За день до убийства. Новогодний «Блеск». Отчаяние Люси Антиповой
Люся Антипова отличалась от большинства своих практичных сверстниц. Она мечтала не о легкой карьере и богатом муже, а об интересной работе и любимом человеке, который станет ей настоящим другом. Ее внешность служила ярким примером несправедливого отношения природы к романтически настроенным девушкам. Люся состояла из ключиц, локтей, коленок и славных глаз, которые могли смутить даже отпетого негодяя.
Сейчас она сидела на своем рабочем месте – за секретарским столом в приемной – и тихо плакала. Непрошеные слезы падали на список первоочередных дел, который она только что распечатала для главного редактора журнала «Блеск» Аллы Белояровой. После них на листе оставались круглые воронки, портившие жирно набранный текст.
Люся плакала от обиды – с ней так несправедливо обошлись, а она этого совсем не заслужила. Никто, никто из целого коллектива, в котором она проработала три месяца и два дня, не предложил ей сфотографироваться вместе с другими сотрудницами для новогоднего выпуска. В честь праздника всех дам, работающих в редакции, запечатлели в вечерних платьях с бокалами шампанского в руках и украсили этой фотосессией декабрьский номер журнала. Белоярова сначала отказывалась от этой идеи, но под нажимом редакционного совета пусть и не сразу, но все же уступила. Мало того – сама позировала для этой серии, поразив всех обнаженной спиной бесподобной красоты.
Редакционный фотограф никого не пропустил. Он щелкнул главную бухгалтершу, заработавшую как минимум две пенсии по возрасту, и уборщицу Зинаиду, обладательницу бюста, перед величием которого цепенел даже циничный артдиректор Свиноедов. А про нее, Люсю Антипову, все как будто забыли. Как будто она не женщина вовсе и на нее можно не обращать внимания. Вот как на этот стол, например.
Несколько недель Люся боролась с обидой, и ей вроде бы удалось с ней справиться. Но теперь, когда новогодний номер вышел, настроение снова испортилось. Бедняга уронила еще одну увесистую слезу на документ. В этот момент дверь в приемную широко распахнулась, и громовой голос спросил:
– Люся, душечка, вы в курсе, что сейчас начнется Вавилонское столпотворение? Гунны пойдут войной на Рим?
Вслед за голосом в приемную ворвался беспощадный запах одеколона, и лишь потом на пороге возник его носитель Ярослав Яковкин, ответственный секретарь журнала.
Люся побаивалась этого типа, и не зря. Он легко мог сделать доброе дело, а сразу вслед за этим какую-нибудь сказочную подлость. У Яковкина были глаза кинозвезды и змеиная улыбка. Убийственное сочетание, сводившее с ума увядающих женщин и страшно мнительного заместителя главного редактора.
– Какие гунны? – на всякий случай уточнила Люся, любившая четкие формулировки. Слезы со щек она проворно смахнула. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь узнал, как она несчастна. Несчастных всегда считают неудачниками.
– Я имею в виду, что сейчас сюда поднимут часть новогоднего тиража, и все сотрудницы как пить дать бросятся к вам выпросить хотя бы по одному номеру. А то и по два! Так вы не давайте, душа моя. На всех не напасешься. До особого распоряжения Белояровой не давайте. Стойте насмерть, понятно? Я лично спрошу с вас за каждый утраченный экземпляр.
Отеческий тон, который избрал ответственный секретарь, вряд ли мог кого-нибудь обмануть, даже такую простофилю, как Люся Антипова.
– Ладно, я постараюсь, – пообещала она обреченным тоном, не зная точно, как будет защищать представительскую часть тиража.
Большинство женщин влюблены в собственные изображения, и нужно набраться мужества, чтобы встать на их пути. Вместо мужества Люся вооружилась профессиональной невозмутимостью. Невозмутимость она отрабатывала перед зеркалом по выходным, которые в основном проводила в одиночестве за чтением книг. На ее узком стеллаже хранилась взрывоопасная смесь из произведений Чарльза Диккенса, Ивана Тургенева, Джейн Остин и авторов современных любовных романов. Когда-нибудь, столкнувшись с грубой реальностью, эта «гремучка» должна была взорваться, раз и навсегда разбив Люсино сердце.
Пока она продумывала, как оборонять журналы, в комнату ввалился мужчина в несвежей куртке и страшной вязаной кепке с пушистым начесом. Мужчина натужно сопел. К груди он прижимал несколько свертков, упакованных в коричневую бумагу. Верхний, придерживаемый подбородком, оказался нагло разодран.
– Принимайте! – выдохнул пришелец, сваливая свой груз возле свободной стены и собираясь уходить.
– А ну-ка, стойте, – приказала Люся. – Эта пачка вскрыта, я ее не приму.
Грузчик поправил свой фантастический головной убор и выпятил грудь.
– А я что?! – завопил он совершенно неожиданно. – На меня в коридоре ваше руководство напало в виде двух этих… женщин. Что мне с ними, драться, что ли?
– Вы не имели права вскрывать пакет!
Люся вытянулась во весь свой нехитрый рост и задрала подбородок. Грузчик стушевался и попятился, косясь на разоренную пачку журналов. Одним глазом Люся заметила, как блеснула в рваной дыре глянцевая обложка.
В этот момент в приемную торопливо вошла Ирина Аршанская, редактор отдела психологии, сорокапятилетняя дама – белая и гладкая, с крепким контуром лица и четко обрисованными икрами. К ее средним природным данным были приплюсованы ежедневные косметические процедуры и хороший вкус. Одевалась она в классические костюмы, талию подчеркивала тонкими ремешками, волосы стягивала в каменный пучок.
– Люся, оставьте его в покое, Белоярова в холле разговаривает с фотографом. Это она взяла журнал, так что можете так сильно не переживать.
