Глава 6
Протиснувшись под решеткой системы безопасности, Роберт Лэнгдон оказался в начале Большой галереи – главном вместилище знаменитых работ итальянских мастеров. С каждой стороны на высоту тридцати футов поднимались могучие стены и растворялись в темноте потолка. Красноватое сияние служебной подсветки сочилось от пола, создавая необычное мерцание на потрясающем собрании натюрмортов и религиозных сцен кисти да Винчи и других великих художников.
Лэнгдон скользнул взглядом по диагонально расположенным паркетным планкам – некоторые считают пол галереи самым удивительным экспонатом этой части музея – и обнаружил лежащий в нескольких ярдах слева от него огороженный полицейскими лентами предмет.
– Это Караваджо? – обернулся он к Фашу.
Капитан не глядя кивнул.
Картина, по оценке Лэнгдона, стоила больше двух миллионов долларов, однако валялась, словно сорванный со стены никому не нужный плакат.
– Какого черта она на полу?
– Это место преступления, мистер Лэнгдон, – сердито отозвался капитан. – Нельзя ни к чему прикасаться. Картину сдернул со стены хранитель и таким образом привел в действие систему безопасности. Мы считаем, что на него напали в его кабинете, он выскочил в Большую галерею, стянул полотно на пол, и в то же мгновение опустилась решетка, отсекая помещение от других.
– То есть хранитель поймал злодея в Большой галерее? – не понял Лэнгдон.
Фаш покачал головой.
– Заслон системы безопасности не позволил тому подобраться к Соньеру – преступник остался с внешней стороны и выстрелил в хранителя сквозь прутья. – Полицейский показал на зацепившийся за решетку, под которой они только что пролезли, красный обрывок ткани. – Когда Соньер умирал, он был здесь один.
Лэнгдон вгляделся в раскинувшуюся перед ним огромную галерею.
– В таком случае где же тело?
Фаш поправил зажим на галстуке в виде распятия и пошел вперед.
– Вам, вероятно, известно, что Большая галерея имеет немалую протяженность.
Точная длина, если Лэнгдон правильно помнил, составляла полторы тысячи футов. Следуя за капитаном, он испытывал почти неловкость от того, что проходит мимо стольких мировых шедевров, даже не замедлив шага, чтобы взглянуть на них. Трупа хранителя все еще не было видно.
– Жак Соньер сумел так далеко уйти?
– Пуля попала месье Соньеру в желудок. Он страдал от жестокой боли, но умер не сразу – через пятнадцать или двадцать минут. Судя по всему, он был человеком сильной воли.
– Охране, чтобы прибыть на место, потребовалось пятнадцать минут? – ужаснулся Лэнгдон.
– Разумеется, нет. Служба охраны Лувра отреагировала немедленно по сигналу тревоги, но нашла Большую галерею отрезанной от других помещений. Сквозь решетку было слышно, как кто-то двигается в дальнем конце, но стоящие у преграды не видели, кто это. Охранники действовали согласно инструкции и вызвали нас. Мы приехали в течение пятнадцати минут, подняли решетку, чтобы под ней можно было пролезть, и я отправил в галерею дюжину вооруженных людей. Они прочесали коридор, разыскивая нарушителя, но не нашли никого, кроме… него. – Фаш указал куда-то вперед.
Лэнгдон проследил взглядом за его рукой. В тридцати ярдах от них на пол светил единственный укрепленный на переносном штативе фонарь, создавая в темной галерее яркий островок света. В центре светового пятна, словно насекомое под микроскопом, лежал мертвый хранитель.
Когда они приблизились к трупу, Лэнгдона пробил озноб. Взгляду открылась самая странная картина из всех, что ему доводилось видеть. Обнаженное тело Жака Соньера располагалось на паркете именно так, как запечатлел снимок, – точно вдоль оси галереи, руки и ноги раскинуты в стороны, одежда аккуратно сложена рядом. Кровавое пятно чуть ниже грудины обозначало место, куда вошла пуля. Крови вытекло на удивление мало – осталась лишь маленькая почерневшая лужица.
Левый указательный палец Соньера был тоже в крови. Он явно макал его в рану и пользовался кровью как чернилами, а обнаженным животом как холстом, нарисовав на коже простой символ: пять прямых линий, пересекаясь, образовывали пятиконечную звезду.
Пентакль.
Лэнгдону стало еще больше не по себе.
Он сам сотворил с собою такое.
– Мистер Лэнгдон? – Взгляд темных глаз Фаша снова остановился на нем.
– Пентакль. – Голос Лэнгдона глухо отозвался в огромном пространстве. – Один из древнейших в мире символов. Был в ходу более чем за четыре тысячи лет до Христа.
– И что он означает?
Лэнгдон всегда колебался, когда ему задавали этот вопрос. Объяснять человеку, что значит тот или иной символ, все равно что утверждать, какие именно чувства должна вызывать в нем та или иная песня.
– Символы в разных обстоятельствах несут в себе разный смысл, – ответил он. – Пентакль – изначально языческий религиозный символ.
– Поклонение дьяволу, – кивнул Фаш.
– Нет, – тут же поправился Лэнгдон, сообразив, что неверно подобрал слова. В наше время определение «языческий» стало почти синонимом понятия «поклонение дьяволу», что совершенно неправильно. Корень слова восходит к латинскому paganus, то есть селяне. – Язычники – буквально жители деревень, которые придерживались традиционных религиозных взглядов и поклонялись природе. Древние считали, что мир состоит из двух половин: мужской и женской. Инь и ян, как описывают на Востоке. Когда мужское и женское начало приходит в равновесие, в мире царит гармония. Когда баланс нарушается, наступает хаос. – Он показал на живот убитого. – Пентакль – символ женского начала всего сущего, того, что историки называют «священной женственностью» или «священной богиней». Кто-кто, а Соньер не мог этого не знать.
