Египет. Бильбейс 1164 год
Она скрывалась под ступеньками, в пыли среди битой посуды, которую выделяли рабам. Шаги приближались. Ее непременно найдут. Девочка зажала рот рукой, чтобы собственным дыханием не привлечь врагов. Из-под ступеньки ей были видны их ноги и пятно света, которое отбрасывал факел.
– Где эта грязная обезьяна? – спросил хриплый голос на том грубом рваном языке, который с недавних пор заменил ей родной. – Ищите вшивую воровку!
– Клянусь, моя лошадь выдавит все кишки из поганой неверной собаки! – рявкнул второй, торопливо проходя вперед.
Тот, что держал факел, был хозяином дома, и он знал все потайные места, где могли укрыться мыши или рабы. Прежде чем он сунул под лестницу горящую головешку, девочка выскочила из укрытия, разметав по пути битые горшки.
– Вот она! Лови!
Девочка проскользнула между двумя кинувшимися к ней мужчинами. Они были сильными воинами на поле боя, но здесь, в узкой комнате, их сила и мощь была их слабостью. Крошечная, худая, как воробей, девочка юркнула в открытое окно. Упав в кустарник засохших роз, она сильно оцарапала кожу, но беда ли это, когда смерть идет по пятам?! Впереди было слишком людно, отряд отчитывался перед главным, горели огни. Душная ночь была разорвана островками света, чтобы не дать городу уснуть и потерять бдительность.
Девочка, чуть не подвернув ногу, кинулась в бок, но тут ей навстречу из темноты кинулась, давясь слюной, оскалившаяся собака. Хриплый лай привлек внимание воинов. Девочка, проклиная свою судьбу, повернулась в другую сторону, но в тот же миг была схвачена. Ее тонкая рука едва не переломилась от железной хватки. Будто ястреб поймал мышонка в цепкие когти.
– Поймал!
Она подняла глаза на смуглого воина, чей оскал в свете огней превратил человека в демона. Глаза сияли кровавым блеском. Он жаждал ее смерти.
– Тащите сюда! – крикнул подбежавший сарацин. – Мой меч отказывается рубить грязную еврейскую плоть. Пусть огонь сожрет ее – он неприхотлив.
– Отпустите! – сквозь слезы просила девочка, упираясь босыми ногами в камни, пока ее волокли к разведенному костру.
– Если бы не мое нежелание марать копье, я бы проткнул ей глотку, чтобы заткнулась, – зло бросил другой, хватая девочку за спутанные волосы и таща ее голову вперед, будто намереваясь оторвать от тела.
Бездонный ужас овладел ею, когда в лицо дохнул жар от костра. Спасения ждать было неоткуда, просить и молиться – некому. Вокруг лишь ухмылки и равнодушное любопытство. Убить еврейку – это ли беда? К собакам и то великодушия больше.
Сейчас ее бросят в огонь и станут палками заталкивать обратно, если хватит сил выбираться. Она такое уже видела, и не раз. Когда рука отпустила ее, чтобы с силой толкнуть в самое пекло, послышался окрик. Зажмурившаяся девочка не сразу поняла, что все еще стоит на земле, что языки пламени еще не лижут ее кожу.
– Чем занимаются благородные воины в тот час, когда враги обступили стены города и выжидают? Когда стоит посвятить время оттачиванию мастерства обращения с клинком и в молитвах, чтобы Аллах даровал нам сил для победы! Когда сиятельный Нур ад-Дин прислал нас проливать кровь во славу его величия, вы чините распутство и оскверняете ваше звание бессмысленной жестокостью.
Этот голос лился будто музыка. Нет, говоривший вел речи на том же языке, что и воины, собравшиеся ее убить, но как же иначе звучали слова. Девочка осторожно открыла один глаз, осмелившись посмотреть на того, кто остановил или отсрочил ее казнь.
– Со всем почтением, – ответил тот, что несколько лет был хозяином девочки, – это моя рабыня, и она воровка. Украла кольцо у моего доброго друга Амира. В ее наказании нет ничего неугодного или постыдного.
Человек, которому он отвечал, был молод, не слишком высок, и все же за счет царственной осанки и силы в голосе он казался выше окружающих. С презрением окинув взглядом воинов, он заметил:
– Вы столь отважные воины, что целым отрядом воюете с ребенком?