– Я и не переживаю сильно, – громко ответила та.
В двадцать три года нелегко скрывать свои чувства. А эту даму Люся не очень любила за ее менторский тон с яркой снисходительной нотой. Тон менялся, только когда Аршанская вела передачи на радио или разговаривала с мужем по телефону. В эти моменты она казалась чудесной дружелюбной женщиной, которой можно открыть любую тайну. Глядя на нее, Люся уверилась в том, что психологам доверять не стоит.
Воспользовавшись моментом, грузчик тихо смылся, а Аршанская подошла ближе и положила на Люсин стол набитую бумагами папку.
– Для Белояровой, – коротко пояснила она. – Отдайте сразу и не затеряйте, пожалуйста. А ей принесите в холл еще несколько журналов, она потребовала. Да распаковывайте осторожно, она только что палец порезала о бечевку, раскричалась…
Когда Аршанская вышла, Люся со вздохом взгромоздила разодранную пачку на стол и принялась расправляться с упаковкой с помощью канцелярских ножниц. Если ее начальница что-то требовала, а не просила – это значит, следует шевелиться, настроение у нее отвратительное. Тем более она кричит на фотографа. Сказать по правде, такое случалось нечасто – главный редактор была женщиной хоть жесткой и не слишком любезной, но не крикливой.
Несмотря на спешку, Люся все-таки не удержалась и торопливо пролистала журнал. Вот они – фотографии! Аж дух захватывает. Женщины со знакомыми лицами – и при этом совершенно незнакомые. С лучистыми глазами, раскованные, прекрасные… Люся тоже могла бы стать прекрасной. Ей бы подобрали длинное платье и сделали прическу, а Люда Горенок, ассистент фотографа, накрасила бы губы и освежила щеки. И на этот снимок можно было бы любоваться в те дни, когда тебе особенно грустно и так не хватает чего-то хорошего.
Та же Аршанская на фотографии выглядит просто сногсшибательно. С распущенными волосами она похожа на русалку, ее мягкие обнаженные руки как будто светятся. А до чего хороша Белоярова! Наткнувшись на снимок начальницы, Люся вздрогнула и очнулась. Нужно скорее бежать в холл, пока ее не начали искать.
Она выскочила из приемной, традиционно зацепившись локтем о косяк. Раздался глухой стук.
– Уй! – сказал вместо нее появившийся из соседнего кабинета арт-директор Свиноедов. И, сопереживая, потер собственный локоть. – Девушкам следует быть грациознее. Вы так всю красоту об углы обобьете.
Люся шмыгнула носом, как подросток, которого поймали на том, что он вытирал жирные руки о штаны. Свиноедову лучше не отвечать, себе дороже. Он цеплялся к каждому, кто попадался ему на пути. Его язык жалил, колол и рвал на части. Оппоненты уходили от него окровавленными. Впрочем, это неудивительно – человек с такой фамилией наверняка с детства наслушался всяких гадостей и, рано или поздно, должен был прийти к выводу, что все люди – убого мыслящие кретины со скудным воображением.
Правда, с Люсей до сих пор он был подозрительно сдержан. Возможно, просто присматривался.
Арт-директору только что стукнуло тридцать, но выглядел он моложе благодаря буйным кудрям и пухлому ребяческому рту. Белоярова называла его человеком со скандальной внешностью. Булавки протыкали его кожу в самых неожиданных местах. В каждом ухе болталось по три колечка, а в правой ноздре застряла металлическая бусина, гипнотизировавшая собеседников. Поговаривали, что украшения у него есть даже в интимных местах, а на попе татуировка в виде сердца и розы. Впрочем, никто не хотел признаваться, что знает это доподлинно.
– А что это у вас такое? Новогодний номер? – спросил он, делая манящие движения рукой. – Дайте-ка мне посмотреть.
Люся прижала свою ношу к груди и энергично помотала головой:
– Это для Аллы Антоновны, она меня в холле ждет.
– Чего вы жадничаете? – обиделся Свиноедов. – У вас же два экземпляра.
– Там еще фотограф, – пояснила Люся, страдая оттого, что ее заподозрили в жадности. – Ему тоже нужно.
– А! Милованов! Просто замечательно, что он пришел. С самого утра хочу с ним потолковать.
Арт-директор оживился и двинулся по коридору вслед за Люсей. Дышал он бесшумно и ступал тихо, как кот. Под щекочущим взглядом, изучавшим ее тыл, она два раза глупо споткнулась.
Чем ближе их маленькая процессия подходила к холлу, тем отчетливее оттуда доносились голоса. Ясное дело, Милованов спорил с главным редактором. Он всегда со всеми спорил, потому что имел на все собственное ужасное мнение и отстаивал его с фанатизмом. Это был крупный мужчина с рыжей растительностью на лице и добрыми руками плотника. Худая Белоярова казалась рядом с ним девочкой.
– Наконец-то! – воскликнула она, заметив собственную секретаршу. – Я думала, у тебя понос. Или позвонили из Кремля, и ты окаменела от неожиданности.
К Люсиным щекам прилила кровь, а сердце гулко забилось. Воспитанная доброй и справедливой бабушкой, она все никак не могла привыкнуть, что люди порой говорят обидные вещи просто так.
– Салют, – бросил Милованов и через ее плечо немедленно обратился к арт-директору: – Костя, только не ори, я сброшу тебе фотки сегодня вечером.
– Я никогда не ору, – гордо ответил Свиноедов, наблюдая за тем, как главный редактор нервно перелистывает страницы журнала, оставив сигарету во рту и пытаясь справиться с дымом. – Орут только голодные обезьяны. А я повышаю голос. И то лишь в особых случаях. Например, когда такие морды, как ты, навязывают другим свои убогие вкусы.
