Глава 5
Керана сидела на поваленном ветром стволе дерева. Все утро, расспрашивая Лагоду одной половинкой разума, она одновременно плела во второй колдовской наговор. Нащупала, зацепила на дороге в Вилоню двух всадников, подчинила своей воле одного, отправив ему жесткий приказ. И сейчас, с трудом скрывшись от Хорлая и Гальсы, она прислушивалась к лесным шорохам и ждала посыльного Пяста с таким же нетерпением, как неделю назад его ждал хольд Тримира. И большеголовый Уло, глухо рыча от ярости, искал встречи с иларис. Тащила его чужая воля в это заболоченное урочище. Волокла вместе с лошадью, и как ни упирался, как ни противился, только что зубами за дорогу не цеплялся, а шаг за шагом двигался обратно к Стоходу.
У неприметной развилки Уло свернул в лес. Спешился сразу за первыми деревьями. Постоял за глубокой канавой обочины, наполненной доверху гнилой водой, обнажив меч. Затем выдернул второй рукой из-за пояса нож, на котором еще не застыла кровь сопровождающего его монаха, и осторожно ступая, направился туда, куда его так настойчиво звали. Через десяток шагов за сплетением корней огромного выворотня, выдернутого бурей из мокрой земли, заметил девку в доспехе. Та сидела, не шелохнувшись, будто ничего не слышала в шелесте листвы над головой: так и торчала пнем, уставившись себе на сапоги. Понял, что она его звала, что достиг нужного места, прищурился озлобленно, обжег ее взглядом, еще крепче сомкнул тонкие губы на уродливом лице, чтобы ненависть, клокотавшая внутри, не выплеснулась яростным криком наружу. Он обошел яму от выворотня, стараясь, чтобы ни один сучок под ногами не хрустнул, сделал маленький шажок ближе, затем еще один, пока не оказался на расстоянии броска ножа и пригнулся. Его плотно сжатые губы раздвинулись в кривой усмешке. Он даже поднял одну бровь от нежданного сочувствия. Пригнулся, примеряясь, где рубануть мимо доспеха, чтобы не сдохла сразу, оставив немного времени на развлечения, и прыгнул вперед, отводя клинок для удара. Соблазнился близкой целью, полоснул мечом ненавистную девку, а ее на поваленном стволе не оказалось. Керана, рванувшись в сторону за миг до чужого удара, прикусила нижнюю губу и спокойно проделала все то, что вбивал в нее Наслав на воинском дворе. Крутнула свой короткий меч кистью, одновременно прокрутив в голове затверженные за столько лет движения, скользнула слева от размашистого удара, оказавшись за спиной противника. Вскинула клинок, и почти без замаха потянула его на себя, опуская лезвие на беззащитную спину. Хорошие мечи ковал Браним в Оружейной башне. Возможно, что и лучшие среди всех. Он враз вспорол железо пластин доспеха, рассек хребет, достал до сердца, покрывшись дымящейся кровью, и порыв ветра взметнул ее волосы, хлестнув по бледным щекам. Мгновение она рассматривала поверженного врага, затем повернулась и твердыми шагами направилась к его лошади, оставленной неподалеку.
Час спустя, разглядывая из мелколесья вспухшую после дождей Волму, Керана выругалась про себя, Этого следовало ожидать, и она сознательно шла на такой риск, решив не переправляться через реку на просматриваемых даже безлунной ночью вдоль и поперек бродах. А тут и погода с утра наладилась – все, как на ладони. Она отлично усвоила наставления корта, что не из всех навьев следует лепить воинов. «Помни, – мягко говорил он, гладя ее ладонью по слипшимся от пота прядям волос, когда она выла от боли, скорчившись в пыли, и с трудом удерживала слезы после подлого удара, – не то лезвие смертоноснее, которое острее, а то, о котором не знают. Кому-то же надо быть и дозорным, и лазутчиком, и соглядатаем». Теперь иларис смотрела в мутный, пенящийся поток, несущий обломанные ветром ветви, а то и целые стволы, а видела перед собой сжатые о одну линию губы Войдана, и его сведенные вместе брови над злыми глазами, когда она, гордая своим бесстрашием, впервые добралась на рассвете до стоянки его отряда. В том, что быть дозорным настоящее искусство, она убедилась через мгновение. Старшина распахнул полог небольшого шатра, где ее ждал горячий завтрак и чистая постель. «Не отвлекай нас больше, госпожа, – скривился он. – Тебя уже несколько часов, как заметили. Костер пришлось жечь, а он в темноте ни к чему».
