Глава 4
Ирисы…
На кладбище я решила идти пешком. Тем более, расстояние было не такое уж и большое: сразу за деревней, со стороны, противоположной той, с которой я въезжала, начиналось поле, расчерченное кустарниковыми линиями, потом небольшая осиновая рощица и, наконец, дорога поднималась на пологий кладбищенский холм, украшенный, кроме крестов редкими старыми березами. Странная традиция хоронить на возвышенности объяснялась либо чем-то языческим, Перуновым, когда люди поклонялись богу грома и молний и хотели даже после своей смерти быть к нему ближе, либо частыми паводками. Лично для меня правдоподобнее был второй вариант…
Поставив в пакет пластиковую бутыль с водой, я бросила туда же детские грабли, купленные накануне, большую автомобильную салфетку и граненый стакан под любимые бабушкины ирисы. Эти неприхотливые цветы росли тут же, возле крыльца на небольшой клумбе и, мало того, к середине мая уже вовсю цвели своими фиолетово-синими бутонами. «Ирисы, по-гречески – радуга. Цветы древние и прекрасные», – говорила бабушка, нежно проводя ладонью над кончиками лепестков. Она редко бывала такой по-детски беззащитной и печальной. А я, глядя на нее, совсем незнакомую мне в тот момент женщину, очень хотела знать, в каких же краях летают ее потаенные мысли… Букет ирисов, перевязанный зеленой ленточкой, бережно лег сверху в пакет, я вышла на улицу и впервые за утро огляделась по сторонам.
Погода, наконец, решила сменить гнев на милость. Солнце, соскучившееся за последние дни по земле, любопытно выглядывало через прорехи облачного одеяла. Теплый ветер гонял по тропинкам облетевшие черемуховые лепестки и пугал ими рыжих соседских кур, дремавших в траве. Куры возмущенно кудахтали, следя за этим безобразием одним глазом, но покидать нагретые лунки ленились. У дома напротив, на лавочке с резной спинкой бдительно дремала, оперевшись на трость, баба Нюра, кажется еще лично знакомая с Григорием Распутиным. А прямо посреди дороги две внушительных размеров хрюши делили «грязевую ванну», примеряясь к ней то спинами, то боками. В конце концом одна из них решила, что она умнее и, уступив свою половину товарке, гордо удалилась в правый переулок. Мне, кстати, было в ту же сторону и, преследуя «мудрую» свинью, я вышла на соседнюю улицу.
Слева, через три двора, возвышалась двухэтажная кирпичная школа, а справа – местный «минимаркет». Во времена моего детства я часто после занятий забегала в него за стаканчиком вафельного мороженого. Уже в ту пору это блочное здание с наполовину забитыми фанерой витринами выглядело много повидавшем на своем веку. На сегодняшний день мало что изменилось. Справа, возле двери, под ярко-красным постером «Кока Колы», эффектно прикрывающим одну из фанерок, была «припаркована» лохматая коза. Животное меланхолично жевало оторванный глянцевый клок, воплощая собой иллюстрацию к пособию «Способы конкурентной борьбы». Я настолько засмотрелась, что чуть не прошла мимо. А ведь собиралась купить батарейки к пульту для телевизора!.. Обогнув рогатую гурманку по широкой дуге (я вообще коз не боялась, но мало ли какое у дамы настроение), вошла в прохладный торговый зал.
– Здравствуйте, – поздоровалась «в никуда» по деревенской традиции.
Тут же в меня уперлись две пары глаз: сухонькой старушки в простеганном жилете, по-видимому, хозяйки козы, и продавщицы, ярко-выраженной блондинки в кокетливом фартуке и с замазанным бланшем на скуле. Я подошла к прилавку и встала «в конец очереди». Продавщица, игнорируя старушку, протягивающую ей денежную купюру, проследила за мной взглядом.
– Ветка?! Точно, Ветка! Ужас, как ты изменилась!
– Таня?.. – удивилась и я в свою очередь. Опознанная бывшая приятельница же радостно заулыбалась. – Привет, дорогая! Так ты теперь здесь? А я слышала, ты в Сургут уезжала на заработки.