– Что ты имеешь в виду? – тотчас среагировала Белоярова, вскинув голову. – Что опять у вас случилось?
– Это у всех нас случилось, – хмыкнул Свиноедов. – Обернись, Алла. И вы, Люся, обернитесь тоже, – не обошел он вниманием секретаршу, которая стояла с пылающими щеками и не знала, куда деться. – Посмотрите, что с легкой руки нашего фотогения повесили в холле. А ведь холл – это лицо офиса.
– Ну, не твое же, – немедленно ощетинился Милованов. – Кроме того, это – произведение искусства. Очень современное, яркое и, допустим, немного полемичное.
– Если я не ошибаюсь, автор этого шедевра – ты, верно?
Люся сделала несколько шагов вперед, чтобы посмотреть, о чем они спорят. Предмет спора висел на стене, вставленный в массивную раму, и носил помпезное название: «Голубь, гадящий на фигуру Тритона в фонтане на площади Бокка-делла-Верита в Риме». Выглядело произведение искусства странно. Голубь был обозначен жирной белой линией и напоминал обведенное мелом место, на котором прежде лежал труп. Изображение фонтана вырезано из журнала и криво наклеено на лист.
– Что это? – озадаченно спросила Белоярова. Доверив создание интерьера ответственному секретарю, она перестала обращать внимание на обстановку в офисе. Картину с голубем она точно не заметила. – Откуда это?!
Если бы Люсю спросили, что в ее начальнице прежде всего обращает на себя внимание, она без колебаний ответила бы – холодные глаза. Люся восхищалась успехами Белояровой, ее деловитостью, раскованностью и женским изяществом. Но, сказать по правде, совсем не хотела, чтобы к тридцати двум годам у нее был подобный взгляд. Люди с таким взглядом вырастают из детей, не верящих в Деда Мороза.
– Это коллаж, – ответил Милованов, закипая от вида глумливой ухмылки арт-директора. – Прекрасная вещь. Доверьтесь моему художественному чутью. В конце концов, вы разговариваете с профессионалом.
Было ясно, что за гадящего голубя он станет биться до последнего и наверняка победит. Его творческое самолюбие к настоящему моменту достигло угрожающих размеров. Поначалу, во времена становления Милованова как художника, самолюбие было маленьким червяком, точившим гранит его мужского характера. Сегодня червяк разросся до размеров древесного питона и то и дело норовил отхватить у хозяина то совесть, то разум. Ладить с ним Милованов не умел.
– Пусть висит, – неожиданно решила Белоярова. Сделала глубокую затяжку, быстро выпустила дым и посмотрела на Люсю: – Можешь идти, у тебя еще куча дел. Журналы не раздавай кому попало.
– Хорошо, – ответила та. – А кто попало – это кто?
– Кто попало – это все, кроме меня, – отрезала начальница и мотнула подбородком в сторону приемной, побуждая секретаршу двигаться.
Она явно была чем-то расстроена и раздражена. Хотя выглядела все равно сногсшибательно. Правда, постриженные под мальчика темные волосы топорщились на макушке, но никто не находил это забавным.
Секретарша молча развернулась и отправилась на свое рабочее место, бросив взгляд на торжествующую физиономию фотографа. Свиноедов молчал, глядя на голубя с брезгливой печалью. Было ясно, что он рассчитывал на поддержку и теперь разочарован до глубины души.
Очутившись в коридоре, вне поля зрения начальницы, Люся позволила своим плечам поникнуть. Обидно, когда тебя пинают ни за что, ни про что. Просто потому, что ты не можешь дать отпор. Или нужно было дать отпор? В конце концов, она секретарь, а не крепостная. В этот момент до огорченной девушки донеслись слова, заставившие ее замереть на месте. Дождавшись, пока ее помощница уйдет, Белоярова понизила голос и сердито прошипела:
– Андрей, как могло случиться, что Антипова не попала в номер?
– А кто это – Антипова? – удивленно переспросил фотограф.
– Это Люся, которая только что стояла перед тобой, моя секретарша.
– И чего я ей сделал?
– Ты ничего не сделал! Ты не сфотографировал ее для новогоднего номера. Я только сейчас сообразила, что ее там нет. Вот, пролистай страницы. Ее нет!
Люся обмерла, не в силах сделать ни единого шага. Она прижалась спиной к стене и приложила руку к груди. Сердце загрохотало так сильно, что его стук теперь отдавался в ушах.
– А мне кто-нибудь говорил, что ее следует фотографировать?
– Разве нужно было говорить? Решили делать снимки всех сотрудниц редакции без исключения.
– Но номер ведь долго готовили, – обиженно сказал Милованов. – Наверное, она тогда еще не работала. Она же новенькая!
– Ерунду ты несешь. – Белоярова перестала шипеть, уверенная, вероятно, что Люся уже давно достигла приемной. – Я отлично помню, как ты бегал тут со своим фотоаппаратом, сгоняя дам в комнату, где был выставлен свет. И еще спрашивал у Антиповой, как ей нравится идея украсить мою спину татуировкой.
– А, точно. Она, дурочка, удивилась. Татуировка! Пришлось объяснять, что это всего лишь картинка, которую легко смыть. Да… Выходит, она действительно уже работала.
– Она работает здесь три месяца и два дня, – неожиданно сказал Свиноедов пресным голосом.
– Раз ты все знаешь про нее, мог бы и напомнить, – обиделся фотограф. – Я ведь ничего против нее не имею! Она мне даже нравится.
– Ладно, хватит врать, – резко одернула его Белоярова. – Тебе нравится только один человек – ты сам. Поэтому, несмотря на безумные похождения, ты до сих пор не женился.
