Божий Коров
Приснился как-то Богу странный сон. В нём самая обычная Божья Коровка – малая букашечка – красная рубашечка, чёрные точечки, усики-звоночечки – доказала ему прямо на лапках, что именно она и есть самый настоящий Бог. А он никакой даже вовсе не Бог, а самый что ни наесть Самоназванец. И что Богом он сможет стать, если только отсидит полный срок на цветочке возле букашечки, ровным счётом ничего не делая, но упорно делая вид. И тогда только выйдет ему небесная воля.
И долго потом Богу-Самоназванцу не могла она снова присниться, и пребывал он в блаженной своей отрешённости и удалённости от всего, в совершенной так сказать нирване, абсолютно гомогенной и совершенно ни рваной никакими снами.
Но вот прошло сколько-то кальп (сколько – никто сказать не может, ибо кому интересно считать годы чужих блаженств?), и видит Самоназванец эту Коровку во сне опять. И Коровка ему ласково так говорит:
– Так-то лучше, милый. Сразу видно – дури в тебе поубавилось: явился, наконец, в при-личном, так сказать, виде. А то всё невидимый да неслышимый, загадочный да таинственный, пощупать даже не за что – срамота! А теперь гляди-ка – красота какая: все точки налицо – от первой до пятой включительно! Да и шестая вот-вот даст о себе знать…
Глянул Бог на себя – и чуть с крыльца, извините, с цветка не грохнулся:
– Забодай меня Коровка! Да я сам себя сню теперь в виде такой же букашечки! Всё как у жуков: красная рубашечка, чёрные точечки, усики-звоночечки, чёрт их задери и господи прости! Упал-таки в зарождение, вляпался в грязную материю, дзинь-дзинь! Ладно бы хоть человеком стал, а то ведь – насекомое. Бог – и насекомое: стыд!
И спрашивает он старую знакомую:
– Так я теперь тоже Божья Коровка, или скорее Божий Коров?
– И Коровка ты, и Коров, и несчастный Божий Боров! – отвечает ему Коровка.
– Но-но, поаккуратней, не богохульствуй!
– А никакого богохульства нет. Напротив, уважение проявляю, Минотавр ты мой Посейдонистый!
– Ну, вот так уже как-то лучше, непонятно только что-то. А ты сама-то кто, Корова или Коров?
– Это когда как приятнее.
– В каком смысле?
– Во всех. С тобой вот, может быть, приятней будет быть Коровкой. А придёт Коровка – то Коровом.
– А почему это я несчастный?
– Не привык ещё, недовольство выражаешь. Но ничего, пристреляешься скоро, ещё понравится. Летим со мной, я тебе сад покажу!
Взяла она его за лапку, и полетели они по саду. Глядит Коров – дивится: всё здесь до того чудно, что глаз не оторвать! В центре сада – то ли высокая гора, то ли глубокая нора. А на горе-то на той – высоченный Ясень с дубовыми листьями, а в норе-то в этой – глубоченный его корень с ядовитыми плодами. А под Ясенем – то ли Дворец красоты невиданной, весь словно живой, то ли Избушка-Хромоножка, уродства неслыханного, совсем как бы дохлая.
А вокруг то ли сады цветущие, то ли пустыни бесплодные, то ли птицы до одури чудные поют, то ли звери до тошноты типичные рыщут, друг друга так все любят, что съесть заживо готовы, да боятся подавиться. А в той-то горе-норе гроб хрустальный на качелях качается – летучий корабль с алыми парусами, а на корабле-гробу-то этом лежит Царевна-Лебедь Баба-Яга Василиса Виевна, спит себе беспробудным сном, но всё видит и слышит!
«И как только я раньше ничего не заметил»? – думает Коров.
А Коровка все мысли его словно читает и так-то ему отвечает:
– Раньше ты всё в Фас-Бук пялился и кроме профиля своей пустоты ничего не видел, а теперь у тебя, можно сказать, зрение открылось, поскольку я тебя в Свингстограмм мордой рыла ткнула.
– А это ещё что за диво?
– Свингстограмм? Да это просто колебание световых пятен на одной из ста миллиардов пиксель-фасеток моего глаза.
– И кто всё сие Диво-дивное сотворил? – спрашивает Коров изумлённо.
– Да что вы все на творчестве помешались – не живётся вам спокойно! Никто ничего не творил, всё всегда так и было-не было – живи только да радуйся! Говорю же тебе – просто зрение открылось, точнее – я тебе его приоткрыла слегка – колебание световых пятен…
– А разве это не моих рук дело?
