VIII
Они шли мимо праздной и нарядно одетой публики. Мужчины практически все были в светлых костюмах, только изредка мелькали военные мундиры; дамы, согласно последней моде, носили бланжевые или гри-перлевые легкие манто с шелковыми отворотами, широкополые шляпы с большими тульями, густые вышитые вуали, которые трепетали от легкого ветерка.
Набравшись мужества, Полина нарушила тягостное молчание и спросила:
– Платон Валерианович, вы тоже отдыхаете в Варжовцах? Но вы, кажется, говорили о том, что дела вашего отца призывают вас в Париж...
Платон, словно благодарный Полине за то, что она первой начала разговор, пояснил:
– Вы совершенно правы, Полина Львовна. Мой papa в самом деле только что вернулся из Парижа, я сопровождал его. Представляете, что там творится – все только и говорят об убийстве австрийского наследника! Говорят, что нелепая смерть Франца-Фердинанда может привести к аннексии Сербии войсками Дунайской монархи...
Платоша, как знала Полина, был страстным политоманом, но ей меньше всего хотелось слушать лекцию о международной политике. Платон вдруг добавил, и его тон поразил девушку:
– Да, Полин, я был в Париже... И все это время меня занимала только одна мысль...
– Какая же, Платон? – спросила несколько резко Полина.
Крещинский ответил:
– Мысль о вас! Я знал, что вы находитесь в Варжовцах, поэтому, когда процесс, в котором мой батюшка принимает участие, дал нам передышку, я уговорил его отправиться в Герцословакию. Я надеялся, что увижу вас еще в «L’Express Adriatique», я даже справлялся о вас в курортных отелях. Никто не мог мне ответить, где же остановилось семейство Новицких из Санкт-Петербурга! Сегодня утром... Сегодня утром я словно по наитию отправился на променад, чувствуя, что обязательно столкнусь с вами, Полин...
– И поэтому-то вы и любезничали с этими двумя немками? – спросила Полина, ликуя в душе. Платоша последовал за ней! И он сделал это наверняка потому, что любит ее!
Платоша горько рассмеялся и сказал:
– О, Полин, эти немки – дочери одного из клиентов моего отца, они отвратительно занудные и до ужаса добропорядочные. Их родители – владельцы сталелитейных заводов. Это не более чем светская любезность...
– А вот бросили вы их совершенно не по-светски, – с удовлетворением заметила Полина. – Они наверняка обиделись на то, что вы, Платон, завидев меня, просто забыли об их существовании. Наверняка немецким родителям это не понравится...
Она следовала советам тети Лиззи: Платон приуныл. Полина была готова расплакаться, видя, как страдает ее Платоша. И все почему? Потому что салонный этикет предписывает играть чувствами, жеманно кокетничать и говорить колкости.
Нет, она так не может! Поэтому, схватив Платошу за руку (что девушкам вообще-то делать категорически воспрещалось), она произнесла:
– Пошли на пляж!
Платон воспрял к жизни. Полина с сожалением отдернула руку. Еще заметит тетя Лиззи... По деревянному настилу они прошли на пляж, скоро доски кончились, Полина ступила на желтоватый песок, перемешанный с ракушками и галькой.
– Помогите мне, – попросила она Платошу. Полина с легкостью скинула туфли, ее стоп коснулись волны Адриатики. Полина вскрикнула (все же холодно с непривычки!) и рассмеялась. Вот оно, подлинное счастье!
Она сама не заметила того, как ее ладонь оказалась в ладони Платона. Они отправились на прогулку вдоль моря. Виднелась часть пляжа, предназначенная для купания. Смешно было наблюдать за облаченными в смешные полосатые купальные костюмы дородными дамами и господами, которые, ежась и отдуваясь, заходили в море по щиколотку, а затем шествовали обратно к лонгшезам, так и не решаясь доверить свое тело волнам.
Полина и Платон говорили о каких-то пустяках, смеялись. Фальшь и искусственность первых минут их рандеву бесследно исчезли. Полина вскрикнула, едва не наступив на прозрачную, похожую на колыхающееся желе, медузу.
Они двинулись дальше. Миновали купальщиков (в основном это были краснолицые американцы), попали на безлюдную часть пляжа.
– Полина, – произнес Платон нервно. – Мне надо сказать вам кое-что...
