Мама – кавказская, а папа… все испортил!
У всех детей есть мечта: осчастливить себя и обрадовать родителей заведением чего-то живого, пищащего, мяукающего, гавкающего и т. д., и т. п. Я смогла реализовать свою мечту о пищащем и гавкающем намного раньше моего брата, что, как мне кажется, совершенно несправедливо. И причин-то куча.
– Мой брат старше меня на цельных двенадцать лет, то есть в осмысленном возрасте, когда все просили перечисленных выше представителей фауны, ему свезло наиболее капитально – ему досталась сестра в том самом неразумном возрасте, когда оно пищит и мяукает, вроде как котенок или хомячок, так же непонятно о чем, но удовольствия как-то меньше. Прогулки с сестрой опять же, согласитесь, не могут принести столько удовольствия, сколько прогулки с собакой: ей не скомандуешь «апорт» и вообще не дай бог, если она сама подберет что-то с земли.
– Он всегда читал и изучал материал настолько обстоятельно и полно, что, не имея никаких животных, мог тем не менее рассказать все о них. Он выигрывал олимпиады не только по биологии и был настолько эрудированным, что умудрялся рассказать даже взрослым новые, не известные им, интересные и удивительные факты.
– По натуре он человек более пунктуальный, ответственный, уравновешенный и с пунктиком аккуратиста, достойный последователь нашего папы.
Исходя из всего вышеописанного, могу с уверенностью сказать, что проведенная мной авантюра по притаскиванию в дом героического болона увенчалась успехом только благодаря природной находчивости – пожалуй, единственного полезного качества, которым не обладает мой брат. Вообще, природа в своей мудрости распределила все вполне верно: недюжинный ум, умение логически оценивать ситуацию и предвидеть ее последствия – все это перепало моему брату. А мне достались: авантюризм, находчивость и неугасаемый оптимизм, который постоянно вытаскивает мою пятую точку опоры из ситуаций, куда ее загнало первое мое качество и не смогло помочь второе. Володя же мне всегда напоминает капитана Зеленого из мультика «Тайна третьей планеты». Потому что любимая фраза вместо приветствия: «Ну, что у нас плохого?».
Поглядев на то, как удачно сработал мой вариант «притащить внаглую», Володя долгие восемь лет терпел собаку, которую могут съесть за один укус, и обстоятельно рассматривал варианты собачьих пород. С первой женой, по желанию оной, завели фокстерьера, от которого Вова плевался, как верблюд, и на которого он имел почти психологическую аллергию. Мало того, что размером фокстерьер был чуть больше болонки, так его постоянно драли окружающие собаки, даже когда он и не нарывался. И, согласно Володиному описанию, он стоял в конце очереди, в которой раздавали мозги, да еще потом и отошел, так что раздача того малого, что оставалось, прошла вообще без него. Чаще всего, вспоминая фокса, Володя припоминал фильм «Гудзонский ястреб» с Брюсом Уиллисом и псиной Бонни. Особенно, когда этот самый «Бонни – мяч-мяч» исчезает в окне с теннисным мячом, вылетевшим из автомата, подающего эти мячики со скоростью, достойной отсоединения первой ступени ракеты. Так что, оставив по разводу бывшей супруге квартиру, собаку и практически все вещи, отбыв снова в отчие пенаты с личным скромным скарбом, он зарекся насчет мелких недопырков (чуть заглядывая в будущее, скажу, что с нынешней и совершенно чудесной во всех смыслах женой они обзавелись немалым зоопарком, который то пополнялся, то убывал, в зависимости от ситуации и продолжительности жизни животин, в виде: трех крысов, двух пекинесов и двух котов).
Терпение брата истощилось по возвращении в родной дом несколькими прогулками с Каськой. Володя осатанел и сказал, что не для того был в армии, чтобы вспоминать все навыки. Вот тогда-то его и осенила мысля: завести то, с чем можно будет пройтись по трупам обидчиков. Сказано – сделано. Он заказал собаку из какого-то питомника. Заказывал крупную, крепкую и напрочь лишенную гуманизма. Ну… требование заказчика – закон. Гуманизма в кавказской овчарке вообще немного. Но и собака в вопросах воспитания более чем специфичная. Доставили собаку шести месяцев отроду в клетке, что уже заставляет задуматься. Магда, так ее звали. Володя взялся за ее воспитание, слава богу, на той же базе, где и работал. Приучал, приручал, кормил ежедневно в течение нескольких месяцев. Но то ли оперативки в мозгах у собаки изначально было восемь килобайтов, то ли за время дороги отбили то немногое, что было, – суть остается: она никак не могла запомнить, что Володя – Хозяин, хотя терпения у него столько, что сам Иов удавился бы от зависти.
