вместо бревна с криками, когда гимнастка крутит на нем тройное сальто, «Стоять!» Или на брусьях, перелетая с перекладины на перекладину, застывая в воздухе в стойку натянутой стрелой, отбивая себе все, что пригодилось бы в лучшем виде в будущем, не жалея себя, тренируются молодые гимнастки. В полете за рекордами все по плечу! Было бы желание!

Специалисты определили большие шансы в хореографии Нади. Хореография стала любимым предметом в гимнастическом зале. Здесь она познала первые па. Что гимнастика без хореографии! Хоть и спортивная. Но на бревне или на брусьях, на помосте в вольных упражнениях движения и чувства. Выражаемые в них создаются балетом. Передаются им. Страсть к полетам и верчению волчком, огромным зеркалам зала и публике, соревнованиям и вольным упражнениям с программой, насыщенной балетными па. Все это переросло в балет! Так приняли семейное решение: «Направление – балет! Идти туда! И стоять!..»

Балет с полетами во сне и наяву.

И падениями.

Балет с арабесками, падебасками, батманами, большим и малым жете, фуэте…

Балет с болью растяжки и вытягивания подъема.

С «рюмочкой» – талии, «хвостиками», втянутыми до изнеможения, до стенки спины, с голодной, но сильной, растительной диетой.

Балет ежедневно, разве в отличие от гимнастики с каникулами, – и фигурки оттачиваются статуэтками на показ. А кровавые мозоли и набитые пятки, выпирающие из обычных туфелек Золушек, незаметны. Будущее! Вот что главное! Ради него столько тренировок. Дай Бог, чтоб часть из тренируемого понадобилась. А с другой стороны, все нужно. Куда ж оно денется?! Все есть в памяти и в умениях. Даже памяти ладоней или пальцев, ног и всего корпуса отточенного, мускулистого, жилистого тела.

Засыпая, перебирая названия балетных па, записанных поначалу в тонкую тетрадку, позиции ног, непреложно, ступни расставлены параллельно, на расстоянии ступни, правая впереди левой, повернута вправо, и наоборот, и так все позиции наперечет, большой батман и малый, и пока не слипнутся веки, просить:

«Дорогой Бог! Как хочется, чтоб скорее все получилось. Дай мне скорее возможность осилить такую сложную программу. Не дай упасть или повредить что-то. Ведь мне столькому хочется научиться. Стать, как великие балерины! Не случайно, возможно, я – тезка Надежды Павловой. А Анна Павлова, звезда первой величины! Балет зародился четыре столетия назад в Италии. И первая постановка длилась пять часов, но все сидели завороженными, переживая столь возвышенные чувства, переданные в композициях из мозаики первых балетных па. Об этом уже рассказывали на уроке истории балета. Как интересно! Как хочется стать балериной. Настоящей. Танцевать так, как Надежда. Ведь фамилия и имя обязывают… Будто специально дали мне ее от рождения…»

Утром Наденька просыпалась с желанием скорее дождаться спаренного урока балета. Для этого еще нужно было после школы выбраться из отдалённого района, куда семья переехала вскоре из центра города, таковы обстоятельства приключились, ехать на рафике или трамвае, если он придет, пару раз в час, наверное, в сопровождении взрослых. Всё оборачивалось трудностями, но их помогали решать немногочисленные, свободные в это время члены семьи.

Несколько часов приходилось ждать, но все чувствовали причастность к выдающемуся процессу выращивания балерины. Казалось, лучшего образа и предназначения утонченной, вытянутой барби, длинноногой, с выпуклым широким лбом аккуратной головки, персиковой кожей, гармонирующей с цвета морской волны глазами и темными шеронстоуновскими крыльями бровей вразлет над точеным, курносеньким носиком, девчушке и не придумаешь… И столь же аккуратненькой и точеной фигуркой тезки Надежды Павловой. Все были просто уверены – растёт будущая балерина.

