Китайцы. Особенности национальной психологии. Глава 3. Психология китайцев в оценках китайских и зарубежных исследователей (Н. А. Спешнев, 2011)

В отечественном и зарубежном китаеведении проблема психологии китайцев всегда привлекала внимание исследователей. Весьма ценны первые наблюдения русских и иностранных миссионеров, дипломатов и ученых, оказавшихся в Китае в конце XIX – начале XX в. Как правило, это очерки, в которых описываются жизнь и нравы старого Китая. Авторы, заостряя внимание читателя на том, чем отличается психология носителей различных культур, обычно приводят многочисленные примеры курьезных случаев взаимного непонимания.

Существует по меньшей мере три варианта, или подхода, к описанию национальных черт психологии того или иного народа: явно положительный, явно отрицательный, с удивлением. Все три подхода ярко продемонстрированы в нижеследующем обзоре.

Особое место в списке литературы на русском языке занимает очерк И. Я. Коростовца «Китайцы и их цивилизация» [21], впервые увидевший свет в Санкт-Петербурге в 1896 г.

Уже в первой главе с характерным названием «Китайцы и европейцы; китайский характер» автор сравнивает черты национального характера людей, относящихся к двум разным цивилизациям, отмечая, что представления китайцев о европейцах весьма туманны, а порой и ложны. И. Я. Коростовец подчеркивает горделивую уверенность китайцев в своем превосходстве над иностранцами, их гордость, скорее чванство, и презрение ко всему некитайскому. Для китайцев такие развлечения и хобби иностранцев, как верховая езда, охота, игра в теннис, – это проявления варварства. Китайский народ по своей сути консервативен и не находит нужным что-либо изменять, ибо благоговеет перед прошлым. Китайцы действуют неторопливо, с расстановкой и повторениями, движения их плавны, церемонны и методичны, что говорит об их воспитанности и моральной зрелости. Они считают иностранцев невоспитанны ми, так как им недостает солидности, движения их резки и суетливы, они нервны и бестактны. Автор отмечает невероятную жизнестойкость, неприхотливость и выносливость китайцев. Они терпеливо переносят настоящее, а врожденная склонность к порядку и спокойствию удерживает их от ссор. Китайцы предпочитают угрозы и бранные слова рукоприкладству. Их миролюбие подчас можно принять за трусость. Китайцы настойчивы в достижении своей цели и умело обходят препятствия, если не могут их преодолеть. Способность к пассивному сопротивлению и гибкость делают китайца недюжинным против ником, в особенности для человека с нервным характером. Сознаться в неправоте для китайца значит «потерять лицо». Как пишет И. Коростовец, в разговоре с китайцем, владеющим искусством уходить от ответа, промолчать или перевести разговор в иную плоскость, невозможно быть уверенным в том, что сказанное им есть его последнее слово, и следует ожидать любого сюрприза [21, с. 191].

В начале ХХ в. в Санкт-Петербурге вышли две книги В. В. Корсакова под названием «Пять лет в Пекине. Из наблюдений над бытом и жизнью китайцев» и «В старом Пекине», в которых автор также касается вопросов, связанных с национальным характером китайцев [22; 23].

И. Г. Баранов, проживший в Китае без малого пятьдесят лет (первая половина ХХ в.), в книге «Верования и обычаи китайцев» касается некоторых проблем, связанных с особенностями поведения китайцев в различных ситуациях, рассказывает о нравах и обычаях китайцев [4].

К особенностям психического склада китайцев, нашедшим отражение в китайской философии, литературе и искусстве, обратился в свое время и академик В. М. Алексеев в своих статьях, или, как он сам их называл, «сравнительных этюдах»: «Римлянин Гораций и китаец Лу Цзи о поэтическом мастерстве» и «Француз Буало и его китайские современники о поэтическом мастерстве». Интересны в этом смысле некоторые его лекции по китайской литературе, прочитанные в Коллеж де Франс и Музее Гимэ [1].

Среди работ, написанных китаеведами нашего времени, в которых освещается тема психологии китайцев, представляют определен ный интерес следующие: «Китай: страницы прошлого» В. Я. Сидихменова [49] и «Китай и китайцы глазами российского ученого» В. Г. Бурова [9].

Серьезное теоретическое изучение проблемы «Кто они – китайцы?» началось, пожалуй, с серии фундаментальных работ коллектива авторов, которые были посвящены этнической истории китайцев. Это в первую очередь относится к монографии М. В. Крюкова, М. В. Софронова, Н. Н. Чебоксарова, которая связана с проблемами этногенеза древних китайцев. Последующие работы, в которых также принимали участие Л. С. Переломов и В. В. Малявин, посвящены китайскому этносу Средних веков, а также этнической истории китайцев в XIX и начале XX в. [24–29].

