3
Жил я в двадцати минутах ходьбы от издательства, около старой Кирхи, которую не сумели взорвать большевики, а теперь не решались восстанавливать архитекторы. Эта двусмысленность огромного здания распространялась на все окрестные кварталы. Они тоже, как бы чудом уцелели от разрушения, но одновременно уже не подлежали реставрации. Тем не менее, я любил этот район, и не хотел переезжать из него на какую-нибудь новостройку.
В городе целовались влюбленные парочки. Смеялись девушки. Кипела обычная активность, предшествующая размножению и созданию «добропорядочной семьи». Я шел сквозь все это, на меня никто не обращал внимания. И было понятно, почему. Биологическое пространство не имеет общих точек с ментальным. Из ментального можно увидеть биологическое. А из биологического ментальное – нет. В биологическом пространстве все мы – наборы жизнеподдерживающих и жизневоспроизводящих программ. В ментальном – создатели мыслеформ.
Каждый из нас живет в четырех пространствах. Причем большинство не подозревает об этом. Кроме биологического и ментального мы населяем социальное и физическое. В физическом мы – материальные тела определенной плотности, имеющие некоторые электромагнитные и механические характеристики. В социальном мы – статусы, социальные функции, источники или жертвы власти.
Мою сумку приятно отягощали распечатки. Я зашел в квартиру, включил свет в прихожей, пустил горячую воду в ванной. Затем, зайдя в гостиную, вдруг обнаружил на своем любимом кресле перед телевизором сидящего в темноте человека. Моей первой мыслью было рвануть обратно, в прихожую, и набрать 911. Но мужчина, повернув ко мне голову, сообщил:
– Я жду Вас больше часа. И через десять минут меня здесь уже не будет.
– А в чем дело? – спросил я, зажигая свет и присаживаясь на диван поближе к двери.
– Вы мне, может быть, и не поверите, господин Ворчагин. Но я попробую доказать то, что скажу.
Он извлек из потрепанного кожаного дипломата пухлую папку-скоросшиватель с надписью «Дело №» и положил ее на журнальный столик.
– Давайте познакомимся для начала, – предложил я. – Может быть, сделать чаю? Или хотите выпить чего-нибудь?
– Не откажусь.
Я извлек из холодильника мартини и, прихватив бокалы, вернулся в гостиную. Мы разлили и пригубили напиток. Мой собеседник был атлетически сложенным блондином, со взглядом исподлобья голубых внимательных глаз.
– Кто вы? – спросил я.
– Мое имя Анатолий Михайлов. Можете считать меня детективом. Я расследую довольно запутанную историю. Уже несколько лет. И представляю организацию, название которой пока не хочу упоминать.
– Так. Это уже интересно. И чем же я заинтересовал вашу таинственную организацию? И вообще, как вы вошли?
– Я пришел к Вам, потому что знаю, что «Героникс» будет издавать книгу Николая Петрова-Ананасова. А вошел я, воспользовавшись отмычкой.
– Еще интереснее.
– На самом деле Петров-Ананасов это не его настоящее имя. Но и не псевдоним. Если Вы уже заглянули в рукопись, Вы догадываетесь, о чем я говорю. Этот субъект, Петров-Ананасов, является причиной Большого Взрыва.
– Он что, террорист? – не понял я.
– Это астрофизический термин. Начало Вселенной называют Большим Взрывом.
– Да, теперь я понял, о чем речь. Но как может полусумасшедший бородач…
– Быть творцом этой вселенной? – закончил он мой вопрос.
Я кивнул.
– Вы же видите, что эта вселенная не отличается гармонией или логикой. Она тоже полусумасшедшая. Просто мы принимаем это как правила игры.
– Стоп! Все это напоминает обычный студенческий розыгрыш. – Я встал и прошелся по комнате. – Вы пытаетесь убедить меня в том, что сумасшедший бородатый графоман, готовый платить любые деньги, чтобы напечататься, действительно является причиной и творцом этой вселенной? Может быть, организация, которую вы представляете, на самом деле является добровольным обществом душевнобольных?
Анатолий Михайлов слушал меня невозмутимо. Видимо, такой поворот разговора не был для него неожиданным. В конце моей эмоциональной тирады он раскрыл папку и, выбрав оттуда один листок, протянул его мне.