Как все происходит в жизни. Будто случайно, но во всем есть своя закономерность. Возможно, она поддерживается изнутри желаниями, отображаемыми в раскладе звезд. Наденьку отобрали вначале тренеры по гимнастике еще из детского сада в пять лет, а затем приняли в многочисленном, но не таком уже огромном, как раньше, конкурсе в государственную, престижнейшую балетную школу. В то время уже многие поняли, что при такой степени вкалывания, столь малые деньги получать во времена перестройки, когда все кооперативщики загребали на пластмассках и набивали «деревянными» деньгами карманы, хоть и престижно, но не столь разумно. Престиж в кастрюлю не положишь. Говорили тогда. Что такое престиж?! Эти понятия – престиж, честь, совесть уходили на второй план в перестроечном обществе гласности и демократии. А на поверку, в обществе, где стало царить беззаконие, впоследствии переросшее в беспредел противопоставить этому идеи не было. Ей предлагали те, кто более ушлый: разве что в модели бы подалась между тем! Смотри какая! Тебе в модельном бизнесе цены бы не было. Ты же настоящая модель! И зарабатывать будешь, не так как эти балерины с угробленным детством и юностью, да и всею жизнью, когда мечтаешь добраться только до домашних тапочек!

Но между… – просвета не было и сомнений никаких. Только балет!

Ее никто переубедить не мог. Позже пришли книги. И любимыми стали книги о балете Нади Павловой «Путь в большой балет», потом «Тем, кто любит балет». Полная тезка и это поддерживало мечту…

Она даже позже достала книгу известного хореографа Мессерера «Танец. Мысль. Время», которую Сильва Вальтер порекомендовала прочесть всем. Надя достала эту книгу и проглотила ее за несколько ночей. Без духовной подготовки трудно столкнуть с места тонкое и трудоемкое мастерство пластики своего тела. Без развития духовности балерина будет мертва. Ей никто не поверит.

Полет! Вращение! Фуэте!

«Фуэте, девочки, внимание, смотрите, запоминайте, во время поворота голова остается на месте, поворот, головка остается на месте, смотреть вперед, а тело вращается, как волчок, по инерции, голова неподвижна и смотрит вперед… так, правильно, нет, еще раз, пробуем и повторяем! Пошли!» Хлопок с ладоши! Идет обычная репетиция, о ней столько раз вспоминается где бы то ни было.

«Пусть будет, что будет, только балет», – думала, подрастая в движении, Надежда. Она, крещенная другой бабушкой, златовлаской Василисой, хирургом, которая рано умерла, после нескольких операций и дедушкой Павлом, старшим механиком на больших сухогрузах, в маленькой церквушке на Старопортофранковской у отца Григория. Она хранит их иконку и часто разговаривает к ней с просьбами и очищением души. Ей необходимо было обращаться к нему. Ни маме, ни сестрам, ни брату Ярославу Мудрому, как его не случайно называли, потому был многим и во многом арбитром, не скажешь и не поделишься сокровенным.

Хотя близкие понимали ее хорошо, с сестрами было просто чудесно. Все видели ее балериной.

– Надежда, ты прирожденная балерина, глядь какая тонкая и высокая, невроку, вымахала уже. Балерины есть и высокие, это точно.

– Нравится? – интересовалась обычно мамина подруга. Одобряла выбор будущей профессии. Конечно, Надя без балета жизнь свою не представляла. Ее так мотивировали изначально…

В «Лебедином озере», «Спящей красавице» или в «Эсмеральде» – одно имя балета приводит в дрожь. От одного звука рождаются образы и влияют на самые потаенные эмоции.

Со второго класса хореографической школы дети уже участвуют в проходках в «Щелкунчике» и на сцене знаменитого Одесского театра оперы и балета, заходит в вены сила любви и грации тонкого искусства.

И хотя чуть позже труппа артистов одесского балета вышла на авансцену и обратилась к присутствующим с адресом для принятия срочных мер: «Мы тоже люди. Мы хотим есть, нам холодно, здесь в знаменитом театре невозможно ни репетировать, ни выступать! Нет никаких условий для нормальной жизни и условий труда!» – все по большому счету осталось, как было.

Сменив руководство, все остались на своих местах. Периодические битвы в театральных и балетных коллективах ни для кого не секрет. Но призванные свыше служить Мельпомене остаются на своих постах.

Искусство, а тем более балет, требует жертв!

И расцветает огненный цветок страсти! Вертится колесо удачи героев. Стук пуантов об обшивку сцены, огни софитов, залы когда полные, а когда и полупустые, и остается прямо стоящей голова в вихре фуэте, сколько: считаем, раз-два-пять- десять-двадцать-тридцать!.. Кто больше.

– Девочки, – хлопок, хлопок, музыка, – пошли плавно и… сейчас! И-раз… Стремительно: вход – падебаск, падебаск, балансе, падебаск, балансе, вращение, еще, еще, снова повторяем…

Хлопки подгоняют, исключают паузы, задают ритм.

