Кобра. Часть 1. Кольца (Фредерик Форсайт)

Глава 01

Мальчишка умирал в полном одиночестве. И никто об этом не знал, потому что ни одному человеку на всем свете не было до парня дела. Он лежал на зловонной подстилке в углу грязной комнаты заброшенного многоквартирного дома в Анакостии, том районе Вашингтона, которым не гордятся власти и который не показывают туристам, и даже не подозревал, что его смерть развяжет войну. Но даже если бы он и услышал об этом, все равно ничего не понял бы и никак к этому не отнесся. Потому что парень был наркоманом, и наркотики сначала уничтожили его сознание, а теперь убили и его самого.

Ужин в Белом доме в конце лета по меркам президентского гостеприимства был скромным. Всего двадцать гостей – десять супружеских пар – сидели с коктейлями в гостиной, и из них восемнадцать человек были в восторге от того, что находились здесь.

Девять гостей были ответственными сотрудниками Ассоциации ветеранов ВС, общенациональной организации, которая заботилась о благополучии тех, кто в прошлом носил военную форму. За девять предшествующих 2010 году лет появилось огромное количество мужчин и некоторое число женщин, вернувшихся из Ирака, Афганистана и других стран, где принимали участие в военных действиях, ранеными, искалеченными, травмированными. И вот сейчас президент как верховный главнокомандующий выражал свою благодарность девяти гостям из АВ за то, что организация смогла сделать для этих людей. Сотрудников ассоциации вместе с супругами пригласили поужинать там, где когда‑то трапезничал сам легендарный Авраам Линкольн. Предварительно первая леди лично провела их с экскурсией по Белому дому, после чего усадила за стол, и теперь они под бдительным оком мажордома ждали, когда начнут разливать суп. Поэтому, когда официантка вдруг расплакалась, произошло некоторое замешательство.

Она не издала ни звука, но супница у нее в руках задрожала. Стол был круглый, и первая леди находилась как раз напротив. Подняв взгляд от гостя, которого обслуживали, она увидела слезы, беззвучно текущие по щекам уже не очень молодой женщины.

Мажордом, от взгляда которого не укрывалось ничего такого, что могло бы побеспокоить президента, проследил за ее взглядом и бесшумно, но быстро двинулся вокруг стола. Он выразительно кивнул стоящему рядом официанту, показывая, чтобы тот забрал супницу до того, как произойдет катастрофа, а сам повел женщину через вращающиеся двери на кухню. Когда они скрылись, первая леди вытерла салфеткой губы, пробормотала извинение генералу в отставке, сидящему слева от нее, поднялась из‑за стола и последовала за ними.

Официантка сидела на кухне. Плечи у нее тряслись, и она повторяла: «Извините, извините». Выражение лица мажордома говорило о том, что он не в настроении прощать такое. Подобные нервные срывы в присутствии главы законодательной власти недопустимы.

Первая леди знаком показала ему возвращаться в зал и следить за обедом. После чего склонилась к плачущей женщине, которая, не переставая извиняться, поспешно промокнула глаза краем фартука.

В ответ на пару ласковых вопросов официантка Мэйбл объяснила причину своего необычного срыва. Полиция только что обнаружила тело ее единственного внука, которого она воспитывала с тех пор, как его отец умер девять лет назад.

Убитой горем женщине назвали причину смерти, установленную при вскрытии, и сообщили, что труп внука находится в городском морге.

Так что весь обед первая леди Соединенных Штатов просидела в углу кухни, успокаивая плачущую официантку, в то время как в нескольких шагах от них ведущие деятели АВ вели высокопарные разговоры за супом с гренками.

Только когда президент два часа спустя снял в своих личных покоях смокинг, он задал очевидный вопрос.

Через пять часов после этого в темноте спальни, освещенной лишь тонкой полоской света, пробивающейся сквозь щель в шторах, которыми были завешаны пуленепробиваемые окна, первая леди заметила, что лежащий рядом с ней мужчина не спит.

В воспитании президента большое участие принимала его бабушка. Их отношения навсегда остались в памяти мальчика. Так что, несмотря на привычку вставать рано, он сейчас не мог заснуть. Лежал в темноте и размышлял.

Президент уже решил, что умерший пятнадцатилетний мальчишка, кем бы он ни был, упокоится не в безымянной могиле для нищих, а на приличном кладбище. Однако его беспокоила причина смерти полного сил подростка из бедной, но порядочной семьи.

В три часа ночи президент спустил свои длинные худые ноги с кровати и потянулся за халатом. Рядом послышалось сонное: «Ты куда?»

– Я ненадолго, – ответил президент, завязывая пояс и шлепая босиком в соседнюю комнату.

Когда он снял трубку, ответа пришлось ждать всего две секунды. Если дежурному оператору и хотелось спать в этот ночной час, она этого никак не показала. Ее ответ был бодрым и жизнерадостным.

– Да, господин президент?

Лампочка на консоли сообщила ей, кто звонит.

Даже после трех лет, проведенных в этом примечательном здании, выходцу из бедного района Чикаго приходилось напоминать себе, что он может получить все, что только ему заблагорассудится, в любое время дня и ночи.

– Вы не могли бы разыскать директора УБН, у него дома или где он сейчас? – смущенно попросил президент.

Оператор не выразила никакого удивления. Когда ты «тот самый» человек, даже если тебе захочется просто обменяться любезностями с президентом Монголии, это может быть устроено.

– Я тотчас же с ним свяжусь, – ответила девушка, сидевшая в центре связи.

Она быстро застучала по клавишам компьютера. Крохотные микросхемы сделали свое дело, и на экране высветилось имя. Запрос личного номера телефона выдал десять цифр. Этот телефон был установлен в симпатичном особняке в Джорджтауне. После десятого звонка ответил бесцветный голос.

– Сэр, соединяю вас с президентом, – сказала оператор.

Государственный чиновник средних лет тотчас же проснулся. После чего оператор переключила главу федерального ведомства, официально известного как Управление по борьбе с наркотиками, на линию в кабинет наверху. О чем говорили президент и директор УБН, она не слушала. Загоревшаяся лампочка сообщит ей, что разговор закончился, и тогда она отключит связь.

– Прошу прощения за то, что беспокою вас в столь поздний час, – начал президент. Его тотчас же заверили в том, что все в порядке. – Мне нужна кое‑какая информация, быть может, совет. Вы не могли бы встретиться со мной сегодня утром, в девять часов, в Западном крыле?

Лишь правила вежливости превратили это в вопрос. Президенты не спрашивают, они отдают распоряжения. Директор УБН заверил первое лицо государства в том, что ровно в девять утра будет в Овальном кабинете. Положив трубку, президент отправился в постель. Наконец ему удалось заснуть.

В особняке из красного кирпича в Джорджтауне в спальне продолжал гореть свет. Директор УБН спросил ничего не понимающую спросонья даму в бигуди, какого черта все это значит? Государственным служащим, которых в три часа ночи будит высшее начальство, притом лично, не остается ничего другого, кроме как гадать, где они ошиблись. Причем, скорее всего, по‑крупному. Директор УБН больше не лег спать, а отправился на кухню варить кофе и ломать голову по поводу того, что же все‑таки случилось.

А на противоположном берегу Атлантики уже светало. На унылых серых волнах, поливаемых дождем, к северу от немецкого порта Куксхафен качалось судно «Сан-Кристобаль». Капитан Хосе-Мария Варгас стоял у штурвала, а лоцман давал ему указания. Они говорили на английском, едином языке для воздуха и моря. Сделав поворот, «Сан-Кристобаль» вошел на внешний рейд эстуария Эльбы. Через шестьдесят миль он окажется в Гамбурге, крупнейшем речном порту Европы.

При водоизмещении тридцать тысяч тонн «Сан-Кристобаль» был торговым судном общего назначения, бороздившим моря под панамским флагом. Перед мостиком, на котором стояли капитан и лоцман, всматриваясь в туман в поисках бакенов, обозначающих фарватер, тянулись ряды стальных контейнеров.

Они стояли в восемь «этажей» в трюме и в четыре на палубе. В каждом ряду от носа до мостика помещалось по четырнадцать контейнеров, а ширина судна позволяла ставить контейнеры в восемь рядов.

Из судовых бумаг следовало, и совершенно справедливо, что «Сан-Кристобаль» начал свое плавание в венесуэльском порту Маракаибо; оттуда он продолжил путь на восток, где пополнил свой груз еще восемьюдесятью контейнерами бананов в Парамарибо, столице и единственном порту Суринама. Но вот чего в бумагах не было, так это того, что из новых контейнеров один был особенным, поскольку помимо бананов содержал еще один товар.

Этот товар прилетел на усталом старом транспортном самолете, купленном за очень небольшие деньги, из уединенного поместья в глухом районе Колумбии, через воздушное пространство Венесуэлы и Гайаны, и приземлился на такой же уединенной банановой плантации в Суринаме.

Груз, доставленный на этом самолете, был уложен, брикет к брикету, в самом дальнем углу стального контейнера. Брикеты были плотно утрамбованы от одной боковой стенки до другой, от пола до потолка. После того как они были уложены в семь слоев в глубину, в контейнер была вварена фальшивая задняя стенка. Лишь после этого контейнер был заполнен твердыми, зелеными, незрелыми бананами, которым предстояло оставаться в холоде, но не замороженными до самой Европы.

Грузовики-контейнеровозы с ревом проехали по джунглям до побережья, доставляя экспортный товар. «Сан-Кристобаль» принял контейнеры на борт, разместил их на палубе и вышел в море, взяв курс на Европу.

Капитан Варгас, безукоризненно честный моряк, понятия не имеющий о дополнительном грузе на своем судне, уже бывал в гамбургском порту, но не переставал восторгаться его размерами и эффективностью. Старый ганзейский порт представлял собой не один, а целых два города. В одном городе вокруг Внешнего и Внутреннего каналов Альстер, как им и положено, жили люди, но имелся еще один город, в котором находится крупнейший на континенте центр разгрузки морских контейнеров.

Ежегодно в порт Гамбурга заходит около тринадцати тысяч кораблей, которые встают у трехсот двадцати причалов и выгружают и загружают сто сорок миллионов тонн всевозможных грузов. Один только контейнерный порт имеет четыре терминала, и «Сан-Кристобаль» направили в Альтенвердер.

Пока судно на скорости пять узлов проходило мимо Гамбурга, следуя вдоль западного берега, капитану и лоцману подали на мостик крепкий колумбийский кофе. Немецкий моряк, понюхав напиток, одобрительно покачал головой. Дождь прекратился, сквозь тучи пробилось солнце, команда начала готовиться к увольнению на берег.

