13
Молодой человек в высоком тюрбане шел по улице, прижав к себе мешок, в котором лежало все его имущество – несколько книг, немного еды и одежды. На его красивом умном лице была печаль. Наверное, бог проклял Бухару, если этот город подвергается полному разграблению каждые семь поколений! С приходом новых завоевателей, занятых лишь дележом богатой добычи, все приходится начинать заново. Торговля и порядки умирают, на улицах страшно ходить не только с наступлением темноты, но даже днем. Хусейн вышел за городские ворота и, даже не оглянувшись на безумный город, двинулся в путь.
Путь его лежал в Ургенч – столицу Хорезма, где, как он слышал, процветали науки и множество великих умов собрались под защитой и покровительством Хорезм-шаха Абалаббаса Ма-муна. Хусейну было что показать этой ученой публике, в его мешке лежала книга «Исследование о душевных силах», которую он написал еще семнадцати лет от роду. Были у него и более поздние сочинения о риторике и поэзии, но медицина привлекала его более всего. Абу Али не боялся дороги и временных трудностей, более всего его тревожило, как будет принят он, молодой человек, этими умудренными жизненным опытом учеными мужами. Конечно, слухи о нем уже разошлись в тех краях, куда он направлялся, и даже сам Махмуд Газневи приглашал молодого ученого к своему двору. Хвала богу, ему достало сил, чтобы отказаться от предложения жестокого и капризного султана, стремившегося собрать в своей неприступной крепости Газне самых лучших ученых, каких только можно было найти. Авиценна предпочел Ургенч, вызвав гнев великого Махмуда, и сейчас все мысли молодого человека занимала предстоящая встреча с Абалаббасом Мамуном.
К его удивлению, он был принят довольно любезно не только шахом, но и придворными философами, не усмотревшими в нем никакой опасности для себя. Проблему составлял лишь Абулхайр ал-Хаммар, лучший медик двора хорезмшаха, до того времени пользовавшийся непререкаемым авторитетом во дворце. Поначалу Хусейн пытался наладить отношения и с ним, но ревность и страх быть отвергнутым стали непреодолимой преградой, которую воздвиг Ал-Хаммар. Кто знает, сколько бы продолжался этот дурной мир, если бы не случай.
Шах Мамун занемог, и консилиум медиков, созванный главным визирем, был единогласен: все признаки отравления налицо – шаха знобило, он терял силы и падал без сил от малейшего напряжения. Шаха поили бульоном и вином с чесноком, окуривали благовониями, заставляли чихать, растирали устье желудка, дули ему в рот и выщипывали волосы, но все безрезультатно. Абалаббас Мамун терял силы. Проверки на кухне ничего не дали, выявить отравителя никто не смог. На всякий случай казнили несколько поваров, но ситуация не изменилась.
Ибн Сина, который вместе с остальными докторами был приглашен к расследованию и лечению, также осмотрел шаха. После осмотра он подтвердил: это отравление, и яд из наихудших, тех, что противоположны натуре человека. Эти яды труднее всего лечить. Поняв, что самому ему ничего не узнать – столь заметной была его фигура среди придворных, он отправил на кухню своего слугу, чтобы тот порасспрашивал как следует. Выдав слуге несколько монет, Ибн Сина напутствовал его:
– Десять монет – достаточно для того, чтобы развязать язык и страже визиря. Думаю, что такой смышленый юнец, как ты, обойдется и четырьмя. Остальные можешь оставить себе, и разузнай все как следует.
– Что же я должен узнать, мой учитель?
– Узнай, кто имеет доступ к телу шаха, с кем он общается.
Ученик замялся:
– Вы говорите о гареме?
– Конечно. Мне нужно знать, кто сейчас его любимые наложницы и каково их самочувствие.
Авиценна знал, что порой невольниц кормят ядом, чтобы убить владык, которые имеют с ними общение. И если его предположение верно, то среди любимых наложниц сейчас есть несколько тяжелобольных. Наутро слуга пришел чуть рассвело и рассказал, что две самые любимые наложницы шаха заболели. Да так, что одна из них вот-вот испустит дух. Ибн Сина спросил:
– А можешь ли ты описать мне недуг, которым страдают наложницы?
– Их знобит, и они вялые. Это сторож говорит, у него приятель – евнух при купальне. Сторож с этим евнухом в кости играет, когда женщины уже спят.
Авиценна подумал и дал юноше еще пару монет:
– Узнай, не меняли ли недавно черных служанок, тех, что прислуживают женщинам в гареме.
Юноша пропал еще на полдня и вернулся весьма довольный:
– Все, как вы и говорили, учитель. Месяц назад в гареме произошел несчастный случай – в бассейне утонула служанка, и на ее место взяли новую.
Ибн Сина удовлетворенно кивнул и строго посмотрел на слугу:
– Хоть слово кому-нибудь скажешь об этом – тебе отрежут язык!
Слуга побелел от страха и прошептал:
– Я буду нем, мой господин!
Вечером того же дня Ибн Сина встретился с визирем:
– Мой досточтимый господин, теперь я могу начать лечение нашего солнцеподобного шаха Абалаббаса Мамуна!
Визирь удивился:
– Почему же только сейчас? Вы знали, что он болен, еще несколько дней назад!
Ибн Сина покачал головой:
– Несколько дней назад мои старания не принесли бы облегчения нашему шаху.
Визирь остановился и пристально посмотрел на ученого.
– А что же теперь?
– Теперь я знаю не только как вылечить болезнь, но и как устранить причину, ее породившую. Ведь если не вырвать корень зла, он пустит новые ростки, и это сделает бесполезным все мои усилия.
Визирь погладил свою бородку и покачал головой, стараясь не выдать охватившего его волнения:
– Значит, вы увидели корень зла?! И где же он?!
– В гареме!
Визирь не ожидал подобных заявлений от человека, казавшегося вполне разумным. Он разочарованно махнул рукой и сказал:
– Идите с миром, Авиценна! Я не буду рассказывать о нашей беседе никому, чтобы не повредить вашей репутации!
Авиценна в свою очередь поклонился визирю со словами:
– Ценю ваше доброе отношение ко мне, о визирь! И в свою очередь никогда не буду упоминать о том, что предупреждал вас об опасности, проникшей в гарем великого шаха!
Визирь, склонившийся в прощальном поклоне, резко выпрямился и спросил:
– Опасность проникла в гарем?!
Авиценна поведал о своих подозрениях:
– Месяц назад в гарем приняли новую служанку, и в то же время заболел наш повелитель. Ходят слухи, что две любимые наложницы шаха больны, а ведь он имеет с ними общение столь тесное, что болезнь легко может передаться. Больше мне вам сказать нечего, и я полагаюсь на вашу расторопность.
Визирь почтительно склонился перед своим собеседником:
– Вы спасаете мне жизнь, Авиценна! Можете рассчитывать на меня впредь!
Он удалился, оставив Ибн Сину, который в свою очередь поспешил к постели больного. Через неделю хорезмшах уже мог самостоятельно вставать со своего ложа и прогуливаться в компании новой наложницы.