4
Пробел, штрих, пробел.
В ВИПе было ещё пусто. Но девочки, милейшие служащие этого салона, готовились к приему новых гостей. Они здесь все, как на подбор отличались интеллигентными манерами, знанием языка, умением общаться с посетителями. Внизу другие из обслуги были по проще. Из-за задержки рейса можно было расслабиться. Посидеть на бархатном диване. Выпить кофе, шампанское. Что она и сделала с легкой подачи торопливой хохотушки Наташи.
– Ты можешь здесь и посидеть, успокоиться. Все наладится, не переживай. А нам нельзя. Шеф увидит, конец. – И она поставила перед ней бокал искрящегося шампанского.
После нескольких глотков слегка закружилась голова. Она перелетела мысленно в мастерскую.
В старой мастерской художника Валерия Мылова, как в мини-музее. На стенах экспозиция картин, недавно слетевших с мольберта. Белый лебедь, звеня крылами по синему небу, обнимает хрупкую фигуру обнаженной женщины с пышными бедрами и колокольчиками хрупких девичьих грудей, вырисовывающихся сквозь широкий размах лебединых крыльев.
Рядом в комнатушке огромные холсты старых полотен, отработанные на выставках в ЦДХ, в Манеже, самых престижных столичных залах. Отмеченные репродукциями в центральных журналах и призами на конкурсах. Среди скромной обстановки его огромной мастерской, очень холодной зимой, потому что отапливается старым «козлом» самодельного производства, картины звучат гимном природе и любви. Но он всегда страдает, от кажущегося ему несовершенства. Написать Картину! Вот смысл всей жизни. Но такое задание не дается сегодня никому. Ныне другие времена. Потребителю подавай нечто удобоваримое, просто говоря, приемлемое по цене. И даже самые богатые предпочитают не индивидуальное творчество, а дешевые поделки, серийные работы, модные на коротке.
Картины Валерия Мылова, очень многим приходились по душе. Они не рвали холст, не перегружали его и не давили ни авторитетом общественной деятельности художника, ни какими бы то ни было канонами, ни негласным законом братства художников, пропагандирующим творчество определенной группы. Он был одинок. Светлые и подернутые изумрудным флером, затемненные как блестящие окна иномарок, респектабельные и уверенные в себе фигуры. Их изумрудный колорит сродни цветовой гамме любимого Веласкеса, взывал к вечным ценностям. Открывая занавес невидимой стороны жизни, праздничные и эмоциональные, насыщенные скрытой энергией и неизрасходованной любовью, весенним зарождающимся теплом они наполняют все существо ответными эмоциями. Вызывают чувства острого желания творить тоже, влюбленности в жизнь и все живое.
Лучи солнца играют в бокале шампанского, пробуждая память и волнения вместе с ней. Как она любит его утонченных будто думающих лошадей, с вплетенными в гриву осенними листьями. Вот-вот фыркнут и унесут её в белесую даль вместе с автором. Она даже иногда немного ревнует к роскошным женщинам, находящимся все время рядом с ним. Женские тела переплетаются мягко очерченными линиями с птицами, породистыми, священными Быками, мифическими животными. Исполняют ариозо единению с природой. Освобождению от пут насилия и скованности. Пьянящий воздух густо перемежается с ароматом веток и трав, струящейся водой и потоками шелковистых тканей, готовых слететь по мановению ветра. Всё требует сбросить оковы нашего убогого бытия, раствориться с природой, обнять любимого так крепко, как только можешь и замереть, затихнуть, впитывая нежнейшую гармонию, мелодию душ, живущих в унисон в этот тонкий, трепетный момент. А потом все ближе, ближе, ближе. И уже не нужны эти распаривающие одежды, спелёнывающие души. А потом все ниже, натыкаясь на природные барьеры. Кое-кто видел в его героинях ее профиль. Кто-то не мог не заподозрить в них чувственную связь. А как иначе? Она не могла спокойно находиться в его старом зале, будто зале старого замка, ателье прекрасного. Множество совместных планов здесь возникало. Но не только как художник он ей был интересен. Его «стрельцовая» сущность выстрелила в ее самые заветные уголки чувствований. Ее спящая до этого сексуальность оказалась разбуженной и настолько, что уже покоя не было никогда. Наваждение какое-то! Вот и сейчас она себя представляла в крепких объятиях, пахнущих краской и скипидаром. Пахнущих вечностью.
