Свиток 7,
в котором герои знакомятся с городскими стражниками
Хадамаха глядел на снеговую стену – и расстраивался. Когда-то… и не так уж давно… селение казалось ему… центром Сивира! Громадное торжище, куча лавок, а уж товаров, товаров… Через могучие ворота в высоченной снеговой стене туда и обратно шел поток прохожих и проезжих, саней и нарт. Сюда приходили продать охотничью добычу и купить чего не поймаешь в тайге и не сделаешь сам: ножи настоящей южной стали, для женщин халаты Огненного шелка, созданные самими жрицами, чайники, опять же, металлические, вместо глиняных горшков.
Потом он уехал в город. Теперь вернулся. С пониманием, что ножи южной стали ковал такой же стойбищный кузнец – разве что стойбищем южнее, а шелковые халаты делают Храмовые ученицы – пачками. Разве что чайники не подвели – везде в хозяйстве нужны. Только на чайник в Среднем мире и можно положиться. А может, и во всех трех мирах.
Непрерывное движение сквозь ворота – когда в Сюр-гуде на улицах так народ двигался, их тысяцкий обычно говорил: «Тихий моментик выдался… не иначе где какая пакость готовится!» А уж сама стена… мэнкву не то что перепрыгнуть – перешагнуть!
– Хей! Хей! – тяжело груженная нарта въехала в ворота. Никто не появился из привратной караулки поворошить груз древком копья, и погонщик не отругивался плаксивым голосом профессионального сироты на паперти Храма, пытаясь уменьшить въездную мзду. Хадамаха проводил свернувшую в проулок нарту глазами. Не бывает стражников настолько ленивых, чтобы мимо них – хвосты бубликом! – законная денежка проехала, а они даже задов не подняли! Их что, и впрямь мэнквы съели? Умгум, отравились и издохли, иначе те мэнквы б уже в городе бушевали.
– Пошли, чего встал? – потянула его за рукав Аякчан, и троица вступила в ворота.
Хадамаха снова остановился – он наконец-то увидел караулку. День и Ночь назад он выезжал из этих ворот, чтобы пуститься в долгий путь до Сюр-гуда, стражники сидели в караулке и пили отвар на семи травах. На краткий удар сердца Хадамахе показалось, что он никуда не уезжал: город, игра в каменный мяч, битва над Огненным озером с сильными Среднего мира сего ему лишь пригрезились! Потому что стражники по-прежнему сидели в караулке и… Хадамаха повел носом… пили отвар на семи травах! Молодой стражник – Дня на два старше Хадамахи – запустил ложку в туесок с прошлодневным медом и, высунув язык, сосредоточенно ловил стекающую с края солнечную медовую каплю.
– Ну тайга! – беззвучно выдохнул Хадамаха. – Такой полной тайги даже… даже в тайге быть не может!
Точно почувствовав взгляд, любитель меда открыл глаза и уставился прямо на Хадамаху, замершего по другую сторону окна в караулку. Ложка в руках стражника дернулась. Солнечно-золотая капля сорвалась с края и, бессовестно пролетев мимо доверчиво выставленного языка, шлепнулась на кожаные штаны.
– Эрлик! – ругнулся стражник, пальцем стирая медовую каплю. Лицо его начало медленно краснеть, как наливающаяся соком ягода. – Ты что здесь делаешь? – он вскочил с лавки и бросился к дверям караулки.
– Ковер вышивает – что еще в воротах делать? – буркнул Хакмар.
– Ради Верхнего Эндури, заткнись! – успел шикнуть Хадамаха.
Стражники при исполнении – они шуток не понимают! Хадамаха по себе знал. Любитель меда возник на пороге караулки.
– Что здесь делаешь, спрашиваю? – начальственно рыкнул он.
– Дык… Иду, господин начальник! – придавая физиономии наивно-восторженное выражение, объявил Хадамаха и для пущего понимания помаршировал на месте.
– И куда собрался? – цепкий взгляд молодого стражника оглядел самого Хадамаху, оценил старую куртку и обмотки на ногах Хакмара. Взгляд переместился на Аякчан – стражник нахмурился. Несмотря на вымытое снегом лицо и отчищенную от темных подтеков безрукавку, великая мать-основательница Храма смотрелась полнейшей оборванкой.