Было уже около полудня, когда «Сан-Кристобаль» плавно подошел к выделенному причалу, и почти сразу же один из пятнадцати портальных кранов Альтенвердера выдвинулся вперед и принялся сгружать контейнеры на пристань.

Капитан Варгас попрощался с лоцманом, и тот, поскольку у него закончилась смена, отправился к себе домой в Альтону. Судно заглушило двигатели, все системы жизнеобеспечения были подключены к резервному источнику питания, и моряки, захватив паспорта, сошли на берег и отправились в бары Репербана. На «Сан-Кристобале» воцарилась тишина. Капитан Варгас, для которого судно было и работой, и домом, любил такие минуты.

Он не мог знать, что в четвертом ряду от мостика, на втором сверху уровне, в третьем ряду считая от правого борта находился контейнер с необычной маленькой эмблемой на боку. Для того чтобы ее разглядеть, нужно было хорошенько присмотреться, поскольку контейнеры покрыты всевозможными царапинами, пятнами, идентификационными кодами и фамилиями владельцев. В данном случае эмблема имела вид двух концентрических окружностей, одна внутри другой, а в меньшую был вписан мальтийский крест. Это был тайный знак «Эрмандада», Братства, преступной организации, стоящей за девяноста процентами колумбийского кокаина. А на пристани ждала ровно одна пара глаз, готовая узнать эмблему.

Кран поднимал контейнеры с палубы и переносил их к суетящейся армии управляемых компьютером колесных погрузчиков. Эти погрузчики, подчиняясь командам из высокой башни над причалом, перевозили контейнеры от крана к складу. И тут один сотрудник порта, незаметно проходя мимо снующих погрузчиков, заметил эмблему с двумя концентрическими окружностями. Достав сотовый телефон, он сделал один звонок и поспешил обратно в свой кабинет. За много миль от порта грузовик-контейнеровоз покатил в сторону Гамбурга.

Как раз в это время директора УБН проводили в Овальный кабинет.

Чиновник уже бывал здесь несколько раз, но массивный старинный письменный стол, флаги на стенах и государственная печать не переставали его поражать. Директор УБН восхищался властью, а это место было буквально пропитано властью.

Президент, сделав зарядку, приняв душ, позавтракав и буднично одевшись, пребывал в хорошем настроении. Пригласив гостя сесть на диван, он устроился напротив.

– Кокаин, – начал президент. – Я хочу знать все о кокаине. У вас должен быть огромный материал на эту тему.

– Целые горы материала, господин президент. Дела толщиной в несколько футов, если сложить все папки одна на другую.

– Это уже слишком, – усмехнулся президент. – Мне достаточно всего десяти тысяч слов. Не бесчисленные страницы статистик. Только факты. И общий анализ. Что это такое, откуда это берется (как будто я не знаю), кто это изготавливает, кто переправляет, кто покупает, кто использует, сколько это стоит, куда идет прибыль, кому это выгодно, кто в проигрыше, что нам делать по этому поводу.

– Только кокаин, господин президент? Больше вас ничего не интересует? Героин, «ангельская пыль», фенилциклидин, метамфетамин, вездесущая марихуана?

– Только кокаин. Материал будет предназначаться лично для меня. Я хочу знать основные факты.

– Я прикажу подготовить новый доклад, сэр. Десять тысяч слов. Понятный язык. Совершенно секретно. Через шесть дней, господин президент?

Верховный главнокомандующий встал, улыбнулся, протянул руку. Встреча была окончена. Дверь уже открылась.

– Я знал, что могу на вас рассчитывать. Доклад должен быть у меня через три дня.

«Краун» директора УБН ждал на стоянке. По команде водитель подогнал машину к крыльцу Западного крыла. Через сорок минут директор УБН уже был на противоположном берегу Потомака в Арлингтоне, в своем кабинете на последнем этаже в здании по адресу дом 700, Арми-Нейви-драйв.

Он поручил задание главе оперативного отдела Бобу Берригану. Его помощник, сделавший карьеру не в кабинете, а на оперативной работе, угрюмо кивнул и пробормотал:

– Через три дня?

Директор кивнул.

– Не ешь, не спи. Живи на одном только кофе. И, Боб, не приукрашивай. Выдай все так, как есть на самом деле. Быть может, нас ждет солидная прибавка к бюджету.

Бывший оперативник прошел к себе в кабинет и попросил своего пресс-секретаря на ближайшие три дня отменить все встречи, интервью и заседания. «Вот они, канцелярские крысы, – подумал он. – Передать дело другому, попросить сделать невозможное, отправиться на ужин и ждать денег».

К заходу солнца весь груз «Сан-Кристобаля» был уже на берегу, однако оставался на территории порта. Грузовики толкались у трех мостов, по которым им проходилось проезжать, чтобы забрать импортный товар. В длинной очереди, вытянувшейся вдоль канала Нидернфельде, ждал и грузовик из Дармштадта, за рулем которого сидел смуглый водитель. По документам он значился гражданином Германии турецкого происхождения, представителем крупнейшей национальной диаспоры. Но в документах не было ни слова о том, что он принадлежал к турецкой мафии.

Водитель знал, что как только его грузовик окажется на территории порта, дальше никаких заминок не будет. Растаможивание определенного контейнера из Суринама пройдет без проблем.

Такое огромное количество грузов попадает в Европу через гамбургский порт, что придирчивое изучение каждого контейнера просто физически невозможно. Германская таможенная служба ЦКА делает все, что в ее силах. Приблизительно пять процентов ввозимых грузов проходит тщательный досмотр. В некоторых случаях партия товара выбирается наугад, но в основном это делается по наводке, из‑за несоответствия характера груза и порта отправки (бананы не привозят из Мавритании) или просто вследствие неправильно оформленных документов.

В ходе проверки могут быть вскрыты пломбы, которыми опечатан контейнер, могут быть измерены его размеры на предмет наличия тайников, в собственной лаборатории проводятся химические анализы, к работе привлекаются служебные собаки, контейнер просвечивается рентгеновскими лучами. За один день рентгенографии подвергается в среднем около двухсот пятидесяти контейнеров. Однако у этого контейнера с бананами таких проблем не должно было быть.

Этот контейнер не отправили в овощехранилище, поскольку по документам ему предстояло немедленно покинуть порт, так что тащить его в холодильник не имело смысла. На гамбургской таможне разрешение выдается электронной системой АТЛАС. Кто‑то ввел в компьютер ЦКА двадцатиодноразрядный регистрационный номер груза, и разрешение было получено еще до того, как «Сан-Кристобаль» покинул устье Эльбы.

К тому времени как грузовик с водителем-турком наконец дополз до начала очереди у ворот порта, все необходимые документы на отгрузку контейнера уже были получены. Водитель предъявил их сотруднику ЦКА в будке у ворот, тот ввел в компьютер данные о поставке небольшой партии бананов скромной торговой компании из Дармштадта и кивком показал, что можно ехать. Через тридцать минут водитель-турок уже вернулся на разветвленную сеть немецких автобанов.

Позади него ехала целая тонна чистого колумбийского кокаина. Перед тем как попасть к конечному потребителю, кокаин будет «разбавлен» в шесть-семь раз по сравнению с первоначальным объемом такими химическими веществами, как бензокаин, креатин, эфедрин или даже кетамин, транквилизатор, применяющийся для ухода за лошадьми. Все это делается для того, чтобы убедить потребителя, что он получит больший кайф, чем если бы просто вдохнул носом аналогичную дозу чистого наркотика. Еще больше увеличить объем можно с помощью таких безобидных белых порошков, как пищевая сода и сахарная пудра.

Каждый килограмм, тысяча граммов, распухнет до семи тысяч, а поскольку «нюхачи» выкладывают до десяти американских долларов за грамм, в итоге каждый килограмм чистого кокаина принесет семьдесят тысяч долларов. За спиной у водителя таких килограммов была тысяча, и рыночная их стоимость составляла семьдесят миллионов долларов. Поскольку исходная «паста» закупалась у колумбийских крестьян по тысяче долларов за килограмм, разницы хватало на аренду транспортного самолета до Суринама, на щедрый гонорар владельцам банановых плантаций и на мизерную стоимость фрахта «Сан-Кристобаля», и еще пятьдесят тысяч долларов сливались на счет в банке на Каймановых островах, открытый на имя продажного таможенного чиновника в Гамбурге.

Европейские гангстеры возьмут на себя задачу измельчения твердых брикетов в похожий на тальк порошок, добавления примесей с целью увеличения объема и розничной продажи потребителям. Но если накладные расходы на переправку товара из джунглей в гамбургский порт составляли пять процентов и еще пять процентов уходило на накладные расходы в Европе, оставалась прибыль в девяносто процентов, которую делили между собой колумбийский наркокартель и преступные группировки Европы и Соединенных Штатов.

Американскому президенту предстояло узнать все это из отчета Берригана, который лег к нему на стол через три дня, как и было обещано.

В то время как президент читал отчет после ужина, еще две тонны чистого колумбийского кокаина в кузове пикапа тайно пересекли границу штата Техас неподалеку от маленького городка Нуэво-Ларедо и исчезли на бескрайних просторах Америки.

Уважаемый господин президент!

Мне выпала честь представить вам доклад обо всем, что связано с производством, распространением и употреблением кокаина.

ИСХОДНОЕ СЫРЬЕ: кокаин получается исключительно из коки, неказистого кустарника, с незапамятных времен произрастающего в джунглях в горах северо-западной части Южной Америки.

Местные жители испокон веку жевали листья коки, обнаружив, что это помогает заглушить постоянное чувство голода и улучшить настроение. Кока редко цветет и дает плоды; отвердевшие ствол и ветви растения не содержат наркотик, он находится только в листьях.

Но даже так кокаин составляет значительно меньше одного весового процента лиственной массы. Требуется 375 килограммов свежих листьев коки – достаточно, чтобы заполнить кузов пикапа, – для производства 2,5 килограммов пасты коки, промежуточного сырья, из которого в свою очередь получается один килограмм чистого кокаина в форме белого порошка.

ГЕОГРАФИЯ: в настоящий момент приблизительно 10 процентов мирового производства кокаина приходится на Боливию, 29 процентов на Перу и 61 процент на Колумбию.

Однако колумбийские банды полностью забирают продукцию мелких производителей еще на этапе производства пасты, перерабатывают ее и выдают практически сто процентов готового наркотика.

ХИМИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ: для превращения свежих листьев коки в готовый продукт требуется всего два химических процесса, и оба они являются дешевыми. Вот почему, учитывая отчаянную нищету крестьян, которые выращивают по сути дела неприхотливый сорняк, искоренить посадки коки пока что никак не удается.

