Вы здесь

Клубок коротких нитей. 5 (Е. Г. Садыкова, 2010)

5

4 апреля 2006 г. Арабские Эмираты

Ранним утром Макс Кладо вышел на верхнюю площадку своего особняка и приказал раздвинуть защитные стекла. Ему захотелось вдохнуть теплый влажный воздух. Ветра не было. Неподвижное утро в преддверии восхода солнца наполнило его волнительным ожиданием нового дня. Пять пятнадцать утра – волшебное время молитв и пробуждений. Он постоял босиком на медленно согревающемся и слегка запотевшем мраморе балконных плит, сделал несколько простых растяжек и вернулся в дом, где на маленьком резном столике в спальне его уже ждал отвар Пяти трав – неизменный напиток начала дня.


Если бы не визит Густава, только что прибывшего из Лондона, он бы провел этот день, наслаждаясь отдыхом. Его особняк стоял за несколько километров от ближайшего человеческого жилья, окруженный безмолвием Пустыни. Все меньше мест, не тронутых людьми, не заставляющих участвовать в бесконечной коммуникации, остается сегодня на планете, и они становятся все дороже.

Макс попал в Пустыню восемь лет назад и был очарован горячим мертвым морем песка. Так, должно быть, выглядит ВЕЧНОСТЬ. Ни лед, способный растаять, ни зелень, способная увянуть, а именно песок, столь мало подверженный изменениям, притягивал его больше всего. Огромных денег стоило построить и содержать здесь даже скромную, на его взгляд, резиденцию. Но он был готов вкладывать в свое одиночество, потому что здесь, как нигде больше, он восстанавливал свои силы.

Издалека этот дом казался стеклянным кубиком, который случайно обронили в песок. В самом доме не было ни одного личного предмета, который бы указал на предпочтения хозяина. Безликий хай-тек сливался в гармонии с морем песка, окружающим скромный трехэтажный особняк с вертолетной площадкой на крыше.


Макс успел принять душ, прежде чем ему позвонили с пульта охраны. В воздухе уже слышался звук приближающегося вертолета. Стрекотание становилось все более гулким, а значит, через несколько минут он должен быть на рабочем месте.

Прежде чем войти в кабинет, куда секретарь уже проводил гостя, Макс осторожно заглянул через раздвижную кожаную портьеру. Густав Флобе сидел в кресле спиной к нему. Он был в легких холщовых брюках и светлой рубашке без рукавов. Макс мысленно улыбнулся – значит, Густав подчеркивает неофициальность своего визита. Он пробормотал про себя:

– Ну что ж, не будем смущать гостя.

Он отдал слуге-индусу свой пиджак и галстук и вошел в кабинет с выражением умиротворяющей доброжелательности на свежевыбритом лице. Лицо его могло бы считаться красивым, если бы не излишняя правильность черт.


Густав не знал Макса лично, общаясь все больше с его изображением на мониторах во время видеоконференций, и с удовольствием отметил, что живьем Макс совсем не отличался от своей экранной копии. При появлении хозяина Флобе поднялся и протянул руку для приветствия. Макс едва пожал ее, и Густава поразила его холодность. Руки Макса были ледяные.

– Добрый день, господин Кладо.

Макс кивнул и показал на кондиционер:

– Не слишком холодно для вас?

Густав пожал плечами и опустился обратно в кресло.

– Я уже привык. Чем выше статус, тем ниже температура. Это особенность эмиратских приемных.

Макс искренне улыбнулся гостю. Хорошее воспитание и чувство юмора Густава приятно поразили его.

– Мы можем слегка понизить мой статус. Поднять температуру.

– Не стоит, господин Кладо. Я здесь недолгий гость.

Макс устроился рядом на невысоком полосатом диване и вызвал слугу.

– Даже недолгий гость обладает правами. Я угощу вас завтраком, а вы мне расскажете последние новости.

– Пользуетесь правами хозяина?

Макс чувствовал симпатию к этому полноватому человеку с небольшой рыжей бородкой.

– Жаль, что раньше мне не пришла в голову мысль пригласить вас сюда. Хотя до сегодняшнего дня у меня не было к вам дел личного характера.


Слуги, бесшумно скользя по мягкому персидскому ковру, ставили подносы с лакомствами и быстро исчезали. Наконец в комнату внесли огромный серебряный кофейник, и все пространство наполнилось ароматом свежесваренного кофе. Макс сам налил гостю тягучую кардамонно-кофейную гущу в маленькую чашечку, размером с наперсток. Густав немного подержал чашку в руке, вдыхая аромат терпкого напитка кочевников, прежде чем сделать первый глоток:

– Бодрит. Мне это весьма кстати после перелетов.

Макс окинул его беглым взглядом:

– Однако вид у вас довольно свежий.

– Привычка.

Допив свою чашку, Макс поинтересовался:

– Бумаги привезли?

Густав кивнул:

– Конечно.

Он наклонился к портфелю, стоявшему возле кресла на ковре, вытащил черную папку и протянул Максу. Пока гость допивал кофе, Макс успел просмотреть большую часть содержимого.

– Хорошо. И каковы прогнозы?

– Клиентская база сейчас насчитывает больше трех тысяч человек. Это только участники

Крио-программы. Но самые интересные с моей точки зрения – это их наследники.

Макс удивился:

– Почему наследники? Какое им дело до замороженных трупов своих предков?