Хадамаха поглядел на оставленный ими лес. Потом повернул голову, оценил раскрывающийся за воротами поселок. И счастливым тоном человека, наконец избравшего верное направление, воскликнул:
– Так туда! В селение, господин начальник!
– Это – город! – рявкнул стражник.
Физиономии Хакмара и Аякчан мгновенно приняли скептическое выражение. «Только бы не заметил!» – про себя взмолился Хадамаха.
Напрасно. Стражник оказался глазастым.
– Вам что-то не нравится, оборванцы? Может, вы наш город и за город не считаете?
– Они просто города никогда раньше не видели, господин начальник! – бросая бешеный взгляд на спутников, процедил Хадамаха. – Вот и любопытствуют, тайга необразованная!
– Откуда ж такие любопытные заявились? – недобро щурясь, процедил стражник.
– А ниоткуда! – улыбаясь стражнику, как давно потерянному другу, сообщил Хадамаха. Ничего, сейчас подобреет парень, к своим-то у них всегда по-хорошему, это чужаков недолюбливали. – Местный я! Вот, домой возвращаюсь.
– Ме-естный? – недоверчиво протянул стражник. Заложил руки за спину и принялся обходить Хадамаху по кругу, разглядывая его, словно новый тесаный духов столб возле шаманского чума. Торбоза зловеще поскрипывали по снегу. – Сколько тут живу, а тебя не припомню.
– Так город же! – неожиданно вмешался Хакмар. – В настоящем городе разве всех упомнишь?
Хадамахе немедленно захотелось его стукнуть.
– Это кто у нас тут такой отозвался? – поинтересовался стражник. – Который город в первый раз видит?
– Я не в самом этом… городе жил, – яростно косясь на Хакмара, вмешался Хадамаха. – Я в стойбище неподалеку…
– В стойбище-е-е? – снова протянул стражник – видно, манера у него такая. В этой растяжечке было что-то такое… странное… недоброе, что у Хадамахи потеплело внутри в предчувствии неприятностей.
– Так ты из этих… – глумливо усмехнулся стражник и небрежно обронил: – Зверек…
– Чего? – впервые Хадамаха по-настоящему растерялся. Что за шаманский бред?
– Полз бы ты обратно в свою норку, зверек, – с брезгливой ласковостью продолжал стражник. – А к людям лезть нечего, никто тебе тут косточку не кинет.
Хадамаха так и стоял – и не знал, что ответить. Чувство было – как если б ему ни с того ни с сего опрокинули на голову ведро помоев. Стоишь, обтекаешь, понять не можешь – за что? А обидчик твой не бежит даже – пялится нагло да ухмыляется. Перед глазами Хадамахи развернулась багровая пелена. Губы стражника шевелились, но Хадамаха не слышал – все глушил поднимающийся из живота собственный, нутряной рык. Багровая ярость его семьи, которую он считал давно взятой на лямку-алык, как упряжную собаку в нарте, перла наружу. Ударом лапы ободрать глумливую физиономию до кровавой кости…
– Ты с кем там наговариваешься? – вдруг прогудело из караулки. – Отвар стынет – мне для тебя потом новый заваривать? – позади молодого стражника появился другой, постарше, с клубящейся парком деревянной чашкой-моко в руках.
– Кто у тебя тут? – начал старший стражник… осекся, прищурился. – О, надо же, Хадамаха! – без особого удивления протянул он. – Никак вернулся?
– Дядька Бата? – пробормотал Хадамаха. Багровая ярость захрипела, роняя пену с оскаленных клыков, когда Хадамаха в своих мыслях привычно вцепился ей в загривок и поволок обратно, не давая вырваться на волю.
– Знаешь его, дядька? – кривя губы, процедил молодой стражник.
– Так Хадамаха, старого Эгулэ сынок! – без особой радости, но и без неприязни бросил старший. – Ты ж в город уехал, Хадамаха? В каменный мяч играть!
– В мя-яч? – в очередной раз протянул младший и негромко, но отчетливо добавил: – И туда уже зверьки пролезли!
Хакмар положил руку на меч, а Аякчан принялась разминать пальцы. «Если кто-то из нас сорвется – все, конец!» – с ужасом подумал Хадамаха. На храмовые указы здесь плюют, а вот нападения на местного стражника не простят. Хотя как этот стражник себя ведет – башку открутить и ею в мяч сыграть! Что здесь происходит?
– Не играл я в мяч! – буркнул Хадамаха. Насупился, точно стыдился. – Сказали, не гожусь.