Собранные листья насыпаются в старую бочку и заливаются кислотой – подойдет дешевая серная кислота из автомобильных аккумуляторов, – которая растворяет кокаин. Затем размокшие листья вытаскиваются и выбрасываются, после чего остается что‑то вроде густого бурого бульона. Раствор разбавляется спиртом или даже керосином, что приводит к выпадению в осадок алкалоидов.

Осадок снимается и обрабатывается такой сильной щелочью, как углекислый натрий. В результате получается пенистая белесая слизь, которая называется «пастой». Паста является основным объектом торговли наркотиками в Южной Америке. Именно ее покупают у крестьян гангстеры. Приблизительно 150 килограммов листьев дает 1 килограмм пасты. Все химические реактивы являются дешевыми и доступными, а готовый продукт легко транспортировать от плантаций к месту дальнейшей переработки.

ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ПЕРЕРАБОТКА: в тайных лабораториях, как правило, спрятанных в глухих джунглях, паста превращается в белоснежный порошкообразный гидрохлорид кокаина (полное название) посредством добавления таких химических реактивов, как соляная кислота, марганцово-кислый калий, ацетон, эфир, аммиак, углекислый кальций, углекислый натрий, серная кислота и снова керосин. Затем раствор «восстанавливается», осадок высушивается, и получается белый порошок. Все химические реактивы являются дешевыми, а поскольку они применяются во многих легальных видах деятельности, они также доступны.

СТОИМОСТЬ: крестьянин, выращивающий коку, или «кокалеро», работая круглый год как вол, собирает со своей делянки до шести урожаев в год; каждый урожай дает ему по 125 килограммов свежих листьев. Итого он выращивает в год 750 килограммов листьев коки, что позволяет получить пять килограммов пасты. За вычетом накладных расходов кокалеро зарабатывает около 5000 долларов в год. Даже после переработки в порошок за килограмм кокаина можно выручить около 4000 долларов.

ПРИБЫЛЬ: таким прибыльным не является ни одно производство в мире. Стоимость одного килограмма «чистого» колумбийского кокаина возрастает с 4000 долларов до 60 000–70 000 долларов, преодолев три тысячи миль от побережья Колумбии до США или пять тысяч миль до Европы. И это еще не предел. Этот килограмм, перед тем как попасть к конечному потребителю, будет разбавлен в шесть-семь раз по весу и объему, нисколько не потеряв в цене за грамм. В конечном счете потребителю придется выложить розничному торговцу около 70 000 долларов за килограмм кокаина, который покидал побережье Колумбии, имея стоимость всего 4000 долларов.

РЕЗУЛЬТАТЫ: такая высокая норма прибыли гарантирует то, что крупные игроки могут позволить себе новейшие технологии, оборудование, оружие и научные разработки. Они могут нанимать ученых мирового уровня, подкупать государственных чиновников – в некоторых случаях вплоть до президентов суверенных государств. При этом у них буквально нет отбоя от желающих помочь с транспортировкой и распространением продукции в обмен на кусок прибыли. И сколько бы простых «ишаков» ни отправлялось за решетку, всегда найдутся тысячи отчаявшихся глупцов, готовых пойти на риск.

СТРУКТУРЫ: после убийства Пабло Эскобара, главы Медельинского картеля, и отхода от дел братьев Очоа из Кали колумбийские гангстеры разделились на сотню мелких картелей. Однако в последние три года образовался новый гигантский картель, объединивший их под своим господством.

Двое независимых игроков, пытавшихся удержать свои позиции, были обнаружены убитыми, причем перед смертью их подвергли изощренным пыткам; после этого сопротивление новым объединителям прекратилось. Мега-картель именует себя «Эрмандадом», Братством, и действует как крупная промышленная корпорация, которая к тому же имеет в своем распоряжении личную армию, защищающую ее собственность, а также карательный отряд для поддержания внутренней дисциплины.

Братство не производит кокаин. Оно скупает всю продукцию мини-картелей в виде готового белого порошка, предлагая «справедливую» (по собственным меркам) цену не по принципу «соглашайся или уходи», а по принципу «соглашайся или умри». Затем кокаин распространяет по всему миру.

ОБЪЕМЫ: общее производство кокаина составляет приблизительно 600 тонн в год, и этот объем делится на две примерно равные части по 300 тонн, которые отправляются в США и Европу, по сути дела, единственные два континента, где употребляется кокаин. Принимая в расчет норму прибыли, указанную выше, общие доходы измеряются даже не в сотнях миллионов долларов, а в десятках миллиардов.

ТРУДНОСТИ: вследствие высоких прибылей между Картелем и конечным потребителем может быть до двадцати посредников. Эти посредники обеспечивают транспортировку наркотика, его распространение и розничную продажу. Вот почему ПОО (правоохранительным органам) всех стран чрезвычайно трудно выходить на крупных игроков. Они надежно защищены, без колебаний прибегают к насилию, запугивая своих врагов, и никогда не имеют личного контакта с товаром. Мелкая рыбешка постоянно попадается в сети, предстает перед судом и отправляется за решетку, однако ей тотчас же находится замена.

ПЕРЕХВАТ: американские и европейские ПОО непрерывно ведут войну с кокаиновой индустрией; постоянно происходит перехват партий товара и захват складов. Но на обоих континентах ПОО удается перекрыть всего от десяти до пятнадцати процентов рынка кокаина, и, учитывая огромную норму прибыли, этого явно недостаточно. Для того чтобы подорвать кокаиновую индустрию, необходимо поднять процент «перехвата» и «конфискации» как минимум до восьмидесяти процентов. Если картели начнут терять девяносто процентов товара, они развалятся, и кокаиновая индустрия будет наконец уничтожена.

ПОСЛЕДСТВИЯ: всего тридцать лет назад кокаин считался не более чем «карамелью для носа» великосветских персон, биржевых магнатов и воротил «улицы дребезжащих жестянок»[1]. Сегодня он превратился в национальное бедствие, которое оказывает катастрофическое воздействие на общество. По оценкам ПОО, на обоих континентах до семидесяти процентов уличной преступности (угон машин, грабежи, разбои и т. п.) совершается ради того, чтобы добыть деньги на очередную дозу. В тех случаях, когда преступник находится под воздействием особенного сильного побочного продукта кокаина под названием «крэк», грабеж, как правило, сопровождается неоправданным насилием.

Помимо того, прибыль от торговли кокаином после отмывания используется для финансирования других видов преступной деятельности, в первую очередь незаконной торговли оружием (которое применяется в преступном мире и террористами), а также торговли людьми, в особенности нелегальными иммигрантами и похищенными девушками, которых вынуждают заниматься проституцией.

ВЫВОДЫ: наша страна была потрясена осенью 2001 года разрушением башен Всемирного торгового центра и атакой на Пентагон, в результате чего погибло больше 3000 человек. С тех пор ни один американский гражданин не погиб у себя на родине в результате организованного извне терроризма, однако война с терроризмом продолжается и должна продолжаться дальше. Но в это же самое десятилетие, по самым скромным оценкам, количество жизней, загубленных из‑за наркотиков, в десять раз превосходит число жертв трагедии 11 сентября, и больше половины из них приходится на химическое соединение под названием «кокаин».

Доклад подготовил РОБЕРТ БЕРРИГАН,

заместитель директора Управления по борьбе с наркотиками, начальник оперативного отдела

Приблизительно в то же самое время, когда доклад Берригана был доставлен курьером в Белый дом, бывший сотрудник британской таможни сидел в убогой конторе лиссабонского порта, отрешенно уставившись на фотографию старого потрепанного траулера.

Всю свою взрослую жизнь Тим Мэнхайр проработал в налоговом управлении. Профессия эта не пользуется особой популярностью, однако считается крайне важной. И пусть сбор налогов с несчастного туриста для алчного правительства не заставляет кровь быстрее течь по жилам; Мэнхайр, вынужденный трудиться на пыльных задворках портового района Лиссабона, был доволен своей жизнью, и полному его счастью мешали только козни старого знакомого врага: недостаток средств.

Он возглавлял небольшое ведомство АЦМО-Н, еще одну аббревиатуру в мире закона и правопорядка. За этой аббревиатурой скрывается Аналитический центр морских операций, связанных с наркотиками, в котором работают бок о бок специалисты из семи стран. Шестью партнерами Великобритании являются Португалия, Испания, Ирландия, Франция, Италия и Нидерланды. Португалия гостеприимно предоставила место для штаб-квартиры организации, а возглавил ее англичанин, с этой целью переведенный из СНТС (Службы налогов и таможенных сборов Ее Величества) в АБОП (Агентство по борьбе с организованной преступностью).

АЦМО старается координировать действия ПОО европейских стран и военно-морских сил в борьбе с контрабандой кокаина из стран Карибского бассейна через Атлантику на побережья Западной Европы и ее соседа Западной Африки.

Причина отчаяния Тима Мэнхайра в то солнечное утро заключалась в том, что он видел, как еще одна крупная рыба вот-вот выскользнет из сетей.

Фотография была сделана с воздуха, но патрульный самолет был бессилен предпринять что‑либо помимо получения красивых снимков. Он просто передал в считаные секунды изображение в АЦМО, находящийся на удалении многих миль.

На фотографии был изображен убогий толстозадый траулер, на носу которого красовалась надпись «Эсмеральда-Г». Корабль был обнаружен по чистой случайности в восточной части Атлантики, в первые предрассветные минуты. Отсутствие бурунов говорило о том, что траулер лег в дрейф после того, как невидимым шел всю ночь. Разрешение снимка было настолько хорошим, что Мэнхайр в увеличительное стекло рассмотрел, как команда готовится накрыть судно от носа до кормы синим брезентом. Это была обычная уловка морских контрабандистов кокаином, стремящихся любыми средствами избежать обнаружения.

Ночью корабль идет полным ходом, затем весь день беззвучно качается на волнах, накрытый брезентом, сливающийся с окружающим морем. Заметить такое судно с воздуха крайне трудно. После захода солнца команда скатывает брезент, убирает его, и корабль идет дальше. Разумеется, такой способ отнимает много времени, но зато так гораздо безопаснее. И то, что экипаж на рассвете был застигнут врасплох раскатывающим брезент, выдавало траулер с головой. О ловле рыбы не было и речи; груз уже находился в трюме, до тонны белого порошка, уложенного в герметичные пакеты, чтобы избежать пагубного воздействия соленой воды.