– Так я собираюсь! – неожиданно признался Милованов. – Выбрал себе зрелую женщину, у которой нет всей этой дури в голове… Романтики всякой и надежд, которые я не смогу оправдать.
– Да, пожалуй, не сможешь, – холодно ответила Белоярова. – Извините, мне нужно спуститься вниз.
Люся, которая все это время почти не дышала, отклеилась от стены и уже хотела было ретироваться, как вдруг дверь кабинета Яковкина, от которой она находилась в непосредственной близости, тихо скрипнула и начала медленно открываться. Люся отпрыгнула в сторону, чтобы не показалось, будто она торчит у замочной скважины. Однако волнения оказались напрасными – из кабинета никто не вышел. Вероятно, дверь отворилась сама по себе, просто потому, что ее неплотно прикрыли. И снова до Люси донеслись слова, не предназначенные для ее ушей:
– Да, номер привезли в редакцию. Я уже видел. Снимок получился фантастическим, баба – пальчики оближешь. Прости за каламбур, но это баба, которая принесет нам бабки. И еще какие! Помяни мое слово. Завтра номер поступит в продажу, и они немедленно активизируются. Они просто посыплются на наши головы, как кокосы с пальмы! Как только я увидел ее, сразу понял, что это отличная приманка. Это крючок!
Взбудораженная, заинтригованная, Люся осталась стоять на месте. Господи, раньше она никогда не подслушивала! Ну, разве что в детстве, когда еще заплетала косички. А тут такое искушение…
– Подожди-ка, – неожиданно продолжил Яковкин. – Я выгляну за дверь. Мне показалось, там кто-то есть.
Люся заметалась, не зная, куда деваться. Делать вид, что она идет из приемной в холл? Или наоборот? Господи, так туда – или обратно? Еще не хватало нажить себе врага! Не придумав ничего лучше, она схватилась за дверную ручку соседнего кабинета, который занимал заместитель главного редактора Полусветов. В конце концов, можно придумать какое-нибудь пустяковое дело. Яковкин не должен ничего заподозрить.
Она знала, что этого человека следует опасаться. Ее предшественница, сдавая дела, предупредила: «Ответственный секретарь – самое опасное существо в коллективе». Сейчас самое опасное существо глядело на нее в упор. Она не успела даже на ручку двери нажать, когда он возник на пороге – совершенно бесшумно. Улыбка выступила на его губах ядовитой росой.
– Так это вы тут бродите?
– Я не брожу, – вскинулась Люся. – Я к Полусветову.
От страха ответ получился довольно грубым. Она наконец справилась с дверью и проскользнула к заместителю главного редактора. К счастью или нет, но Полусветова не оказалось на месте. Вместо того чтобы сразу выйти и укрыться в приемной, Люся зачем-то подошла к его письменному столу и нервно переложила пачку бумаги с одной стороны стола на другую. И при этом задела чашку, которая стояла на самом краю. Чашка что-то недовольно буркнула, роковым образом покачнулась и секунду спустя грохнулась оземь.
Ахнув, Люся обежала стол и увидела, что чашка разбилась вдребезги.
– Антипова! – раздался в этот миг из коридора низкий голос ее начальницы. – Вернись на рабочее место! Ты мне срочно нужна.
Люся дернулась в сторону выхода, потом к осколкам, снова к выходу… В этот момент дверь кабинета распахнулась, и перед ней возник заместитель главного редактора, Николай Клебовников, неофициально носивший звание «первый», – худощавый сорокалетний мужчина с поразительно спокойными глазами. Он был приветлив, часто улыбался, иногда шутил, но взгляд его при этом никогда не зажигался. За рабочим столом он сидел в одной и той же позе: поставив локти на стол и держась руками за голову, отчего всегда казался взъерошенным. Еще он не любил носить костюмы и чаще всего появлялся в редакции в брюках и темных рубашках, туго заправленных под ремень.
– А, это вы, – повел бровью Клебовников. – А Полусветова, стало быть, нет на месте. Кстати, вас разыскивает начальство. Слышите? Вот, опять… разыскивает.
– Я уже иду! – Люся рванулась к двери, проклиная собственную неуклюжесть.
Недавно в одном журнале она прочла статью, в которой подробно разъяснялось, что, если ты постоянно спотыкаешься, роняешь вещи и налетаешь на людей, значит, у тебя есть нерешенные психологические проблемы.
Втайне Люся считала, что у нее только одна проблема – отсутствие любви. Ей уже двадцать три, а ее до сих пор никто не целовал. Ну, тот поцелуй с Гусевым в третьем классе – не в счет. Всю юность она провела в ожидании чуда, а оно не случилось. В нее никто никогда не был влюблен – в этом-то все и дело. Если бы она кому-нибудь понравилась, мир изменился бы в ту же минуту.
– Люся, с вами все в порядке? – обеспокоенно спросил Клебовников.
Она притормозила, посмотрела на него и вспыхнула. Мелкая эгоистка! Прежняя секретарша рассказала ей, что Клебовников восемь лет назад потерял жену. Она была молодой, красивой, и он безумно ее любил! Но как-то утром она вышла в магазин, и… больше ее никто никогда не видел. Исчезла, пропала без вести! Говорят, он все еще ждет ее, все еще надеется, что она жива и однажды вернется домой.
История была душераздирающей и оставила в Люсином сердце неизгладимый след. По сравнению с горем Клебовникова ее мелкие горести выглядели просто стыдно.
– Все очень хорошо, – пролепетала она, прошмыгнув мимо него к выходу.
По коридору она промчалась, как ветер, следуя громкому зову Белояровой, которая в настоящий момент обреталась в коридоре и делала выговор охраннику.