Густав отодвинул свою чашку подальше от края стола и откинулся в кресле.

– Я постараюсь объяснить.

Макс с готовностью чуть наклонился в его сторону, и Густав продолжил:

– Криоконсервация тела в Институте Аризоны стоит 150 тысяч долларов и 80 тысяч за консервацию одного мозга.

Макс быстро прикинул в уме. В лучшем случае полмиллиарда. Этих денег не хватит даже на покрытие затрат на новую лабораторию. Так что там Густав говорил насчет наследников?

– И как вы думаете привлечь наследников?

Густав вздохнул.

– Это – самая трудная, но перспективная часть Программы. Можете взглянуть на это.

Густав снова достал из своего необъятного портфеля несколько листов белой плотной бумаги и протянул Максу.

Кладо просмотрел пару таблиц и поднял глаза на Густава:

– Для этого нам нужен Карл фон Дитрих. Немец из Индийского центра WCI.

Густав прикрыл глаза, словно припоминая что-то.

– Это его сейчас лечат от передозировок?

– Уже вылечили. Карл вышел из клиники и ждет нового назначения. Мне пришлось слегка надавить на Лондон, чтобы нам отдали Карла.

В WCI сегодня не все так просто. Нейрофизиологи хотят заполучить фон Дитриха, а нам вместо него отдать научную даму – Оливию Свантесен.

Густав поморщился.

– Я много слышал о ней. И если даже часть слухов правда – она нам не подходит. Слишком нервная.

Макс махнул рукой.

– Пусть ее биотехнологи забирают. Нам нужен фон Дитрих. Я просматривал отчеты о его последних исследованиях. Он ближе всех подошел к решению нашей проблемы.

– Проблемы?

Макс поднялся, подошел к небольшому бюро, стоящему возле самого окна, и вытащил из левого верхнего ящика тонкую серую папку.

– Вот то, что мне прислали из маркетингового отдела WCI пару недель назад.

Густав открыл папку и вынул отчет. Пробежав глазами статистику, он вздохнул.

– Наследство – странная вещь.

Макс подтвердил:

– И весьма желанная. Только за прошлый год несколько огромных состояний выскользнули из рук потенциальных наследников по причине неправильно оформленных документов или по блажи самих покойников. Судоверфи, авиакомпании, автомобилестроительные компании, которые мы здесь видим, – все ушло «налево». И оцениваются такие потери в миллиарды долларов.

Густав покачал головой.

– Насколько я могу судить, этот пирог уже поделен. Даже крошек не осталось.

Макс пожал плечами и откинулся на мягкую спинку дивана.

– Конечно. Но я не подбираю крошки.

До Густава постепенно стало доходить, куда он клонит.

– Договора с наследниками?

– Думаю, нам стоит говорить о разумном проценте в делах о наследстве.

Макс выдержал короткую паузу, наблюдая за собеседником, затем пояснил:

– Десять-пятнадцать процентов – разумная плата, которая устроит любого, кто желает прибрать к рукам наследство на законных основаниях.

Густав усмехнулся:

– На законных?!

– Исключительно на законных. Согласно воле покойника и законам о наследовании.

Густав с сомнением посмотрел на хозяина, душевное состояние которого в данный момент вызывало у него опасения.

– И как же покойник выразит свою волю в пользу заинтересованного лица?

Макс просиял:

– А вот это зависит от результатов, которыми нас сможет порадовать господин фон Дитрих. Ведь, в сущности, чем живой человек отличается от покойника?

Густав все еще сомневался в разумности собеседника.

– И чем же?

– Эмоциями и духовностью. Насчет духовности я не силен, так что буду считать основным отличием эмоции. Вы знаете, что существует несколько видов смерти – это зависит от определенных процессов, происходящих в организме.

У меня есть копия одного весьма любопытного древнего документа. Вот, посмотрите.

Подошел к невысокому бюро, стоявшему у окна, и вытащил небольшой кожаный портфель. Откинув магнитный держатель, он извлек документ и протянул гостю.


«Если орган лишился душевных сил, но еще не лишился животной силы, то он живой… Онемевший член или член парализованный сейчас же теряет силу ощущения и движения, восприятию которых мешает… закупорка, образовавшаяся между мозгом и данным органом в идущих к органу нервах. При этом член все еще живет. Орган, который постигла смерть, теряет и ощущение, и движение и подвергается гниению и разложению. Следовательно, в парализованном органе имеется сила, которая сохраняет ему жизнь».


Флобе бегло просмотрел текст и спросил:

– Здесь речь о временной потере движения и чувствительности?

Макс смотрел на него в упор:

– Случайное недомогание – и пациент в руках опытного врача. Небольшой наркоз – и вживлен микродатчик, подающий мозгу нужные команды. Люди с подобными инсталляциями больше месяца не живут. Но нам это и не нужно. Ведь ставка сделана на смерть пациента, а не на его жизнь.

Густав покачал головой, но его суждения уже не были столь категоричны.

– Здесь сходятся интересы нашего ведомства и программного центра WCI. Думаю, Лондон одобрит Проект.

Густав возвращался в Европу, размышляя о необычном разговоре с Максом Кладо. Да, мозг – странная штука. Живой процессор, куда поступает информация с миллионов крошечных датчиков фронтальной части тела. Тактильные и зрительные ощущения, все обрабатывается и управляется. Почему бы и нет…