Обращает на себя внимание монография К. М. Тертицкого «Китайцы: традиционные ценности в современном мире» [59], которая в основном посвящена проблемам религии в современном Китае. Как указывает автор во введении, в книге «последовательно рассматриваются взаимосвязь этнического самосознания с системой ценностей китайцев, воздействие состояния этнического самосознания на религиозные процессы и функционирование этнического самосознания при взаимодействии китайцев с иноэтничной общностью и ее культурой» [59, с. 11]. В книге не столько фиксируются отдельные факты проявления китайцами тех или иных особенностей национальной психологии, сколько вскрываются и объясняются их причины, что, безусловно, поднимает^: исследование психологии китайцев на новый уровень. В главе «Традиционные социокультурные характеристики в сознании и по ведении индивида в современном Китае» автор особое внимание уделяет тому, как и в какой степени ментальность и ее феномены присутствовали и присутствуют в жизни современных китайцев в последние десятилетия. В книге приводятся многочисленные статистические данные, полученные китайскими и европейскими исследователями, материалы обследований, которые свыше 20 лет проводили тайваньские ученые.

К. М. Тертицкий подчеркивает, что именно нравственные нормы родствен ной группы являлись базой для господствующей в обществе и государстве конфуцианской этической модели. Семья была не только главной социальной группой, но и прототипом всех иных социальных организаций. Родственные связи стали основой для построения всей совокупности отношений в обществе. В рамках этих связей действует принцип взаимной опоры и взаимных обязательств. Отсюда ориентация китайцев на группы и кланы.

Наиболее полно раскрыта интересующая нас тема в книге В. В. Собольникова «Этнопсихологические особенности китайцев» [51]. Не будучи китаистом, автор опирается главным образом на работы отечественных ученых-психологов, составивших общетеоретическую основу исследования, и на литера туру на английском языке. На наш взгляд, эта книга интересна тем, что в ней впервые в России с научной точки зрения рассматриваются основные черты национального характера китайцев, поэтому сам факт ее появления следует приветствовать.

В монографии пять глав (в каждой главе по три раздела): «Этнопсихологические феномены в системе китайского менталитета», «Психологические механизмы функционирования значимых этнопсихологических феноменов», «Ценностные ориентации китайцев», «Реальное поведение китайцев и детерминанты его прогноза» и «Этническое самосознание китайцев и проблемы межнациональных отношений».

В первой главе дается анализ различных трактовок понятия «ментальность». Под менталитетом В. В. Собольников понимает совокупность тех компонентов сознания (в данном случае этнического), которые обусловливают его структурную целостность и качественную определенность социальных (этнических) общностей, позволяющих идентифицировать их посредством проявления готовностей, предрасположенностей и установок действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир особым образом. Понятие «среда» включает в себя эпоху и место проживания, культуру, религию и философию общества. Изучение ментальности позволяет проанализировать как высокорациональные формы сознания китайцев, так и бессознательные структуры, неосознаваемые генетические и культурные коды и тем самым выделить новый «образ» семьи, группы и китайского общества в целом.

Следующая глава посвящена рассмотрению системы этнических стереотипов китайцев. Как указывает В. В. Собольников, функционально значимыми в условиях межличностного общения являются этностереотипы внутригрупповых связей, межгруппового общения. Существует две группы стереотипов: безусловные и относительные. Первая включает функционально значимые во всех ситуациях межличностного общения – стереотипы внутригруппового и межэтнического общения; вторая – отношение к жизни и смерти, к борьбе, долгу и обязанностям, к власти и престижу, к старшим и младшим, к материальным условиям быта и труду.

Этнический автостереотип китайца во многом определяется, во-первых, укоренившимися в его сознании представлениями о своей национальной исключительности, особой мессианской роли Китая и китайцев, во-вторых, высокой оценкой ханьского этноса как обладающего самой древней историей и культурой.

В третьей главе автор утверждает, что «с ценностью формы в обыденном сознании китайца тесно связаны такие этнопсихологические феномены, как концепции “лица” и “стыда”. Она во многом обусловливает мотивационную сторону коммуникативного поведения китайца» [51, с. 49]. В. В. Собольников отмечает существование определенного стереотипа в сознании китайца, который стремится перевести любое общение на привычные для себя рельсы. Другая не менее важная ценность – это авторитет. Так, авторитетными являются все китайские ценности, манеры поведения, слова, жесты, ритуалы, последовательность изложения аргументов, китайские обычаи и традиции, мудрость предков и вообще все, связанное с китайской культурой. Автор отмечает и феномен ценности конкретного, ибо конкретное, или наглядное, воспринимается китайцем лучше всего. Китайцу во время контакта трудно сосредоточить внимание на том, что воспринимается не сразу, не имеет за конченной формы и требует абстрактных выкладок, поэтому при аргументации какого-либо положения он часто прибегает к образам, которые можно воспринять конкретно. Конкретность восприятия влечет за собой склонность к образности, символике и даже к своего рода магии числа или устойчивого сочетания.