– Вы – визитная карточка нашего журнала! – говорила она, приблизив лицо к самому его носу. Охранник был молодым, плечистым и мятым со сна. – Вы не имеете права лежать головой на стойке да еще храпеть! Мало того, что вы не выполняете свои функции, вы еще и позорите редакцию.
– Я больше не буду, – сказал охранник проникновенно.
Люся давно заметила, что «я больше не буду» – типичная реакция мужчин на кричащих женщин. Впрочем, на Белоярову его обещание не произвело должного впечатления. Она велела Люсе взять у него объяснительную записку и ушла, возмущенно цокая каблуками.
– Приложился щекой на пять минут, – пробурчал тот и некоторое время молча сопел над чистым листом бумаги. Потом что-то коротко нацарапал, сложил лист и подал ей. – Пожалуйста.
Люся взяла лист и вздохнула. Она не раз видела, как некоторые сотрудницы, молодые и не очень, кокетничают с этим самым охранником и он охотно откликается – расправляет грудь и раздвигает губы в медленной улыбке. На Люсю же он смотрел, как на что-то совершенно неинтересное, и от этого становилось как-то не по себе. Помимо жизненных принципов, сформировавших ее личность, в Люсиной душе присутствовало и женское начало, которому хотелось всех тех глупостей, которые мужчины совершают ради женщин. Но…
Возвращаясь в приемную, она замедлила шаг возле кабинета ответственного секретаря, припомнив подслушанный недавно телефонный разговор. По правде сказать, разговор был более чем любопытный. И, ясное дело, тайный. Для чужих ушей он точно не предназначался. Интересно, о какой фотографии шла речь? Яковкин сказал: «Эта баба принесет нам бабки». Какая баба? И каким образом она может озолотить ответственного секретаря?
Люся решила вечером, оставшись в одиночестве, просмотреть свежий номер страница за страницей. Возможно, тогда она о чем-то догадается? Прямо сейчас нужно положить журнал в сумку, чтобы не забыть.
Однако это не удалось. Возвратившись в приемную, она сразу же наткнулась на директора по рекламе Клару Шурьянову, длинную и тощую даму, которая беспрестанно курила и щурила один глаз.
– Носишься? – спросила Клара, поигрывая зажигалкой. – Если бы не я, сокровища уже давно бы разграбили. – Она кивнула на стопки журналов у стены и потребовала: – Достань один и покажи, хорошо ли я вышла. Всю ночь только об этом и думала. Когда фотографировалась, Милованов заставил меня задрать подол. Они с ассистенткой нарисовали на моей ляжке маленький ананас. Пообещали, что это будет выглядеть соблазнительно. Боюсь, наврали.
Клара разговаривала басом, никого не стеснялась и легко употребляла ненормативную лексику. Она выросла с тремя братьями, отлично плавала, увлекалась подледным ловом и умела стрелять из ружья. Мужчины опасались ее, так как Клара была невосприимчива к лести и обидно хохотала, когда ей делали комплименты.
– Жуть, – сказала она, пролистав журнал, который Люся достала из открытой пачки. – Ты это видела?
– По-моему, очень красиво, – тихо сказала Люся. – Такие платья…
– При чем здесь платья? Ты на рожи, на рожи посмотри. Так нравиться самому себе – это просто разврат. Какое фантастическое самодовольство. Ты меня видела? С ананасом? – Она сунула секретарше в нос собственную фотографию. – Нет, я рождена не для этого.
– А для чего? – спросила Люся с боязливым любопытством.
– Не знаю, – пожала плечами Клара. – Возможно, для того, чтобы выкурить полторы тонны сигарет. Или возделать огород в Тверской области. Или задушить собственного мужа, когда он в очередной раз положит вывернутые носки в вазу для фруктов. Не знаю, – повторила она.
В этот момент в приемную ворвалась Белоярова и, не останавливаясь, двинулась к своему кабинету. На ходу она резко спросила:
– Люся, тебе кто-нибудь что-нибудь для меня оставлял?
Ее глаза сверкнули негодующе.
– Аршанская, – спохватилась та. – Вот эту папку.
– Дай сюда.
Не дожидаясь, пока ей подадут требуемое, Белоярова влетела в кабинет и захлопнула за собой дверь с такой силой, что в цветочных горшках на подоконнике вздрогнули фиалки.
– Поспеши, – посоветовала Клара. – Сегодня у нас извержение вулкана. Давненько я такого не видела. Интересно, что случилось…
Люсе вовсе не было интересно. Как только Клара вышла, она схватила вышеупомянутую папку и метнулась за сердитой начальницей. Требование следовало исполнить немедленно. Ей и в голову не пришло, что нужно постучаться. Она без предупреждения распахнула дверь и тотчас сдала назад.
Сцена, открывшаяся ее глазам, была сколь неожиданной, столь и невероятной. В комнате Белоярова была не одна. Здесь же находился Клебовников, который, судя по всему, уже поджидал ее внутри. И когда Люся вошла, он как раз выворачивал главному редактору руку. То есть реально выламывал ее, заведя далеко за спину. Он бы зол, как черт, и тяжело дышал, а на лице согнувшейся пополам Белояровой застыла мука.
Как только Люся открыла дверь, Клебовников резко дернул головой и сразу же выпустил свою жертву. Вместо того чтобы закричать на него или как-то еще выразить свои эмоции, Белоярова схватила сумочку из крокодиловой кожи, валявшуюся на столе, метнулась к своему креслу и упала в него с видимым облегчением.
Клебовников с независимым видом засунул руки в карманы брюк и воззрился на Люсю.
– Папка… – квакнула она, обращаясь непосредственно к нему, а не к собственной руководительнице. – Мне сказали принести.
Она еще никогда не оказывалась в экстремальных ситуациях, касавшихся отношений между людьми. Страсти, о которых Люся читала в книгах, без сомнения, хватали за душу, но при этом всегда были такими красивыми… В реальности все оказалось по-другому. Люсе стало страшно.