– То-то же! – довольно ухмыльнулся молодой стражник. – Я уж думал, на Сивире люди мухоморов пообъедались!
– А мамаша твоя говорила – приняли! – не обращая внимания на бормотание младшего, удивился дядька Бата.
– Что б ей еще говорить! – скривился младший, но теперь его не слушал и Хадамаха. Дядька Бата видел маму, разговаривал, с ней все в порядке!
– Я родным-то не писал, что не вышло! – торопливо пояснил он.
– А шлялся где? – строго спросил Бата.
– Работал – на обратный путь деньга нужна, – с видимой неохотой буркнул Хадамаха. – Улицы прибирал.
Почти правда… Какой только дряни он с тех улиц не прибирал!
– Нож дорогой откуда? – указывая на висящий на поясе Хадамахи южный нож, спросил молодой. – Украл? – И издевательски глянул Хадамахе в лицо.
Что… он… сказал? Поводок, удерживающий наследственную багровую ярость, лопнул, как гнилая веревочка. Кровь! Кровь, и костный мозг, и раздробленные кости, и башка этого стражника, катящаяся по переулку, – оторванная башка с остановившимися глазами!
– Тиха-а-а! – рявкнул старший стражник, мгновенно вклиниваясь между своим молодым приятелем и Хадамахой.
На Хадамахе с двух сторон повисли Хакмар и Аякчан.
– Стой! Уймись! – упираясь пятками в утоптанный наст, шипел Хакмар – от неимоверного усилия на лбу у него вздулись жилы.
– Обвинять… меня… в краже… – связные слова тонули в яростном медвежьем реве. Волоча друзей на себе, Хадамаха шел к стражнику. К этой подлой ухмыляющейся роже – до конца жизни с ним ухмылочка останется, когтем от уха до уха!
Продолжая ухмыляться, стражник дернул к себе копье из стойки перед входом.
– Прекратии-и! – простонала Аякчан… обхватывая Хадамаху ладонями за предплечье…
– А-уу! – К плечу Хадамахи точно раскаленное железо приложили. Завеса ярости колыхнулась и опала под ударом боли… и Хадамаха остановился.
– Я из Южных гор, – торопливо заговорил Хакмар, громким голосом заглушая хриплое, взахлеб дыхание Хадамахи. – Продаю ножи, наконечники для копий.
– Это со мной… – наконец сумел процедить Хадамаха.
– Ты с ними, а не они с тобой. Потому как они люди все ж таки, – вдруг строго оборвал его Бата.
– Я его нанял, – кладя Хадамахе руку на плечо, сказал Хакмар. – Охранять, тяжести таскать. И нож дал.
– Да ясно, – закивал Бата. – Мапа сроду чужого не возьмут.
– Потому как мозгов не хватит, – скривился молодой. – А сертификат шаманский на твоего зверька есть? – издевательски поинтересовался он. – Что он нам никакой заразы не занесет?
– Хватит, Хуту! – старший стражник поморщился. – В городе торговать будешь, южанин? – теперь Бата говорил только с Хакмаром.
Тот покачал головой:
– По стойбищам тоже пойдем. Только нам бы сперва одежду купить – беда у нас вышла в дороге, поистрепались.
– В лавку идите, – буркнул Бата. – По улице прямо, потом налево. Скажете, от меня. И послушай доброго совета, молодой торговец… – Он опасливо покосился на своего напарника и быстро пробормотал: – Не задерживайся тут. Не лучшего ты охранника себе выбрал, по нынешним-то временам.
– Что происходит, дядька Бата? – ошеломленно спросил Хадамаха.
Тот отвернулся, делая вид, что не слышит.
– С моими все в порядке? – Хадамаха шагнул к нему. Он не знал, что случилось с проклятым селением – кроме того, что оно заделалось городом! – но если ему не ответят, он ухватит обоих стражников за шкирки и будет трясти, пока ответ не вытрясет!
– Да что с ними сделается! – опасливо отступая от Хадамахи, выкрикнул дядька. И пробормотал себе под нос: – И впрямь – зверь зверем, верно люди говорят.
– Пойдем! – Аякчан обхватила ладонь Хадамахи угрожающе теплыми пальцами и потащила его в переулок.
– Спасибо, господин стражник! И за помощь, и за совет… – Словно невзначай, Хакмар повернулся к друзьям спиной и принялся пятиться, ни на миг не выпуская стражников из виду.