Глава четвертая посвящена «концепции лица» в контексте особенностей восприятия и мышления китайцев [51, с. 67]. Понятие «лица» имеет универсальное применение. Важны избираемые этим «лицом» линия поведения, способы утверждения собственной репутации, элементы драматургии, в совокупности реализующие одну из моделей социального поведения. Таковы усиление собственного «лица» и укрепление имиджа, усиление престижа другого; потеря собственного «лица», престижа; восстановление собственного «лица», престижа. Каждая этнокультурная общность вырабатывает свое миропонимание и мироощущение, формируя при этом «модель видения мира». Традиционно в Китае считается, что чем выше авторитет человека (как и его социальное положение и возраст), тем медленнее и многозначительнее должна быть его речь. Поэтому неторопливая и напыщенная речь официального лица высокого ранга столь разительно отличается от примитивной и торопливой речи крестьянина. Торопливость и суетливость ассоциируются в сознании китайца с неуверенностью в себе и вызывают негативную реакцию по отношению к партнеру. Непривычный стиль общения может стать поводом для разрыва отношений.

Причиной устойчивого негативного отношения китайцев к представителям других этнических групп, как отмечено в пятой главе книги, является то, что традиционный Китай, как правило, контактировал с этническими группами, значительно уступавшими в культурном развитии, что не могло не сформировать в сознании китайцев соответствующего представления о себе как о центре мировой цивилизации [51, с. 84]. В содержание этнического самосознания входит, с одной стороны, укоренившееся представление о себе (аутостереотип), с другой – представление о других народах (гетеростереотипы). Этнические стереотипы порождают стереотипные чувства по отношению к различным нациям, влияют на этнические установки, определяют поведение людей в межэтнических контактах. Основополагающей структурной единицей национального чувства китайцев является чувство нескрываемой гордости за свою независимость. Национальное самосознание и национальное чувство китайцев, как сказано в книге В. В. Собольникова, концентрированно находят свое отражение в этноцентризме, для которого характер на жесткая система ценностных ориентаций.

Одним из продуктивных методов изучения психологии китайцев следует считать анализ художественных произведений китайских писателей, где встречаются размышления на эту тему либо сопоставляются особенности национального характера с психологией и поступками представителей другой страны (чаще европейцев или американцев). Здесь можно назвать такие известные произведения китайских писателей, как «Осажденная крепость» Цянь Чжуншу, путевые очерки Фэн Цзицая и, конечно же, творчество Лао Шэ в целом, которому посвящена монография А. А. Родионова «Лао Шэ и проблемы национального характера в китайской литературе XX века» [45] и ряд его статей [44]. Исторические и социальные факторы, безусловно, воздействовали на психический склад китайцев на различных этапах истории страны. В своей книге А. А. Родионов анализирует то, как Лао Шэ применял метод сопоставления психологии китайцев и иностранцев в конце 20-х – начале 30-х гг. XX в. Писатель использовал юмор, сатиру, фарс в качестве сюжетообразующих элементов, при этом акцент делался на психологии пекинцев, в том числе и маньчжуров по происхождению. Исследователь отмечает также повышенное внимание Лао Шэ к механизмам саморегуляции поведения китайцев (лянь, мяньцзы, жэньцин) и к недостатку личностной самостоятельности китайцев.

К сказанному можно лишь добавить, что многие китайские писатели, в разные годы имевшие возможность некоторое время пребывать за рубежом как в Азии, так и в Европе, возвратившись на родину или еще находясь за ее пределами, стали рассматривать в своих произведениях привычную им китайскую действительность под иным углом зрения, как говорится, свежим взглядом, порой остро критическим, выявляя вместе с тем особенности специфических черт китайского характера, который опять же при сопоставлении с характером людей иной цивилизации проявлялся достаточно отчетливо.

В несколько ином плане написана книга С. Л. Тихвинского «Восприятие в Китае образа России» [60]. Современная наука когнитивистика предоставляет широкий спектр возможностей для изучения все той же национальной психологии «с обратной стороны». Автор показывает многочисленные как позитивные, так и негативные явления, связанные порой с предвзятостью, порой с непониманием или незнанием существа вопроса. Книга богата фактическим материалом и рассматривает данный вопрос во всех его аспектах.

Надо признать, что зарубежные исследователи значительно преуспели в изучении психологии китайцев, о чем свидетельствуют многочисленные монографии и статьи в научных журналах. Среди них особого внимания заслуживают ставшая уже классической книга А. Smith «Chinese Characteristics» [194], а также заметки, или, скорее, мемуары, Д. Макгована «Китайцы у себя дома» [31].