– Знаешь, везде хорошо, где нас нет, – философски изрекла девушка. – Я год назад вернулась… с сыном. Никитка зовут. Классный парень, на меня похож, просто ужас. А ты нашла свои «заоблачные дали»?
– Это, в каком смысле? – не поняла я.
– Ой, ну помнишь, лет 15 назад у нас под деревней цыганский табор стоял?
– В 99-м это было, – встряла в разговор козья хозяйка. – У меня в ту весну как раз внук, Костик из армии пришел.
– Не-ет, не помню.
– Странно… – на миг задумалась Таня. – Ну, так вот, мы с девчонками: я, ты, Светка Зубова и ее старшая сестра, Олька бегали к ним по руке гадать. Была там такая старая цыганка с трубкой. Мне она нагадала два замужества и трех сыновей, Светке много денег, Ольке… не помню что, а тебе она сначала ничего говорить не хотела. Ты разозлилась, а мы ее уговаривать стали…А потом… – Таня скосила глаза в сторону, пытаясь припомнить. – А потом она взяла твою руку и сказала, что будешь ты жить не в нашей стране и не заграницей и будет у тебя муж ни русский и не иностранец. Светка тогда еще засмеялась, что это тебе как раз подходит, потому что ты и так все время витаешь в заоблачных далях… А потом пришла твоя бабушка и закатила ужас какой скандал, к нам весь их табор еще сбежался…
Я внимательно слушала Таню, не понимая, как такое событие могло совершенно исчезнуть из памяти:
– И много сбылось из цыганских пророчеств, конечно, кроме моих… далей.
– Конечно! Я уже один раз была замужем и сын у меня один есть. Осталось совсем немножко, – заулыбалась уверенно девушка. – А Светка, ты сама знаешь, третий год со своим Жаком во Франции в еврах купается.
– Н-да, – скептически выдала я. – Процент попаданий оставляет желать лучшего.
– Это не все…Ты еще кое-что забыла, – Таня как то сразу стала серьезной. – Она еще твоей бабушке вслед сказала, когда та тебя за руку домой потащила.
– Что сказала?
– Она твоей бабушке сказала, что умрет она страшной смертью и не у себя в постели… Ужас, правда?
– Прости Господи грехи наши тяжкие, – мелко перекрестилась забытая Таней покупательница.
Я на негнущихся ногах вышла из магазина…
Деревенское кладбище было ровесником Качелино, впервые письменно упомянутого в конце позапрошлого века. Кто стал его основателем и по какой причине искал между этими холмами и болотами свое пристанище, я, к своему профессиональному стыду, сейчас и не вспомню. Мы с бабушкой впервые здесь появились 22 года назад, и я тогда была еще лысым 3-х летним карапузом. Уже позже, в течение многих лет, я, как мелкие бусинки на ниточку, нанизывала все, что бабушка нехотя рассказывала мне о моих родителях, откуда мы появились в этих краях и вообще о том, что могло хоть как то объяснить мне причину бабушкиного «сибирского паломничества». В итоге сведений собралось не много, но и они не радовали. Получалось, что все мы были родом из Рязани. Этим фактом Катерина Ивановна объясняла бабушкин «окающий» диалект, особенно заметный в первое время. Выросла бабушка в детдоме, что опять же объяснялось военной и послевоенной обстановкой в стране. Там же, в Рязани, встретила своего мужа, моего деда, который работал тогда в Рязанском горисполкоме и был намного ее старше. И пока она, будучи уже «тяжело беременной» моим отцом, тряслась по колхозам активной участницей студенческой агитбригады, деда безвозвратно загребли на одну из «бесплатных» строек страны. Что касалось моих родителей, то здесь все было еще печальнее. Получив диплом преподавателя биологии, из чувства долга бабушка решила вернуться в родной детдом. Там же, на его территории, ей выделили небольшую комнатку, в которой они с моим папой и прожили много лет. Естественным исходом стал тот факт, что мама моя, как невеста, была выбрана, как говорится, не «отходя от места». Бабушка не протестовала, хотя претензии у нее к «молодой жене сына» все