– Хоп, хоп, резче, еще, резче, пошли по кругу… прыжок, прыжок, выше, еще выше, легче, еще легче…

А потом полеты над дощатой, как обшивка палубы, сценой в большом жете, только могут пока сниться! «Душой, исполненный полет!» – пишут обычно об этом. Но это так. Без нее, души, ничего не сделать. (По большому счету, как в любом деле.) Но какой труд! Тренировки. Репетиции. Станок. И легкость, запечатленная на фото, летящие фигуры с веером «шпагата» над сценой, как чайки над морем, распластав крылья.

Глава 3. Завещание Ксении

Бабушка Ксения, еще моложавая, успешная, пергидрольные тонкие волосы в модной короткой стрижке, серьги с бриллиантами в полкарата и кольцо уникальной формы авторской работы, свободная и мобильная, хорошо заработав, открыв свой врачебный кабинет в новостроях города, отправлялась в рейсы по Кавказу, на Дальний или Ближний Восток. В тот год она, неожиданно, вернувшись из Средиземноморского круиза, попала в дикий переплет. Она периодически попадала в лапы криминалитета. Зарабатывала хорошо. Опасаться не умела, сильно много на себя брала, – боевая юность сделала свое дело…

– Мама, оставайся сегодня у нас, куда ты на ночь глядя? – увещевала дочь, останавливая ее, после того, как бабушка пришла проведать маленькую внучку. Но она, как обычно, непоколебима. Вернусь домой. Домой!..

– Ничего я не боюсь! Я им так строго скажу, если попадутся на дороге… Они и уйдут. Нужно строго, не боясь. С магией в голосе, гипнотизируя! – делилась опытом. Она мысленно практиковала завораживать потенциальных грабителей на подходах к ней. Ведь жила в отдалении, да ходить приходилось самой везде. Одиночество!.. На тот раз не получилось. Ее магическая сила внушения не сработала. Молодые грабители была настроены на быстроту, напор и натиск. Только не с теми, с кем нужно. Должно найти врагов и с ними бороться. А не с пожилой женщиной. Избив и сорвав, не расстёгивая, серьги с ушей, ограбив, забрав все возможное, и шапку, и деньги, и лекарства, мгновенно, как и напали, удалились, пригрозив ножом.

Следователи даже не указали наличие ножа, дабы не висело нераскрытое дело с разбоем на спорной по районам территории.

Так его и не раскрыли. А бабушка, побывав во всех больницах и диспансере, где работала долгие годы врачом, слегла на долгие три года. Три года в постели. Не вставая, живя в отдалении и одиноко, обременила семью единственной дочери и всех вокруг. Ровно день в день умерла, когда младшая пошла в школу. К сожалению, не подготовленная. Как другие дети. Когда и кто мог с ней возиться и за какие такие средства готовить к возросшим школьным требованиям? Кто в нее вкладывал тогда? А отец семейства? Его тоже впоследствии с возросшими проблемами след простыл.

Изначально Надя оказалась в неравных условиях. Хотелось успеха, быть в первых рядах во всем, а уже пошло всё вкривь и вкось.

Но на прощанье бабушка, видно, чтоб исправить все непростые ситуации, завещала выехать к старшей дочери в Германию, которая также на расстоянии страдала тяжелейшей депрессией, находилась долгое время – целый год! – в больнице, оставив на попечение отца маленького сынишку. Родственные связи, прорвавшись, оказали заметное воздействие и ужасный ущерб. Этого никто не ожидал. Но кто знает, что скрывается за семейными замками…

Как жить дальше, если такое случилось и давит, и давит своим грузом, страхом повторения срывов старшей дочери и напутствием умирающей бабушки Ксении. Почти Мадам Петуховой, тещи Ипполита Матвеевича, завещавшей драгоценности в 12 стульях. Здесь желание восполнить потери, вытянуть внучек в более цивилизованный мир, дать образование… Остатки мебели, далеко не гамбсовской, а полированной немецкой из добротного гарнитура перекочевали в их дом. Книги, ковер, вазы и несколько сервизов. Ксения любила свой дом, а благодарные больные, которые становились надолго друзьями, их нужно было вести годами, поддерживая буквально «на ходу», дарили подарки, тогда не запрещенные.