– Да где тебе, сердешный, такое создать? Пока ты спишь беспробудно и с собой-то не справляешься, феномен-симультид ты мой, чебарашечка рисованный. Вот проснёшься, тогда и поговорим о творчестве…
– Ну, ладно, деревья да травы, да твари – это ещё как-то можно понять. Но вот дворец с высокими башнями, его что – тоже никто не строил? Или скажешь, что всё по волшебству возникло?
– Да ничего не возникло, всё было уже, это для тебя проявилось только сейчас, как на старой фотобумаге, поскольку ты обратил на это своё внимание.
– Ну, а скажешь, здания в мире людском тоже никто не строил? А краны, машины, строители, архитекторы?
– Так ведь людовины, милый ты мой, проявляют, как могут, также как и их самих проявляли. Им кажется, что они строят. На деле лишь усложняют процесс своей суетой. Ведь здания можно создать и проще, и приятнее, и красивее: надо только не мешать им явиться пред свои сини очи. А они, бедняги, стараются, мучаются, да лишь красоту замазывают грязным раствором своей строительной горячки.
Процесс идёт всё равно по тому же принципу: замысел проявляется в реальности, только с пробуксовками всякими. Сам знаешь, вечно у этих строителей сроки не сходятся, и получается всё безвкусное, уродливое или неестественно, жутковато-красивое…
– Так что же, надо вообразить-задумать, сесть и тупо ждать?
– В принципе, да, только не тупо, а с Любовью. Да и ждать надо так, чтоб ожиданием своим не мешать. То есть задумать – и забыть! И что значит вообразить? Скорее просто вспомнить, что, впрочем, всё равно…
– Ну, это долго ждать придётся!
– Что значит «долго»? Разве для бессмертных есть время? Да и куда тебе спешить? Посидишь вот здесь под кустиком целую вечность, как я, ещё не такая красота нарисуется! Да и чего тебе строить сейчас, букашечка? Разве тебе чего не хватает? – Сиди уже на листике, усиками позвякивай: дзинь-дзинь!
Ну, или проявляй «реальность» бульдозерами, кранами и многоэтажным матом. Причём закономерность есть такая: чем выше этажность постройки, тем выше и этажность мата. И этих жутких железобетонных монстров всё одно сметает с земли то наводнением, то землетрясением, то бомбами. А то и вовсе смоет всю цивилизацию потопом, как это уже не раз случалось. Чтоб не безобразила землю. Воображаемую землю, конечно, ибо все земли – воображаемые.
Вот сравни: церковка Покрова у Мерли и сама по себе хороша, и в пейзаж вписана – жемчужинка! И стоит себе без малого тысячу лет по старой хронологии. А небоскрёбы бедного Нью-Йорика сколько простояли? – и в один миг не осталось ни черепов, ни черепков. А теперь представь, чем там люди в офисах занимались, если их всех сразу воображаемая наша матушка-земля решила похоронить. Воображаешь? Ну-ну, не разгоняйся, творческий ты мой! Все вы, мужики, об одном только. Эх, коровок ты мой необгулянный!
– Ну, ты совсем совесть потеряла, пожалей хоть погибших в самолёте!
– Пожалеть, конечно, можно, как не пожалеть. Только анекдот сразу вспоминается. Говорит этак Бог одному возмущённо вопиющему во время крушения лайнера пассажиру: «Долго я вас всех по свету в один самолёт собирал»! Да и почему ты считаешь, что их жалеть надо? Может, это они нас жалеют? Да ты не переживай так сильно: все эти постройки и самолёты только снятся тебе, независимо от того, был ли это «реальный» самолёт или компьютерная графика в сводках новостей. И как иначе ты увидишь красоту, если не посмотришь на безобразие и не сравнишь обе воображалки?
– Ну, а с обитателями сада как?
– Да всё также: кого придумаешь-вспомнишь, тот и появится. Только думай лучше и добрее, но без лишнего напряга. Или хуже и злее и с некоторым напрягом – один чертобог! И не обижайся, если не всё совпадёт. У тебя ещё подсознание такой гадостью забито, что пока на полную катушку желать не советую: сам же пожалеешь. Но и не пугайся особо, коль разойдёшься невзначай: если что – подсоблю!
И ещё: не удивляйся, если появится полный антипод задуманному. В МВФ – Мире Взбесившихся Феноменов – это нормальное явление. А уж если оба сразу, то это значит – повезло, ты близок к центру мира, то есть восприятия и скоро настоящим Богом станешь. Так-то, Иван ты мой Свет-Быкович!