Анализируя публикации европейских и американских миссионеров и исследователей Китая прошлых лет, многие китайские авторы, как правило, обвиняют некоторых из них в необъективности, предубежденности и непонимании особенностей китайской натуры. Иностранцы, впервые столкнувшись с китайцами, утверждали, что китайская мысль якобы «продолжает спать», и что в китайской культуре, мол, существует первобытная древность, и что китайцам недостает способности к абстракции и синтезу. К тому же они негуманны, не любят чистоту, не прочь пошуметь, любят удобства, на лице у них всегда улыбка. Они жестоки, жадны, хитры, лицемерны, тщеславны, надменны, задумчивы, ленивы, трусливы. Все это сильно раздражало китайских авторов. Однако иностранные исследователи давали и другую оценку китайского характера. Они отмечали у китайцев остроту ума, интеллект, высокую степень ощущения прекрасного, предельный уровень реального сознания. Именно поэтому у них нет представления об абстрактном идеале и они нерелигиозны. Им недостает индивидуальности, они честны, бережливы, радуются жизни, наслаждаются тем, что имеют. Они умеют гордиться прошлым. Они талантливы, любят порядок, обладают организаторскими способностями, физически выносливы. Вот такой совсем не малый набор всевозможных качеств – результат многолетних наблюдений при общении с носителями китайской культуры.

Последующие годы показали, что во многом европейские ученые оказались правы, и теперь это подтверждается работами самих китайских ученых.

Конечно, не следует индивидуальные особенности отдельного человека распространять на всю нацию. Это так же очевидно, как и то, что необходимо всячески избегать сопоставления цивилизаций в области морали, давая им ту или иную субъективную оценку.

К сожалению, многие европейские исследователи, изучая Китай, рассматривают его скорее как антиквариат, совершенно забывая о том, что время вносит свои коррективы – меняются условия, меняется характер и национальное сознание, и древние фолианты – это всего лишь часть китайской культуры, в которой отражается китайский менталитет.

Книга А. Смита впервые увидела свет в Нью-Йорке в 1894 г. Ее автор провел в Китае 22 года в качестве миссионера, что позволило ему в полной мере ознакомиться с особенностями менталитета китайцев. В монографии, включающей 27 глав, представлены основные черты китайского характера, о которых можно судить по названиям некоторых глав: «Лицо», «Вежливость», «Отсутствие нервов», «Отсутствие общественной морали», «Консерватизм», «Безразличие к комфорту и удобствам» и т. д. В книге масса примеров поведения китайцев в различных ситуациях, много верных наблюдений и справедливых замечаний. Вместе с тем по своему подходу она достаточно типична для произведений подобного толка, вышедших из-под пера иностранцев, длительное время общавшихся с носителями этой древней культуры на их территории. Смита следует считать классиком этого жанра, которого цитируют практически все исследователи указанной проблемы. Особенно «доставалось» автору за его односторонний подход к описанию китайского характера. А. Смит считал, что китайцы чрезмерно боятся «потерять лицо», они легковерны и доверчивы, непунктуальны, пренебрежительно относятся к людям. Для них характерно состояние душевного застоя, им недостает коллективного образа мышления, чувства сострадания, они являются паразитами, эгоистичны, не доверяют друг другу и чрезмерно консервативны. В то же время они трудолюбивы, терпеливы, добросердечны, сдержанны, самодостаточны, соблюдают церемонии, почитают старших.

У Макгована также можно найти типичные суждения иностранца, столкнувшегося с представителями совершенно иной цивилизации [31, с. 168–176]. Так, он полагал, что вместо логики и последовательности в рассуждениях европеец сталкивается с манерой китайцев кружить вокруг да около, но не говорить прямо. Не всегда можно догадаться, что им нужно от собеседника. Прямая постановка вопроса противоречит всем привычкам и складу ума китайца, кажет ся ему почти грубой. Д. Макгован отмечал, что китайцы выносливы и способны перенести любые лишения, порой кажется, что у них отсутствуют нервы, они невозмутимо относятся ко всему окружающему. Быстрый, нервный темп жизни неизвестен в этой стране: у китайцев нет привычки торопиться. Их терпение проявляется в умении ждать. Макгован затронул также традиционную тему китайского чиновничества, которую не обходит ни один современный китайский исследователь национальной психологии китайцев. Как отмечает автор, чиновник в прежние времена не мог отказаться от взяток, он должен был отложить что-нибудь на старость, на случай выхода в отставку, поэтому взяточничество воспринималось в порядке вещей и не осуждалось.

Среди европейских авторов, посвятивших свое творчество изучению китайской цивилизации, видное место занимает М. Гране. В своей книге «Китайская мысль», впервые вышедшей в 1934 г., он исследовал важнейшие качества китайского менталитета, поставив задачу попытаться «описать представления, пристрастия и символы, которые в Китае определяют умственную жизнь», иначе говоря, «выявить фундамент китайской мысли». М. Гране справедливо отмечает одну важную особенность китайского языка, а именно его неприспособленность для выражения отвлеченностей: «Он (китайский язык – Н. С.) предпочитает богатые практическими ассоциациями символы абстрактным знакам, которые мог ли бы помочь в уточнении идей» [12]. Более фундаментально эти и другие стороны китайского менталитета освещены в его книге «Китайская мысль от Конфуция до Лао-цзы» [13].

