Вы здесь

Код розенкрейцеров. ГЛАВА 5 (А. Г. Атеев, 2005)

ГЛАВА 5

Чем больше Валек Десантов размышлял над предложением Ушастого, тем явственнее склонялся к мысли, что идти на дело придется. Он, конечно, вовсе не боялся Ушастого, да тот и не угрожал, но оказалось задетым самолюбие. Валек действительно был обязан Ушастому, который в заключении несколько раз крепко помог ему. Валек не терпел неоплаченных долгов, воровская заповедь гласила: «Долг – дело святое. Умри, но отдай». Имелась и еще одна причина, о которой Валек старался не думать. Причина эта – скука. Его угнетало однообразие. Физически работа на заводе не особенно тяжелая. Вальку случалось заниматься значительно более изнуряющим трудом. Но он никак не мог свыкнуться с мыслью, что завод – на всю жизнь. Товарищи по бригаде, совсем молодые ребята, часто рассуждали, как будут жить, когда выйдут на пенсию. Из их разговоров выходило, что именно на пенсии и начинается настоящая жизнь. Возможно, разговоры эти велись не особенно серьезно, но когда совсем еще сопляк рассуждал о том, чем он будет заниматься лет через сорок, Вальку становилось тоскливо. В заключении тоже считаешь дни до окончания срока, но ведь там неволя.

Да и тут та же неволя, очень скоро рассудил он. Работаешь «на дядю», а что имеешь? Шиш, по сути дела. И со всех сторон внушают: ты – строитель коммунизма, скоро, мол, жить будем по-другому, от каждого по способностям, каждому по потребностям. И, как ни странно, многие верят идиотским лозунгам. «Настанет день, – уверенно рассуждают они, – товаров и продуктов в магазинах станет – завались. Приходи и бери все, что душа пожелает. Причем совершенно бесплатно».

Те, кто постарше, недоверчиво улыбались, слушая рассуждения комсорга на сменно-встречном собрании, но идея коммунистического рая притягивала своей нереальностью. Вот-вот догоним и перегоним Америку, и уж тогда!..

Но Валек не собирался ждать и надеяться. Он хотел жить сейчас. Ушастый со своим предложением появился как нельзя кстати. Идея хапнуть куш у барыги, которого сам бог велел дербанить, оказалась весьма заманчивой.

Через пару дней после разговора в пивной Валек, как обычно, возвращался домой со смены. Неожиданно откуда-то сбоку к нему подвалил Ушастый.

– Здорово, – сказал он.

– Привет.

– Ну как, надумал? – без обиняков перешел Ушастый к делу. Валек промолчал. – Не слышу базара.

– Ты, Михалыч, видать, вовсе умом тронулся, при всем народе подходишь и сразу про дело толковать начинаешь.

– Невтерпеж мне! – горячо заговорил Ушастый. – Только об этом и кумекаю. Уже и хату обсмотрел, подходы, уходы… Ты меня знаешь, я втемную на дело ни ногой. Давай возьмем флакон и потолкуем где-нибудь в холодке.

В ближайшем магазине была куплена водка, закуска и, устроившись под кустом в каком-то запущенном садике, друзья принялись обсуждать предстоящее дело.

– Значит, Валек, как я понял, ты в доле? – спросил Ушастый, раскупоривая бутылку.

– В натуре!

– Я не сомневался, – довольно проговорил Ушастый, прямо из горлышка отхлебнул водки, потом подцепил корявыми пальцами несколько килек, затолкал их в рот и смачно зачавкал. Валек налил себе в грязный захватанный стакан и тоже выпил.

– Не сомневался я в тебе, корешок ты мой ясный, – пропел Ушастый, – знал, что не скурвился. Ты когда на выходной идешь?

– Завтра последняя смена.

– Нормалек. Послезавтра, значит, в четверг, залепим хату.

– Днем?