Полина рассеянно посмотрела на молодого Крещинского. Именно так, да, да, именно так она представляла себе признание в любви.
Платоша, собравшись с силами, сказал:
– Еще в Петербурге... Еще там я понял, что люблю вас! Вы – самый дорогой для меня человек! Полин, я прошу вас стать моей супругой!
Полина вздохнула. Небо, светло-голубое, безоблачное, солнце, нестерпимо сияющее, море, такое заманчивое.
– Платон, – со всей серьезностью, на какую она была способна, ответила Полина. – Если вы поклянетесь мне, что не питаете чувств к тем немкам, с которыми я застала вас сегодня...
– О, Полин, конечно же, нет! – буквально простонал Платоша.
– ...тогда я скажу вам – да! Я тоже люблю вас, Платон...
Внезапно он склонил голову, и его губы, мягкие и теплые, прикоснулись к ее губам. У Полины едва не закружилась голова. И это на пляже, на глазах десятков свидетелей! Хотя нет, они отошли на порядочное расстояние от людей, но тем не менее...
Большая волна с шелестом накатила на разноцветную гальку, Полина вскрикнула – верхняя кромка задела ее ноги. Она заметила что-то пурпурно-красное в волнах.
– Какое чудо! – произнесла она. Море вынесло на берег морскую звезду, достаточно большую, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся живой. Она, похоже, дышала, капельки воды, как бриллианты, сверкали на ребристой поверхности ее остроконечного тела.
Платоша с отвращением заметил:
– Вы находите это прекрасным, Полин?
Накатив, очередная волна подхватила морскую звезду, завертела ее, перевернула, и обитательница морских глубин исчезла из поля зрения.
Полина снова надела туфельки, затем, ступая по песку, молодые люди выбрались на набережную. Настала пора возвращаться обратно.
– Тетя Лиззи наверняка уже ломает голову, куда мы запропастились, – произнесла девушка. Вот и произошло то, о чем она еще вчера мечтала. Платоша сделал ей предложение, и она ответила ему согласием! И что теперь? Как она скажет родителям, что хочет выйти замуж?
Она попыталась представить себе реакцию отца. Вряд ли papa будет иметь что-либо против Платоши. Зато maman обязательно устроит представление, упадет в обморок, потребует нюхательной соли и будет изводить несчастную Глашу немыслимыми требованиями.
– Мы поженимся, когда вернемся в Петербург, – сказал Платоша. – Этот год станет для нас началом счастья, Полин!
Они оказались около продавца пляжных сладостей: такое здесь предлагали в изобилии. Облитые коричневым шоколадом орешки; похожие на елочные игрушки леденцы – золотистые, изумрудные, рубиновые; засахаренные нежные фиалки; шарики мороженого и громадные ломкие вафли.
Далее покупателям предлагались frutta di mare[24]. Старик, похожий на сказочного волшебника, выставлял напоказ аквариум, в котором сновали разноцветные рыбешки, лучились ветви кораллов, на дне застыли большие раковины, быть может, скрывающие жемчужины. И морская звезда!
Морская звезда, точь-в-точь как та, что Полина видела на пляже, распластав лучи-щупальца, лежала на дне грязноватого аквариума. Темно-красная, белая по бокам, она, как вдруг поняла девушка, умирала.
Полина прильнула к стеклу аквариума. Платоша заметил:
– Полин, вы же видите, это обыкновенный крестьянин, который пытается заработать на том, что всучивает публике этих морских гадов. Поверьте, эти создания не стоят того, чтобы их покупать.
Полине до ужаса хотелось заполучить эту морскую звезду. Внезапно девушка ощутила на себе взгляд, точнее, повинуясь непонятному импульсу, она повернулась. Чуть поодаль, в двух или трех шагах от нее, стоял молодой человек. Мимо него фланировали отдыхающие.
Юноша, одетый в темно-синий мундир (скорее всего, или какого-то ведомства наподобие почтового, или студенческий), наблюдал за Полиной. Высокий, с черными, как вороново крыло, волосами, чуть более длинными, чем предписывала мода, и огромными глазами. Глаза-агаты, словно обведенные углем, а на самом деле обрамленные густыми длинными ресницами, излучали энергию и страсть. Лицо незнакомца – слишком бледное – одновременно было красивым и отталкивающим. Красивым – из-за классических черт, отталкивающим – из-за мыслей, которые отражались на нем.