– Значит, Соньер нарисовал на собственном животе символ богини?
Лэнгдон не мог не признать, что это на самом деле странно.
– Пентакль символизирует Венеру – богиню женской плотской любви и красоты.
Капитан окинул взглядом обнаженного мужчину и что-то проворчал.
– В основе древних религий лежал принцип божественного порядка Природы. Богиня Венера и планета Венера являли собой одно и то же, какое бы имя ни носили.
У Фаша сделался озабоченный вид, словно мысль о поклонении дьяволу была ему больше по душе.
– Мистер Лэнгдон, – начал он, – пентакль просто обязан указывать также на дьявола. Об этом недвусмысленно свидетельствуют ваши американские фильмы ужасов.
Лэнгдон нахмурился. Спасибо тебе, Голливуд! В фильмах о сатанистах пятиконечная звезда превратилась в избитый штамп. Его всегда расстраивало, когда символ преподносили в этом качестве.
– Уверяю вас, несмотря на то что вам показывают в кино, неправильно связывать пентакль с дьяволом. За тысячелетие символика этого знака была извращена, утеряв свой истинный смысл. Через то же кровопролитие, как в данном случае.
– Боюсь, я не совсем вас понимаю.
Лэнгдон взглянул на зажим капитана в виде распятия, не зная, как сформулировать свою мысль.
– Я говорю о Церкви, месье. Символы, как правило, устойчивы и способны к сопротивлению, но пентакль был изменен в эпоху ранней римской католической церкви. Это было частью кампании по искоренению языческих верований и обращению масс в христианство. Церковь начала борьбу против языческих богов и богинь, объявляя их символы злом.
– Продолжайте.
– Распространенное явление в эпоху потрясений. Нарождающаяся власть перехватывает существующие символы и со временем изменяет их смысл. В битве между языческими и христианскими символами язычество потерпело поражение. Трезубец Посейдона превратился в вилы черта, остроконечный колпак мудреца стали отождествлять с ведьмой, а пентакль Венеры сделался символом дьявола.
– Интересно. – Фаш кивнул в сторону распростертого на полу трупа. – А положение тела. Оно вам о чем-нибудь говорит?
Лэнгдон пожал плечами.
– Повторить символ – простейший способ подчеркнуть его значение. Как видим, Жак Соньер постарался принять позу в виде пятиконечной звезды.
Капитан обвел взглядом пять точек – руки, ноги и голову убитого – и снова провел ладонью по гладким волосам.
– А нагота? – спросил он. Казалось, полицейского отталкивал вид обнаженного немолодого мужского тела. – С какой стати он разделся?
Интересный вопрос, подумал Лэнгдон. С тех пор как ему показали фотографию, он занимал его самого.
– Мистер Фаш, я, безусловно, не могу объяснить, почему Жак Соньер решил изобразить собой этот символ или лег на полу таким образом, но не сомневаюсь, что человек его образования знал, что пятиконечная звезда является символом женственности.
– А использование собственной крови в качестве чернил?
– С этим все ясно: у него просто не было другого средства что-то написать.
Фаш, помолчав, наконец произнес:
– А я не сомневаюсь, что кровь – сигнал полиции провести криминалистическую экспертизу. Обратите внимание на его левую руку.
Лэнгдон нерешительно обошел труп, опустился на корточки и с удивлением увидел в левой руке хранителя большой фломастер.
– Он был у него, когда мы его нашли. – Фаш отошел на несколько шагов к переносному столику и стал перебирать наваленные на него инструменты для полицейской экспертизы: провода и какие-то электронные приспособления. – Как я уже говорил, мы ни к чему не прикасались на месте преступления. Вам знаком этот тип фломастера?
Лэнгдон наклонился еще ниже и прочитал надпись:
STYLO DE LUMIÈRE NOIRE.
Он удивленно поднял взгляд. Ручка так называемого ультрафиолетового спектра или особый вид фломастера, изобретенного для музеев, реставраторов и полиции, если требуется что-то незаметно пометить. Ручка пишет некорродирующими флуоресцентными чернилами на спиртовой основе, которые видны только под лучом ультрафиолетового света. Музейные работники пользуются такими во время профилактических осмотров, чтобы делать пометки на рамах нуждающихся в реставрации полотен.
Лэнгдон распрямился, а Фаш тем временем выключил свет, неожиданно погрузив галерею в темноту. И вскоре вернулся, неся портативный фонарь.
– Как вам, должно быть, известно, – его глаза блеснули в окружающем пурпурно-фиолетовом мареве, – полиция пользуется ультрафиолетовым освещением, чтобы обнаруживать на месте преступления следы крови и другие улики. Поэтому можете представить наше удивление… – Он неожиданно направил круг света на труп.
Лэнгдон взглянул и, потрясенный, отшатнулся.
Рядом с трупом, накорябанные люминесцентными буквами, мерцали последние слова хранителя. Вглядевшись в поблескивающий текст, Лэнгдон почувствовал, что окутывающий эту ночь туман еще сильнее сгущается. Он перечитал послание и поднял взгляд на Фаша.
– Что, черт возьми, это значит?
Тот в ответ сверкнул на него глазами.
– Это именно тот вопрос, месье, на который вас пригласили дать ответ.