– Ну! Ее только днем и брать. Этот хрен, кладовщик, живет вдвоем с женой, ни детей, ни родичей, только псы по двору бегают. Ух и злющие, черти. Он их, кладовщик то есть, сырым мясом кормит. Натащит с мясокомбината… Падла такая… Ага! Живет он в поселке, недалече от работы. Дом стоит на отшибе, забор высоченный, по верху «колючка» пущена, ворота железные. Баба его вместе с ним пашет, в обед они оба приходят домой… После двух снова уходят. Вот тут и наше время настает.

– Я что-то не очень понимаю. Ты же сам говоришь, там собаки?

– Собак не будет.

– Темнишь, Михалыч?

– Отвечаю!

– Допустим. А ты знаешь, где деньги и золотишко лежат?

– Вот тут ты, Валек, в яблочко попал. Где «рыжье» и бабки, точно не скажу, хотя мне Рыба наколку дал… Нам, главное, в дом залезть, а там видно будет. Пустыми не уйдем. Значит, так. В четверг в двенадцать встречаемся в шалмане и добазаримся окончательно. И уже оттуда канаем на дело. Усек?

– Лады. Надеюсь, без мокрухи обойдемся?

– Ну, Валек. За кого ты меня держишь? Я – честный домушник, а не стопарь с прихватом. Все путем.

«Будем надеяться, – размышлял Валек, возвращаясь домой, – что Ушастый действительно все обдумал и рассчитал. Обычно он не врет. А не до конца все рассказал, так, очевидно, сглазить боится».

– Выпил, что ли? – спросила сестра, открывая дверь.

– Все нормально, Катя, чуть-чуть, с товарищами по бригаде. Как говорится, с устатку.

Она странно на него посмотрела.

– Говоришь, с заводскими?

– Ну!

– А может, братец Валя снова в тюрьму захотел?

– Чего это ты мелешь? – опешил Валек.

– Да не мелю я, – спокойно ответила Катя, – я просто пытаюсь понять, почему тебе на воле не нравится? Там-то чем лучше?

– Я не понимаю… С чего ты взяла? Или, может, я мешаю… место в квартире занимаю? Ну, выпил чуток, при чем тут тюрьма?!

– Как знаешь, – так же спокойно продолжила сестра, – только все может обернуться значительно хуже, чем ты можешь представить.

– Что обернуться?! О чем ты говоришь?!

Но Катя оборвала речь и ушла на кухню.

Валек какое-то время стоял в прихожей, пытаясь осмыслить состоявшийся разговор. Неужели ей что-то известно? Но откуда? Встретила его в компании с Ушастым? Но она не знает Ушастого в лицо. Может, кто стукнул? Когда они в прошлый раз разговаривали в пивной, их видело много народу. Допустим, видели. И дальше? Мало ли с кем он мог говорить. Или вдруг планы Ушастого стали известны ей… Но это и вовсе невероятно.

– Иди кушать! – услышал из кухни. Сестра как ни в чем не бывало поставила перед ним тарелку дымящихся щей.

Валек хотел было продолжить разговор, но передумал и молча стал есть.


Наступил четверг. До сей поры Валек старался не думать о будущем предприятии. Впрочем, обстоятельства предстоящего ограбления его вовсе не беспокоили, дело привычное, да и Ушастому он вполне доверял. Больше волновало другое: откуда сестра проведала, что он вновь стал на воровской путь? А в том, что она догадывается или знает наверняка, он не сомневался. Тягостное, тревожное чувство не покидало его, на душе кошки скребли. «Чем скорее все произойдет, тем скорее успокоюсь», – думал он, идя на встречу с Ушастым.

В пивной на базаре, куда он устремился, собирался обычно разный темный народ: барыги, перекупщики краденого, карманники, просто мелкая шпана. Пили водку пополам с пивом, закусывали вяленой рыбой, солеными сухариками, моченым горохом, бахвалились удачными делами, фартовыми сделками, иногда дрались, казалось, не на жизнь, а на смерть, а после утирались рукавом, размазывая кровь по лицу, и снова пили, часто с теми же, кому минуту назад рвали глотку.