Скорее всего, «Эсмеральда-Г» направлялась из укромной бухты на побережье Венесуэлы к западным берегам Африки, в Гвинею-Бисау, государство, живущее торговлей наркотиками. «Эх, – мысленно простонал Мэнхайр, – если бы судно находилось чуть дальше на север, вблизи принадлежащих Испании Канарских островов или португальских Мадейры или Азорских островов!» Береговая охрана этих стран отправила бы в море быстроходный катер на перехват контрабандистов.

Но судно пребывало гораздо южнее, всего в сотне миль к северу от Островов Зеленого мыса – а это государство ничем помочь не могло. Необходимой техники нет. И не было никакого смысла обращаться за помощью к цепочке стран-неудачниц, изогнувшихся дугой от Сенегала до Либерии. Они сами являлись не решением проблемы, а ее частью.

Поэтому Тим Мэнхайр попросил о помощи военно-морские флоты шести европейских держав и Соединенных Штатов, однако ни у кого в данном районе в настоящий момент не было ни фрегата, ни эсминца, ни крейсера. На борту «Эсмеральды-Г», заметив сфотографировавший судно самолет, поймут, что корабль обнаружен, и, отбросив фокусы с брезентом, на полных парах устремятся к берегу. До земли им всего двести морских миль, и даже если выжимать убогих десять узлов, уже к завтрашнему утру корабль затеряется в мангровых зарослях побережья Гвинеи-Бисау.

Но даже если судно и удастся перехватить в море, неприятности на этом не закончатся. Совсем недавно по счастливой случайности фрегат французского ВМФ, откликнувшись на призыв АЦМО, по наводке центра обнаружил находившийся от него в четырехстах милях траулер с грузом кокаина. Однако французы были буквально одержимы стремлением соблюсти все юридические формальности. Согласно их правилам, контрабандистов доставили на буксире в ближайший «дружеский» порт. Каковым оказался Конакри, столица Гвинеи, еще одной страны-неудачницы.

Затем из Парижа на захваченный корабль вылетел магистрат для соблюдения «les formalités»[2]. Что‑то связанное с правами человека – les droit de l'homme.

– Droits de mon cul, – в сердцах пробормотал Жан-Луи, французский коллега Мэнхайра.

Даже англичанин смог понять, что речь идет о «правах моей задницы».

Итак, корабль был задержан, команда привлечена к суду, а груз кокаина конфискован. Через неделю траулер ускользнул из порта и скрылся в открытом море. Судно управлялось его собственной командой, которая была выпущена под залог судьей, пересевшим с разбитого «Пежо» на новенький «Мерседес», ну а конфискованные тюки – они, скажем так, исчезли.

Директор АЦМО, вздохнув, сохранил на компьютере название корабля и его фотографию. Если «Эсмеральду-Г» заметят еще раз… Однако этого не случится. Предупрежденная, она перед новым выходом в Атлантику сменит название и превратится в судно, ведущее лов тунца. А если это произойдет, какова будет вероятность того, что по счастливой случайности еще один самолет военно-морского флота одной из европейских держав пролетит над ним как раз в тот момент, когда команда будет раскатывать брезент? Одна тысячная.

И в этом, подумал Мэнхайр, и заключается главная проблема. Скудные ресурсы и безнаказанность контрабандистов, которым ничего не грозит даже в том случае, если они попадутся.

Неделю спустя президент Соединенных Штатов вызвал к себе главу Министерства внутренней безопасности, сверхведомства, которое стравливало друг с другом и подминало под себя тринадцать разведывательных служб США. Директор МВБ, выслушав своего главнокомандующего, изумленно уставился на него.

– Господин президент, вы это серьезно?

– Да, думаю, серьезно. Что вы посоветуете?

– Ну, если вы намереваетесь уничтожить кокаиновую индустрию, вам придется иметь дело с самыми злобными, жестокими и безжалостными людьми в мире.

– В таком случае, полагаю, нам потребуется кто‑то еще лучше.

– Кажется, сэр, вы хотели сказать, еще хуже.

– У нас есть такой человек?

– Ну, на ум приходит одно имя, точнее, репутация. На протяжении нескольких лет этот человек был главой контрразведки ЦРУ. Сыграл большую роль в разоблачении и задержании Олдрича Эймса[3], когда ему наконец позволили заняться этим делом. Затем возглавлял отдел специальных операций. Едва не заманил в ловушку и не уничтожил Усаму бен Ладена, и это было еще до событий одиннадцатого сентября. Освобожден от должности два года назад.

– Освобожден от должности?

– Выгнан с работы.

– Почему?

– Чересчур беспощаден.

– По отношению к коллегам?

– Нет, сэр. Насколько я понял, по отношению к нашим врагам.

– Нельзя быть чрезмерно беспощадным по отношению к врагу. Я хочу вернуть этого человека на службу. Как его фамилия?

– Забыл, сэр. В Лэнгли все называли его исключительно по прозвищу, «Коброй».

Глава 02

Человека, которого искал президент, звали Поль Деверо, и, когда его в конце концов разыскали, он молился. Он считал молитву очень важным занятием.

Поль Деверо происходил из одной из тех семей, которые в Массачусетсе считались аристократией. С молодых лет он уже имел собственное состояние, что, однако же, не помешало ему усердно учиться и много работать.

Он поступил в школу при Бостонском колледже, главном поставщике абитуриентов для одного из ведущих иезуитских университетов Соединенных Штатов. И там показал себя птицей высокого полета. Его религиозность не уступала тяге к знаниям, и одно время он серьезно подумывал о том, чтобы сделаться священником-иезуитом. Однако затем принял приглашение стать членом другого клуба для избранных, Центрального разведывательного управления.

Для двадцатилетнего юноши, который на экзаменах отвечал на любые, самые каверзные вопросы и за год в совершенстве овладевал иностранным языком, это был выбор служения родине и богу через борьбу с коммунизмом и атеизмом. Просто Поль предпочел светский путь духовному.

В управлении он быстро поднимался по служебной лестнице благодаря таланту и неудержимости. И если из‑за независимого характера Деверо не стал самым популярным человеком в Лэнгли, ему было на это по большому счету наплевать. Ему довелось поработать в трех отделах: оперативном, разведывательно-аналитическом и контрразведке (внутренней безопасности). В 1991 году Поль попрощался с «холодной войной», завершившейся развалом СССР, – чего он упорно добивался двадцать лет, – но оставался на службе вплоть до 1998 года, когда «Аль-Каида» взорвала два посольства Соединенных Штатов: в Найроби и Дар-эс-Саламе.

К тому времени Деверо уже стал опытным арабистом, рассудив, что советское направление – это слишком просто, и к тому же там и без него народу полно. Овладевший в совершенстве несколькими диалектами арабского языка, он оказался как раз тем человеком, которому предстояло возглавить новое подразделение в составе Управления, отдел специальных операций, чья деятельность была направлена на борьбу с новой угрозой – исламским фундаментализмом и порожденным им международным терроризмом.

Уход Поля в отставку в 2008 году вызвал извечный вопрос: он ушел сам или его «ушли»? Естественно, Деверо настаивал на первом. Благожелательный наблюдатель назвал бы решение о «разводе» взаимным. Деверо принадлежал к старой школе. Он мог цитировать по памяти Коран лучше большинства мусульманских богословов и проглотил по меньшей мере тысячу комментариев к нему. Однако его окружали молодые дарования, чьи уши были словно припаяны к сотовым телефонам – устройству, которое Деверо презирал.

Он ненавидел политкорректность, предпочитая обращаться вежливо и любезно со всеми, за исключением тех, кто безусловно являлся врагом единственного истинного бога и Соединенных Штатов. С ними он расправлялся без колебаний. Его окончательное расставание с Лэнгли произошло после того, как директор ЦРУ строго указал на то, что в современном мире сомнение в собственной правоте является обязательным качеством.

Поэтому Деверо ушел, устроив на прощание тихую неискреннюю вечеринку – еще одна условность, которую он терпеть не мог, – и удалился на покой в свой великолепный особняк в исторической части Александрии. Там он смог полностью отдаться своей внушительной библиотеке и собранию редких произведений исламского искусства.

Деверо не был «голубым», но не был он и женат, что в свое время вызывало множество пересудов у кофейных автоматов в коридорах старого корпуса в Лэнгли – Деверо наотрез отказался переехать в новое здание. В конце концов сплетники были вынуждены признать очевидное. Воспитанного иезуитами интеллектуала, бостонского аскета-аристократа эти вопросы просто не интересовали. Именно тогда какой‑то остряк заметил, что Деверо обладает обаянием кобры. И прозвище закрепилось.

Молодой сотрудник аппарата Белого дома отправился сначала в особняк на пересечении Саут-Ли-стрит и Саут-Фэрфакс-стрит. Домработница Мейзи, сияя, ответила, что хозяин в церкви, и объяснила, как туда проехать. Вернувшись к своей машине, молодой человек обернулся и подумал, что вернулся назад в прошлое на два столетия.

И в этом была своя доля истины. Александрия была основана английскими купцами в 1749 году. Этот город был «довоенным» не только в том смысле, что он существовал до Гражданской войны; он существовал еще до Войны за независимость. В прошлом порт на реке Потомак, Александрия процветала за счет торговли сахаром и рабами. Корабли, груженные сахаром, которые ползли вверх по реке от Чесапикского залива, оставляя позади Атлантику, в качестве балласта использовали старый английский кирпич. Именно из этого кирпича купцы и строили свои замечательные дома. В результате получилась скорее старушка Европа, чем Новый свет.

Человек из Белого дома уселся в машину позади водителя и дал указания, как доехать до Саут-Ройял-стрит и найти католическую церковь Святой Марии. Открыв дверь, он оставил позади шум улицы и оказался в безмолвном спокойствии нефа. Оглядевшись вокруг, молодой человек увидел одинокую фигуру, стоящую на коленях перед алтарем.

Ступая бесшумно, он пересек неф, пройдя мимо восьми витражей, через которые только и проникал свет. Сам баптист, он, удивляясь слабому аромату благовоний и воска зажженных поминальных свечей, приблизился к коленопреклоненному седовласому человеку, молившемуся перед закрытым белой тканью алтарем, на котором стоял простой позолоченный крест.

Вошедшему казалось, он двигался беззвучно, однако мужчина поднял руку, призывая его не нарушать тишину. Закончив молитву, он поднялся с колен, склонил голову, перекрестился и обернулся. Человек с Пенсильвания-авеню попытался было заговорить, но седовласый мужчина снова поднял руку и направился через неф обратно к коридору перед дверью, ведущей на улицу. Лишь там он обернулся и улыбнулся. Открыв дверь, он увидел перед входом лимузин.

– Я из Белого дома, сэр, – сказал сотрудник президентской администрации.