Скажу тебе по секрету: всё это многообразное мельтешение феноменов ты сам и создал, а точнее – они всегда в тебе были. Только от многовекового сидения в своей Нирвании отупел ты совсем и обо всём позабыл. Но теперь я за тебя возьмусь – всё у меня вспомнишь! Смотри-ка, всего две встречи, а тебе уже крайние противоположности в едином проявлении снятся-предъявляются. Это обнадёживает!
– А почему это я не помню ничего, что у меня там в подсознании?
– Да потому и не помнишь, ласковый, что если вспомнишь, то тотчас сэр Кондратий схватит тебя за страх, стыд или срам, а то и за трёх сразу. Потому вас и посылают в Небытие на отдых: поспать маленько и от всякой феноменально-ментальной дряни очиститься. Думаешь, ты у меня первый такой? Конечно, Богов в чистом виде бывает не так много, но вот Спасителей, Вершителей Судеб, Героев, Полководцев, Святых, Матерей и Сынов Божьих – этого хлама всегда навалом. А также Тиранов, М-Учителей, Разрушителей, Вселенских Блудниц и Дев Пренепорчных в одной раздвоенной навечно личине, Антихристов, Дьяволов, Демонов, Губителей и прочей малосимпатичной тёмной твари. И всех довожу поперву до приличной букашеской кондиции, чтоб не зазнавались слишком и приучались видеть большое в малом, так сказать. И тебя подлечим, Гвидион ты мой фон Донович, пересидел ты маненько в своей Фас-Бук-Нирвании!
Коровки уселись на узорчатый дубовый листок странного Ясеня. Чуть ниже, на большой коряжистой ветви возле дупла лежал огромный дымчатый с голубым отливом кот и забавлялся жёлтой бабочкой, покачивая её на гибком пушистом хвосте. Глядя, как она забавно трепыхает крылышками, он словно размышлял на тему: быть ей или не быть?
– Да что ж это за наваждение такое?! – устало возмутилась Коровка, – фантазия совсем что ли у них там кончилась?! Третье типовое Лукоморье подряд посылают. Все проштампованы ООО «Пушкинский Дом», с лейблом «Made in Tsarskoselskiy Litsey»! Потом опять стандартные Асгарды с Игдрассилями пойдут, потом штампованные Камелоты с Эскалибурами. Кончится всё, конечно, Эдемом с Адамом – на большее у них там фантазии не хватает!
– Что-то мало оно на типовое Лукоморье походит. Если это и Лукоморье, то довольно модернизированное, я бы даже сказал постмодернизированное, – заметил Коров, наблюдая, как листья Дуба падают с Ясеня. И подумал: кажется, приближается Осень Средневековья, и её бард Hui-Zinga опять затянет Песнь Увядающего Х*…
– А, ты об этом! Так согласно последним мистификациям новой хронологии Асгард был как раз русским Лукоморьем где-то в районе виртуального Танаиса-Донаиса, Гви-Дон ты мой Свет Салтанович! Сами варяги этого не скрывают, только мы вот об этом забыли. Кстати, ребята из Камелота тоже где-то тут в нашей мифологии коротали время за круглым столом…
Потом она обратилась к коту:
– Забавляешься, животное, а где-то там из-за тебя целая цивилизация в развитом постанархеомодерне застряла и заживо гниёт! Одни дешёвые симультиды посылают, да и для тех досчитать до двух – уже много!
Котяра ловко подхватил бабочку хвостом, аккуратно посадил её себе на шею вместо галстука и неожиданно оказался прямо на ветке перед коровками:
– А вот это, Кора, меня не касается! Ты же знаешь, мне доверено Архетип сторожить, вот я и собираю своих коровок, как бусинки в ожерелье. Мерлин же пусть своих светляков собирает. А водить за Великую Стену – не моя задача! Это ты у нас специалистка из души хронологические кишки вытаскивать, и нечего на меня свои проблемы сваливать!
Кот вдруг придвинулся усатой мордой к Корову так, что заслонил букашке всё небо, глянул на него, как огромной полной Луной, своим жутким жёлто-зелёным глазом и прорычал:
– Славненький такой боровок мясомолочного типа! Ещё парочку таких, и моё ожерелье будет закончено. И тогда сыграем, ох, сыграем!