Безнадежность затеи братик окончательно узрел тогда, когда по прошествии нескольких месяцев собака снова кинулась на него. Дело было около машины. Целый день он снова кормил Магду, прогуливал ее, оставил рядом с машиной и отошел на двадцать минут. А по пришествии чуть не умер от испуга, когда эта недопантера с ревом прыгнула на него из-за машины. Причем, хорошо, что прыгнула, потому что прыгала она плохо и до горла не добралась, а братишку спасла реакция и годы тренировок: он ее просто сбил с ног, а пока она очухивалась, этих долей секунды хватило на то, чтобы Володя трясущимися руками открыл машину ключом и юркнул ужиком в нее.
Не выдержав, он отдал Магду на охрану базы, где она и жила в клетке из двухрядной рабицы. На ночь ее с особыми предосторожностями, с какими обычно работают со львами, тиграми, крокодилами и аналогичными зубастыми неадекватами, выпускали, и можно было больше не волноваться. Иногда поутру, когда ее с не меньшей опаской загоняли обратно в клетку, находили ошметки, в которых нельзя уже было опознать, что это было когда-то. За все время только несколько лазутчиков-везунчиков сумели, к собственному счастью, добежать до охранников. (А вообще собачка не боялась выстрелов и реагировала на малейшее движение и запах любой дичи не хуже велоцираптора).
Была как-то и одна забавная ситуация, в которой Володя вынужденно стал практически аналогом братьев Запашных. Рядом с клеткой Магды был электрощиток на столбе. Электрощиток стал изображать эпилептические припадки, и вызвали электрика. Пришел дядечка в годах, хоть и не преклонных, но степенных. Ждали его возвращения обратно час, два, три, на четвертый начали уже слегка удивляться, что же могло так катастрофически полететь в щитке. Прогулочным шагом догуляли до места и только тут увидели: на абсолютно голом столбе, на высоте трех метров от земли, вцепившись в столб, как в последнюю надежду, сидел электрик. Сумка с инструментами лежала подле столба, а рядом с сумкой сидела и, периодически облизываясь, роняла слюни Магда. Причем, сидела она тоже явно давно в этой позе, судя по озерцу слюней.
Операция по спасению электрика как-то не заладилась. Как только в поле зрения появились другие люди, Магда с ревом льва-людоеда кинулась в их сторону, но почти сразу тормознула, потому что счастливый электрик начал потихоньку сползать вниз, приближаясь к точке досягаемости. Встретившись взглядом с Магдой, он, как карась при встрече со щукой, заработал активно ластами и снова поднялся до незыблемых высот. Так они тренировались еще примерно минут двадцать, пока электрик не начал уставать и взмолился уже усыпить или пристрелить это «адово отродье». Вот тогда и выяснили, что звуков выстрелов собака не боится, а производить реальный отстрел жалко. Электрика тоже, правда, жалко. Поэтому пришли к главному инженеру со словами: «Спасите человека от вашей собственности, вы ж ее укрощать умеете…».
Ситуация патовая. У электрика «дер-р-р-ж-жаться нету больше с-с-сил». Вот и пришлось параллелить процесс. Сообразить некую ловчую палку (стальную) с петлей и еще одно полено покороче, чтобы можно было в пасть засунуть и на какое-то время занять, пока упирающаяся скотина будет запихиваться внутрь и пока срочно будут заделывать дыру в рабице, которую она прогрызла, добираясь до не сильно свежего, помятого жизнью и довольно костлявого электрика. Не с первой попытки удалось сафари, а полешко вообще еле продержалось до конца заштопывания рабицы, после чего Володя изобразил что-то вроде «Па де пуасон», мгновенно и с грацией балерины со стажем в Мариинке, ретируясь вон из клети. В пределах суток вокруг первой клети выросла еще одна клетка, но уже сварная, из могучей арматуры.
А позже выяснилось: так получилось, что кто-то из ухажеров этой «самки богомола» выжил. Никто не знает, как, но в итоге кратковременного знакомства на свет появилось около шести щенят. Из них еле успели спасти трех, причем от самой же Магды, которая просто сожрала тех, кого не успели у нее забрать. Мне кажется, что этот писк, наполненный ужасом и болью, который наша Марта слышала в детстве, ей так запал в душу, что даже спустя годы она каждый раз пыталась защитить любое пищащее существо, будь то ребенок, щеня или даже кошка… Щенков решили раздать желающим, ну а Володя, естественно, выбирал первым. В большом складе, где кутятам выделили угол, он взял доску и уронил ее рядом с ними. Мальчик залился лаем, одна из девчонок спряталась в угол, а наша Марта посидела спокойно, а потом, косолапя, поковыляла в сторону Володи. Так решение и было принято. А домашний паркет вздрогнул вторично.