Деверо кивнул.

– Многое меняется в этой жизни, мой юный друг, но только не прически и не машины.

Если сотрудник президентской администрации полагал, что слова «Белый дом», которые он произносил с наслаждением, произведут свое обычное действие, его ждало разочарование.

– И что нужно Белому дому от ушедшего на покой старика?

Молодой человек был озадачен. В обществе, помешанном на молодости, никто не называет себя стариком, даже в семьдесят лет. Он не знал, что в арабском мире старость пользуется уважением.

– Сэр, с вами хочет встретиться президент Соединенных Штатов.

Деверо молчал, словно обдумывая услышанное.

– Прямо сейчас, сэр.

– В таком случае, полагаю, мне нужно будет надеть темный костюм и галстук, то есть нужно будет заскочить ко мне домой. И поскольку машину я не вожу, машины у меня нет. Надеюсь, вы отвезете меня туда и обратно?

– Да, сэр. Разумеется.

– В таком случае, поехали. Ваш водитель знает, где я живу. Насколько я понял, вы заезжали ко мне и говорили с Мейзи.

Встреча в Западном крыле была короткой. Она состоялась в кабинете главы президентской администрации, Джонатана Сильвера, конгрессмена от штата Иллинойс, уже много лет работавшего в команде президента.

Пожав Деверо руку, президент представил ему своего самого преданного соратника.

– Мистер Деверо, у меня есть к вам одно предложение, – начал разговор глава законодательной власти. – В каком‑то смысле, просьба. Да, просьба во всех отношениях. Как раз сейчас у меня должна состояться одна встреча, от которой я никак не могу отбрыкаться. Но это неважно. Мистер Сильвер вам все объяснит. Мне бы очень хотелось услышать ваш ответ, как только вы сможете его дать.

Улыбнувшись и снова пожав Деверо руку, президент ушел. Мистер Сильвер не улыбался. У него не было такой привычки. Улыбался он крайне редко и только тогда, когда узнавал, что у одного из противников президента большие неприятности. Взяв со стола папку, Джонатан Сильвер протянул ее своему собеседнику.

– Президент будет очень признателен, если вы сначала ознакомитесь вот с этим. Здесь. Сейчас.

Он указал на кожаное кресло в дальнем углу кабинета. Поль Деверо взял папку, сел, скрестил ноги, облаченные в ладно скроенные брюки, и прочитал доклад Берригана. Через десять минут, закончив читать, он поднял голову.

Джонатан Сильвер работал с бумагами. Поймав на себе взгляд старого агента спецслужб, от отложил ручку.

– Что думаете на этот счет?

– Довольно любопытно, но ничего нового. Что вам нужно от меня?

– Президент хочет узнать вот что. Возможно ли, используя нашу новейшую технику и силы специального назначения, уничтожить кокаиновую индустрию?

Деверо уставился в потолок.

– Ответ, данный после пятисекундного размышления, не будет ничего стоить. И мы оба это понимаем. Мне понадобится время, чтобы провести то, что французы называют «projet d'etude»[4].

– Мне начхать с высокой колокольни на то, как это называют французы, – последовал ответ.

Джонатан Сильвер редко покидал Соединенные Штаты, если не считать поездок в свой любимый Израиль, а к Европе и в первую очередь к Франции относился более чем негативно.

– Вам нужно время, чтобы изучить вопрос, так? Сколько?

– Минимум две недели. И еще мне понадобится доверительное письмо, требующее от всех государственных органов отвечать на мои вопросы честно и правдиво. В противном случае ответ по‑прежнему не будет ничего стоить. Полагаю, ни вы, ни президент не хотите тратить время и деньги на проект, обреченный на неудачу?

Глава президентской администрации какое‑то время молча разглядывал своего собеседника, затем встал и вышел из кабинета. Вернулся он через пять минут с письмом. Пробежав письмо взглядом, Деверо кивнул. Этого листка бумаги, который он держал в руках, было достаточно, чтобы преодолеть любые бюрократические барьеры в стране. Джонатан Сильвер также протянул визитную карточку.

– Мои личные номера телефонов. Домашний, рабочий и сотовый. Все защищены. Абсолютно надежны. Звоните в любое время, но только если у вас будут веские причины. Отныне президент остается в стороне. Доклад Берригана вам будет нужен?

– Нет, – мягко ответил Деверо. – Я запомнил его наизусть. Как и номера ваших телефонов.

Он вернул карточку, мысленно насмехаясь над похвальбой относительно «абсолютной надежности». Несколько лет назад один английский хакер, страдающий легким психическим расстройством, с легкостью взломал все защитные системы баз данных НАСА и Пентагона. Причем сделал это с помощью дешевого персонального компьютера, из маленькой квартиры в Северном Лондоне. Кобра как никто другой разбирался в проблемах секретности; он знал, что три человека могут сохранить что‑то в тайне только тогда, когда двое из них мертвы, знал, что единственный способ сделать дело и остаться в живых заключается в том, чтобы прийти и уйти до того, как плохие ребята проснутся.

Через неделю после встречи Деверо и Сильвера президент приехал в Лондон. Не с государственным визитом, а просто с официальным. Однако президента и первую леди приняла в Виндзорском замке королева, освежая давнишнюю и искреннюю дружбу.

Помимо этого, состоялось несколько рабочих дискуссий с упором на текущее положение в Афганистане, экономику двух стран, ситуацию в ЕС, глобальное потепление и связанные с ним изменения климата и взаимную торговлю. В выходные президент с супругой согласились отдохнуть с новым британским премьером в официальной загородной резиденции, величественном особняке эпохи Тюдоров под названием Чекерс. Вечером в воскресенье обе пары после ужина пили кофе в Длинной галерее. Поскольку было холодно, в камине с треском горели поленья, отбрасывая дрожащие отсветы на книжные шкафы со старинными книгами в кожаных переплетах ручной работы, расставленные вдоль стен.

Никогда невозможно предсказать, как сложатся отношения между главами двух стран: останутся они лишь просто знакомыми, или их свяжет истинная дружба. Бывает и так, и эдак. История свидетельствует о том, что Франклин Д. Рузвельт и Уинстон Черчиль, хотя у них и были некоторые разногласия, относились друг к другу тепло. Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер были настоящими друзьями, несмотря на непоколебимые убеждения «железной леди» и простой народный юмор уроженца Калифорнии.

Отношения между британскими и европейскими лидерами высшего уровня редко выходят за рамки официальной вежливости, но часто не бывает даже и этого. В этой связи характерен один случай, когда германский канцлер Гельмут Шмидт привез с собой такую грозную жену, что британский премьер Гарольд Вильсон, отправляясь на ужин, отпустил одну из редких острот, заметив своему окружению: «Так, обмен женами отменяется».

Гарольд Макмиллан терпеть не мог Шарля де Голля (взаимно), однако при том питал симпатию к гораздо более молодому Джону Ф. Кеннеди. Возможно, все дело было в общем языке, но необязательно.

Если учесть пропасть между прошлым двух мужчин, этим осенним вечером наслаждавшихся теплом камина, в то время как в сгущающейся темноте вокруг особняка патрулировали сотрудники секретной службы и английские десантники, вероятно, покажется странным, что всего за три встречи, в Вашингтоне, на Генеральной ассамблее ООН и вот теперь в Чекерсе, между ними возникла личная дружба.

Американский лидер не мог похвастаться своим прошлым: отец-кениец, мать, уроженка Канзаса, детство на Гавайях и в Индонезии, с ранних лет борьба против расизма. Английский премьер происходил из семьи биржевого маклера, женатого на дочери сельского судьи; в детстве гувернантка, затем обучение в двух самых дорогих и престижных частных школах страны. Подобное прошлое дает непринужденное обаяние, за которым может скрываться внутренняя сталь. У кого‑то это так, у других – нет.

На более поверхностном уровне у двух лидеров было гораздо больше общего. Обоим еще не было и пятидесяти, оба были женаты на красивых женщинах, у обоих дети еще учились в школе, оба получили дипломы с отличием и всю свою взрослую жизнь провели в политике. И оба были обеспокоены, даже одержимы проблемами изменения климата, нищеты в странах третьего мира, национальной безопасности и бедственного положения тех соотечественников, которых Франц Фанон[5] называл «презренными изгоями».

Пока супруга премьер-министра показывала первой леди редкие книги собрания, президент вполголоса спросил своего британского коллегу:

– У вас было время взглянуть на доклад, который я вам передал?

– Разумеется. Впечатляюще… и очень тревожно. У нас на руках серьезная проблема. Наша страна является крупнейшим в Европе потребителем кокаина. Два месяца назад Агентство по борьбе с организованной преступностью представило мне доклад о растущем количестве преступлений, связанных с наркотиками. А что?

Президент уставился на огонь, подбирая слова.

– В настоящий момент один человек по моей просьбе изучает вопрос чисто теоретической осуществимости одного плана: возможно ли, при всех наших высоких технологиях и мастерстве сил специального назначения, уничтожить кокаиновую индустрию?

Премьер-министр такого явно не ожидал. Он посмотрел на американского лидера.

– Этот ваш человек, он уже вам докладывал?

– Нет. Я ожидаю его вердикта в самое ближайшее время.

– И его совет. Вы к нему прислушаетесь?

– Думаю, да.

– А если он скажет, что это осуществимо?

– В таком случае, полагаю, Соединенные Штаты пойдут на это.

– Наши страны расходуют огромные средства, пытаясь бороться с наркотиками. Все мои эксперты утверждают, что о полном уничтожении индустрии не может быть и речи. Мы перехватываем партии груза, ловим мелких торговцев и бандитов и отправляем их за решетку на длительные сроки. Однако это ничего не меняет. Поток наркотиков не иссякает. Тех, кто садится в тюрьму, заменяют новые добровольцы. Аппетит общества к наркотикам только растет.

– Но если мой человек скажет, что это можно сделать, Великобритания пойдет вместе с нами?

Ни одному политику не нравится, когда его бьют ниже пояса, даже если это делает друг. Даже если это делает президент США. Премьер-министр постарался выиграть время.

– Это должен быть реальный план. Который нужно будет профинансировать.

– План будет. И деньги тоже будут. Но мне бы хотелось привлечь к делу ваши силы специального назначения. Ваши правоохранительные ведомства. Вашу опытную разведку.

– Мне нужно будет посоветоваться со своими людьми, – сказал премьер.

– Посоветуйтесь, – сказал президент. – Я дам вам знать, как только мой человек скажет свое слово и станет ясно, беремся ли мы за дело.

Все четверо начали готовиться ко сну. Утром им предстояло присутствовать на службе в местной церкви.