«Эва, куда загнула, – подумала Лера, не в силах противостоять этим сладким мыслям, вспоминая тот миг изменения ее уклада жизни при всех мыслимых и немыслимых табу. И уже никуда от этого не деться. Она понимала умом, что не имеет права на это. Сумасшествие просто! Как кружится голова!.. Сжимаются, как пружина, и напрягаются все клеточки утомленного, неосвобожденного от тяжести естества. И внутри гудит и давит неведомая сила, готовая вырваться наружу. Она сметает на пути все препоны, открывает шлюзы и границы. Кажется, нет ничего недосягаемого. Уже нет ни стыда, ни страха, ни благоразумия, ни раздумий о будущем. Есть только манящий, всесокрушающий позыв, уводящий вверх, но скорее всего ведущий вниз. Как в романе «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Куда? И будто осколки зеркала, отражающие ее спокойную уверенность в себе столь долго хранимую, разлетается вся конструкция семейных устоев, ставя на прошлом смертельную точку. Новое, стыдное, неизведанное, запретное, живое, жаркое, сытое. О, как вкусен этот плод. И рвется его податливая спелая кожура. Природа подчиняет тебя своим стихиям. Улетучиваются остатки сомнений, целительная энергия переполняет…
Нет, наверное, он дописывает новую картину. Невыносимо столько ждать! Видно пришла новая тема о жизни богов, такой взбалмошной, похожей и не похожей на нашу, согласно древним мифам и сказаниям. Сильные лебединые крылья и нежная девичья грудь, вскормив не одного ребенка, замерла и напряглась в ожидании. Над белым лебедем парит под облаками обнаженная фигура бога, вышедшего из астрального тела. Наблюдает и ждет. Ждет своего часа – откровенного и беспощадного, неприкрытого ничем, срывая все условности и маски. И только отлетают, как отработанные тела, скорлупы яиц. Из них появились на свет вполне земные дети любви. Как дети солнца – божественная Елена, Кастор и Полидевк – братья Диоскуры. У каждого из них свои возможности и своя ахиллесова пята – мишень для уязвления. Как на знаменитой картине Елена, опутанная морскими раковинами и водорослями, с золотящимися на ветру боттичелевскими волосами держит под уздцы летящего волшебного белого коня, помогая смертному Кантору оседлать его. А бессмертный Полидевк отражает мощными кулаками удары врагов, не подпуская никого к владениям своей семьи. Вот-вот готовые все вместе взмыть в небо и остаться там наедине со своими мирскими страстями.
Что-то расскажут о нас, могу себе представить, съязвила в душе Лера. Шутки в сторону, где он, мой Мастер?
– Ти нэ опоздаеш на посадку, чо така грустная, – поинтересовался Николян на интернациональном наречьи, – нэ пэерэживай, все образуется, вот побачыш. Видыш, даже самолет задэржали для тэбья, – отвлек от ее мыслей армянин, жарящий шашлыки на привокзальной площади.
– Конечно, а то как же? – даже вздрогнув, тут же отпарировала Лера.
Кто-то бережно положил Лере руку на плечо. Она встрепенулась, радостно и живо:
– Лерой, опять второй. Наконец! Ты что новую картину писал? – подколола.
– Почти. «Утро сражения с газовщиками», как «Утро стрелецкой казни» Сурикова. Ты же знаешь, я – Стрелец, – запыхался, устраивая завернутую картину на скамейку, – по гороскопу. В данном случае это к делу не относится. То есть к этому. Чуть не отрезали мастерскую от тепла. Что будем делать зимой? Не положено в этом помещении газовое оборудование. Ну, не по-ло-же-но! Знаешь, как они говорят!
Конец ознакомительного фрагмента.