≈
В одной из школ Суфизма, «глубоководного» течения Ислама, самым страшным грехом считается быть оскорбленным. Возможно, это вызовет недоумение у тех, кому более созвучно традиционное понятие греха, как-то: «Не убей», «Не прелюбодействуй» и т. д. Суфийская же заповедь заходит с несколько иного бока. Говорят, Бог есть истина. И еще, Бог непоругаем. Равнозначным этому будет сказать – истина непоругаема. Продолжая в том же ключе, тот, кто стоит на истине, также становится непоругаем, и в этом смысле оскорбление есть ничто иное, как проверка его основ. По сути, непоругаемость означает сохранение покоя. После всех этих выкладок можно сказать, что покой есть признак истинности или истины в некоем абсолютном значении. Если по-простому, хотя и без явного духовного подтекста, народная мудрость гласит: «Собака лает, слон идет».
Однако, покой вовсе не исключает какой-то событийности или «колебательных движений». Скажем, волнение на море никак не противоречит безмятежности его глубин. Так же и запрет на богохульство – еще одна заповедь – легко соседствует с непоругаемостью Бога, и если хула действительно способна вызвать Его гнев, читай шторм, для ее источника это может оказаться существенной встряской. Одновременно с этим ничто не «прилипнет» к Богу, не повлияет на Его самосознание, и в этом проявится Его покой.
По большому же счету, любая потребность, влечение или интерес – можно назвать это совокупно жаждой – будет нарушать некое условное равновесие или порядок вещей. Утоление жажды должно возвращать утраченный мир и, возможно, становиться ступенькой для более глубокого умиротворения. В свою очередь, это дает проявиться более утонченной и возвышенной жажде и т. д. Утрата покоя и возвращение к нему, более обогащенным или, наоборот, опустошенным, создает если не рисунок, то чертеж жизни.
Если абсолютный покой или Бог, или истина является конечной жизненной целью, наиболее возвышенной можно назвать ту жажду, что утоляется познанием истины, приобщением к вечному покою Бога. Особенность этого покоя, помимо его незыблемости, состоит в том, что он неотделим от радости. К примеру, в философии Веданты формула «Сат-Чит-Ананда» – Бытие-Внимание-Радость – описывает природу Бога. Ощущение радости или утоление жажды на более низких ступенях происходит исключительно благодаря контрастности переживаний, разноименности зарядов, игре противоположностей.
Движение от неких имитаций покоя к покою истинному есть срединный или прямой путь, или просто Путь. На этом Пути разнородные заряды или противоположности, упомянутые выше, превращаются в спутников и, в конечном итоге, должны слиться в некое неразрывное целое. Под разными именами в различных духовных традициях этими спутниками выступают мужское и женское начала, они же янь-инь, раджас-тамас, солнце-луна, король-королева и т. д. Тождественным Пути будет Дао, Саттва, Великое Делание, Правь. Выбрав из всего этого многообразия солнце и луну, а также Путь, пожалуй, двинусь с ними дальше.
Для удобства можно представить стержень, читай Путь, вокруг которого обвиваются две спирали – солнечная и лунная – постепенно ускоряясь и истончаясь по направлению к его вершине (что-то наподобие перевернутого Кадуцея). Несколько более объемно это будет выглядеть как поступенчатая, конусообразная конструкция, что-то близкое архитектуре минарета, буддистской ступы или маяка. Так или иначе, при отклонении любой из спиралей вся эта конструкция уподобляется скорее маятнику, чем маяку – на смену союзничеству приходят более или менее негативные зависимости. Но об этом несколько позже.
О качествах солнца и луны. Если более абстрактно, свет, порядок, теплота, жесткость, легкость, раскрепощенность, присущие солнцу, будут оттеняться темнотой, хаотичностью, холодом, мягкостью, тяжеловесностью, косностью луны. В приложении к человеческому сознанию – а всё повествование, по большому счету, развертывается вокруг него – солнце проявляется как реактивность, динамизм, различение, осмысление, трансцендентность. Лики луны: восприимчивость, желания, эмоции, чувства, интуиция, память. Можно сказать, что из различных солнечных отсветов складываются индивидуальность или «я» человека, а луна их сопрягает с какой-то вещественностью, чувственностью, принадлежностью к общему целому. Вместе они образуют целостную личность или самость. Ниже набросаю основные вехи ее развития.