– Это грязная еврейка!
– Она дитя! – жестко ответил тот, возмущенный, что его перебили, и осмелившийся так поступить воин тут же сник. – Когда безумные в своей жестокости христиане вошли в Иерусалим и утопили его улицы в крови, не пощадив ни женщин, ни младенцев, небо потемнело от скорби. Хотите ли вы уподобиться им?
Девочка не верила своим ушам. Сердце бешено колотилось в тощей груди. Она смотрела на мужчину, прекраснее которого не видела никогда в своей жизни. Должно быть, это сам Бог пришел к ней в обличии воина. Свет костров, оставшихся за спиной незнакомца, обрамлял его силуэт золотым сиянием.
Воины, желавшие завершить свою охоту потехой над жертвой, никак не хотели отступать. Но вмешавшийся воин прервал их ропот:
– Ты сказал, что еврейка – твоя рабыня?
– Истинно так, – подтвердил обрадовавшийся сарацин, справедливо рассчитывавший, что ему позволят вершить судьбу девчонки на свое усмотрение.
– Что за спрос с нее, раз хозяин не отучил ее от воровства прежде? Быть может, ты сам не честен с нами? Что если ты сам подослал ее за кольцом к доброму другу? Не стоит ли поискать драгоценность в твоих вещах?
Слишком уж рьяно стал обвиненный себя оправдывать, а возмущение его товарищей вдруг перенеслось на него самого. В это время остановивший издевательства над девочкой воин подозвал одного из стоящих за его спиной людей. Это был зрелый мужчина, в его бороде и пышных усах было немало седых прядей. Под глазами полумесяцами лежали морщины.
– Басир, надежнее тебя мне не сыскать человека, – обратился к нему молодой воин.
Девочка безмолвно любовалась его точеным профилем, глубокими, не по возрасту мудрыми глазами, волосами черными, как смоль. Страх почти отступил. Она не знала, умрет ли сегодня, передумает ли заступник, или же до нее доберутся обидчики, но была безмерно благодарна тому, что в хаосе жестокости и ненависти нашелся тот, кто даровал защиту бедной еврейке.
– Кому, как не мне, присматривать за твоими правыми делами, мой господин, – с почтением отозвался Басир. И добавил, – да и не за слишком правыми.
Это замечание было пропущено мимо ушей.
– Возьми девчонку и позаботься о ней.
Басир недоуменно кашлянул, и уточнил в надежде, что ослышался:
– Точно ли я понял, что должен взять неверную под свою опеку?
– Зачем же переспрашивать, раз уж все понял в точности? – усмехнулся воин и тише добавил. – Не сегодня, так завтра они доберутся до нее. И это будет бунт, ибо они нарушат мой приказ. Простить им это и забыть я не сумею, да и неразумно. А выслеживать и наказывать глупцов в тот час, как все мои силы направлены на противостояние с врагом, еще неразумнее. Ты понял меня?
– Со всей ясностью, – склонил голову Басир. – И как прикажешь обращаться с ней?
– Как велит тебе совесть. Назови своей рабыней, так будет безопасней.
Девочка слушала, не веря, что речь идет об ее судьбе. Когда человек, спасший ее, удалился, Басир повернулся к ней и посмотрел с тем презрением, коим одаривает каждый из его народа представителей ее племени, и со смирением, с которым каждый слуга принимает веление господина.
– Иди за мной, – сказал он ей.
Девочка, не поднимая головы, следовала по пятам за воином, вдыхая исходящий от его одежды запах конской шерсти, дыма костра и пыли.
Они вошли в дом. Женщина, укрытая с ног до головы дорогой тканью, отступила в бок, пропуская воина, и метнула полный удивления и гадливости взгляд на девочку. С тех пор, как войско Ширкуха вошло в Бильбейс в качестве поддержки визирю Шевару ибн-Муджиру, а затем обосновалось в городе, местным жителям пришлось потесниться. Знатные дома не тронули, но те горожане, что были ниже сословием, вынужденно оказывали гостеприимство воинам. Визирь вскоре был восстановлен в должности и прощен халифом аль-Адидом, и потребовал вывода войск Ширкуха, оплачивая крупную сумму за беспокойство. Но в планы военачальника это не входило. Нур ад-Дин – наследник Занги[1] – имел своей целью захват Египта, который в те времена стал убежищем для еретиков и христиан. Это был опасный противник, от которого было разумнее избавиться, расширив собственные владения. И обращение Шевара за помощью стало великолепным предлогом для ввода войск.