Впрочем, существо оказалось умным и легко поддавалось дрессировке, кроме одного момента: бывало, нападал на нее «поигрунчик», и вот тогда… Держись все живое! Крышу сносит, глаза шалые – демон непослушания во плоти. И так было до двух лет, пока она не повзрослела. Дабы «мстя» обрела свое воплощение, Марте дали возможность подрасти. Она с детства умела рыкнуть даже на ризенов так, что те отступали. Вообще, за все время Марту смогла подрать только одна овчарка, но в том случае было явное превосходство мышечной массы и неадеквата: когда гуляла эта овчарка, весь двор вымирал, и даже вороны старались не каркать.
Марта взрослела, в шутку таскала за шкирку болона Каську. Тот всячески ответно гонял ее на правах старшего. И вот, когда Марта подросла до габаритов весьма крупной лайки, был реализован план «Отмщение за грехи». Выросла Марта на загляденье. Густая плотная шерсть, которую не то что зубами – морозом не проймешь. Точь-в-точь как у мамаши: свинцово-серая, словно волчья по бокам, с более темным переходом к морде и практически черная антрацитовая на спине. Морда крупная, хотя и поменьше маминой, темно-серая, цвета мокрого асфальта, с черным носом и карими задорными глазами. Светлая пепельная грудь и передние лапы с небольшими вкраплениями пятен более темного графитного оттенка, которые особенно четко вырисовывались на остальном фоне. А уж пушистый хвост, с градиентом перехода от светло-серого к черному, – как опахало.
Вывели ее на прогулку почти в одно время с Каськой. Тот благополучно нарвался на попытку быть съеденным… И вот тут в дело вступила Марта. Не пришлось ничего говорить. Ей достаточно было просто увидеть, как на Каську кинулся ризеншнауцер. Добродушная и игривая дома, Марта вздыбила шерсть на загривке, пригнулась к земле и рванула так, что сорвала карабин с поводка. А дальше мы еле-еле смогли оторвать ее от скулящего ризеншнауцера. Не спешите жалеть бедную псинку! Годами он спокойно драл Касьяна и мои куртки, причем наш болон мог даже не тявкнуть на него, ризен просто мог заметить нас и кинуться с другого конца двора. А дальше как повезет: либо он получит в зубы сапогом, либо моя куртка снова обретет боевую проплешину. Хозяева посмеивались и с легким оттенком садизма заявляли, что заводить надо собаку, а не кошку. Ну, вот мы и завели. Больше тот ризеншнауцер спокойно не гулял. Долгожданный реванш. Теперь, стоило только Марте увидеть его или учуять – и дальше я, мама или папа летели низко, подпрыгивая на кочках по заданному вектору, вслед за грудой мышц и зубов. О, сладкая месть! И это по прошествии длительного времени попыток договориться, попросить надеть намордник на черного крокодила… А всего-то надо было – ответно завести аллигатора!
Все-таки жизнь учит нас одному неприятному закону: ты можешь быть трижды интеллигентным человеком, знать в совершенстве иностранные языки, играть на фортепиано и иметь широкий кругозор, НО в обычной жизни добро должно быть с кулаками и зубами, чтобы уметь постоять за себя. Потому что, как ни печально, в нашей замученной годами демократического угара и воровского разгула родине неверно трактуются иные понятия. Интеллигентность – как признак слабости, а воспитанность – как символ неудачи. Вот так и мы. Стали зубасты и, как ни странно, это привело только к положительному результату. Собачек крупных пород стали подбирать на поводки. Нападения на маленьких «недопырков» прекратились, потому что, как уже было сказано выше, Марта не выносила писка маленьких, тут же вступаясь за них. Как-то раз Марта в заботе о ближнем вылизала орущую мартовским благим ором кошку, чем ввела ту в состояние глубочайшей комы. Она уже прекратила обслюнявливать кошку, а та, отбивавшаяся в самом начале этого противоправного действа и смирившаяся под конец с таким унижением, с выпученными глазами продолжала раскачиваться в заданном ритме еще несколько минут.
С появлением в нашем доме ребенка обязанности Марты расширились в сторону заботы и опеки над «маленьким и неразумным существом, которое правильно передвигалось в самом начале на всех своих четырех, но периодически пыталось подняться на две лапы». Марта сначала ходила хвостом за чадом и терпела все его попытки проинспектировать, как устроены ее пасть и глаза изнутри. Когда ангельское терпение подходило к концу, собака искала место, где может оказаться вне досягаемости от ручонок; единственным таким местом оказалась ванна, как выяснилось однажды.