За исходную точку можно взять инстинкт самосохранения. Ощущение уязвимости и страх, исходящие от луны, будут вызывать ответную солнечную реакцию борьбы или бегства. Животное «я».
Следом идет инстинкт размножения. Мужская или женская, иными словами, активная солнечная или более пассивная лунная сексуальность обуславливает гендерное «я». Кроме того, здесь лунная чувственность сопряжена с солнечным смыслом продолжения рода.
Склонность к подчинению будет еще одним основополагающим лунным свойством. Здесь луна будет тяготеть к внешнему, солнечному источнику, излучающему власть. Внутренним солнечным аспектом этой тяги будет способность распознавать компетентность или авторитетность этого источника. «Я» слуги или, если угодно, «я» ученика.
Чувство эстетики и творческое наитие становятся дарами луны на следующем этапе. Солнце их будет высветлять в какие-то конкретные, законченные формы и смыслы. «Я» творца.
Следующим ликом луны будет стремление к накопительству и обладанию, а солнце переводить его на язык символов – имущество, деньги, положение в обществе и т. д. – и непосредственно претворять в жизнь. «Я» обладателя.
Теперь настает черед любви, пожалуй, самого притягательного лунного света. В первую очередь, любовь направляется на фигуру матери, отца, братьев и сестер, далее своего супруга и детей. Благодаря же солнцу происходит осознание своего места, роли и обязанностей в семейном кругу. Иными словами, на этом уровне зарождается любовь, сострадание и ответственность. «Я» домочадца или семьянина.
В социальном «я» облюбованные фигуры, кроме супружеской, выходят за семейные рамки. Материнство, отцовство, сыновнее или братское чувство, равно как дочернее и сестринское, суть лунное сияние, направляются на людей, не связанных непосредственными родственными узами. Иначе говоря, солнечные лучи освещают новые просторы и позволяют проявиться более утонченному чувству сопричастности, сорадования и сострадания. Тончайшей формой социального «я» будет некое высшее, ничем не обусловленное универсальное «я».
Развитие всех вышеупомянутых «я» показано не в хронологическом порядке, а скорее по мере утоньшения солнечного и лунного света. За отслеживание этого развития и по необходимости его корректировку отвечает созерцательное «я», охватывающее собой все уровни и одновременно отстраненное от них. Память о всем пережитом и ощущение весомости со стороны луны вкупе со всеми осознанными идеями и принципами со стороны солнца будут столпами созерцательного «я».
До сих пор в этом описании не значился Путь, незримой нитью проходящий через все этапы становления. При Его непосредственном участии лунное содержание будет переходить в солнечные действия и смыслы без значительных искажений или перекосов. По сути, это означает гармонию между внутренним и внешним. В этой гармонии, к примеру, животное «я» не будет нагнетать страх, равно как и принимать излишние меры для собственной защиты без существования реальной, соразмерной угрозы. Или, гендерное «я» подчинено более высокому «я», ограничено узами супружества, понимаемого как союз мужчины и женщины, а также благоприятными формами выражения сексуальности (католический взгляд на сексуальную этику кажется лично мне наиболее близким), чтобы сексуальный обмен вызывал более чистое и глубокое удовлетворение помимо прямой своей функции продолжения рода. И здесь один из ключевых моментов: когда два этих низших «я» достаточно узко регламентированы и находятся в состоянии покоя, сквозь них с наибольшей отчетливостью будет просвечивать невинность. Ей будет тождественна целомудренность. Это качество невозможно разложить на компоненты. Оно просто существует как некая изначальная данность, чистое бытие, хотя в какой-то мере ему будут присущи и солнечные, и лунные отблески. Невинность становится надежной основой для всего последующего развития, впрочем, никуда не исчезая и в наивысшей точке Божественного «я». Если мне позволено судить об этом уровне, здесь достигается максимально тонкое, целостное, невинное восприятие, а сообразные ему действия свершаются в состоянии покоя. Библейский образ льва, возлежащего с агнцем в раю, вполне может символизировать это совершенное утончение и объединение солнечного и лунного начал. Коран несколько иначе живописует райский сад, однако главной фразой его обитателей становится «мир», суть покой. Бхагават Гита говорит о состоянии йоги, союза с Божественностью, как о действии в бездействии. Если под бездействием понимать покой, а не, скажем, безделье, в общем вырисовывается та же картина.