же были (по крайней мере, именно эта часть ее скудных воспоминаний была наиболее эмоционально окрашена). Как бы там ни было, спустя пять лет вполне счастливого брака, мои родители решили отметить свой свадебный юбилей сплавлением на байдарке по уральской реке Чусовая, где и трагически погибли. Причем, их даже не нашли, хотя долго искали. Бабушка же, гонимая довлеющим над ней роком, собрала пожитки и, прихватив меня, решила полностью изменить свою жизнь, ну и мою заодно. В общем, из всей этой грустной истории напрашивался один вывод: кроме нее близких родственников у меня больше нет, так что и искать некого… А теперь я и вовсе осталась одна. И единственное, что связывает меня сейчас со всеми этими ушедшими давно и недавно людьми, так это только память: размытые скудные факты и яркие эмоциональные воспоминания… Да еще родовая фамилия «Полунич», в сочетании с вычурным именем «Ветвяна», больше подходящие какой-нибудь припадочной дамской писательнице, чем историку, а тем более очень серьезному редактору…
На покрытом лаком деревянном кресте, над высокой бабушкиной могилой фотографии не было. От нее вообще почти не осталось фотографий. Не любила Неонила Марковна это делать, говоря, что сущность человеческая через вспышку не передается, а приличных живописцев в нашей глуши нет. Только металлическая табличка с ФИО и двумя датами: 27/VI-1944 – 16/Х-2010. Да что там фотография, меня вообще сильно удивлял сам факт присутствия креста. Ведь в Бога бабушка никогда не верила, в церковь не ходила и мне не разрешала. Я, правда, ее все равно один раз ослушалась, уже в студенческие годы. Но, то ли молодой, но надменный священник меня не впечатлил, то ли испугало внезапное головокружение с покалыванием кончиков пальцев…. В общем, больше я судьбу не искушала…
– Наверное, мне пора, бабушка, – сообщила я, почему то табличке. Зябко передернула плечами, все-таки на кладбищенском бугре ветер был гораздо сильнее, еще раз поправила ирисы в стакане под крестом и встала с лавочки. Телефонные часы показывали 13.34. – Сколько ж я здесь?.. Полтора часа…
Уже у подножия холма я еще раз оглянулась назад и уверенно двинула в обратный путь. От быстрой ходьбы тело постепенно согрелось, руки «оттаяли», но, вот мелкая дрожь, подступающая волнами… Я прислушалась к себе и вдруг ощутила, что она не от холода. Ко мне снова вернулось то состояние тревоги, с каким я заезжала в деревню утром. Поддавшись внезапному порыву, я остановилась и трусливо огляделась по сторонам… Тишина и покой, какие бывают только в природе, царили вокруг. И лишь одно нарушало эту идиллию – выглядящая маленькой точкой, но постепенно приближающаяся по пыльной дороге машина. Объехав меня, все также стоящую на обочине, потрепанная белая «шестерка» со знаком на лобовом стекле «Инвалид за рулем», остановилась, и из нее, крехтя вылез худощавый мужчина в выцветшей бейсболке. Мужчина улыбнулся, собрав на загорелом лице глубокие морщины, и я облегченно выдохнула.
– Что это ты замерла, как суслик в поле? – спросил насмешливо прокуренным голосом.
– Тебя встречаю, часа три тут стою, – ответила я ему в тон.
– Да ну?.. Смеешься, а я поверил. Ну, здравствуй, птичка залетная. Раз встретила, садись, поехали, – мужчина приглашающе взмахнул рукой над своей машиной.
– Привет, Валерыч! С превеликим нашим удовольствием, – шагнула я в его сторону, но вдруг остановилась. – Погоди, что-то в тебе не так… А ну-ка, пройдись!
– Я тебе тюлень, что ли, в цирке, чтобы прохаживаться… – пробубнил Валерыч, но, затем, с явным удовольствием сделал несколько шагов туда-сюда.
– Ну, точно! И ведь почти не хромаешь теперь… Покажи новый протез!
– Вета, прекрати издеваться над контуженным! Садись лучше в машину. У меня в багажнике рыба из фитилей киснет, – взмолился мужчина и первым показал пример…