Невесомыми руками она положила папку на край стола и попятилась назад, в безопасную прохладу приемной.
– Закройте за собой дверь, – бросил Клебовников.
На нее уставились два утративших голубизну цинковых глаза. Она кивнула и молча выполнила его требование. После чего секунду или две стояла на месте, не двигаясь – в центре жесткого офисного ковра с консервативным узором. Потом вдруг Люсю окатила жаркая волна ужаса. Что, если Белоярова рассчитывала на ее помощь? А она даже не посмотрела в ее сторону – выскочила из кабинета как ошпаренная!
Нужно перестать паниковать и убедиться в том, что начальница в безопасности. На цыпочках Люся возвратилась к двери в кабинет и прильнула к ней худеньким телом, плотно прижав ухо к шероховатой поверхности. К счастью, дверь была тяжелой и значительной и, когда ее торопливо толкали, не захлопывалась до конца. Только поэтому у Люси появился шанс услышать то, о чем говорят внутри.
Диалог оказался захватывающим и поразил Люсю до глубины души.
– Зачем тебе пистолет? – спросил Клебовников.
Вероятно, это был первый вопрос, который он задал Белояровой после ухода секретарши. Эти несколько секунд оба молчали, приходя в себя.
– Ты забрался в мою сумку. – Голос Белояровой предательски дрожал. Не от гнева. Она пыталась справиться со слезами.
– Мы работаем вместе чертову прорву лет, – продолжал Клебовников. – Я знаю тебя как облупленную.
– И что? – с вызовом спросила она. – Это дает тебе право брать чужие вещи?
– В дамских сумочках лежат ответы на многие вопросы, – хмыкнул Клебовников. – Я заметил, что ты сама не своя и чуть что – хватаешься за нее.
Люся не могла заставить себя отлепиться от двери, хотя уже поняла, что начальнице больше ничто не угрожает. По крайней мере, Клебовников выступает в роли друга, а не врага.
– Коль, это не твое дело.
– А чье, интересно? Я работаю в журнале, который ты возглавляешь. Если что-нибудь случится, пострадают все. Ты об этом не думала?
– Да с чего ты взял, будто что-то случится? – Белоярова постепенно оживала. Голос ее набрал силу и обрел необходимую твердость. – Масса женщин носит с собой оружие.
– Мне только сказки не рассказывай. – Скрипнул пол. Вероятно, Клебовников прошелся по кабинету. После паузы спросил: – Ты кого-то боишься?
– Я никого не боюсь.
Белоярова сказала это так твердо, что при других обстоятельствах Люся ей поверила бы. Хотя… Она – не показатель. Ее легко может обвести вокруг пальца даже дрессированная лошадь.
Что ответил на это заявление Клебовников, Люсе узнать уже не удалось. Ей показалось, будто кто-то медленно приближается к приемной, хотя ворсистая ковровая дорожка и проглатывала звук шагов. Не желая быть застигнутой на месте преступления, Люся порхнула к рабочему креслу и, чтобы скрыть смятение, принялась вращаться в нем, отталкиваясь воздушной ножкой от пола.
Она успела сделать лишь два оборота, когда на пороге нарисовался глубоко и гневно дышащий Леонид Карлович Полусветов. Былая сила уже перебродила в нем, но все еще напоминала о себе мощной поступью. Это был крупный старик с завидным разворотом плеч и мшистыми бровями. Впрочем, сильнее всего возраст выдавала редкая тусклая щетина. У охранника Игоря, к примеру, растительность на лице была сочной, жесткой и росла весело, как канадский газон. Лицо же Полусветова напоминало серый валун, обросший бледным мхом. Однако на людей он смотрел остро и зорко, как всегда готовый к драке бродячий пес. Какими путями представитель «старой гвардии» попал в редакцию модного глянцевого журнала, Люся не знала. Зато знала, что Полусветов скоро уволится, потому что уезжает жить к сыну в Лондон.
– Здрасте, – пролепетала она, притормозив носком туфли. – Алла Антоновна занята. У вас что-то срочное?
– Срочное, – неожиданно рявкнул на нее степенный Полусветов. – Я жаловаться пришел.
В ту же секунду дверь заветного кабинета отворилась, и на пороге возник Клебовников.
– Жаловаться? – удивленно переспросил он. – Ты – и жаловаться? Сегодня просто день чудес.
Белоярова появилась из-за плеча своего зама, лицо ее пылало. «Уж не целовались ли они?» – подумала Люся с сомнением. Обычно игривые мысли не приходили ей в голову вот так вот, с лету. Но сегодня случай был особый. Целовались или боролись. Или же словесная перепалка их так взбудоражила.
– Что такое, Леонид Карлович? – деловито спросила Белоярова.
«Нет, вряд ли они целовались, – снова подумала Люся. – Слишком уж быстро она пришла в себя». Если бы ее кто-нибудь поцеловал, да еще на рабочем месте, она улетела бы к звездам и вернулась дня через два. Впрочем, Белоярова – не она. Белоярова – жесткая, но очень естественная. Люся ей завидовала. Не тому, что у нее фантастическая фигура, яркое лицо, короткие и густые красивые волосы. А вот именно этой врожденной грации и внутренней свободе, которая или есть, или нет. Люся не была дурочкой и понимала, что ей никогда не стать похожей на свою начальницу.
– Что такое?! – переспросил Полусветов. Он отдувался, как закипающий чайник, и слова снарядами вылетали у него изо рта. – Вандалы ворвались в мой кабинет! Разбили мою чашку! Ее подарили мне четверть века назад, я привык к ней! Я не смогу без нее! Разбили вдребезги! Кто-то прокрался и…
Белоярова озадаченно потерла переносицу и переступила с ноги на ногу. Кажется, она все еще была в замешательстве. Клебовников между тем бросил быстрый взгляд на Люсю Антипову, которая болталась где-то позади Полусветова, и сразу все понял. Вид у секретарши был ужасный. Именно с таким выражением лица драматические актрисы падают в обморок, сотрясая подмостки.