Спустя несколько десятилетий ученые, в том числе и китайские, выявили функциональные различия между правым и левым полушариями головного мозга у китайцев и европейцев, убедительно показав, что левое полушарие, отвечающее за абстрактное мышление, у китайцев развито слабее, чем правое, где доминирует образное мышление, символика и т. п. По этому вполне современно звучит заявление автора, что «их [китайцев] мысль не захотела рассматривать как абстрактные категории свои представления о времени, пространствах и числах» [13, c. 20].

Справедливы замечания М. Гране относительно стиля и внутренней ритмики китайского языка. В качестве иллюстрации тонкого и удивительно точного наблюдения автора приведем достаточно длинную цитату, которая отражает в том числе и стиль изложения, избранный ученым: «Скажем, писателю (китайскому – Н. C.) захотелось прихвастнуть своей осведомленностью или он счел уместным прибегнуть к доводам аd hominem. Никому, как китайцу, не доставляет такого удовольствия использовать доводы, позаимствованные из самых разных доктрин, или прибегнуть – из чистого лукавства – к рассуждениям, которые давали бы преимущество над противником и при этом не требовали их обоснования… Такое использование чужих идей ради спора или же из рисовки само по себе знаменательно: оно раскрывает черту китайского ума, при этом отнюдь не свидетельствуя о какой-то близости соперничающих учений» [12, с. 13].

Интерес к «загадочным» китайцам не утихает до сих пор, о чем свидетельствует вышедшая в 2006 г. книга Ханне Чен (Германия) под названием «Эти поразительные китайцы» [64]. В разделе «Китайские будни» речь идет о традиционной китайской вежливости, об отношениях между людьми, о китайской семье, о роли женщины в обществе и т. п.

К относительно недавним зарубежным исследованиям психологии китайцев относится изданная в 1964 г. монография японского ученого Hajime Nakamura «Ways of Thinking of Eastern People: India – China – Tibet – Japan» [190]. Красной нитью в книге проходит тема конкретного и абстрактного в мышлении и мировосприятии китайцев. Автор работы в доказательство своих рассуждений приводит многочисленные факты из китайского языка, интерпретации буддийских сутр. Накамура говорит о консерватизме и стереотипах у китайцев, преимуществе наглядности перед логикой, особой практичности, энциклопедичности и тщательности исследований, идеализации прошлого.

Из публикаций последних десятилетий можно отметить книгу М. Н. Bond «Beyond the Chinese Face» [177] – своеобразный психологический анализ «изнутри», сделанный американцем, много лет прожившим в Сянгане, и ряд других работ. М. Бонд возглавляет сянганскую психологическую школу, чьей теоретической базой стало влияние традиционных ценностей на протекание у китайцев психологических процессов. Для представителей этой школы характерно сочетание применения современных экспериментальных или тестовых методик и психокультурологической интерпретации полученных данных, производимой с учетом определяющего влияния культурных ценностей. Данная работа Бонда построена на сравнительном анализе китайской, американской и европейской культур. С помощью проведения параллелей, нахождения аналогий между несколькими этническими группами возможно открытие каких-то новых аспектов, граней изучаемого вопроса. Автор замечает, что, к сожалению, в подавляющее большинство компаративных тестирований и экспериментов вовлечены, как правило, две культуры: американская (чаще всего) и китайская. К тому же бикультурные исследования проводились преимущественно представителями Запада, что объясняется очень небольшим количеством тестов, составленных китайскими психологами. М. Бонда интересуют разные вопросы: особенности социализации китайского ребенка, проблемы образа мышления китайцев, восприятия ими окружающей действительности, поведение китайца в обществе и его ролевое предназначение и т. п.

Более известен сборник статей под редакцией и при непосредственном участии М. Бонда, который называется «The Psychology of Chinese People» [197]. В них рассматриваются такие вопросы, как особенности восприятия, проблемы личности, этническое сознание, социальная психология китайцев, поведение и мотивация поступков и т. п. Авторами статей являются ведущие специалисты в области этнопсихологии китайцев, профессора Китайского университета Гонконга Fanny M. C. Cheung, David Y. F. Ho и Inmao Liu, а также специалисты из Гонконгского университета Rumjahn Husain и Gilbert Y. Y. Wong. Факультет психологии Тайваньского университета представляют такие известные ученые, как Kwangkuo Hwang и Kuo-shu Yang. Материалы сборника сведены в систему и охватывают практически все стороны психологии китайцев, что привлекает внимание к этой работе тех, кто интересуется данной проблематикой.

Немало статей можно найти в журнале американских антропологов «Studies in Chinese Thought». В настоящее время Ассоциация психологов Сянгана и издательство Китайского университета выпускают на английском языке журнал под названием «Journal of Psychology in Chinese Societies».