Милиция обходила это место стороной, только базарный участковый, известный под именем дядя Мирон, – здоровенный усатый хохол – безбоязненно заходил в шалман и, случалось, выхватывал из толпы какого-нибудь мелкого щипача и тащил того в отделение. Народ обычно не выступал. Так было нужно для мирного сосуществования двух систем.

День стоял жаркий и безветренный, на небе не наблюдалось ни облачка, но, несмотря на зной, Валек не снял пиджака, в карманах которого лежали нож-выкидушка и кое-какой воровской инструмент. У входа на базар он выпил кваса, от которого заломило зубы, купил стакан жареных семечек и, небрежно сплевывая шелуху под ноги, медленно зашагал к пивной.

Внутри тесноватого помещения не протолкнуться. Сизое облако табачного дыма словно туманом окутало посетителей. Пьющие располагались за высокими обшарпанными столами, а то и прямо на пустых пивных бочках. На засаленных обрывках газет была разложена закуска, тут же стояли бутылки с водкой.

Тощая, как щепка, буфетчица в засаленном, некогда белом халате качала ручным насосом пиво в кружки. На лице ее было написано брезгливое отвращение.

– Валек? – услышал он откуда-то сбоку. Обернулся. Ушастый стоял вполоборота и даже не глядел в его сторону.

Валек приблизился.

– На, отхлебни. – Ушастый придвинул еще не начатую кружку. – Ну что, готов?

– Ага.

– Ништяк. Сейчас оприходуем, – он кивнул на пиво, – и на работу. Жара сегодня – дышать нечем. «Болдоха пухнет, а мы идем на дело», – пропел он вполголоса. – А, корешок? Все путем?

Ушастый показался Вальку слишком возбужденным, обычно он всегда оставался невозмутимым.

– Ты что, бухнул? – поинтересовался Валек.

– Да ну! Я на дело сухим хожу, ты же знаешь. Просто мандраж чуток бьет. Уж больно фарт крутой валит, вот я и нагрелся. Всю неделю этого сундука пас. Он на службу кандехает, я за ним. У проходной болтаюсь, жду. На обед с бабой своей порыл, я следом. Ни разу не трекнулся, что я цинкую. Ага! Он, в натуре, уж такой правильный, по часам, видать, живет. Если на пахоту ушел, то уже не вернется до срока, а как похавает, ровно без пяти два на свою скотобазу рвет.

– Он молодой, старый?..

– Старик! Лет шестьдесят, наверное. Седой весь. Куда ему бабки? Короче, я все срисовал в лучшем виде. Забор высокий и крепкий, из вагонки сделан. Метра три, наверное, высотой. По верху протянута «колючка». Во дворе псы. Но я – не лох, тоже кой-чего петрю. Дом стоит на окраине поселка. Место укромное, он, видать, спецом такое выбрал, чтобы не дыбали, кто к нему шлендает. Но у забора дерево высоченное растет. Тополь, что ли… И прямо над двором нависает. Ты залезешь, а потом по веревке спустишься. Сечешь? Я бы и сам, да куда с моим ревматизмом. Ага! Значит, спустишься с верхотуры, я щекотнусь, ты мне откроешь. Там замок с внутренней щеколдой.

– А собаки?

– Самое главное. Вот тут, – он пнул холщовый мешок, лежащий на полу, – мясо. Ты как на дерево залезешь, оттуда его вниз и покидаешь, собакам то есть…

– Думаешь, нажрутся халявной хаванины и кусаться перестанут?

– В натуре, только не от сытости. У меня есть один порошочек… – Ушастый похлопал себя по карману пиджака. – Пятнадцать минут – и бобики лапки кверху. Въехал?

– Отрава, что ли?

– Ну! И не спрашивай, где нарыл. Проверил, будь спок. Действует еще как! Ладно, поканали отсюда, – сказал он, взглянув на часы.

Поселочек, где проживала будущая жертва, был действительно небольшой, но справный. Дома на загляденье, заборы высоченные.

