XXVIII
Больница – небольшое уютное здание в классическом стиле с колоннами – походила на второразрядный отель. С замиранием сердца девушка прошла в палату, где лежала Ксения Теодоровна. Мать разительно изменилась: взгляд потух, кожа, казалось, пожелтела и обтягивала скулы, как пергамент.
– Мама! – воскликнула Полина, бросаясь к кровати.
Ксения Теодоровна встретила ее слабой и вымученной улыбкой. Осознание того, что она больна в самом деле, и больна неизлечимо, изменило характер мадам Новицких: исчезла суетливость, она больше не жаловалась на боли, пропали мнительность и раздражительность.
– Полин, – произнесла женщина. – Как я рада видеть тебя! Я очень беспокоилась, очень беспокоилась...
Полина, несмотря на запрет докторов и отца, расплакалась. Ксения Теодоровна, гладя дочку по спине, тихо сказала:
– Полин, слезами горю не поможешь. Тебе придется привыкать к тому, что вы с отцом останетесь одни. Ты и так скоро выйдешь замуж... У вас все будет хорошо!
– Но «мама»! – произнесла Полина. – Почему ты говоришь так, как будто надежды не существует? Ведь доктора...
Ксения Теодоровна махнула рукой и проговорила:
– Теперь я понимаю, какой обузой была для вас. Я закатывала истерики из-за малейшего приступа, по большей части, мною же и выдуманного. О, Полин, я не боюсь смерти! Когда ее нет, есть мы, а когда есть она, то нет нас.
Полина снова разрыдалась, и Ксения Теодоровна принялась успокаивать дочь. Вечером, после еще одного детального осмотра, состоялся консилиум врачей. Вердикт был неутешительным – Ксения Теодоровна была обречена, ей оставалось жить не более трех-четырех недель.
Лев Константинович, полностью сбитый с толку такими страшными перспективами, немедленно связался с известными европейскими специалистами. Через три дня в Варжовцы прибыл профессор Нейман из Вены и профессор Шуленбург из Дании. Однако и эти два корифея, считавшиеся богами в области онкологии, только подтвердили выводы своих местных коллег.
Курорт превратился в ловушку, от него повеяло близостью могилы. Доктора рекомендовали не подвергать больную долгому и утомительному путешествию по железной дороге, да и сама Ксения Теодоровна, слабевшая на глазах, призналась, что не хочет покидать Варжовцы.
Полина не могла поверить – всего лишь несколько дней назад жизнь казалась такой размеренной и великолепной, и вот... На вилле «Золотистые тополя» воцарились пессимистические настроения. Новицких добился от врачей разрешения забрать жену из госпиталя. На больничном автомобиле ее с великой предосторожностью доставили в особняк.
– Надежды ведь нет? – прошептала Ксения Теодоровна. – О, Лев, только не надо праздных слов. Иначе бы меня и не выписали из госпиталя. Ведь так? Запомни – я хочу умереть на рассвете!
Полина старалась как можно больше времени проводить рядом с матерью. В спешном порядке из Парижа прибыл Платоша. Полина понимала, что сейчас не время – не время заявить во всеуслышание, что она не хочет выходить замуж за молодого Крещинского. Ксения Теодоровна, которая все больше времени проводила в наркотическом забытьи (доза морфия увеличивалась с каждым днем), требовала, чтобы Полина и Платон сидели около ее кровати, при этом она фантазировала:
– Дети мои, я вижу... Вижу, что вас ожидает долгая и счастливая жизнь. Мне не дано присутствовать на вашей свадьбе и лицезреть своего первого внука, но что поделать... Вы же любите друг друга, и это так прекрасно!
Затем умирающая потребовала, чтобы Полина и Платоша взялись за руки и торжественно пообещали ей, что, став мужем и женой, никогда не будут ссориться и обманывать друг друга.
– Благословляю вас, дети мои, – прошептала Ксения Теодоровна. – А теперь мне нужно вздремнуть, я чувствую, что устала, устала, устала...
Дни, тянувшиеся бесконечно, складывались в недели, которые пролетали незаметно. Наконец настал момент, когда Ксения Теодоровна полностью погрузилась в искусственный сон, вызванный наркотическими препаратами. Доктора предупредили, что ей осталось совсем недолго.
– Она должна испытывать нестерпимые боли, – заметил венский профессор, – чтобы не допустить этого, мы и прибегаем к морфию. Однако мы достигли критической дозы – ее увеличение приведет к угнетению дыхательного центра и вызовет летальный исход!
Те дни Полина плохо помнила. Отец распорядился, чтобы она как можно больше времени проводила вне дома; вместе с Платошей они гуляли по набережной. О, когда-то – совсем недавно! – Платон признался ей в любви, и она, счастливая юная дурочка, была этому страшно рада. Когда-то – совсем недавно! – она увидела здесь впервые Славко. Когда-то – совсем недавно! – она проводила любимого на лодке в море.
Прошлое исчезло, будущего еще не было, она жила страшным настоящим. Отдыхающих в Варжовцах поубавилось, несмотря на то, что сезон был в самом разгаре.
– На днях французский президент Пуанкаре навестил государя в Петербурге. А вчера Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, – пояснил ей Платоша.
Полина, чтобы забыться, слушала его болтовню о политике, светские сплетни и размышления касаемо того, как они устроят свою совместную жизнь в Санкт-Петербурге.
– Сербия удовлетворила почти все пункты ультиматума, за исключением всего нескольких, в том числе – аннексия собственной территории войсками императора Франца-Иосифа. В Париже, где я был недавно с отцом, веют ветры войны, быстрой и победоносной. Франция хочет посчитаться с рейхом за унизительное поражение под Седаном и провозглашение Германской империи в Зеркальном зале Версаля. Габсбург разорвал официальные отношения с Сербией. И все из-за смерти эрцгерцога и его жены! Если за этим последует объявление войны, то Россия, а вместе с ней и связанные с нашей страной союзным пактом Британия и Франция тоже могут оказаться на грани вооруженного конфликта с Австро-Венгрией и ее ближайшей союзницей – Германией. Судачат, что именно честолюбивый немецкий кайзер толкает престарелого Франца-Иосифа, находящегося одной ногой в могиле, к новой европейской войне! Полин, я уверен, что если войне быть, то наши доблестные войска в два счета надают по шее обоим воинственным императорам и мы через пару недель окажемся в Берлине и Вене!
Отъезд некоторых отдыхающих объяснялся напряженной политической ситуацией, хотя еще многие считали, что кризис разрешится сам собой и нечего прерывать отпуск у Адриатики.