Всю ночь охране предстояло наблюдать, проверять, осматривать и снова проверять. Вооруженные, одетые в бронежилеты бойцы, оснащенные очками ночного видения, инфракрасными сканерами, сенсорами, реагирующими на движение, и детекторами тепла человеческого тела, готовились патрулировать территорию. Даже специально доставленные из Соединенных Штатов лимузины планировалось всю ночь охранять, чтобы никто не смог к ним приблизиться.

Американской чете, как это неизменно бывает, когда в гости приезжает глава государства, отвели спальню Ли, названную так в честь филантропа, который в 1917 году после полной реконструкции подарил Чекерс государству. В ней до сих пор стояла огромная кровать под балдахином, сохранившаяся с эпохи короля Георга III. Во время Второй мировой войны в ней спал советский министр иностранных дел Молотов, положив под подушку пистолет. В эту ночь 2010 года пистолета под подушкой не было.

В двадцати милях к югу от колумбийского портового города Картахена находится залив Ураба, берега которого представляют собой непроходимые мангровые болота, рассадник малярии. В то самое время как борт номер один, на котором президентская чета возвращалась из Лондона, заходил на посадку, из скрытой густыми зарослями бухты выскользнули два странных судна и повернули на юго-запад.

Сделанный из алюминиевого сплава корпус, тонкий, словно карандаш, достигал в длину шестидесяти футов, придавая судну сходство с иглой, но на корме были установлены в ряд четыре подвесных мотора «Ямаха» мощностью двести лошадиных сил каждый. В кокаиновом сообществе такие суда называются «быстрыми штучками», и их форма и энерговооруженность нацелены на то, чтобы уйти от любого другого надводного корабля.

Несмотря на значительную длину, свободного места на борту было совсем немного. Бóльшую часть пространства занимали огромные дополнительные канистры с горючим. Кроме того, на каждом судне было по шестьсот килограммов кокаина, упакованного в десять больших пластмассовых бочек, герметично закупоренных, чтобы избежать пагубного воздействия морской воды. Чтобы с бочками было удобнее обращаться, они были помещены в сетки из синего полиэтилена.

В оставшемся между бочками и канистрами с горючим пространстве экипажу из четырех человек приходилось неуютно. Однако об удобствах никто не думал. Одним из четверых был рулевой, высококлассный специалист, способный играючи управляться с «быстрой штучкой» на крейсерской скорости сорок узлов, а при необходимости и разгонять ее до шестидесяти. Остальные трое были накачанными боевиками, которым платили, по их меркам, целое состояние за семьдесят два часа неудобств и риска. Однако на самом деле их совокупное вознаграждение составляло крохотную долю одного процента общей стоимости этих двадцати бочек.

Покинув мангровые заросли, капитаны разогнали в спокойном море свои суда до сорока узлов, начиная долгий путь. Целью была точка в океане в семидесяти морских милях от Колона, города в республике Панама. Там скутеры встретятся в море с сухогрузом «Вирхен де Вальме», который придет с востока, от Карибских островов, направляясь к Панамскому каналу.

Быстроходным катерам предстояло преодолеть до точки встречи триста морских миль, и даже при скорости сорок узлов до восхода солнца им было не успеть. Поэтому следующий день они проведут в дрейфе, качаясь на волнах в изнуряющем зное под синим брезентом, до тех пор пока ночная темнота не позволит им продолжить путь. В этом случае перегрузка товара осуществится в полночь. Это был конечный срок.

Когда быстроходные катера прибыли к месту встречи, сухогруз уже был там и на их сигнал ответил оговоренной последовательностью вспышек прожектора. Взаимное опознание было завершено обменом условных, но совершенно бессмысленных фраз, прозвучавших в ночи. Скутеры подошли к борту. Ждущие руки затащили двадцать бочек на палубу. За ними последовали пустые канистры, которые вскоре вернулись назад, заполненные под пробку. После чего «Вирхен де Вальме» продолжил путь к Колону, а быстроходные катера развернулись и взяли курс домой. После еще одного дня дрейфа они возвратятся в мангровые болота, до рассвета третьих суток, через шестьдесят часов после выхода в море.

Пять тысяч долларов на каждого члена экипажа и по десять тысяч на капитанов считались огромными деньгами. Доставленный груз будет продан в Соединенных Штатах конечным потребителям приблизительно за восемьдесят четыре миллиона долларов.

Когда «Вирхен де Вальме» вошел в Панамский канал, он был просто еще одним сухогрузом, дожидающимся своей очереди, – если только кому‑то не пришло бы в голову спуститься в самый нижний трюм, частично заполненный водой. Однако этого не произошло. Для того чтобы это проделать, нужен дыхательный аппарат, а команда «Вирхена де Вальме» выдавала свои аппараты за часть пожарного снаряжения.

Выйдя из Панамского канала в Тихий океан, сухогруз повернул на север. Он прошел мимо Центральной Америки, Мексики и Калифорнии. Наконец у берегов Орегона двадцать бочек были подняты на верхнюю палубу, подготовлены и спрятаны под брезентом. В безлунную ночь «Вирхен де Вальме» обогнул мыс Флаттери и вошел в пролив Хуан-де-Фука, доставляя груз бразильского кофе гурманам кофейной столицы Америки.

Перед тем как судно вошло в порт, команда сбросила бочки за борт, обмотав их цепями, чтобы груз мягко опустился на дно на глубину сто футов. После чего капитан сделал один звонок по сотовому телефону. Даже если мониторы Агентства национальной безопасности[6] в Форт-Миде, штат Мэриленд, следили за этим разговором (а они за ним следили), фразы показались бы бессмысленными и безобидными. Что‑то про соскучившегося моряка, который через несколько часов встретится со своей подругой.

Двадцать бочек были обозначены маленькими, но яркими буйками, на рассвете качавшимися в серой воде. Там их, в точности похожих на маркеры сетей для ловли омаров, и обнаружили четыре человека на краболовном траулере. Никто не видел, как они вытащили бочки из морских глубин. Если бы локатор траулера заметил присутствие в радиусе нескольких миль кораблей береговой охраны, краболов и близко не подошел бы к бочкам. Но местонахождение груза кокаина было указано навигатором GPS с точностью до нескольких ярдов, поэтому траулер смог выждать подходящий момент.

Из пролива Хуан-де-Фука контрабандисты вернулись к лабиринту из узких проливов и небольших островов к северу от Сиэтла, где пристали к материку у рыбацкого причала. Там их уже ждал большой грузовик, развозящий свежее пиво. После перегрузки бочки направятся в глубь страны, чтобы стать частью трехсот тонн кокаина, поступающего в Соединенные Штаты ежегодно. Все участники в самое ближайшее время получат оговоренные гонорары. Команда краболова никогда не узнает ни название сухогруза, ни фамилию владельца грузовика. Это никому и не нужно.

С прибытием наркотика на американскую землю у него менялся хозяин. До сих пор он принадлежал картелю, и со всеми, кто имел отношение к его транспортировке, расплачивался картель. Начиная от грузовика, развозящего пиво, и далее владельцем будет американский импортер, который с этого момента был должен «Эрмандаду» колоссальные деньги, и эти деньги нужно будет заплатить.

Стоимость 1,2 метрической тонны кокаина уже была обговорена. Мелкая рыбешка должна делать стопроцентную предоплату. Крупные игроки вносят аванс в размере пятидесяти процентов, а остальное выплачивают по получении товара. Импортер продаст свой кокаин, получив впечатляющую прибыль за путь от грузовика, развозящего пиво, до ноздри наркомана из Спокана или Милуоки.

Он расплатится с многочисленными посредниками и «отстегнет» своим людям в ФБР и УБН. Всё только наличными. Но даже после того как картель получит свои небывалые пятьдесят процентов от розничной стоимости, у американского гангстера останется бескрайний океан долларов, нуждающихся в отмывании. Эти деньги направятся в сотню других преступных предприятий.

А по всей Америке невинный с виду белый порошок будет убивать людей.

Поль Деверо пришел к выводу, что ему для завершения «предварительных изысканий» потребуется четыре недели. Джонатан Сильвер дважды ему звонил, но Кобра был не из тех, кого можно поторапливать. Только когда Деверо наконец был готов, он встретился с главой президентской администрации, снова в Западном крыле. С собой он принес тонкую папку. Презирая компьютеры, в безопасность которых Деверо не верил, он почти все выучил наизусть, а на тот случай, если ему придется иметь дело не с таким выдающимся умом, как его собственный, написал сжатый отчет изящным, хотя и несколько старомодным языком.

– Ну? – спросил Сильвер, гордившийся тем, что он сам называл деловым подходом и прямолинейностью, но что остальные воспринимали как банальную грубость. – Вы пришли к какому-то выводу?

– Пришел, – подтвердил Деверо. – Если будут выполнены строжайшим образом определенные требования, кокаиновую индустрию можно уничтожить как индустрию массового производства наркотиков.

– Каким образом?

– Вначале объясню, как это сделать нельзя. Те, кто начинает путь кокаина, вне досягаемости. Тысячи нищих крестьян кокалеро выращивают коку на тысячах делянок, скрытых под пологом джунглей, причем некоторые клочки земли площадью не больше акра. До тех пор пока есть Картель, готовый покупать кокаиновую пасту, крестьяне будут производить ее и поставлять покупателям в Колумбии.

– Значит, о том, чтобы уничтожить производителей, не может быть и речи?

– Нынешнее правительство Колумбии действительно старается это делать, в отличие от некоторых своих предшественников и большинства соседей. Однако Вьетнам должен был преподать нам кое‑какие уроки о джунглях и тех, кто в них живет. Пытаться извести муравьев, хлопая их скатанной газетой, – не выход.

– Значит, производственные лаборатории? Картель?

– Опять же, это не выход. Это все равно что пытаться голыми руками схватить мурену у нее в норе. Это их территория, не наша. В Латинской Америке хозяева они, а не мы.

– Хорошо, – сказал Сильвер, теряя свое и без того ограниченное терпение. – В пределах Соединенных Штатов, после того как это дерьмо попало в нашу страну? Вы хотя бы представляете, сколько денег, сколько долларов налогоплательщиков мы тратим на правоохранительные органы? Пятьдесят штатов плюс федеральные службы? Черт побери, этим и объясняется наш национальный долг!

– Совершенно верно, – согласился Деверо, по‑прежнему оставаясь невозмутимым, несмотря на растущее раздражение Сильвера. – Если не ошибаюсь, одно только федеральное правительство ежегодно тратит на войну с наркотиками четырнадцать миллиардов долларов. И это без учета дыр в бюджетах штатов, всех пятидесяти. Вот почему победить врага у нас дома также невозможно.