– Самое куркулевское место, – со знанием дела объяснил Ушастый. – Нахапали! И куда только ОБХСС смотрит.

Валек засмеялся:

– Ты прямо прокурор!

– А чего?! Таких я всю жизнь душил и, сколько можно, душить буду. С работяг шерсть стригут… Жиреют на рабочем классе, суки. Вон его дом, кладовщика то есть. Смотри, забор самый высокий в околотке. Ну ничего, «недолго фраер танцевал». Залезть сможешь? – он кивнул на громадный тополь.

– Запросто.

– Законно! Пока в кустах посидим. Он уже, видать, дома.

Они спрятались за пыльной акацией.

– Ага. Вот они. Дыбани…

Валек увидел, как растворилась калитка и из нее вышли двое пожилых людей: мужчина и женщина.

– Потопали, – удовлетворенно проговорил Ушастый. – Ты посиди пока тут, Валек, а я все же малость провожу их. Подстраховаться не помешает.

Через пять минут он вернулся.

– Теперь твой выход. Бери сидор, – он протянул мешок, – и полезай. Только не спеши, торопиться некуда.

Валек перекинул мешок за спину и осторожно полез вверх по корявому стволу. Очень скоро он уже сидел на ветке среди густой листвы. Отсюда хорошо был виден просторный забетонированный внутренний двор с круглым колодцем под жестяной крышей. По двору бегали три здоровенные овчарки. Они, видно, почуяли Валька, потому что судорожно заметались и начали визгливо, не в лад, лаять.

Валек поудобнее устроился на толстом суку, перекинул мешок на грудь, вытащил крепкую, в узлах, веревку, один конец привязал к дереву, другой бросил вниз. Собаки рванулись к веревке и, захлебываясь в лае, пытались ухватить ее зубами.

– Сейчас я вас прикормлю, – прошептал Валек и достал из мешка кусок мяса. Он подержал его на весу, понюхал. Ничем особенно не пахло. И все же нужно осторожней – еще отравишься этой дрянью. Он с размаху бросил мясо на землю. Собаки отскочили, но тут же приблизились, недоверчиво обнюхивая кусок.

Валек замер. А что, если не будут есть, почуют отраву?

Но псы неожиданно с остервенением набросились на мясо и мигом его проглотили.

Валек достал из мешка остальные куски и побросал вниз. Собаки быстро расправились с новой подачкой. Теперь они уже не лаяли, а с вожделением смотрели вверх, ожидая жратвы.

«Интересно, если я грохнусь вниз, – подумал Валек, – за сколько минут они разорвут меня?»

Собаки топтались возле веревки и напряженно смотрели вверх. Неожиданно одна закрутилась на месте, пытаясь укусить собственное брюхо, следом начали так же вести себя и остальные: метались по двору, катались на спинах, терлись животами о бетон. Скоро они лежали в разных углах двора, тяжело дышали. Тела их сотрясались от дрожи, изо рта лезли клочья пены.

«Похоже, готовы», – решил Валек и стал спускаться вниз.

Собаки издыхали. Они надрывно перхали, скулили и жалобно смотрели на незнакомца, словно надеясь, что он облегчит их страдания.

Валек подошел к калитке и свистнул. В дверь тихонько постучали. Чуть скрипнула калитка, и во двор, словно тень, проскользнул Ушастый.

Он оглядел представшую перед ним картину и удовлетворенно хмыкнул:

– Допрыгались, сучьи дети! А, Валек? Ловко мы их?

Но для верности все же…

Он достал из-за сапога финку, подошел к ближайшей собаке, оттянул голову и резко чиркнул по горлу ножом.

Струя крови хлынула на раскаленный под солнцем бетон, собака издала короткий хрип, дернулась и затихла.

– На всякий случай, – удовлетворенно произнес Ушастый, – мало ли… Вдруг очухаются. – Ту же операцию он проделал и с остальными собаками.

– Да и им полегче, – неожиданно заметил он, – не будут долго мучиться.

