Галина Буланько
Мара
– Вот гады! – она брезгливо ткнула ногой пустую упаковку от чипсов. – Никогда за собой не убирают.
Мара ненавидела туристов, а ещё охотников, грибников и прочих незваных гостей. Любого, кто шёл через лес, считала врагом. А кто ещё мог так поступать – топтать цветы, ломать ветки, бросать мусор. Мара плюнула на кусок яркой фольги, он скукожился и рассыпался кучкой праха. Вот так-то лучше!
Были времена, когда она жила в человеческих домах. Её уважали, боялись и всячески задабривали. Мара, а точнее Марфа Стращаловна, числилась кикиморой и проходила по ведомству домашней нечисти. Лет двести назад она хаживала в леса и на болота только на дружеские вредилища, корпоративы по-нынешнему.
А теперича?
Города расплодились как крысы. Теснота, духота, вай-фаи эти треклятые. У Мары от них болела голова и сбоило колдовство.
А люди?
Раньше встретят кикимору и пугаются, почтительно так. Дом вычищают, полы с папоротником моют, посуду специальной травкой оплетают, пряжу с молитвами расчесывают. Ну красота же!
А сейчас?
Сразу за телефон хватаются и снимают. Надысь один с криком «Покемон! Покемон!» мчался за ней до самого леса. Вышла, называется, мир посмотреть, себя показать. Еле ноги унесла.
В лесу покоя тоже не было. Летом люди жарили мясо, пили пиво, вламывались в кусты с низменными целями. Она пробовала насылать на них дурные сны. Но эти сволочи не спали, орали песни, ржали, как кони с конопляного поля. Зимой приходилось уворачиваться от лыжников. Парочку она тихонько толк-нула в бок, и они полетели кубарем с горки. Невидимость – отличная штука для таких дел. Так, заместо того, чтобы расстроиться и забыть сюда дорогу, они достали телефоны и щёлкали друг друга в дурацких позах на снегу.
Кикимора примостилась на пеньке. Лес был полон звуков. Мыши шелестели в густой траве. В кустах возились мелкие птицы. Кукушка где-то в глубине леса обещала долгую жизнь. Пахло соснами и сухой травой. День задался жарким. Солнце прожаривало землю, застревая лишь в густой хвое. Клонило ко сну.
– Мара, паучок ты мой полуденный, дрыхнешь, что ли?
Кикимора разлепила один глаз и тут же зажмурилась от блеска и шика. Яга! Вот кто нашёл себя в новом мире. От скуки она перешивала и перекраивала тряпье, скоплённое за века весёлой жизни. Рюши, пёстрые цыганские платки, домотканые кружева, витые шнуры, драгоценные пуговицы – всё, что оставляли ей на память путники, пошло в дело. Лес решил, что старая совсем склюквилась. Её дикие наряды терроризировали лесную живность. Горлицы не несли яйца, кукушки заикались, зайцы хромали. Но в городе косноногая попалась на глаза модному критику и он сгрёб в охапку и её и наряды. Яга теперь жила в большом особняке с мастерской. Русалки устроились к ней на полставки, а потом и вовсе перебрались в город. Строчили на машинках теперь платья и юбки, вышивали и ткали. А Яга каталась в Париж и Рим, демонстрировала свои коллекции и гордо звала себя – бохо-дизайнер.
– Эй! – Яга постучала пальцем по Мариной шляпке. – Там есть кто-нибудь?
– Чего тебе, костяшка? Давненько ты нас визитами не баловала.
– Дела… – осклабилась Яга. – Я в Париж лечу, на неделю высокой моды. Можешь избушку мою навестить?
– Чаво?
– Встала я сегодня утром, а сердце-то как тюкнет. Сиротинушка моя одна осталась, в город перебираться не соглашается. Я с этой избушкой триста лет душа в душу. Жалко её! Марочка, ягодка моя червивая, помоги, а?
– Ладно… – проскрипела Мара. – Навещу!
– Рыбонька моя пучеглазая, спасибо! – Яга расцеловала её и унеслась в вихре кружев и пёстрых юбок.
Кикимора подхватила лукошко с мухоморами и двинулась в глубь леса. Неожиданно её привлёк странный звук. Она прислушалась. Так и есть, это на заячьей поляне. Мара сделала пару шагов влево и осторожно раздвинула кусты.
Кикимора увидела почти голого человека, в одних труселях. Он сидел на земле, скрестив ноги. Глаза его были закрыты, он повторял только: «Ом-ом-ом!»