– Так где же ключ?

– Ахиллесовой пятой является вода.

– Вода? Вы предлагаете поливать кокаин водой?

– Нет, я имею в виду воду под кокаином. Морскую воду. Если не считать одной-единственной сухопутной дороги из Колумбии в Мексику по узкому хребту Центральной Америки, контролировать которую настолько легко, что Картель ею не пользуется, весь до последнего грамма кокаин, поступающий в Соединенные Штаты и Европу…

– Забудьте Европу, нас это не касается, – отрезал Сильвер.

– …приходится переправлять морем, по воде или над водой. Даже из Колумбии в Мексику кокаин попадает морем. Вот сонная артерия Картеля. Если ее перерезать, пациент умрет.

Пробурчав себе под нос что-то нечленораздельное, Сильвер уставился на сидящего напротив отставного шпиона. Тот спокойно выдержал его взгляд, как будто ему было наплевать, согласятся с его выводами или нет.

– Итак, я могу доложить президенту, что его проект осуществим и вы готовы им заняться?

– Не совсем. Есть кое‑какие условия. Боюсь, обсуждению они не подлежат.

– Это похоже на угрозу. Овальному кабинету не принято угрожать. Умерьте свой пыл, мистер!

– Это не угроза, а предупреждение. Если условия не будут приняты, проект просто завершится провалом, дорогостоящим и позорным. Условия вот.

Деверо пододвинул по столу тонкую папку. Глава президентской администрации ее открыл. В ней лежали всего два листа бумаги, судя по всему, отпечатанные на пишущей машинке. Пять пунктов. Пронумерованных. Сильвер прочитал первый.

1. Мне будет нужна полная независимость действий при соблюдении строжайшей секретности. Только несколько человек из ближайшего окружения верховного главнокомандующего должны знать, что происходит и почему, и неважно, кому взъерошат перья или свернут нос. Всем остальным нужно знать только то, что им нужно знать; а это абсолютный минимум, необходимый им для выполнения порученной задачи.

– В федеральных структурах и у военных утечек не бывает, – отрезал Сильвер.

– Нет, утечки бывают, – невозмутимо возразил Деверо. – Половину своей жизни я потратил на то, чтобы перекрывать подобные утечки и исправлять их последствия.

2. Мне потребуется санкция президента, наделяющая меня полномочиями запрашивать полное содействие и получать его без возражений от любых государственных ведомств и воинских частей, чья помощь будет необходима. Это должно начаться с автоматической передачи любых крупиц информации, поступающих во все ведомства, причастные к борьбе с наркотиками, в штаб-квартиру проекта, который мне хотелось бы окрестить «Коброй».

– Все встанут на уши, – проворчал Сильвер.

Он понимал, что информация является силой и никто по доброй воле не уступит ни унции своей силы. Это относилось к ЦРУ, УБН, ФБР, АНБ и вооруженным силам.

– В настоящее время все они согласно закону о патриотизме подчиняются Министерству внутренней безопасности, – напомнил Деверо. – Они выполнят приказ президента.

– Министерство внутренней безопасности занимается борьбой с терроризмом, – напомнил Сильвер. – А контрабанда наркотиков является уголовным преступлением.

– Читайте дальше, – промолвил ветеран ЦРУ.

3. Мне потребуется самому набрать людей. Их будет немного, но те, кто мне понадобится, должны быть привлечены к проекту «Кобра» без вопросов и возражений.

Тут у главы президентской администрации не было никаких замечаний, и он перешел к четвертому пункту.

4. Мне потребуется бюджет в два миллиарда долларов, которые должны быть выданы без отчетности и проверок. Затем мне потребуется девять месяцев на подготовку удара и еще девять месяцев на полное уничтожение кокаиновой индустрии.

Тайные проекты с закрытыми бюджетами бывали и прежде, но не в таких гигантских масштабах. Глава президентской администрации буквально увидел вспыхнувшие тревожные лампочки. Чей бюджет придется ограбить? ФБР? ЦРУ? УБН? Или придется просить у Министерства финансов дополнительные средства?

– Наблюдение за расходами должно быть обязательно, – сказал Сильвер. – Наши казначеи не потерпят, чтобы два миллиарда долларов улетучились в чистое небо просто потому, что вам вздумалось пройтись по магазинам.

– В таком случае у нас ничего не получится, – спокойно ответил Деверо. – Весь смысл этого проекта в том, что кокаиновый картель не должен подозревать о готовящемся ударе. Предупрежден – по‑прежнему значит вооружен. Сам по себе характер оборудования и снаряжения выдаст весь план игры, и это непременно попадет к какому-нибудь журналисту, как только бухгалтеры и счетоводы примутся за работу.

– Им не надо будет приниматься на работу – они будут только следить.

– Разницы никакой, мистер Сильвер. Когда они подключатся к делу, секретность будет тотчас же нарушена. Поверьте мне. Я это слишком хорошо знаю.

Бывший конгрессмен от штата Иллинойс сам прекрасно понимал, что тут спорить бесполезно. Он перешел к пятому условию.

5. Необходимо перевести кокаин из категории наркотического вещества класса А, чей ввоз является уголовным преступлением, в угрозу национальной безопасности, чей ввоз или попытка ввоза рассматривается как террористический акт.

Джонатан Сильвер поднялся из кресла.

– Вы с ума сошли? Это же потребует пересмотра законодательства!

– Нет, для этого достаточно будет постановления Конгресса. Необходимо просто пересмотреть категорию одного химического вещества. А для этого потребуется только решение исполнительной власти.

– Какого еще химического вещества?

– Гидрохлорид кокаина является лишь химическим веществом. Да, это запрещенное вещество, чей ввоз попадает под действие уголовного законодательства Соединенных Штатов. Бацилла сибирской язвы также является химическим веществом, как и нервно-паралитический газ «Ви-экс». Но в первом случае химическое вещество классифицируется как бактериологическое оружие массового поражения, а «Ви-экс» считается химическим оружием. Мы вторглись в Ирак только потому, что то ведомство, которое после моего ухода из него все еще считается у нас внешней разведкой, почему-то решило, что у Саддама оружие массового поражения есть.

– То было совершенно другое дело.

– Нет, в действительности это одно и то же. Переклассифицируйте гидрохлорид кокаина в угрозу национальной безопасности, и дальше все костяшки домино повалятся одна за другой. Тысяча тонн кокаина, брошенных на нас в течение года, перестанет быть просто уголовным преступлением: это уже будет террористическая угроза. И тогда мы сможем ответить должным образом в соответствии с законом. Все необходимые законы-то уже приняты.

– Нам понадобится все, чем мы располагаем?

– Ну, значительная часть. Размещенная вне наших территориальных вод и воздушного пространства. И скрытно.

– Будем обращаться с Картелем так, как мы обращаемся с «Аль-Каидой»?

– Сравнение грубое, но в самую точку, – подтвердил Деверо.

– Так что я должен сделать…

Седовласый уроженец Бостона встал.

– Вы, господин глава президентской администрации, должны решить, насколько вы привередливы и, что гораздо важнее, насколько привередлив ваш босс. И когда вы это решите, говорить уже будет больше не о чем. Я уверен, что дело можно сделать, но вот условия, без выполнения которых его сделать нельзя. По крайней мере, я в этом случае его сделать не смогу.

Не дожидаясь, когда его отпустят, Деверо направился к выходу. В дверях он остановился.

– Будьте добры, сообщите мне о решении верховного главнокомандующего, как только оно будет принято. Я буду у себя дома.

Джонатан Сильвер не привык к тому, что его оставляют таращиться на закрытую дверь.

В Соединенных Штатах Америки самым высшим административным постановлением является указ президента. Как правило, такие указы обнародуют, ибо в противном случае едва ли можно ожидать их исполнения, но иногда указ может храниться в строжайшем секрете, и в таком случае он называется просто «заключением».

Хотя старый аристократ из Александрии не мог этого знать, ему удалось убедить высокомерного главу президентской администрации, который, в свою очередь, смог убедить президента. После консультации с одним очень удивленным профессором юриспруденции, специалистом по конституционному законодательству, кокаин был втихомолку переквалифицирован в отравляющее вещество и угрозу национальной безопасности. И, следовательно, ему была объявлена самая настоящая война.

Далеко в открытом море, к западу от побережья Португалии, почти напротив границы с Испанией судно «Бальтазар» держало курс на север, направляясь в Роттердам, порт Европейского союза. Судно было небольшое, водоизмещением всего шесть тысяч тонн; капитан и команда из восьми человек все до одного были контрабандисты. Это преступное занятие было настолько прибыльным, что капитан собирался через два года удалиться на покой в родной Венесуэле состоятельным человеком.

Капитан прослушал прогноз погоды в районе мыса Финистерр, который находился всего в пятидесяти морских милях впереди. Обещалось усиление ветра и волнение в четыре балла, но капитан знал, что испанские рыбаки, с которыми ему предстоит встретиться в открытом море, опытные моряки и не боятся шторма.

Португальский порт Опорту остался далеко позади, а испанский Виго терялся на горизонте далеко на востоке. Капитан приказал своим людям достать четыре больших тюка из третьего трюма, где они лежали с тех самых пор, как были подняты на борт с траулера, ведущего лов креветок, в ста милях от Каракаса.

Капитан Гонкальвес действовал очень осторожно. Он никогда не соглашался входить или выходить из порта с контрабандным грузом, особенно с таким. Груз он принимал на борт только в открытом море и таким же образом с ним расставался. Благодаря подобным предосторожностям капитан Гонкальвес мог попасться только в том случае, если его выдаст осведомитель. Шесть успешных переходов через Атлантику позволили ему купить хороший дом, воспитать двух дочерей и устроить сына Энрике в престижный колледж.

Вскоре после того, как Виго остался позади, появились две испанские рыболовецкие шхуны. Несмотря на волнение, капитан Гонкальвес настоял на полном соблюдении всех невинных на вид, но жизненно важных приветствий. А что если испанским таможенникам удалось внедрить своего человека в банду и теперь они выдавали себя за рыбаков? Разумеется, в этом случае они уже высадились бы с боем на борт «Бальтазара», однако люди, которые сейчас находились в полукабельтове от капитанского мостика, были теми, с кем должен был встретиться Гонкальвес.

Контакт установлен, личности удостоверены, шхуны пристроились в кильватерную струю «Бальтазара». Через несколько минут четыре тюка полетели через гакоборт в воду. В отличие от бочек, сброшенных под Сиэтлом, тюки были предназначены держаться на плаву. Они остались качаться на волнах, а «Бальтазар» продолжил путь на север. Рыбаки подняли тюки на борт, по два на шхуну, и затащили в рыбные трюмы. Сверху тюки были засыпаны десятью тоннами макрели, и шхуны взяли курс домой.