Залитый летним солнцем бетонный двор, трупы собак, и Ушастый, ухмыляясь, машет ему окровавленной финкой – картинка эта еще долго стояла перед глазами Валька.

– За мной! – Ушастый кинулся к входной двери. – Ага. Заперта. Ничего, сейчас выдрючим. Два внутряка, гляди ты! Значит, и собачкам своим не доверял, падла. А дверь?! Нет, ты дыбани. Железная! Только под дерево выкрашена.

– Замки серьезные? – спросил Валек.

– Сейчас посмотрим. Для Ушастого нет ничего недоступного, – хвастливо заметил вор, – хотя внутряки не хилые. Но на них у нас есть инструмент. А с фомкой тут делать нечего, броня крепка…

Раздался негромкий щелчок.

– Один есть, – констатировал Ушастый, – теперь второй, ну-ка, голубчик, не строй из себя целку… Не бойся дяди. Сколько я вас перехарил. Но без ласки не получится любви. Ага, милок, и ты поддаешься. Ну, все! Спой-ка нам напоследок.

Замок действительно очень мелодично звякнул.

– Что значит клиент – фрейфей! – сказал Ушастый, обращаясь к Вальку. – Богатый есть богатый. Такие замки больших денег стоят. Один немецкий, другой штучного изготовления. Делал такие некий Зыков еще в двадцатые годы. Очень хороший мастер. Сейчас зыковский замок – большая редкость. Вот выйду на пенсию, буду замки собирать или, как правильно говорят, коллекционировать. Ну, пойдем в дом. Чую, длинными бабками здесь пахнет.

Они прошли по небольшому коридорчику и попали в просторную, видно, парадную комнату, обставленную массивной мебелью. На полу лежал толстый темно-красный ковер, стены тоже были полностью увешаны коврами, две ореховые горки сплошь забиты фарфором и хрусталем.

– Мебелишка тоже немецкая, – удовлетворенно заметил Ушастый, – трофейная. Из Германии много чего приперли. Да и чашки-кружки скорее всего трофейные. А? Гляди, Валек, как путевые люди живут. Не то что мы с тобой – голь перекатная. Если это барахло вывезти да с умом толкнуть… но не это нам сейчас нужно. Только бабки и рыжье. Только бабульки!

– Дом большой, – заметил Валек, – где же искать?

– Да, – почесал затылок Ушастый, – хата огромная. – Он взглянул на часы: – Сейчас три. Барыга приходит в начале шестого. У нас в запасе два часа. Времени – выше крыши.

– Если знать, где искать, – заметил Валек.

– А покумекай, где бы ты деньги заховал?

– В подвале.

– Почему в подвале?

– Ну в погребе.

Ушастый усмехнулся, отчего морщинистая физиономия стала похожа на маску клоуна.

– М-да, Валек, шурупишь ты туго. Он кто? Барыга? Значит, ему бабки постоянно нужны. Рассчитываться за товар, для отмазки держать под рукой… Что, а? Придет к нему деловой, а он по погребам лазить будет. Туфта! Деньги где-то здесь, рядом.

– Но у него должны быть заначки?

– Правильно! Он не хранит все бабки в одном месте, я думаю, у него несколько тайников. Да и Рыба про то же толковал. Принимал он его не в этой комнате. Дверь сюда всегда была закрыта. Ну так вот. Рыба трекал: «Выйдет на минутку, и сейчас назад уже с деньгами». Значит, бабки рядом. И еще я думаю, у него основной тайник есть. Где главная часть хабара лежит. Начинаем искать. Ты в этой комнате простукай стены, проверь мебель, подоконники, пол. Шевелись.

Валек принялся за дело. Первая находка ожидала его уже минут через пять. За небольшой картинкой в гипсовой рамке в маленькой нише в стене лежало несколько пачек денег. Валек пересчитал – пять кусков.

– Эй, Михалыч! Нашел!

Прибежал Ушастый. Лицо его презрительно скривилось.