Коров категорически струсил. Фокус с луной заставил его оцепенеть, а непонятные слова и смыслы наполнили душу холодным ужасом. Ему представилось почему-то, что он действительно боров и его ведут на бойню в торжественной процессии с колцом в носу, венком из алых роз на рогатом лбу и колокольчиком дзинь-дзинь на мощной шее.
– Ну, ну, не боись, – словно прочитав его мысли, сказал примирительно кот. – Все мы немножко коровы, как сказал поэт. И все мы в стаде. Кто даёт молоко, а кто – мясо. И у всех нас по колокольчику на шее, – он поправил бабочку, – дзинь-дзинь! Но кого-то этот колокольчик ведёт в стойло и далее – на бойню, а кого-то – за Великую Стену, что в принципе – одно и то же: дзен-дзинь! Так что и у тебя есть шанс. Правда, очень маленький. Кстати, разрешите представиться: Кот Бурильян, Великий Волшебник, Бард и Хранитель Лукомора…
– Проходимец ты Великий, по женской части специалист! – зло ответила ему Кора, – Кот Учёный должен ходить то направо, то налево, а ты в последнее время стал левым уклонистом. Брось китайца мучить, отпусти старика да помоги, ты же можешь!
– Поосторожней, ведьма. Проходы мы действительно кое-какие знаем, женщин любим, – не тебе, мужененавистница, о том судить. А китайца-то ждёшь, что отпущу, чтобы сразу в свои цепи заковать и на свои чётки нанизать. И будить его не стану, ибо сказано: не будите спящих! Дело тонкое, подождём, пока сам проснётся, спешить нам некуда. А пока на шее ему – самое место: ему – безопасно, а мне – приятно! А там посмотрим…
Коров уже несколько оправился от испуга и рискнул спросить:
– Бурильян – это что значит? Кальян для скандинавского бога Бури?
– Нет, это значит: бурил-бурил Ян свою Инь, и родился китаец. Сел этот китаец мне теперь на шею и никак не хочет слезать. И прогнать его нельзя. Вот такие, брат, дела!
– Ага, понятно, – сказал совсем уже потерявший всякое понимание какого-либо смысла Коров, – и очень приятно познакомиться: Коров, Бог.
– И этот Бог! Кора, это уже какой по счёту в этом месяце, третий кажется? Дух Святой значит? Так мы, пожалуй, с ним-то набор и закончим, такой один за трёх идёт. Мерлин тоже уже добирает. И тогда сыграем, наконец, ох, сыграем!
Котяра ловко вынул прямо из воздуха серебристую верёвочку с нанизанными на неё четырьмя красненькими букашечками, лихо бросил её на хвост и стал грациозно раскручивать, как хула-хуп. Коров почувствовал тошноту, слабость и неумолимое влечение к верёвочке, которая завораживала и затягивала его в свою серебристую карусель. Дзинь! – и он вдруг увидел на верёвочке самого себя и ещё двух новых коровок. Все семеро теперь кружили вокруг хвоста Бурильяна, как семь звёзд Большой Медведицы вокруг Оси Мира. Это было захватывающее ощущение абсолютной неподвижности и полёта одновременно…
В какой-то момент ему показалось, что всё остановилось, фигура Кота пропала, а в самом Центре Мира Дубовым Ясенем, ветви-руки которого уходят в небо, а корни-ноги – в бездну, стоит великанистый мужчина-карлик отвратительно-приятной наружности с рваной спутавшейся бородищей, в рогатом шлеме и с арфой в руках. А рядом с ним – дьявольски красивая старушка-молодушка, укутанная в ослепительное бесстыдство собственной наготы. Оба были в прозрачных розовых накидках с чёрными пятнами, а вокруг них медленно, но заметно вращалось Звёздное Небо. Коров вздрогнул, потому что вдруг вспомнил и узнал: мужчина этот был он сам, а женщина – Кора…
Кровь ударила в лицо и разлилась по всему телу: Коров словно превратился в огненный шар, вращающийся, как планета, вокруг своей оси и одновременно плывущий по орбите. Сразу вслед за этим ещё большее потрясение свалилось на него: он увидел, как, оставаясь в самом центре вращения как Человек, он продолжал вращаться и по орбите как Божья Коровка вместе с остальными букашками. Образ Кота опять проявился на мгновение и исчез. Теперь Коров не мог поручиться также и за то, что он – не Кот и не Кора. Как только он подумал об этом, Кора захохотала, её смех отдался горячей волной у него в сердце, животе и ниже.
Конец ознакомительного фрагмента.