Они были из небольшого рыбацкого поселка Мурос из провинции Галисия. Когда шхуны прошли в темноте мимо мола на внутренний рейд, они уже снова были «чистыми». Другие люди вытащили тюки из воды на берег, где ждал трактор с прицепом. Никакое другое транспортное средство не смогло бы пройти по мокрому песку. Из прицепа четыре тюка перекочевали в грузовик с крытым кузовом с рекламой креветок в чесночном соусе, направляющийся в Мадрид.

Человек из мадридской банды расплатился со всеми наличными, затем отправился на причал улаживать дела с рыбаками. Еще десять тонн чистого колумбийского кокаина попали в Европу.

После телефонного звонка главы президентской администрации специальный курьер доставил все необходимые бумаги. Доверительные письма наделяли Поля Деверо такими полномочиями, каких уже многие десятилетия не имел никто, кроме самого хозяина Овального кабинета. Деньги должны были быть переведены позднее, когда Деверо решит, где именно нужно будет разместить два миллиарда долларов.

Первым делом Деверо разыскал номер телефона, который хранил уже много лет, но ни разу не пользовался. И вот теперь он им воспользовался. Звонок раздался в маленьком доме в тихом переулке скромного городка Пеннингтон, штат Нью-Джерси. Полю повезло. Трубку сняли после третьего звонка.

– Мистер Декстер?

– Кто им интересуется?

– Голос из прошлого. Меня зовут Поль Деверо. Полагаю, вы помните мое имя.

Последовало долгое молчание, как будто человека на противоположном конце ударили в солнечное сплетение.

– Мистер Декстер, вы меня слушаете?

– Да, слушаю. И имя я помню хорошо. Откуда у вас этот номер?

– Неважно. Вы также должны помнить, что конфиденциальная информация в нашем ремесле главный товар.

Человек из Нью-Джерси прекрасно это помнил. Десять лет назад он был самым успешным в Соединенных Штатах наемным убийцей. Случайно он перешел дорогу бостонскому аристократу, работавшему в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, штат Виргиния, и Деверо попытался его устранить.

Эти двое были непохожи друг на друга, словно мел и сыр. Кэл Декстер, жилистый, светловолосый, улыбающийся адвокат из Пеннингтона, родился в 1950 году в кишащих тараканами трущобах Ньюарка. Его отец, строитель по профессии, проработал всю Вторую мировую войну и войну в Корее, построив тысячи новых заводов, складов и административных зданий по всему побережью Нью-Джерси.

Однако после окончания войны в Корее работа закончилась. Кэлу было пять лет, когда его мать покинула лишенный любви брачный союз, предоставив воспитывать мальчика отцу. Тот был строгим, скорым на кулаки – единственный закон у простых работяг. Но при этом он был человек неплохой, старался жить честно и по средствам и с детства приучал своего маленького сына любить добрую старую республиканскую партию, конституцию и Джо Димаджио[7].

Через два года Декстер-старший приобрел дом-прицеп, чтобы иметь возможность переезжать туда, где есть работа. Так мальчик и рос, переезжая с одной стройплощадки на другую, посещая ту школу, куда его брали, и снова двигаясь в путь. Это была эпоха Элвиса Пресли, Дела Шэннона, Роя Орбисона[8] и «Битлз», приехавших из страны, о которой Кэл никогда не слышал. Это была также эпоха Кеннеди, холодной войны и Вьетнама.

Образование Кэла было разбито на такие мелкие куски, что его можно было вообще не принимать во внимание, однако он набрался другой мудрости – мудрости улицы, мудрости драки. Как и его мать, он не пошел в рост, остановившись на пяти футах восьми дюймах. Не был он и грузным и мускулистым, как его отец, но в его худом теле обитал внушающий ужас дух, а кулаки у него были убийственными.

К семнадцати годам Кэлу казалось, что его жизнь повторит жизнь отца: копать землю и носить кирпичи на стройке. Если только…

В январе 1968 года ему исполнилось восемнадцать, и как раз в это время Вьетконг начал знаменитое «Новогоднее» наступление. Кэл смотрел телевизор в баре в Кэмдене. Показывали документальный фильм о вербовке. Там упоминалось, что, если новобранец отслужит как надо, армия даст ему образование. На следующий день Кэл пришел на Кэмденский призывной пункт и записался добровольцем.

Старший сержант бесконечно устал. Ему казалось, всю свою жизнь он выслушивает молодых парней, делающих все возможное, чтобы не отправиться во Вьетнам.

– Я хочу записаться добровольцем, – сказал стоящий перед ним подросток.

Старший сержант протянул ему анкету, пристально глядя в глаза, словно хорек, который не хочет упустить кролика. Стараясь говорить ласково, он предложил парню подписать контракт не на два года, а на три.

– Так больше вероятность получить хорошее распределение, – сказал сержант. – Лучше для карьеры. Если подпишешься на три года, может быть, тебя даже не отправят во Вьетнам.

– Но я хочу во Вьетнам, – сказал парень в перепачканных землей джинсах.

Его желание исполнилось. После учебного лагеря, где было отмечено умение Кэла управлять землеройными машинами, его отправили в инженерный батальон Первой пехотной дивизии, стоящей в самом «железном треугольнике»[9]. Там Кэл добровольно вызвался стать «тоннельной крысой» и проникать в пугающую сеть страшных, темных и нередко смертельно опасных подземных ходов.

После двух командировок, успешного выполнения самоубийственных заданий в этих адских дырах, Кэл вернулся в Штаты с целой фуражкой медалей, и Дядя Сэм сдержал свое обещание. Кэл получил возможность учиться в колледже. Он выбрал юриспруденцию и защитил диплом в Фордхэме, штат Нью-Йорк.

У него не было ни связей, ни лоска, ни денег для крупных фирм с Уолл-стрит. Он устроился работать в службу бесплатной юридической помощи, чтобы говорить за тех, кому было суждено судьбой занимать самые нижние слои американской юридической системы. Среди его клиентов было так много латиноамериканцев, что он выучился быстро и свободно говорить по‑испански. Скоро Кэл женился; у него родилась дочь, которую он обожал.

Возможно, Кэл бы провел всю свою жизнь, защищая интересы отчаявшихся, но когда ему было за сорок, его дочь-подростка похитили, вынудили заняться проституцией, после чего ее зверски убил сутенер. Кэлу пришлось опознавать ее изуродованное тело на пляже в Виргинии. Эта трагедия воскресила «тоннельную крысу», убийцу, привыкшего работать в одиночку.

Вспомнив былые навыки, Кэл выследил двух сутенеров, причастных к смерти своей дочери, и расстрелял их вместе с телохранителями на тротуаре в Панама-Сити. Вернувшись в Нью-Йорк, он узнал, что его жена наложила на себя руки.

Кэл Декстер перестал выступать в суде и вроде отошел от дел, занявшись частной практикой в маленьком городке Пеннингтон в штате Нью-Джерси. На самом деле он начал свою третью карьеру. Кэл стал наемным убийцей, однако в отличие от большинства собратьев по ремеслу он работал практически исключительно за границей. Кэл Декстер специализировался на том, чтобы выслеживать, ловить и должным образом возвращать в Соединенные Штаты тех, кто совершил тяжкие преступления и считал, что все сошло им с рук, поскольку им удалось найти убежище в стране, с которой у Америки нет соглашения о выдаче преступников. Кэл крайне осторожно рекламировал свои услуги, прикрываясь псевдонимом «Мститель».

В 2001 году один канадский миллиардер пригласил Кэла разыскать сербского садиста-наемника, который зверски убил его внука, работавшего в гуманитарной организации где‑то в Боснии. Но Декстер не мог знать, что некий Поль Деверо использует этого наемника Зорана Жилича, ставшего торговцем оружием, как наживку, рассчитывая заманить Усаму бен Ладена на встречу, в ходе которой крылатая ракета сотрет его с лица земли.

Однако Декстер дошел до цели первым. Он обнаружил Жилича спрятавшимся в одной грязной южно-американской стране, изнывающей под гнетом диктатуры, проник туда, похитил убийцу под дулом пистолета и переправил его в Ки-Уэст, штат Флорида, на своем личном самолете. Деверо, обнаружив, что два года напряженных трудов пошли прахом, попытался устранить излишне прыткого наемного убийцу. Но вскоре все это потеряло смысл: после событий 11 сентября бен Ладен больше не посещал никакие встречи за пределами своих пещер.

Декстер снова исчез в облике скромного безобидного юриста из Пеннингтона. Затем Деверо вышел в отставку. Тогда у него появилось свободное время, и он воспользовался им, чтобы выследить наемного убийцу, который называл себя просто Мстителем.

Теперь они оба уже отошли от дел: бывшая «тоннельная крыса», сын работяги, поднявшийся из низов, и аристократ-виртуоз из Бостона. Посмотрев на телефонную трубку, Декстер сказал:

– Что вам нужно, мистер Деверо?

– Меня снова призвали на службу, мистер Декстер. Это сделал лично верховный главнокомандующий. Есть одна задача, которую нужно выполнить. Это имеет отношение к безопасности нашей страны. Президент поручил дело мне. Мне нужен первый помощник, правая рука. Я буду вам очень признателен, если вы обдумаете предложение занять эту должность.

Декстер отметил язык. Никаких «я хочу» или «я предлагаю», но «я буду вам очень признателен».

– Мне нужно будет узнать об этом больше. Гораздо больше.

– Разумеется. Если вы сможете приехать ко мне в Вашингтон, я с радостью объясню вам почти все.

Декстер, стоя перед окном своего скромного дома в Пеннингтоне и глядя на опавшую листву, думал над тем, что сказал ему Деверо. Ему уже шел шестьдесят первый год. Он держал себя в форме и, несмотря на несколько очень прозрачных намеков, так больше и не женился. В целом его жизнь была уютной, свободной от стрессов, спокойной, безмятежной. И скучной.

– Я приеду и выслушаю вас, мистер Деверо. Только выслушаю. После чего приму решение.

– Очень мудро, мистер Декстер. Вот мой адрес в Александрии. Я могу ждать вас завтра?

Деверо продиктовал адрес, однако прежде, чем он положил трубку, Кэл Декстер задал ему один вопрос:

– Памятуя о нашем общем прошлом, почему вы выбрали именно меня?

– Очень просто. Вы единственный, кому удалось когда‑либо меня обойти.