Клебовников не удержался и хмыкнул. Люсю Антипову следовало спасать. Против Полусветова она не выстоит, «чашечная буря» способна перевернуть и потопить утлое суденышко ее самоуважения.
– Слушай, Леонид Карлович, – сказал он, изобразив раскаяние и замешательство. Для пущего эффекта он даже потер затылок. – Ты уж прости, но это не вандалы. Это я. Зашел я, понимаешь, к тебе в кабинет, тут телефон зазвонил. А чашка твоя на краю стола стояла. Опасно так стояла. Ну, рукой я махнул, она возьми и…
– Именно так самое страшное и случается, – неожиданно вмешалась Белоярова. – Ты ни о чем таком не подозреваешь. А потом делаешь один неосторожный шаг – и все, ничего не поправить.
– Так чего ж ты… Даже осколки не собрал! – Грудь Полусветова все еще бурно вздымалась, однако с лица схлынула нехорошая бледность, и оно покрылось нежно-розовыми пятнами. – Ушел, все бросил… Я думал – вандалы!
– Меня срочно на переговоры вызвали, Лень, – продолжал оправдываться Клебовников, тревожно поглядывая на Люсю Антипову.
Сообразив, что заместитель главной обо всем догадался и теперь ее выгораживает, она пришла в такое волнение, что едва не вылезла из своей дурацкой кофты. Ломая руки и кусая губы, она стояла позади Полусветова, готовая сейчас же выйти вперед, признаться во всем и тут же отправиться на казнь.
Она вообще была девушкой особенной, не из этой жизни. Когда Клебовников увидел ее в первый раз, он даже опешил. Глаза бескорыстные и серьезные, как у щенка, притащившего палку. Именно такие дурочки без колебаний углубляются в темный лес, чтобы угостить бабушку пирожками. Что с этим можно поделать, Клебовников не знал. Зато он знал твердо, что не сегодня, так завтра кто-нибудь обломает ей крылья. И тогда она или повзрослеет и окрепнет, или совсем пропадет. Клебовникову было жалко, чтобы она пропала.
Стараясь как-то подбодрить Люсю, он улучил момент и заговорщически подмигнул ей. Она несколько раз судорожно вздохнула, после чего зажала рот рукой и бросилась вон из приемной.
– Что это с ней? – спросила Белоярова, изумленно наблюдая за бегством собственной секретарши. – Она сегодня очень странная.
– Сегодня все очень странные, – сердито ответил на это Полусветов.
Негодование боролось в нем со справедливостью. Вымещать на Клебовникове свою досаду было глупо, да и не с руки.
Люся тем временем неслась к туалету. Ей необходимо было уединиться и выплакать те чувства, которые затопили ее душу. Благодарность к Клебовникову и одновременно жгучий стыд за свой поступок. Конечно, нельзя было позволять ему брать на себя разбитую чашку, но это было так… сладко: сначала испугаться, а потом вдруг совершенно неожиданно оказаться в безопасности. Она никак не могла проглотить комок, застрявший в горле, поэтому спряталась в кабинке, за неимением носового платка оторвала клочок туалетной бумаги и уткнулась в него носом.
Однако поплакать ей не дали. Наружная дверь открылась, стукнув о стену, и по кафельному полу заклацали шпильки. В редакции практически все женщины ходили на высоких каблуках, и было непонятно, кто вошел. Люся закусила губу, чтобы не всхлипывать. Однако шпильки не двинулись в соседнюю кабинку, они замерли на месте. Почти тут же дверь хлопнула снова, и раздался голос уборщицы Зинаиды:
– Вот ты где, засранка! А ну-ка, дай ее мне сюда!
Говорила она сердито, прямо как Полусветов, и Люся страшно удивилась: кого это уборщица могла назвать таким пошлым словом. Кого-то из редакции? Быть не может.
– Уйди, дура! – раздалось в ответ, и Люся с изумлением узнала голос Ирины Аршанской. – Уйди, или я за себя не отвечаю.
– А вот я возьму и все ему расскажу, – выплюнула Зинаида. – Получишь тогда на орехи.
– Я приказываю тебе отвалить! Приказываю!
– Да хоть обприказывайся!
– Отдай, гадина!
Было ясно, что они что-то отнимают друг у друга и уступать ни одна, ни вторая не собираются. Послышалась возня, сдавленные ругательства, вскрик – и Люся, позабыв про свои заплаканные глаза, неожиданно для всех, и для себя самой тоже, вывалилась из кабинки. Вероятно, у нее в крови жил какой-то опасный вирус, который заставлял ее – чуть что – бросаться на помощь ближнему.
Аршанская стояла возле умывальника вся красная, с растрепавшимися на висках волосами и раздувала ноздри. Зинаида, острогрудая и мощная, как ледокол, прижималась спиной к стене. В руках она держала изящную бархатную сумочку с логотипом известной фирмы. Эта вещь по определению не могла принадлежать Зинаиде, откровенно презиравшей все миниатюрное. Она постоянно иронизировала над крошечными кофейными чашками в кабинете Белояровой и ворчала, протирая корешки коллекционных книг размером с ладонь. Если уж покупать вещь, так значительную, а не какую-то фигню.
– Простите, – сказала Люся решительно. – Могу я вам помочь?
Она переводила взгляд с одной женщины на другую. Обе не шевелились, глядя на нее одинаково обалдевшими глазами.