Она поправила на спине лошади мешок Уло и почувствовала себя так, словно тайно пробиралась по чужому дому, где смертельно опасные обитатели никогда не спят. Если Дарьяна узнает, что в этом мешке… Она поежилась, ощутила, как стали ледяными кончики пальцев и остро заныл низ живота. Стоит только первой навке Анлора что-то заподозрить, как она перетряхнет все Пограничье в ее поисках, и вряд ли ее мастерство фехтования на мечах станет для нее преградой, когда они встретятся. Она подняла голову, втянула ноздрями едва уловимый запах лесных цветов с того берега и поморщилась. Не такая уж и наивная девица Дарьяна Анлор, чтобы позволить возможной сопернице свободно разгуливать по своим землям. Каждый скажет, что в прекрасной голове дочери Мораны сплелось в клубок больше болотных гадюк, чем можно было встретить во всех болотах Пограничья и за год. Более злобной и мстительной навки эта земля еще не носила. Если, конечно, не считать ее собственную сестру. Однажды та сказала, что только сумасшедший может перейти дорогу Дарьяне. Захочет заметить – переступит, чтобы не раздавить. Не разглядит под ногами – так слизью по земле и размажет, и подошву о траву вытрет без сожаления. Не верить Нисаре оснований не было – она была единственной, кто мог на равных потягаться с янгалой Анлор. Хоть в колдовском могуществе, хоть в красоте тела. И старшая дочь Озары тронула поводья, направляя лошадь к топкому берегу реки.
Высоко в прозрачном небе беспечно щебетала птаха. Солнечный свет заливал крохотную поляну, поросшую буйным разнотравьем, и вместе с ним вниз изливалась птичья трель, будто пляска отдаленных струй весеннего ручья. Сонная, умиротворенная тишина старого леса, казалось, была ее единственным слушателем. Да еще ветер, заблудившийся в верхушке одинокой высоченной ели среди осиновых стволов, осторожно теребил иголки на ее разлапистых ветвях, словно боясь спугнуть пернатого певца. И только россыпь камней, покрытых прядями старого мха, как редкими волосами, была безразлична и холодна к пению жаворонка. Так же бесконечно холоден к птичьим трелям был и старший анлорского дозора Тешин. Его внимательный взгляд скользнул по трухлявому пню, в котором шипела раздраженная чужим запахом змея, пробежал по скрытым в листве дуплам, зацепился за свежие следы подков на корнях вековечных деревьев и остановился на мокрых сапогах мертвеца. Он стиснул зубы. Предупреждали ведь, за стремя хватали, за поводья – не верил, отмахнулся небрежно. Вчера утром, уже далеко за межевым столбом Темеши встретили Петеру, немую дочку Голва. Каждого навья из Пограничья Тешин знал в лицо, помнил и эту грустную девчушку из Мереса. Удивился еще, что она за столько верст от дома делает в чужом лесу, но виду не подал. Вытянул из чересседельной торбы завернутый в чистую рубаху сахарный леденец, что неожиданно для самого себя несколько дней назад купил на пристани Крени у лоточника. Замер на миг: девчушка-то в девицу давно превратилась. Хоть и на мальца-подростка больше коротко остриженным волосом смахивает, но лицом вышла на загляденье, а красота тела и через мокрую рубаху просвечивает. Петера едва заметно приподняла брови от удивления, приняла подарок, но стремя не отпустила, вцепилась пальцами и смотрела так жалобно, что он не выдержал и рыкнул:
– Хоронишь кого?
Она как-то обреченно вздохнула, коснулась подбородка, засучила пальцами, словно нить на веретено мотала.
– Хорлай? – он напрягся.
Петера дернула уголком губ, испуганно замотала головой, трижды открыв и закрыв ладонь. Показала куда-то вдаль и махнула рукой. Далеко, мол, они. Затем опустила руку вниз, указывая пальцем себе за спину. Улыбка осветила ее лицо, когда она притронулась к вороту рубахи.
– Войдан? – тут уж Тешин помрачнел, заерзал в седле, когда Петера слегка притопнула ногой. – Здесь?
Она умоляюще прижала ладони к груди: назад надо, в Кирвен.
– Сама прячься, – он усмехнулся, наклонился, погладив ее светлую макушку, слегка потянул клинок из ножен, повернув ухо в сторону недалекой Чармы.