Ширкух отказал в просьбе освободить город, и, фактически, захватил его, отобрав у прежнего владельца. Жителям же ничего не оставалось, как продолжать терпеть освободителей, вдруг ставших захватчиками.
– Спать будешь здесь, – сказал Басир, не глядя на девочку. Он указал на угол комнаты, где, вероятно, он временно жил.
Помедлив немного, он впервые обернулся, чтобы рассмотреть неожиданно полученное имущество. Девочка стояла перед ним тихая, как тень, и такая же почти прозрачная – настолько она была худой. Огромные выпуклые глаза на пол-лица, черные ресницы, небольшой аккуратный нос, дерзкий изгиб губ, брови правильной дугой. Она могла бы быть красивой, если бы не кровь, текущая в ее жилах. Подняв глаза на свалявшиеся густые волосы девочки, Басир нахмурился.
– Завтра же тебя остригут. Вшей и так хватает.
Она кивнула.
Басир в растерянности мялся на месте. Что еще сказать? У него, конечно, были и слуги, и рабы, но господин сказал относиться к ней иначе. Почему? Зачем? Кто станет задавать эти вопросы?
– Ты есть хочешь?
Несколько лет она не слышала подобного вопроса, и потому кивнула не сразу. Но Басир и сам понял. Он достал из сумки завернутую в плотную ткань лепешку и клочок козьего сыра, пропитавший своей влагой платок. Девочка взяла угощение из его рук с трепетом, с которым люди веры прикасаются к священным реликвиям.
Глядя на то, как она ест: пугливо, но осторожно, не заталкивая сразу большие куски в рот, а отрывая небольшими частями, Басир невольно задумался о судьбе этого ребенка. Евреи в этих краях не редкость, но все они, в основном, идут с торговыми делами. Особо их не жалуют, но и среди рабов они нечасто встречаются. Он наслышан о невероятной скупости и жадности евреев, за лишний ломаный грош они и душу продадут, если та у них есть. Озвучивая свои мысли, он спросил с негодованием:
– Кем же нужно быть, чтобы продать свое дитя в рабство?
– Тем, кого разорвали на части собаки, господин, – тихо ответила девочка, продолжая утолять голод.
Басир испытал сожаление за свои слова, и потому еще больше разозлился на девчонку, из-за которой столько неудобств выпало на его голову.
– Как тебя зовут? – спросил он, вдруг осознав, что не имеет понятия, как к ней обращаться.
– Элиана, – ответила она, хотя давно не произносила свое имя вслух. Никому не было интересно, как назвал ее отец.
Басир кивнул, запамятовав, как часто водится с людьми высокого положения, назвать ей в ответ своё.
– Простите, добрый господин, – осторожно произнесла девочка, – а кем был тот человек, что спас меня?
Лицо старого воина смягчилось едва заметной улыбкой, которая была знаком и восхищения, и осуждения одновременно:
– Тот молодой, отмеченный небесами славный воин – мудрый человек и племянник нашего военачальника почтеннейшего Асада ад-Дин Ширкуха. Его имя запомнят в истории четырех сторон света как Юсуф ибн-Айюб.
Девочка не знала, свершится ли пророчество ее нового господина, но поклялась молиться о здоровье и процветании воина Юсуфа. Тогда она еще не имела представления, что ее молитвы будут направлены во благо человека, которому суждено будет возглавить Египет, стать духовным и политическим лидером мусульман, завоевав верность соратников и уважение врагов. В историю этот человек попал, как и говорил старик Басир, но стал известен под другим именем, точнее – титулом. Салах ад-Дин.