– Драпай, зверек! Я тебя все едино запомнил! – крикнул им вслед молодой Хуту.
Пальцы Аякчан сомкнулись вокруг ладони Хадамахи, как капкан, – он и не знал, что она способна на такую хватку! Не давая оглянуться, девушка втащила его в проулок, под прикрытие крайнего чума. Следом торопливо влетел Хакмар.
– Что это было? – накинулась на Хадамаху Аякчан. – Вроде ты говорил, что тут нас Храм не достанет, а сам с местной стражей отношения портишь? Если бы я тебя не остановила…
– И это говорит та самая жрица, которая собиралась меня Огненным шаром ни за что ни про что пристукнуть! – ощерился Хадамаха. – Тогда тебя Хакмар остановил, теперь решила дело закончить? Ты во мне дырку прожгла! – Хадамаха оттянул прожженный насквозь рукав рубахи.
– Ну не пристукнула же! – слегка смущенно буркнула Аякчан.
– И что с вами обоими делается? – меланхолично поинтересовался Хакмар. – Путешествие под землей так подействовало… на неокрепшие головы?
– Ну не все ж тут горцы! Это только вас в ваших пещерах… с младенчества башкой под обвалы суют! Головы укрепляют, – процедила Аякчан. – Лучше было бы, если б Хадамаха задрал того стражника?
– Он сказал, что я… – В груди перехватило, и, точно сок из сухого дерева, Хадамаха выдавил: – Что я украл…
– Олень он безрогий, сразу заметно, – кивнула Аякчан. – На таких не обижаются.
– Я городской стражник! И Мапа! – снова чувствуя, как ярость прет наружу вместе с желанием вернуться и намотать кишки поганого Хуту на крышу караулки, выдавил Хадамаха. – Мы, Мапа, никогда… ну… Не крадем… – Во рту было ощущение, точно болотной воды хлебнул. – Всегда отдаем долги и никогда, слышишь, никогда не возьмем чужого! Это самый страшный позор, какой только может быть!
Аякчан поглядела на него озадаченно.
– У тебя в мешке наконечники копий храмовой стражи – это ничего? – кротко поинтересовалась она.
Хадамаха опешил. Он переглянулся с Хакмаром и увидел на его лице то же потерянное выражение. Она всерьез не понимает разницы?
– Аякчан… – мягко, как говорят с детьми и совершеннодневными, но очень непонятливыми девушками, начал Хакмар. – Копья – военная добыча. Хадамаха ее в бою взял. Военная добыча – истинная честь воина-егета!
Физиономия Аякчан стала еще озадаченней.
– Забрать чужое и при этом набить морду – военная добыча и честь. А забрать чужое и не бить морду – кража и страшный позор?
– Забрать чужое и набить морду – не военная добыча, а обыкновенный грабеж! – возмутился Хакмар.
– А военная добыча – это когда бьют морду сразу многим и до смерти, – кротко покивала Аякчан. – Вот теперь я поняла… почему, когда я была матерью-основательницей, с вами, кузнецами, помириться не смогла!
– Жриц не учат чести! – высокомерно глянул на нее Хакмар.
– Честь нам прекрасно заменяют мозги! – отрезала Аякчан. – Хороший совет тот стражник дал – мотать отсюда!
– Одежду все равно сменить надо – без торбазов Хакмар до нашего стойбища не дойдет, – неожиданно спокойным и трезвым тоном сказал Хадамаха. Он не собирался спорить с Аякчан. И уходить тем более не собирался. Еще День назад парень, вот так походя бросивший медведю Мапа смертельное оскорбление, не иначе как хворал головой… или желал отправиться к предкам в Нижний мир от несчастной любви либо неоплатных долгов здесь, в Среднем. На несчастного влюбленного тот стражник походил мало. На должника тоже. Надо понять, что тут происходит!
– Стражник сказал – в лавку идти.
– Там дорого. На торжище пойдем. Какие халаты женщины Амба шьют – уж на что тигры вредные, а рукодельницы! Увидишь – без покупки не уйдешь!
На лице Аякчан отразился невольный интерес.
– Цены поспрашиваем, поторгуемся… – И мысленно добавил: «Заодно послушаем, что в толпе говорят». Хадамаха свернул из проулка на утоптанную площадь посреди селения. И остановился.
– А где? – растерянно пробормотал он.
Никакого торжища не было.