Следует отметить еще одну монографию, которая вышла в 1997 г. в Лейдене под названием «On Chinese Body Thinking» [188]. Ее автор У Гуанмин (Kuang-Ming Wu) на обширном материале, в том числе и лингвистическом, показывает, что китайская мысль и способ мышления китайцев являются конкретными, в то время как у европейцев они являются формальными, абстрактными.

По-своему интересна монография D. J. Moser «Abstract Thinking and Thought in Ancient Chinese and Early Greek» [189], представляющая собой диссертационное исследование, защищенное в Университете Мичигана (1996). В своей работе автор на материале двух языков показывает разницу в абстрактном мышлении у древних китайцев и европейцев.

Среди популярных изданий, имеющих в первую очередь практическое значение, можно назвать книгу S. D. Seligman «Chinese Business Etiquette» [193]. В ней автор, используя собственный многолетний опыт, делится с читателем своими знаниями в этой области, дает конкретные рекомендации и советы, как следует себя вести и что говорить в процессе делового общения с китайцами. Стремительное развитие китайской экономики, бурный рост торговых отношений Китая с зарубежными странами привел к необходимости серьезного изучения иностранцами особенностей китайского менталитета, проявляемых в общении с зарубежными партнерами. В результате в свет вышла обширная монография Yadong Luo «Guanxi and Business» [200].

Здесь не перечислены многочисленные статьи, посвященные частным проблемам психологии китайцев. Они включены в общую библиографию.

В начале 1990-х гг. в КНР значительно возросло число публикаций по вопросам национальной психологии, ранее мало освещавшихся в научной литературе. На прилавках книжных магазинов появилось много интересных книг, написанных с привлечением разнообразного материала, в том числе и лингвистического. Большая часть монографий, в которых критические стрелы направлены в сторону консерватизма китайского об раза мышления, выходит под девизом: «Показать, выявить, критиковать с целью дальнейшего преодоления». Эта тенденция, безусловно, несет в себе положи тельный заряд и отвечает основным целям нынешнего китайского общества – духовного возрождения нации.

Некоторые исследования носят сопоставительный характер и, скорее, лишь перечисляют отдельные черты китайского характера, на которые указывали как зарубежные, так и китайские исследователи. Книга Цзинь Вэньсюэ «Китайцы, японцы, корейцы»

[133] содержит высказывания на этот счет известных китайских государственных и политических деятелей, писателей и ученых. Приведем их в кратком изложении.

Сунь Ят-сен с 1890-го по 1924 г. в статьях и выступлениях неоднократно касался вопроса национальных особенностей китайцев. Он отмечал, что китайцы трудолюбивы, законопослушны, консервативны, нерешительны, необразованны, самодовольны, доверчивы. Они неорганизованны, преданы своим родителям, гуманны, миролюбивы и мудры.

Лян Цичао в сборнике статей под названием «Иньбин ши» (1904) пишет, что китайцы лицемерны, эгоистичны, безапелляционны, трусливы, жуликоваты, лживы, бездейственны. Их отличает раболепие, у них отсутствует общественное сознание.

Китайский ученый Кан Байцин в 1919 г. в книге «О национальном характере китайцев» сопоставлял характер китайцев, проживающих в различных регионах страны. По его мнению, китайцы самодовольны, их отличает большое самомнение. Они берутся за дело всерьез и не любят пустую болтовню, обладают способностью копировать. Предпочитают привычное, обыденное, преклоняются перед древностью и пренебрегают современностью, консервативны. Китайцам не хватает духа «коллективизма»; они пассивны, терпеливы, им недостает активного духа сопротивления; они любят выведывать частное, скрытное у других, а сами строго хранят свои тайны; четко различают добро и обиды, благодарны; крепки и обладают большой потенциальной силой.

Лу Синь отмечал у соотечественников такие черты, как самодовольство, стремление «сохранить лицо», леность, умение улаживать споры и стремление к согласию, узкий кругозор, раболепие, трусливость.

Ху Ши (философ, литературовед, общественный деятель) дал следующую, как считает автор книги, объективную оценку китайскому характеру: китайцы довольствуются тем, что имеют, придают большое значение самовоспитанию, верят в судьбу, их отличают самоуспокоенность, отсутствие рассудительности, чувство стыда и стремление работать по принципу «сойдет и так».

Линь Юйтан (филолог, писатель, общественный деятель) отмечает следующие черты: уверенность, простоту, любовь к природе, терпение, пассивность, жуликоватость, плодовитость, трудолюбие, экономность, любовь к семье, миролюбие, самодостаточность, чувство юмора, консервативность, пристрастие к праздному образу жизни.

Лян Шумин (философ) пишет, что китаец эгоистичен, ищет во всем выгоду, скромен в быту, миролюбив. Он мягкотел и изнежен, самодостаточен, консервативен, стоек и жесток, гибок, обстоятелен, стремится соблюдать церемонии.