Туда, откуда началась ее боевая юность, устремилась семья с еще одной дочерью, рожденной в перестройку в хаосе неустановившихся рыночных отношений новой страны, безответственностью отца, не разделившего участь и борьбу за выживание. Остро чувствуя ответственность и необходимость предпринять радикальные меры для спасения всех членов семьи, особенно страдающих в одиночестве на расстоянии, в чужой стране, пришло решение пробовать другую жизненную модель. Последовать примеру тысяч, выехавших на постоянное место жительства. Но кто за чем, многие за лакомым куском, этой семье выбирать не приходилось. Между ничем и неизвестно чем, надеждами восстановить «статус кво», вытянуть Карину из депрессии там и выполнить волю умирающей не мадам, и не Петуховой, а просто бабушки здесь. Выбор сделан, господа!

Для каждого такое решение приходит с ломкой связей, трудностями вживания в новую жизненную программу, переменами, к которым не готов. Ни языка, ни шансов на нормальную работу, ни денег…

Да еще и младшая дочь, бредящая балетом, балетной карьерой, покорением высот танца и признания. Работающая для этого уже до седьмого пота.

Наденька еще маленькая, пять лет, когда пришлось впервые ехать в Киев за визой. Дважды оставив на пару месяцев, когда навещала больную дочь, вышедшую замуж в Германию, поняла, что с ребенком никто не дает разрешение в гости вдвоем. А все время оставляя и страдая, к тому же когда слегла мать, оставив ее на попечение подруги, созрела: анкету возьмем. Если дадут! Всё не просто! А там как будет! Еще посмотрим…

Может, и не уедем. Может, все само собой наладится.

Вообще не было никакой уверенности, что можно получить разрешение на выезд. Ведь попасть в Германию так сложно! Сотни тысяч желающих записывались в тысячные очереди, регистрирующиеся периодически, отмечаясь в кафе напротив посольства. В определенный день – час настал. Огненный цветок страждущих – раскрылся, как волшебный Сезам… По десяткам с раннего утра разводящий заводит жаждущих уехать в здание посольства Германии в Украине. Так раньше, дисциплинированно, десятками, сотнями загонялись на работы люди с оккупированных территорий. Перед этим получали обыкновенные письма с приглашением на работу. Изначально стояла у окончательного решения еврейского вопроса неопределенность, ложь, предательство своих. Сейчас уже наоборот. Воссоединение со своими детьми, другими членами семьи… в пасть врага?! «Мы можем только на танке туда попасть», как говорит один художник. Почему на танке? Враг не тот. Где враг? Кто враг? Точно уж не немец… Немцев почти нет. Даже в школах в Германии в классах можно всего по немцу-другому встретить. Остальные турки, африканцы, славяне, выходцы из бывшего развалившегося СССР, русские немцы, евреи, балканцы, афганцы… Есть только символ объединенной Германии и Европы, социальная программа населению, которая так привлекает всех.

Семья Валерии Вершининой, в которой дети были на разных фамилиях, жили в разных городах позже, как это часто встречается в жизни, выезжала по приглашению и гаранту зятя, польского немца. В свое время также переехавшего из репатриированных земель Польши, из Ополе, откуда его мама, фрау Марта ван Ейхманн родом, в Германию. Двадцать пять человек попали в Германию и все устроились. Потом пришла ему идея вторично жениться и взять в жены… русскую! Бум на русских жен пошел в мире. Увидев на базаре в Кракове, где Денис родился, – случилось так, что они встретились там на пасху, – увидев молоденькую, только на выданье Кариночку, вскрикнул: «Хочу меть таку жону!»

С этого момента жизнь семьи переменилась.

Вначале ежедневные звонки, затем приезд с подарками в размере проданной старой «ауди», снова звонки и ожидание времени получения визы. Мать Карины, Валерия, пять раз моталась в Киев, сдавая переводы документов и заполняя анкеты.

Жизнь пошла в направлении: выезд в Германию к старшей дочери. И хотя в то время младшей исполнилось только полтора года, пришлось ее оставлять на разных нянь, ездить в Киев, стоять в очередях, помогать, способствовать и успокаивать будущего зятя, желающего ускорения процесса. Карина влюбилась в голубоглазого коварного поляка.

Процесс пошел! Его уже не поломать. Если все стороны хотят перемен. Бывает, что желания совпадают не на все сто, но тогда чья возьмет, чья логика и позиции сильнее. У каждого в подобных историях свои мотивы, но все похожи. Соединение семей. Желание перемен к лучшему. Жизнь в более благоустроенной, демократичной, социально обеспеченной стране.

Почему в странах постсоветского пространства некому думать о благополучии людей, тех, кто есть государство, непонятно. Или наоборот ясно, как божий день. Но об этом позже.