Придя с работы, я обнаружила нашу бабушку на кухне, и рядом грустное чадо. Грустило чадо, по наблюдению бабушки, часа полтора. А вот зайдя в ванную комнату, я увидела кучу полотенец и халатов, вповалку лежащих в самой ванне. Мягко говоря, такой пережиток советской эпохи не часто встретишь в нашем доме. И только после извлечения всей груды белья под ней появилось тело, которое старалось не обнаружить признаков жизни, и только в левом глазу одиноко вспыхивала искорка «Дисконнект». Оказывается, ребятенок пытался выкурить собаку из ванны, куда та запрыгнула в поисках спасения, методично сваливая на нее все, что могло бы вытеснить Марту из ее убежища. Но Марта предпочла быть захороненной, подобно фараону, со всем добром.
А вообще наша доча делилась с собакой всякой вкуснятиной по-братски, то бишь по-сестрински – пополам.
Если лично ей доставалось печенье или конфета (тем более такая, которая ей не особенно-то и нравилась), половина точно бывала отдана. Как правило, происходил целый обряд деления напополам с предшествующей речью о том, как важно делиться с ближним. И вот однажды желание съесть уже трижды обещанное печенье пересилило чашу терпения, и собака просто аккуратно взяла из протянутой руки еще не разделенное на две равных половины печенье и уже было собралась проглотить его, как тут раздалось обиженное: «Э-э-э-эй! Ну стой! Куда все-то?!». С этими словами чадо, подобно Самсону, раздирающему пасть льву, двумя руками разжало челюсти изумленной собаке и, кажется, добралось до самого желудка в поисках полупроглоченной печеньки. Мы еле успели тормознуть попытку разломить-таки пополам добытую из недр и уже размякшую печенину. После этого действа собака больше не решалась брать из рук ребенка любую подачу, терпеливо дожидаясь, пока не положат на пол и не отойдут шага на два.
Вообще у Марты было три категории людей, которых она не любила всеми «швабрами души»: гастарбайтеры, посетители мест не столь отдаленных и… милиционеры. Из всего муравейника людского она безошибочно определяла именно их. И дальше с ней происходило мгновенное преображение из добродушной и почти улыбающейся собачатины в монстра с пеной у клыков: глаза закрывала пелена, шерсть становилась дыбом так, что Марта даже зрительно увеличивалась в своих и так немалых объемах. А уж удержать ее становилось задачей, посильной Гераклу, не меньше. Если брат еще мог сдержать ее порывы, то мы с папой и мамой, как правило, долетали до ближайшего чего-либо крепко вкопанного или давно и хорошо вросшего, вцеплялись и ждали, когда предмет внезапной страстной реакции успешно дематериализуется. Сложнее было в автомобильных путешествиях. Каждый пост ГИБДД привлекал пристальное внимание и был со всей тщательностью облаян. А по дороге их мно-о-о-ого. Заткнуть же пасть этой собаке Баскервилей никак не представлялось возможным. Был, правда, единственный плюс от такой нелюбви к представителям закона. При внезапной проверке документов общаться в маленькую щелку господам милиционерам было неудобно, а открыть побольше мы не могли, потому что собака даже из багажника джипа в момент обнаружения цели наводилась как лучшая зенитная установка и оказывалась уже на коленях водителя, развешивая слюни, скрежеща зубами, в промежутках между «р-р-р-рыр-р-р-гав-ф», хороня под своим телом остатки надежды хоть что-то сдавленно хрюкнуть. Как правило, психически не подготовленные инспекторы сразу шарахались от нас, чуть ли не осеняя себя крестным знамением.
В поездках с папой Марта присутствовала почти постоянно – для общесемейного спокойствия. Связано это было с тем, что папа, как человек, довольно поздно севший за руль, водил неуверенно и часто, встав в один ряд, наиболее свободный – левый, мог не заметить сзади низколетящего пилота с повышенным борзометром на акселераторе. Минимум, что получаешь, – сигнал фарами, потом сигнал клаксоном, далее нервозность и осознание: «Вот баран, не пускает меня, такого непустяшного» перерастает в желание обогнать и дать по тормозам перед бампером «тормоза». Так вот Марта служила, как обратная доходчивая связь. Когда начинали сигналить фарами, собака включала звук и суровый неадекват. Глаза в кучу, шерсть дыбом, зубы все оголялись (и кажется, даже увеличивались в размерах, и так-то приличных), слюни развешивались по всему заднему стеклу. Все театральное действо словно сообщало: «Если не сожру, то утоплю на фиг!». Подобный ответный ход, как правило, урезонивал наиболее ударенных собственной крутизной по кумполу.