Однако, вернусь к гармонии между внутренним и внешним на более низких ступенях. Уже говорилось, что солнцу присуща трансцендентность, т.е. стремление выйти за некие условные рамки. Луна же склонна замыкаться на себе. Поэтому Путь становится чувством меры для обоих начал, т.е. ограничивает их естественные тенденции и тем самым увлекает за собой.
В отношении животного и гендерного «я» примеры уже приводились.
Если идти дальше по нарастающей, «я» слуги или склонность к подчинению хороша до тех пор, пока для луны действует ограничитель «Не создай себе кумира». Солнце, со своей стороны, должно признавать необходимость высшего авторитета.
Ориентиром для творческого вдохновения или наития будет благоприятность или чистота знаний. Кроме того, наитие должно быть выражено, а не оставаться в плену воображения, поэтому Путь его будет как бы «выталкивать» к солнечному свету. С другой стороны, солнце должно выражать лишь то, что имеет под собой какую-то реальную основу, а не пускаться во все тяжкие, излучая свои собственные смыслы. Т.е. мерой для солнца на этом уровне, как, впрочем, и на всех последующих, становится ощущение реальности.
На следующем уровне стремление к накопительству будет умеряться способностью довольствоваться малым. Благодаря этому луна уменьшает поглощение каких-то материальных благ и способна отдавать, т.е. проявлять щедрость. Ее солнечным эквивалентом будет чувство достоинства, основанного на умеренности. Выход за эти рамки означает излишнее движение в сторону символического, т.е. статуса, первенства, превосходства.
В эмоциональной сфере Путь будет сохранять чистоту лунного сияния, чтобы не происходило порабощения или излишнего растворения в объектах любви. Солнце, в данном случае, объект любви, получает понятие о взаимности и ответственности. В противном случае, оно склонно эксплуатировать чужие чувства.
Примерно тот же принцип работает для социального «я», хотя здесь речь скорее идет об ощущении сопричастности. От растворения или размытости в общем целом луну будет удерживать осознание своих прав, а солнце от индивидуализма – обязанности, соразмеренные Путем.
В созерцательном «я» луна будет тяготеть в сторону весомости или несомненности знания, а солнце подвергать его критической оценке. Здесь Путь становится чем-то вроде третейского судьи. С одной стороны «непогрешимость» луны будет испытываться новым, «солнечным» знанием; с другой стороны, в противовес солнцу будет предлагаться нечто испытанное временем и сбереженное луной. Гармоничное сопряжение солнца и луны на этом уровне достигается приверженностью обоих истине или некоему высшему порядку.
Если в свете всего вышесказанного снова вернуться к Божественному «я», здесь объединение солнца и луны будет означать полное слияние весомости и смысла, абсолютность и непоколебимость знания, что выражается в непреходящей ясности сознания и его окрашенности состраданием и любовью. К примеру, в Буддизме это состояние называют Бодхи, на языке йоги – Нирвикальпа самадхи или «осознание без сомнения».
Стоит осветить еще один важный момент – благодаря Пути с каждым последующим уровнем уменьшается зависимость от предыдущего. Иными словами, когда союз солнца и луны становится всё более тонким и продолжительным, его кратковременные и грубые формы как бы отходят на задний план. К примеру, чувство материального достатка и семейного благополучия умеряет сексуальное влечение, но, в свою очередь, само теряет вес благодаря эмоциональным привязанностям. Последние превозмогаются или просветляются коллективной идентичностью, т.е. социальным «я». Скажем, ради защиты своей родины мужчины (как и женщины) оставляют свои семьи и уходят на фронт. Социальное «я» способно расшириться до универсального – над-полового, над-расового, над-кланового, над-этнического, над-конфессионального, где во главу угла ставится истина, и в угоду ей жертвуется всё остальное. Это расширение происходит в т.ч. за счет созерцательного «я», т.е. следованию определенным принципам или идеалам. Сократу принадлежат слова: «Платон мне друг, но истина дороже». Есть более жесткое евангельское высказывание, передающее ту же суть: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». Вероятно, эта истина должна смягчаться тем, что взамен всему, приносимому ей в жертву, дается нечто такое всеобъемлющее, умиротворяющее и прекрасное, что заполняются все зияющие пустоты. В том случае, конечно, если берется последняя высота.