Леший с нами! Что это ещё за тип? Странный парень закончил свои песни, раскланялся во все стороны и поднялся. Ещё один турист! Но молодой человек вёл себя чуднó. Он попытался поднять примятую траву, уступил дорогу жуку, переползавшему тропинку, аккуратно обошёл расставленные паучьи сети. Мара тихо отступила в тень. С такими экземплярами людей она ещё не встречалась. Ладно, волколак его знает! Может, сам уйдёт.
Избушка и правда грустила. Сколько лет уж Яга тут не появлялась? Окна заросли паутиной и потухли, как глаза больного. Дверь висела на одной петле и жалобно поскуливала. Внутри всё заросло пылью, пахло плесенью. М-да, тут не навестить, тут хозяин нужен. Пропадёт, голубушка, почём зря! Мара взялась за веник, вычистила избу. Принесла воды, протопила печь, отмыла окна. Избушка повеселела.
– И-их, матушка! – кикимора похлопала по бревенчатой стене. – Потерпи, я что-нибудь придумаю.
На два дома жить было тяжело. Мара навещала избушку через день или два. Тип в трусах прочно обосновался на заячьей поляне. Спал под дерюгой, пел свои омы и грыз сухари. Ничего не ломал, был вежлив со зверьём, деревьями и даже кустами. Окрестной нечисти и животине он полюбился. Даже Мара не знала, за что на него злиться. Он оброс бородой и стал похож на болотника или лешака. Его так и прозвали – наш Леш.
Как-то кикимора шла мимо Лешей поляны, так теперь её называли, но в положенное время не услышала знакомого ома. Мара даже споткнулась от неожиданности. Ушёл? Она выглянула из-за дерева. Леш лежал ничком у старого дуба и не шевелился. Кикимора всплеснула руками и подбежала к бездыханному телу.
– Леш, или как там тебя, ты жив? – она ударила его по щеке.
– Ма-м-ма… – бессмысленно улыбнулся парень. Он исхудал, стал похож на скелет. Мара сразу всё поняла – голодный обморок. Конечно! Одним омом с сухарями питаться!
– Фью-и-и-ить! – кикимора свистнула так, что с деревьев полетели листья. – Лешалыч, Шалыч и Копыч! Все сюда!
Из чащи выкатились молодые лесовики. Мара указала пальцем в сторону полутрупа и дала чёткие указания, что делать. Сама она пошла в другую сторону, нужно было спешить.
В печке весело трещали дрова, умывальник успокаивающе крапал, окошки уютно улыбались – избушка Яги была рада гостям. Молодого человека положили на широкую лавку. Мара приготовила бульон из кореньев и особого жира. Она вливала тёплую жидкость в рот Леша через каждые полчаса. К вечеру парень открыл глаза.
– Где я?
– О, очнулся, болезный! – кикимора влила юноше последнюю ложку отвара.
– Солодки-то столько зачем? – скривился Леш.
– Ишь ты! В травах разбирается, – Мара с удивлением посмотрела на недотуриста.
– Я в медицинском учился на фармфакультете. Мне очень нравилось с сырьём ковыряться. А потом не смог работать… – он помрачнел. – Обман это всё! Таблетки, пилюли, медицина. Думал вот в лесу жить…
– Ага, и чуть не помер! Ты что голодал-то? Здесь столько пропитания летом, весь лес кормится и еще столько же накормить можно.
– Я… это… забыл про еду, – парень широко улыбнулся. – А расскажите, что у вас там в составе было? – он кивнул на пустой кувшин.
Они проговорили всю ночь о травах, корешках, цветах, как собирать их да отвары с зельями готовить. Мара была счастлива впервые за много лет. Леш попросил тетрадку и, как бешеный, конспектировал и зарисовывал. Утром он так и заснул, уткнувшись носом в бумагу. Кикимора уложила его под одеяло и погладила по голове.
– Слушай, а звать-то тебя как? – спросила она через несколько дней.
– Лёша.
– Угадали! – захлопала в ладоши Мара. Леш или Лёша смотрел на нее озадаченно. Он как раз выкапывал под ее руководством кривой корешок.
– У меня к тебе купеческое предложение, – посерьёзнела лесная дама. – Хочешь вторым травником к нам пойти? Я на два леса разрываюсь, а ты парень толковый, быстро разберёшься. Сложно будет, не совру. Но и прибыток хороший. Зайцы тебе будут огород обхаживать, лесовики дрова колоть, Горыныч отвезёт куда надо, мавки воду натаскают…
Леш не стал дослушивать, а просто расцеловал Мару и крепко обнял.