Зимой и ближе к весне для Марты было просто раздолье: она могла успешно таскать за собой неплотно прилегающий к планете груз, да еще и играть с ним, в зависимости от желания. Нападет на нее «поигрунчик»… – и вот уже мы летим по снежным полям, устраивая невообразимый по красоте слалом и рассекая неожиданные препятствия конечностями и шнобелями. Возвращались мы из таких познавательных походов порядком потрепанные, а собака с шальными глазами и чувством выполненного долга. Подобные игры прекратились только когда собака уронила то, что ронять было НЕЛЬЗЯ – Володю. Весенняя пора, настойчивое таяние и оголение всего, что может всплыть в талых и рыхлых городских снегах. Корка льда, скрытая лужами, становится конькобежной трассой повышенной сложности. Вот во все это собака и уронила братика с решимостью мазохиста… С прогулки они пришли оба неимоверно печальные и ОБА весьма уделанные. Марте, видимо, со всем старанием и на всех многочисленных конкретных примерах по пути пояснили, почему не надо валять хозяев в грязи и насколько это неаппетитно. Так что аромат канализации, исходивший от нее, заставлял ее саму от себя отворачиваться с отвращением и вселенской мукой во взоре. После такого промывания мозгов и психики наша кавказская лайка, даже катая ребенка на санках, старательно выбирала маршруты объезда на пути всех фекалий.
Дача! Тверская губерния во всей ее первозданной красоте и необъятности. Вот то место, где Марта, как застоявшийся конь, как спортсмен, которого держат на скамейке запасных, могла реализовать себя. Там были Простор и Воля. Не случайно оба этих слова написаны так. Она спокойно могла гулять там столько, сколько ей хотелось; бегать, чтобы мышцы работали с такой силой, для которой они и были созданы. Даже в преклонном возрасте, когда ее привозили на дачу, стоило ей вылезти из машины, как появлялся тот самый «шальной угар». Поле, которое начиналось в каких-то метрах двухстах от ворот, заросшее, невозделываемое с самого момента, когда крестьянам дали право фермерствовать на их здоровье за их собственные средства – вот именно оно и стало спортивным снарядом номер один. Огромные вековые валуны, принесенные ледником, прошедшим здесь, наверное, миллионы лет назад, стали спортивным снарядом номер два. А река, стремительная, чисто звенящая на порогах и грозно урчащая на широких перекатах во всю ее ширь, стала номером три. Вода в ней, прозрачная и чистая, чуть коричневатая на глубине от впадающих в нее лесных ручьев и прохладная от чистейших родников, просматривается в тихую погоду до самого дна. А днем или в вечернем празднестве заката она играет бриллиантами и манит золотом в обманно близком, блестящем песчаном дне. После жаркого дня клубы тумана плывут по поверхности. Как куски ваты, рвутся они в быстрине, чтобы потом вновь слиться воедино и призрачным миражом закрыть кувшинки и даже спрятать тихие острова в размеренной, спокойной воде и в многочисленных заводях.
Вот именно в это сказочное время наша кавказская лайка особенно любила носиться по полю во всю его несколькокилометровую длину, до самой кромки умолкающего и замирающего на ночь леса. А завершать прогулку легким купанием. Легкость его заключалась в том, что она залезала в какую-нибудь лодку, пришвартованную у берега, или на плот, на котором стирали по старинке или ныряли по младшинству, там она засовывала морду в самую воду и болтала ею так, что кажется, должна была промыть все мозги и мозжечок в придачу. Столь неожиданный вариант купания Марта изобрела при печальных обстоятельствах. Она, как и наш героический болон, прибыв из занесенного всеми возможными выхлопами в атмосферу и запыленного мегаполиса, обалдела от разнообразия запахов и вообще «обилия природы вокруг в непосредственной близости». И, естественно, – вах! – обнаружила местный enchante парфюм – навоз коровий «а ля натюрель», в свободном доступе: пжал-ста!.. Будучи отловлена еще на подступах к дому, со всей суровостью была отправлена в принудительную помывку с суровой речью попутно. А поскольку мама, которой так не свезло оказаться дома в единственном числе на момент прибытия ароматичного оружия массового поражения обоняния, пока мыла собаку, отчитывала ее суровым тоном, то собака для себя сделала вывод, что купаться в реке целиком – плохо. А вот мыть отдельно только голову – в самый раз.
Конец ознакомительного фрагмента.