– Мелочь, – хмыкнул он, – однако мы на верном пути, верно Рыба гундел. Ищи дальше.

При простукивании в подоконнике Вальку почудился глухой звук.

– Михалыч? – вновь позвал он.

– Что ты заладил: Михалыч, Михалыч! – Старый вор, похоже, не на шутку рассердился. – Опять пару косых нашел?

– В подоконнике.

Ушастый ударил по дереву костяшками пальцев.

– Вроде что-то есть.

– А как его снять?

– Ломай, не до тонкостев. Вот, «карандашом» подцепи, – он подал Вальку короткий ломик.

Затрещало дерево, и на пол, масляно поблескивая, посыпались золотые вещицы.

– О! Рыжье! – не скрывая восторга, заорал Ушастый. – Пруха пошла! – Он бросился собирать золото, Валек стал моргать. Перед глазами мелькали кольца с камнями, цепочки, монеты, медальоны.

– Уже некисло, – довольно пробормотал Ушастый. – Ты, Валек, прямо носом чуешь, а я вот ни хрена не надыбал. А ну-ка еще!

– Здесь больше ничего нет! – уверенно сказал Валек.

– А ты почем знаешь?

Валек и сам не понимал, с чего это вдруг заявил подобное.

– А где есть? – не унимался Ушастый.

– Идем. – И парень уверенно двинулся вперед.

Вошли в спальню. Тут стояли две огромные никелированные кровати, а стены, как и в первой комнате, оказались до потолка завешаны коврами.

Валек что есть силы рванул один из ковров, сдернул его со стены и с гордостью посмотрел на Ушастого.

– А дальше? – холодно спросил тот. Валек глянул на стену. На ней не было никаких признаков тайника.

– Одна побелка, – констатировал Ушастый. – Рви дальше! – насмешливо произнес он.

Валек резко чиркнул ломиком по стене. Ломик пробороздил штукатурку, сорвав тонкую полосу бумаги, аккуратно наклеенную на стену и полностью имитировавшую штукатурку. Под ней открылась небольшая стальная дверца.

– Ни фига себе! Откуда знал?!

– Учуял.

– Ну ты даешь!!! – Ушастый стукнул по дверце ломиком. – Не знаю, смогу ли открыть, давно не работал с сейфами. Однако попробую. – Он минут пятнадцать возился с замком, наконец удовлетворенно крякнул: – Сейфик простенький, а что внутри? Опять рыжье! Но тут вещички покруче. Вон как камешки горят. Сразу видно, брюлики. Гляди! – Внимательно посмотрел на Валька. – Скажи, кореш, как это получилось?

– Не знаю, – недоуменно произнес Валек, – как-то само собой.

– Ищи дальше!

Они рылись в доме еще с полчаса, но ничего особо существенного больше не сыскали. В платяном шкафу между стопками белья Валек нашел аккуратно завернутые в газету пять тысяч рублей, а в шкатулке возле зеркала еще тысячу и немного золота: пару обручальных колец, серьги в виде полумесяцев, часики на браслетике.

– Его бабы, должно, цацки, – предположил Ушастый. – Похоже, все, а если где еще есть, то нам не найти, время поджимает. В натуре, братан! Мы богачи! – заорал он. – Гляди! – он указал рукой на кучу купюр и изрядную горку золота, лежащие на столе. – Бабок, на глазок, тысяч триста, и рыжье! Я мерекаю, его вдвое против бабок. Так это сколько же получается? Лимон! В натуре – лимон! Валек!!! Ладушки. Кончаю базар. Раздербаним после, а сейчас я бабульки кидаю в сидор, а ты цацки тасуй по косарям. И погнали!

Ушастый стал заталкивать деньги в мешок, а Валек рассовал золото по карманам.

– И почему нынче бабки такие длинные, вон сотня – ну что твоя портянка. Червонцы в руки взять приятно – хрустят, как капуста, не зря бабки еще капустой называют.

– Скажи, Михалыч, как думаешь, почему барыгу раньше никто не двинул? – спросил Валек, ощупывая враз потяжелевшие карманы.