– Помочь? – наконец выдавила из себя Аршанская, сдувая со лба взмокшую прядь. – Зачем это? Мы просто немного поспорили. Иди, Зинаида.
– Иду, иду, – проворчала та уже совершенно по-доброму. Словно нянька, которая легко прощает нерадивое чадо. – И эту штуку с собой возьму.
Она потрясла в воздухе сумочкой, потом сунула ее под мышку и вышла. Люся тут же вспомнила слова Клебовникова: «В дамских сумочках находятся ответы на многие вопросы». Правда, у самой Люси в голове не было ни одного достойного вопроса.
Аршанская распустила волосы, пригладила их двумя руками и весьма ловко закрутила в пучок, повернувшись лицом к зеркалу. Так что на Люсю зыркнула не она сама, а ее отражение. Потом Ирина Макаровна похлопала ее по плечу и ушла, покачивая бедрами. Когда она открывала дверь, в туалет ворвались мужские голоса. Люся прислушалась. Это снова были фотограф и арт-директор, застрявшие в коридоре. Судя по всему, они забыли о голубе и нашли другую интересную тему для разговора – о женщинах.
Люсе не хотелось проходить мимо них с заплаканными глазами. Она побрызгала себе в лицо холодной водой, чтобы охладить покрасневший нос, но не преуспела. Ненадолго застыла у двери, решая – идти или не идти. И услышала, что мужчины обсуждают. Вернее, кого. Полину Ландарь, редактора отдела «Путешествия».
– У нее фигура классная, – мечтательно протянул фотограф. – Это огромная редкость. Обычно бабы бывают или радикально толстыми, или дохлыми, как недокормленные канарейки. А у этой? Всего в меру, не придерешься. Я хочу куда-нибудь ее пригласить. Начать, так сказать, официальное ухаживание.
– Но ты должен знать, Андрей, – заявил подлый Свиноедов, – раз она немолода и так хорошо выглядит, это означает только одно. Ее тело подверглось серьезному воздействию извне.
– Какому это? – ревниво спросил тот.
– Его мяли свирепые массажисты и резали пластические хирурги. Ну, если не резали, то обкалывали ботоксом. Отсасывали лишний жир с бедер. И что-нибудь наверняка засунули в бюст – я случайно задел его локтем, он твердый, как хрящ.
– Меня сейчас вырвет, – сказал Милованов. – Тебе не нужны два билета на мюзикл? А то у меня лишние… образовались.
Люся решила, что стыдно стесняться таких идиотов, как эти двое, и гордо вышла из туалета. Вернее, это ей показалось, что гордо. На самом деле выглядела она совершенно убитой. Свиноедов мгновенно это усек и громко спросил:
– Люся, что у вас случилось?
– Чулок поехал, – бросила она, прибавляя шаг.
– Но вы ужасно расстроены!
– Для меня это страшная неприятность, – не оборачиваясь, ответила она. – У меня зарплата маленькая.
Позади нее повисла трагическая тишина. Люся решила, что ответила удачно. На самом деле, у нее редко так получалось. Чаще всего она не умела найти с ходу нужную фразу – чтобы от нее отвязались. Начинала лепетать и выглядела глупо.
Ковровая дорожка лежала посреди коридора, как лимонка, четко знающая, где всему начало и где конец. Люся шагала по ней, жалея, что в жизни нет таких же понятных ориентиров и каждый поступок заносит тебя то на одну сторону, то на другую, а то и вовсе выкидывает на обочину.
Клебовников сидел в ее собственном рабочем кресле и разговаривал по мобильному телефону. Одновременно он рисовал на каком-то документе кривые ромашки – одну за другой. Десятки ромашек, заполонивших белые поля на странице. Увидев Люсю, он во второй раз за день подмигнул ей и быстро свернул разговор.
– Ну, чего вы расстроились? – спросил он вполне человеческим тоном. – Вместо того чтобы обрадоваться…
– Я обрадовалась, Николай Борисович. Я вам ужасно благодарна, но вы не должны были…
– Да вот, вы ошибаетесь. Мужчины иногда кое-что должны. Прекратите самобичевание и принимайтесь за работу. Алла Антоновна оставила вам целую кипу писем. – Он встал, уступая ей место. – Кстати, вы завтра идете на вечеринку, которую устраивают спонсоры? Вот конверт с вашим приглашением. Приглашение на два лица.
Тут Клебовников снова проявил чудеса героизма и успел предвосхитить Люсину панику:
– Но если вы придете одна, это не страшно. Там многие будут в единственном лице. Я, например, тоже без пары. И наш арт-директор, и Милованов, да было бы вам известно. Наденьте завтра что-нибудь нарядное… Ну, бусы какие-нибудь или брошку, и вечером отправимся. Если хотите, я вас на машине подвезу. У вас ведь нет машины?
Машины у Люси не было, и она молча помотала головой. Клебовников был слишком добрым, и ее глаза снова сверкнули влажной благодарностью.
– Еще раз спасибо… С чашкой вышло так глупо…
– Пусть это будет самой большой неприятностью в нашем коллективе, – ответил Клебовников искренне.
Перед тем как выйти из приемной, он незаметно посмотрел в окно. Тип в сером полушубке, замотанный шарфом по самый нос, по-прежнему отирался возле киоска, под самым фонарем. С такого расстояния Клебовников не мог видеть его глаз, но был уверен, что они неприятные. Выходить на улицу не хотелось. Там было холодно, и валил снег, притупляя темноту и скрадывая звуки. Окно висело на стене, как черный лист, на котором кто-то густо и неразборчиво писал белыми чернилами. Клебовников с трудом перевел дух. Рабочий день заканчивается. К сожалению. Вполне возможно, что, как только он шагнет за порог, тусклая пуля с крошечным отблеском на острие рванет ему навстречу.