Фэй Сяотун (антрополог) замечает, что китаец по своей натуре эгоистичен. Он хороший семьянин, придерживается моральным нормам взаимоотношения между старшим и младшим, предпочитает во всем придерживаться правила «золотой середины», увлечен узколичными интересами, ему присуще местничество.

Сян Туйцзе (ученый) пишет, что китайца отличает особое отношение к семье, холизм и непосредственное восприятие окружающего мира, известный рационализм. Он усерден и терпелив, преисполнен жизненной силы, чувствителен во взаимоотношениях с людьми, боится «потерять лицо», любит почет. Китаец привык себя сдерживать, умеет сохранять дистанцию, предпочитает покой. Он консервативен, недоверчив, и доверять ему нельзя, подчинен авторитету. Он порой самодоволен и презирает иностранцев.

Ян Гошу и Ли Июань (ученые) полагают, что китайцы скромны, не любят давать советы и проявлять инициативу, учитывают обстоятельства. Строят свои отношения с людьми на основе взаимности, уважают авторитеты и учитывают иерархию авторитетов, умеют приспособиться к существующей ситуации, сохраняют добрые отношения в семье. Китайцы привержены древности и традициям, предпочитает сохранять статус-кво. Они стремятся к консенсусу, не любят крайностей, придерживаются правила «золотой середины». Они эмоциональны, обладают чувством самоограничения.

Ван Жуньшэн (молодой ученый) в книге «Трагедия нашего характера» (1987) указал на следующие «болезни» китайского характера: лживость, близорукость, консерватизм, отсутствие духа сотрудничества, стремление полагаться во всем на других, парализованность врожденных знаний и неуверенность в себе.

Цзинь Вэньсюэ, автор книги «Антикультурные тенденции китайцев», изданной в Корее и Японии, отмечает: китайцы большие обманщики, воры, обладают чувством стадности, рабской покорностью, консервативны, по-детски наивны, эгоистичны, относятся к людям в зависимости от их общественного положения.

В этом огромном материале несомненный интерес представляют не сколько групп работ. Это прежде всего коллективный труд «Традиционная китайская мораль», созданный при участии Комитета по образованию Китая [157]. Консультантом издания, в котором рассматриваются традиционные категории китайской морали в процессе их исторического развития, с многочисленными отсылками и цитатами из китайской классической литературы, является бывший вице-премьер Госсовета КНР известный ученый Ли Ланьцин.

В связи с большим интересом к современному Китаю со стороны общественности и средств массовой информации зарубежных стран в Китае в 2006 г. вышла книга под названием «Поведаем миру о Китае», в которой собраны статьи, интервью, беседы известного общественного деятеля Китая и политика, заместителя председателя комитета внешних связей ВНПКС, ректора Института информатики Народного университета Китая (Жэньминь дасюэ) Чжао Цичжэна [145]. Автор напрямую не касается проблем психологии китайцев, тем не менее книга ставит перед собой цель показать современный Китай и его народ с самой позитивной стороны. Примером может служить беседа об особенностях менталитета китайцев автора книги с вице-премьером Израиля Шимоном Пересом, состоявшаяся в Тель-Авиве 3 августа 2005 г.

К этой же группе работ относится исследование Ли Циншаня «Новое толкование китайцев. Душа народа сквозь призму народных пословиц» [93], построенное на лингвистическом материале. На наш взгляд, интересна монография «Исследование психологии эстетического восприятия китайцев» Лян Ижу, Ху Сяохуэй, Гун Чэнпо. Авторы рассматривают в ней особенности китайского мировосприятия в диахронии с использованием данных, относящихся к строению и функциям головного мозга, его левого и правого полушарий [103].

Ряд серьезных исследований посвящен проблеме семьи и брака, роли китайской женщины в обществе. Два сборника издала Ли Иньхэ: «Чувственность и секс у китайских женщин» и «Сексуальная любовь и брак у китайцев» [88;89]. Автор в течение шести лет обучалась в США, вела там исследования, собрала богатый фактический материал и опубликовала его в этих сборниках, сопроводив примерами и цитатами из полученных ею писем.

Несколько работ вышли с почти одинаковыми названиями: «Поговорим о китайцах» (основные разделы посвящены традиционным категориям этнопсихологии, таким, как «лицо», семья и брак), «Поболтаем о китайцах» и «Подробно о китайцах» [83; 122; 165]. В резко критическом плане написаны книги: «Печальные размышления о природе национального характера» Се Сычжуна [111]; «Одумавшиеся китайцы» (составители Сюй Син и Сюнь Бу) [123]; «Критика уродливых явлений в Китае» Лян Цзинши и Лян Цзинхэ [104]. Однако главный критический удар был нанесен Ли Мином в книге «Почему китайцы такие „глупые”» [90] и Хэ Цзунсы в сборнике «Крити ка болезненного состояния китайского характера» [131].