Вскоре после рождения сына Максимилиана, белокурого, голубоглазого ангела Макса, у Карины начались тяжелые времена. Будто сводили счеты несколько семей, сестра Дениса, чуть ли, не выдвигая претензии в открытую за нападение на Польшу, развязывание Второй мировой войны, за все возможное и невозможное. В ее стране, союзе, который не совсем открыл «железный занавес», такие сведения еще не разглашались. А ей, бедной, пришлось отвечать за то, что она не совершала. Ее подкалывали и унижали. Предвещали худшее и третировали настоящим. Никакой помощи, только требования, и требования, и требования. Служить семье, отказывать себе во всем, жить скромно в работе. Приняв католичество, заодно разделив участь накопительской программы мужа Дениса, который работал день и ночь, деньги складывал и желал выбиться в домовладельцы, накопить миллион, на проценты от которого жить потом припеваючи… Жене отказывал во всем, получая в фирме хорошие деньги, экономил на ее одежде, образовании, заявляя:

– У меня нет образования и тебе ни к чему. Можно здесь и так заработать, – его присказка. Будто насмехался. Ведь не так забирал из отчего дома двадцатилетнюю дочь. Да и всех обещал перетащить. Хотя ни у кого не было такой цели. Все члены семьи серьезно учились или работали не только на деньги, а делали карьеру в престижных сферах. Стремились к усовершенствованию, познанию мира и себя в нем, отображению в своих представлениях и устремлениях. У мужа и его семьи всё сводилось к заработкам. Где угодно. По любым документам. За папу, за маму. По «черному». Затхлый мирок удручал и, приехав из открытого всему новому приморского города, культурного центра в маленький городишко, подвергаемая клеванию всех его членов семьи, не мудрено было получить жесточайшую депрессию. При этом от родных пока могла, скрывала всё. Откуда знать, что происходит на расстоянии, если чёрное выдается за белое?!

Такую игру многие себе придумывали и сообщали на родину только позитивчик. Прекрасные фото из отпусков, улыбка шесть на девять, а о трудностях – молчок. Так и нужно, но только не среди своих.

В результате за восемь лет замужества ни разу вместе не побывать в родном городе, где осталась ждущая встречи семья.

А когда стало происходить ещё худшее, когда неукротимый нрав, страдания, скука, оторванность, не востребованность в высших сферах, куда душа устремлялась, искала иной выход била в колокол… Потом в набат… Ее мучал свой «балет» или танец, самореализация интересов, усовершенствование способностей, которые также требовали выхода и находили его… в самоувечьях… мягко сказано… Пришёл момент, когда молодая женщина, лишившись всего, родной страны, окружения, семьи, родного языка, почувствовала, что попала в тупик.

Мириться с этим становилось невозможно.

Созвучно, думалось, и у Ивана Ефремова в «Лезвии бритвы», любимом романе. (А они разве не шли по своему «лезвию бритвы»? Разве это просто найти путь в чужой стране. Ведь, если дома стены помогают, на чужбине наоборот: стены, за которыми притаились соседи, но не все из них с добром, даже становятся, порой, опасны. У каждого своя, но удивительно похожая история. Часто история бегства в Никуда):

«Она на редкость красива, как венецианка, остра, как флорентийка, умна… И почему всегда становится страшно за разносторонне совершенных людей? Боги не любят человеческого совершенства. Эта формулировка была известна еще в глубокой древности и не только в отношении людей, но и предметов искусства. Большинство замечательных творений искусства постигла гибель. Китайские фарфоровые мастера, если какая-нибудь ваза выходила особенно хорошей, нарочито неискусно охлаждали изделие, и глазурь покрывалась сеткой мелких трещин. Изделие теряло клейма, совершенство, и ему более не угрожала гибель от зависти богов. Так и с людьми». Работая с предметами искусства, старинными вазами, сервизами, чашками, как «вещами в себе», Валерия приучилась переворачивать их и сразу смотреть с оборота: что там изображено? Какие клейма, «голубые мечи», вензеля… Любила искать в каталогах и маркерах данные, дабы разгадать тайну их происхождения. С людьми оказывалось сложнее. В каких каталогах найдешь разгадку внутреннего мира, рядом стоящего? Не в этом ли заключается тайна человеческих отношений?! Как предугадать, то предстоит? Но в том то и интересна жизнь. И нужно быть готовым к ее перипетиям.