Еще месяц продлилась осада, которая, общей сложности, заняла три месяца. За это время девочка Элиана распрощалась со свалявшейся черной паклей, в которую превратилась ее прическа, и на обритой голове уже отрастали короткие здоровые волосы. Худая, с острыми торчащими коленками и локтями, выступающими ключицами, она походила на мальчишку. В ней не было ни намека на появление женственных округлостей, что развиваются в ее возрасте, а движения были порывисты и стремительны. Она передвигалась бегом, по привычке, чтобы не попасться никому на глаза. И даже сейчас, когда ей приходилось сопровождать господина Басира, когда тот был свободен от службы, Элиана семенила короткими быстрыми шажками, стараясь оставаться в его тени подальше от любопытных глаз. Хотя о том, что у Басира появился личный прислужник, уже всем стало известно, большинство не придало этому значения, а другие и вовсе принимали худенькую девочку за мальчишку.
Однажды, когда Басир сидел за столом, а Элиана, подав ему ужин, удалилась в комнату, на глаза девочке попался один из мечей господина. Сапоги и одежду она теперь чистила ему ежедневно, но к оружию не прикасалась. Ножны были чем-то запятнаны, и девочка взяла на себя смелость протереть их щеткой. Она сама не поняла, как меч оказался в ее руках. Непривычно тяжелый, холодный, будто чужой, он испугал ее. Но спустя несколько мгновений рукоятка нагрелась от тепла ее ладоней, руки привыкли к весу оружия, и, забыв о прочем, Элиана смотрела на клинок. Глядя на то, как огонь масляной лампы отражается в стали, она вспоминала лица всех своих обидчиков. В ушах звучал смех убийц, истязавших ее отца ради потехи. Она не могла воссоздать перед внутренним взором никого из своей семьи, даже мать, троих братьев и сестру, но те, кто их убил, навсегда остались в памяти, точно проклятие. Если бы тогда в ее руках был этот меч! Если бы она имела достаточно силы и ловкости, чтобы погрузить его в гнилые тела безбожников…
– В своем ли ты уме? – оплеуха едва не сбила ее с ног, а меч выскользнул из рук.
Ладони ощутили себя сиротливыми, лишившись нагретой рукоятки. Девочка со страхом смотрела на возвышающегося Басира. Он так держал в руках оружие, что у нее не оставалось сомнения – мгновенный удар прикончит дерзкую рабыню. Но он медлил. Смерть не пришла за ней и в этот день.
– Не смей прикасаться к мечу, – процедил он сквозь зубы, подавив приступ гнева. – Иначе я отрублю тебе руки.
Она кивнула, и воин убрал оружие в ножны. Он считал разговор оконченным, и удивился, услышав ее голос.
– Ты приказываешь не прикасаться к твоему мечу, господин, и я не ослушаюсь. Но не запрещай мне поступать так с чужим оружием.
– Что я слышу?! – он слишком удивился, чтобы рассердиться, как следует. – Ты еврейка, рабыня, женщина. Тебе не положено иметь оружие, разве что если заостришь метлу.
– Раз я всё то, что ты говоришь, разве я не имею права защититься? Люди боятся только меча, и если он у меня будет…
– Никогда!
– … меня больше никто не обидит! И тех, кто мне дорог!
Басир закрыл рот, глядя на дрожащие слезы в ее глазах. Как бы ни был он зол, ему пришлось признать, что девчонка пережила достаточно горестей и бед, чтобы так наивно заблуждаться.
– Ступай в свой угол, и не показывайся мне до утра, чтобы не пришлось тебя наказать, – велел он устало.
В который раз Басир пожалел, что господин так некстати прибавил ему забот.
Там, где жаркая пустыня упирается в широкие воды Нила, сошлись в битве войска Асада ад-Дин Ширкуха и крестоносцев короля Иерусалима Амори I. Под палящими лучами южного солнца, коптящего кожу, плавящего металл и закаляющего сердца, схлестнулись силы Востока и Запада.