– Это перечень людей, которые погибли от несчастных случаев. Видите, их тридцать два человека? Я начал расследовать это дело, когда в списке было двое. Мои заказчики были уверены, что их смерть не была делом случая. Это было убийство. Потому что на одного сверху упала бетонная плита, когда он гулял по лесу, а второй утонул в луже воды, которая по глубине не превышала полуметра. Мне было поручено расследовать все обстоятельства, чтобы привлечь виновных к ответственности. И было приказано не жалеть денег на это.
Через год количество нелепых смертей в моем списке выросло до десятка. Я обнаружил, что все убитые незадолго перед смертью контактировали с Петровым-Ананасовым. Я начал подозревать его. Однако, ни разу он даже близко не подошел к месту преступления. Интересно, что после смерти очередной жертвы Петров-Ананасов всегда появлялся в его квартире и забирал у родственников погибшего свою рукопись, оставленную незадолго до трагедии. Ему отдавали книгу, потому что это не вызывало никаких подозрений.
Вот список родственников погибших, которые сообщили мне о визите Петрова-Ананасова и о том, что он забрал у них рукопись. Вы можете прямо сейчас, по телефону, удостовериться, что я говорю правду. Эти люди реально существуют, и они готовы подтвердить Вам мои слова.
– Я сделаю это. Мне нужно быть полностью уверенным, что Вы говорите правду.
Я позвонил в два случайно выбранных места в нашем городе, и всюду, пригласив к телефону свидетеля, получил от него исчерпывающую информацию. Тогда я позвонил в Москву и в Санкт-Петербург. Но и там свидетели подтвердили, что у них при странных обстоятельствах погиб родственник, а потом приходил бородач, подходящий под описание, и забирал свою рукопись.
Я вернул списки Михайлову.
– Что бы Вы подумали, получив такую информацию? – спросил он меня.
– Я бы заподозрил в смерти людей эту рукопись.
– Именно такая сумасшедшая идея пришла ко мне в голову, – кивнул Михайлов. – Я стал предупреждать о последствиях тех, кому он отдавал рукопись для ознакомления. У него четыре машинописных экземпляра, он регулярно делает новые на копире… Проследить все экземпляры крайне сложно. Но мне удалось создать агентурную сеть, которая следит за каждым шагом Петрова-Ананасова. Именно благодаря нам в этом списке всего тридцать два человека.
– И вы пришли ко мне, чтобы предупредить?
– Да. И еще потому, что я не нашел ни Витгенштейна, ни Апраксина. Надеюсь, они будут дома хотя бы ночью.
– Витгентштейн уже прочел больше половины рукописи…
– Черт! – выругался Михайлов. – Рукопись действует на каждого по-своему. Кому-то достаточно прочесть несколько строк, а кто-то умирает, дочитав почти до конца. Насколько я знаю, никто, кроме автора, еще не прочел эту рукопись. Кроме того, он постоянно дописывает и переписывает ее. Через 10–14 дней всегда появляется новый вариант. По объему почти такой же, но некоторые абзацы убраны или изменены, а некоторые вставлены.
В моей голове носились обрывки мыслей о рефлексивных технологиях, о последовательности команд, которые могут запускать в мышлении специально подобранные фразы или действия…
– Вы знаете, зачем он раздает рукопись? – спросил я.
– Не знаю. Мне он на этот вопрос не ответил ни разу.
– Так он был у вас в руках?
– Да.
– И вы его отпускали?
– Не совсем так.
Я держал паузу, чтобы собеседник не уклонился в сторону от темы и все-таки сказал то, о чем не хочет говорить. Наконец, он произнес.
– Мы несколько раз пытались убить его или закрыть в совершенно изолированном помещении. В момент смерти он исчезал. Как исчезал и из любой тюремной камеры. Он ходит и раздает свою рукопись. И остановить его невозможно.
– А уничтожить все экземпляры?
– Не удается. Мы сжигали, но у него есть запас. Где-то. Мы не можем найти это место. К тому же экземпляры рукописи часто исчезали из мест хранения. Сначала мы искали виноватых, и всегда находили цепочку улик, указывающую на кого-то из нашей организации. Но потом выяснилось, что рукопись исчезает и из абсолютно надежных сейфов, которые мог открыть только я сам. Единственный крупный наш успех за последние годы состоит в том, что мы не дали ему разместить текст в Интернете. Но рано или поздно он опубликует его там.