Поостеречься сказал, чтобы собственную тревогу скрыть. Девице-то, вон, совсем не боязно. Ей Войдан чуть ли не роднее, чем собственный отец. Ишь, улыбка до ушей рот растягивала, как имя услышала. Сама-то и произнести его никогда не сможет. Приносила сорока на хвосте слухи, что несколько лет назад загнал дозор из Плиссы немую девчонку в непролазную трясину, а потом… потом, грязную и перепуганную до смерти, за день домчал до Вилони, где Войдан купил для нее пару рубах, вышитых красным узором по рукавам, и целую корзину медовых сладостей у восточных гостей. Следующим утром Петеру, ошалевшую от счастья, нашел по звуку зовного рога сам Голва, а молодой старшина дальних дозоров Плиссы небрежно подбоченился, когда взбешенный отец полез на него с мечом, двинул папаше в ухо, бросив в грязь, и посоветовал больше дите не бросать. В следующий раз, сказал, к самой иларис Озаре на коленях приползешь просить, чтобы вернули, а ведь не отдаст никто.
Он тогда резко дернул поводья, а она бежала рядом, пока не споткнулась о старую кротовину, поросшую высохшей травой и опутанную бесконечными темно-рыжими нитями муравьев. Теперь же Тешин, будто вновь почувствовал рядом со своим коленом тонкие пальцы немой, мгновенно взмок от холодного пота под доспехами. На точно таком же бугре взрытой земли лежала голова кирвенского мечника со стрелой под ухом. Третий уже, зло подумал он и невольно поежился. Вытер вспотевшие ладони о лошадиную шею, оглянулся, высматривая чужих, и крепко сжал надежную рукоять клинка. Двоих упаковали в ожидании погребального костра, накрепко притянули ремнями к лошадиным спинам, а он первого все никак из головы выбросить не мог. По сию пору стояла перед глазами тощая волчица, что принюхалась, лизнула тому застывшее лицо и завыла, задрав морду в темнеющее небо, так тоскливо, что он еще тогда понял – живыми их маленькому отряду и через заброшенные пустоши в окрестностях Ронары не вырваться. Вчера на закате ему донесли, что их след подхватили. Преследователи, пока невидимые, уже обогнули их по краю сартовых земель, выдавливали в пойму Горыни на открытое место, задышали в спину. Сам не стал подниматься на вершину ближайшего холма, чтобы убедиться – верил своим следопытам, как себе. И когда Баргун осторожно кашлянул у него за спиной, обернулся, скрыв безнадежность за напускным спокойствием, спросил через силу:
– Видел кого?
Тот покачал головой. Тешин спешился, подошел к мертвецу, присел рядом, мрачно вглядываясь в его остекленевшие глаза. Смахнул с застывшего лица насекомых, выпрямился и гневно бросил через плечо:
– Ты же с ним рядом был!
– Разошлись мы, – глухо ответил Баргун.
– Разошлись… – эхом пробормотал Тешин, обернулся и одним рывком выдернул Баргуна из седла, словно был тот мальчишкой, а не крупным мужчиной в доспехах. – Теперь, что делать станешь?
Воин молчал, опустив глаза, а он подумал, что, может быть, тело намеренно оставили здесь, затеяв сложную игру, правила которой известны только Хорлаю и Войдану? Долгое отсутствие преследователей убеждало все больше и больше, что появление чужого дозора и его очередное жестокое послание могло преследовать совершенно иную цель, чем предположили в Анлоре, отправляя ему вестника с наказом идти на земли иларис Озары. Но, вспоминая тот далекий вечер в Кирвене, когда приехал туда с Баргуном и отбирал в спутники лучших из мечников корта Шимы, он мог бы поклясться всеми костями болот Пограничья – никто не предполагал такого исхода, хотя сил и чародейства у Плиссы предостаточно.
Хрустнул невдалеке сучок под чьей-то ногой. Затем крикнула, зашелестела крыльями по кустам вспугнутая с гнезда птица. Тешин повернул голову к своему спутнику.
– Один?
– Не таится, – буркнул Баргун.
– Подстрели, – прошептал он, беззвучно взводя арбалет. – Только чтобы говорить еще мог.
– Прикончили бы из засады и все.
– Я тебе прикончу, – выдохнул сквозь зубы Тешин. – Живым нужен.
– В лесу это не так просто, – из-за деревьев прозвучал насмешливый молодой голос.
– От стрелы не убежать, Войдан, – откликнулся Тешин, понимая, что скрытность уже не имеет смысла.
– Не убежать, – согласился голос, – это если спиной повернуться. А так и мимо пропустить можно.
– Уверенности у тебя полно, – хмыкнул навья. – Поделишься?
Старшина дальнего дозора на миг показался перед ними, рассмеялся в полный голос и сказал, укрывшись за стволом:
– Я никогда не забываю, что я не только воин Плиссы, но и навья. Я бы услышал, если бы ты был опасен. Издалека еще. И как скрипит тетива взводимого арбалета, и как стучит твое сердце, когда палец ложится на спуск, и когда ты Баргуну говорить дозволяешь, то словно мне рассказываешь. Разве мне может что-то угрожать?
Конец ознакомительного фрагмента.