Центральное положение занимал Ширкух со своим войском, левый фланг – курды,[2] правым командовал Юсуф ибн-Айюб. Обмундирование крестоносцев, их тактика и внушительная численность были серьезной преградой на пути к победе: легкие доспехи и оружие сарацин, привыкших сражаться под палящим солнцем, не могли противостоять их противникам. Словно ястребы решили сразиться со стаей львов. Одних держат крылья, но на стороне других сила. Решающей стала тактика боя, которую предложил молодой Юсуф своему дяде Асаду ад-Дин Ширкуху. Напав на крестоносцев правым крылом армии, раздразнив их, как осиное гнездо, он скомандовал отступление. Решив, что противник бежит, жаждущие победы и отмщения крестоносцы последовали за ними к холмам. Они не заметили того, что песок стал слишком вязким, а холмы – слишком крутыми. Для тяжелых лошадей, нагруженных, к тому же, закованными в броню рыцарями, это стало ловушкой. Их ноги утопали в песке, как в воде, они стали медлительны и неповоротливы. В это время армия Зангидов нанесла сокрушительный удар по силам крестоносцев. Львы увязли в смоле, и ястребы набросились на них со всей отчаянной отвагой. В той битве пролилось много крови с обеих сторон, и все же победа была дарована армии Ширкуха.
После боя едва ли остался кто-то, не познавший ран. В ночь после баталии Элиана промывала раны, полученные ее господином Басиром. Несмотря на преклонный возраст, он был достаточно крепок, чтобы полученные повреждения лишили его способности передвигаться самостоятельно. Отдыхая, он задремал на подушках, подложенных рабыней, а когда открыл один глаз, очнувшись от тревожного сна, увидел девчонку, что при выходе из шатра размахивает кинжалом. Она неловко повторяла движения, за которыми с трудом угадывались боевые приемы.
– Ты разгоняешь мух или отпугиваешь собак?
Девочка вздрогнула и от испуга выронила кинжал, умудрившись порезаться. Пострадавший палец она тут же сунула в рот.
– Я говорил, что накажу тебя, если еще раз возьмешь оружие? – устало спросил Басир. Как же не желал он шевелиться, особенно, чтобы проучить девчонку. В самом деле, не рубить же ей руки за это, но научить уму-разуму стоило.
– Ты приказал, господин, не трогать твой меч! Но не чужие, – с этими словами она отвесила поклон, и, не распрямляясь, подняла голову.
В ее глазах ему почудился вызов, но вместо того, чтобы сильнее разозлиться, он вдруг заинтересовался ее словами.
– А где ты взяла кинжал? Украла?
– Украсть можно то, чем владеет другой человек. Но если хозяин мертв, разве это воровство?
Басир нахмурился:
– У мертвого воина ислама не меньше прав, чем у живого, да будет тебе известно, глупая девчонка!
– Этот воин был христианином.
– Где ты взяла кинжал?!
Вместо ответа девочка, отвага которой отступила перед возросшим страхом, указала рукой в сторону. Сквозь плотную ткань шатра Басир будто вновь увидел кровавые пески, усеянные телами врагов и союзников, услышал крики людей, предсмертные стоны лошадей и звон металла.
– Ты ходила туда? – спросил он хрипло.
Девочка кивнула, смирившись с тем, что ее ждет наказание.
– Подойди. И поднеси кинжал.
Она так и поступила. Басир взял в руки оружие и рассмотрел его со всех сторон. Судя по гарде, украшенной гербом и, возможно, служащей для печати на сургуче, и гравировке самого клинка, кинжал принадлежал знатному человеку.
– Убери его в сундук, – велел Басир. Заметив, как упрямо выдвинулась челюсть Элианы, хотя вслух она спорить не посмела, он добавил, – это оружие благородного воина. Негодно держать его в руках неумелой девчонке.
Глядя, как она, опустив плечи и голову, идет к сундуку, чтобы похоронить там, среди прочих вещей, драгоценный кинжал, Басир невольно улыбнулся и, спрятав тут же свою улыбку, добавил:
– Подай-ка мне те ножны с вороновым пером.
Девочка послушно принесла ему то, что просил господин.
Басир извлек оттуда нож длиной в половину локтя, повертел его перед глазами и протянул рабыне.
– Научись обращаться с этим. То, что подходит тебе по росту и умению.
Не веря своим глазам, Элиана приняла из его рук нож с таким трепетом, словно речь шла о святыне.
– А теперь с глаз моих долой! И если услышу хоть шорох…
Элианы и след простыл, не успел он закончить припасенные угрозы.