Вдруг неожиданно даже, ведь только через два года, получили анкету. Даже уже забылось, как всё начиналось. Но ситуация со старшей дочерью обострялась. Заполнить и вот он, выход в другой мир открыт! Мама решила воспользоваться этим. А там еще как Бог даст. Ведь еще только сдать анкету. Но собрав документы. Ладно. Попробуем пока. Может, всё переменится к лучшему… Карина найдет себя и успокоится. Всё восстановится и не нужно будет уезжать вообще. Кому хорошо вдали от дома?! Да, время и не только оно еще может всё изменить к лучшему. Нужно верить! Верить, этому научила классика! Ей, русскоязычному филологу по образованию, образу жизни и духу, не казалось возможным найти своё место в чужой языковой среде, разве что поломать себя основательно.

Немного поздновато для мамы оказалась эта эпопея переезда.

Но анкета на руках. В параграфе «Особые записи» указала: есть необходимость и хорошие перспективы в продолжении занятий младшей дочери Надежды Павловой балетом, которым она занимается профессионально в государственной балетной школе. К посланию и пожеланию приложила письмо и его перевод на немецкий язык об обучении в балетной школе с прекрасными оценками, будучи среди трех наилучших учениц.

В это время Надежда чувствовала, что происходит неладное.

Ей совсем не хотелось уезжать. Оставлять начатое, выходить в неизвестный мир. Что он принесет? Куда заведет ее снова неведомое?!

Каким языком она сможет изъясняться. Где дальше тренироваться? Ведь важно не потерять достигнутое. И мышцы, и сердце натренированы на такой ритм и при сбое дают плачевные результаты… Может быть, ожирение даже или одышка…

Наденька по привычке молила, обращаясь к высшим силам. Она вытягивала ногу на дверной косяк, и она, выпрямляясь, становилась одной линией, доставая поперечной перекладины.

«Любимый Бог, сделай так, чтоб мы могли соединиться все вместе здесь. В нашем родном городе. Не оставляй меня там, куда я попаду. Если не получится остаться здесь, сопровождай нас и наши лучшие возможности.

Не оставляй меня без балета! Балет! Балет! Я так мечтаю о нем, я так хочу стать балериной! Ты видишь, любимый Бог, я же создана для балета. Мне это так все подходит! Я могу без устали разминаться и растягиваться. Шпагат, сальто, колесо и многие элементы остались от гимнастики. Это мне легко дается. Только б не потерять. Нет, нет, я не потеряю это никогда. В балете мне пришло многое другое, и особенно чувство воплощения эмоций в движении, красота их, стремительность и понятность, как новый язык классического балета. Ведь раньше, еще до развития письменности, был танец, ритуальные движения, графика. В балете это осталось до сих пор. Мне это так понятно, будто я родилась изначально с языком танца, преображенного красками искусства в балет! Я хочу его совершенствовать сама в себе, наполняться, чтоб передать чистые эмоции и красоту движения людям. У меня даже больше других желаний нет. Все остальное приложится. Уверена в этом. Не оставляй нас, любимый Бог!»

Засыпая, порой, думала: «Как прекрасно, что есть балет! Это еще и музыка, и скрипки, валторны, арфы, литавры, колокольчики! Звучание инструментов под стать движениям балерин. Мне очень нравятся стихи о балете. Как красиво и точно сказано в стихах. Их нужно самим выстрадать. Послушай, как в стихах волнующе. Писала в тетрадке сзади, где записывались балетные элементы. Из этих терминов иногда тоже появлялись стихи… Строчки цветными крыльями взлетали и порхали, порхали, порхали…

«Скоро будут показывать Интернет-версию балета «Корсар». Нужно посмотреть обязательно!» – думала Надежда, засыпая, осмысливая значение слова «корсар».

Глава 4. «Чуть помедленнее, кони!»

Время, пройдя сквозь нас, всё равно остается с нами.

Со всеми своими отметинами. «Жизнь ни благо и ни зло, она вместилище того, во что мы её превратили!» – заметил Мишель Монтень. Вот именно! Откладывая несколько раз принятие решения об отъезде, время сделало своё дело. На заполненную анкету прислали вызов. Через два года. За это время у Карины никаких изменений к лучшему не произошло. Наоборот.

Мама звонила в больницу в Германию и на незнакомом ей языке пыталась узнать о состоянии здоровья старшей дочери Карины. Текст был составлен с помощью словаря.

– Как она чувствует себя после совершённого?

– Ей очень плохо. Она без сознания.

Конец ознакомительного фрагмента.