– А хрен его знает. Я и сам кумекал. Почему, думал, этого фраера позорного никто до сей поры не обул? Ведь деловые о нем знали. Да что знали, ходили к нему, барахло тащили, золотишко опять же… Ведь не бобиков же боялись? А может, он вовсе и не фраер, может, он в авторитете? Может, он казначей. Общак держал… Тогда тоже непонятно. Рыба к нему за помощью обратился, а он кинул. Почему? Рыба – вор, значит, ему обязаны были помочь. Может, он не в законе, может, он – сука? Темное дело. Но если этот бык дознается, что наша это работа, что мы его двинули, нам вилы. Авось не дознается. Завтра двигаем к теплым морям, а, кореш?

– Посмотрим, – неопределенно сказал Валек.

– Верно! Не хрен гундеть, пока дело не слажено. Рвем когти. – Ушастый еще раз бросил взгляд на разгром, учиненный в доме, и усмехнулся: – Рыба был бы доволен, но мы ему не скажем.

Они вышли из дома.

– Теперь так, – скомандовал Ушастый, – как выйдем за калитку, ты – налево, я – направо. Завтра забиваем стрелку в шалмане.

– Мне с утра на пахоту.

– После смены, скажем, в шесть.

– Лады. – Валек огляделся. Три мертвые собаки валялись под палящим солнцем, и он неожиданно пожалел ни в чем не повинных животных, ставших жертвами жадности и злобы.

В этот миг ему неожиданно стало не по себе. Внезапно сильно закружилась голова, да так, что он покачнулся и невольно поднес ладони к вискам.

– Ты чё? – спросил Ушастый.

Валек потряс головой, как будто пришел в себя, но тут случились еще более невероятные вещи. Ему вдруг показалось, что одна из собак зашевелилась.

– Михалыч! – крикнул он. – Глянь!

Ушастый повернул голову и застыл, точно истукан, разинул рот и вытаращенными глазами взирал на происходящее.

Теперь все три собаки поднялись с бетона и стали медленно приближаться к грабителям. Из полуоткрытых пастей стекали черные струйки крови, и, странное дело, глаза у собак были закрыты, а двигались они рывками, словно направляемые чьей-то невидимой рукой!

– Атас! – закричал Ушастый. – На выход!!!

Он рванулся к калитке, но одна из собак совершила невероятный прыжок и отрезала ему путь. Она издала низкое утробное ворчание и обнажила огромные желтые клыки.

– Падла! – Ушастый достал финку и бросился к собаке. Но в это время сзади ему на плечи прыгнули две остальные.

– Валек!!! – заорал Ушастый. – Помоги!

Но Валек окаменел, словно соляной столб, и очумело смотрел на происходящее. К нему самому псы не проявляли никакого интереса.

Сбитый собаками, Ушастый рухнул на бетон, а они остервенело рвали ему спину. Ушастый скорчился, закрыл голову руками и что-то невнятно прохрипел. Неожиданно две собаки отскочили в сторону, а та, что загораживала калитку, рванулась вперед и с разбегу ударила огромной головой в бок Ушастому. Тот охнул и повалился навзничь. И тогда она вдруг длинно и тоскливо взвыла и одним движением чудовищных челюстей вырвала старому вору горло.

Валек от страха закрыл глаза, а когда вновь открыл, то увидел, что собаки неподвижно валяются на дворе, как и пару минут назад. Но и Ушастый лежит на бетоне, зажимая рукой распоротое горло.

Валек бросился к нему, но глаза Ушастого уже начали стекленеть, и лишь нечленораздельный шепот вырвался из заполненного кровью рта.

– За что? – послышалось Вальку. И в этот самый миг он обнаружил, что сжимает в правой руке давешнюю бритву с перламутровой ручкой, которую он так и не отыскал в квартире у старухи.

Взвизгнув от ужаса, Валек опрометью, не разбирая дороги, бросился бежать прочь.