Китайскому чиновничеству и его умению использовать людей в своих целях посвящены «Деловые связи у китайцев» Цуй Бэйфана и Чжу Даъаня [138], «Чиновничья мораль в Китае» Ли Цзяньхуа [92], «Техника использования людей у китайцев» Ван Дуншэна [71].

О большом интересе к проблемам психологии китайцев свидетельствует изданный в Шанхае в 1994 г. перевод с английского книги известного китайского писателя и ученого Линь Юйтана «Китайцы» [95]. В Пекине в 1998 г. в серии «Китай в глазах представителей Запада» вышли переводы упоминавшейся ранее книги А. Смита «Китайские характеристики» [194] и Х. Честера «Настоящие китайцы» [178].

В 1987 г. на Тайване под редакцией профессора факультета психологии Тайваньского университета Ян Гошу стала выходить книжная серия «Китайцы». Идея начать исследования китайского национального характера в условиях возникновения и развития нового общества в Гонконге и на Тайване появилась у Ян Гошу и его коллег Ли Июаня и Вэнь Чунъи еще в 1976 г., во время работы в Институте этнографии при Центральной академии наук. Серия «Китайцы» представляет собой нерегулярные выпуски сборников статей, объединенных общим названием. Так, 1-й выпуск увидел свет еще в 1972 г., 2-й и 3-й – в 1988 г., 17-й – в 1993 г. Таких сборников выпущено несколько десятков. Ценность представленного в них материала, безусловно, высока, так как в то время в КНР подобного рода литература в открытой печати практически отсутствовала. В каждом выпуске не более десяти статей, написанных в основном учеными Тайваня и Гонконга (тогда еще находившегося под эгидой Англии), иногда и авторами материкового Китая. В предисловии к серии Ян Гошу написал, что главная его задача – помочь гражданам Китая понять самих себя и современное китайское общество, обратить особое внимание на традиционного китайца, китайское общество и китайскую культуру и осознать, что следует в ней сохранить, а что уже стало анахронизмом.

Другая тайваньская серия, «Психология китайцев», также появилась в 1987 г. Ее идеологом и организатором является Юй Дэхуэй. Серия имеет популярный характер: каждый из сборников (их несколько десятков) включает до 50 небольших статей, объединенных какой-либо общей темой: «Отношение китайцев к счастью» [153] «Характер китайцев, скрытый за маской» [151], «Взгляд китайцев на воспитание» [110] и т. д.

Среди опубликованных на Тайване исследований большой интерес представляют также сборник «Ценностные ориентации китайцев» [154] и монография известного ученого Сян Туйцзе «Исследование китайского национального характера» [114]. Ряд книг на писан в сопоставительном плане: авторы раскрывают отдельные черты характера китайцев путем анализа их связей и общения с иностранцами. Имеются в виду такие публикации, как «Янки глазами китайцев» Ян Цзяньли [173], «Китайцы и японцы» Цю Юнханя [139], «Я и русский Иван» Чжу Мэнфэя [150]. Сюда, пожалуй, можно отнести и любопытный опус японского автора Сяо Юаньхэ под названием «Дружить нужно с китайцами» [115].

Сравнительный анализ или простое сопоставление национальных характеров представителей разных цивилизаций, их привычек и вкусов, традиций встречается достаточно часто в путевых записках наблюдательных путешественников или людей творческих профессий, в частности писателей. Известного китайского писателя Фэн Цзицая, побывавшего в Америке, поразили некоторые факты, с которыми он там встретился, поразили именно как китайца. Вот некоторые из его замечаний:

«Взаимоотношения между иностранцами разительно отличаются от тех, что существуют между китайцами. Так, в ресторане каждый платит за себя или делят расходы пополам. Или: чтобы прийти в гости, нужно сначала созвониться, а не постучать в дверь, а потом заявить, что вы сегодня свободны и пришли на пару часиков просто так – посидеть и поболтать» [156, 182–183].

Фэн Цзицай отмечает, что американцы, в противоположность китайцам, суетливы, что у них нельзя что-либо покупать без очереди, нельзя спрашивать возраст, размер зарплаты, т. е. влезать в частную жизнь [156, с. 219]. Автор пишет: «У иностранцев выступление – это способ продемонстрировать свое красноречие. В Китае же все читают по бумажке. У иностранцев чтение по бумажке будет осмеяно. После доклада в европейских странах и в Америке обычно оставляют время на вопросы и дискуссии. В зале сотни ушей, а после доклада сотни мозгов. А у нас в Китае доклад закончился, слышен стук откидных сидений, и в зале уже никого нет» [156, с. 221].

В Китае бывает так, что богатый покупатель и бедный приобретают одну и ту же вещь по разной цене. Такое замечено и в отношении иностранцев. Это китайское понимание «равенства» вызывает у иностранцев ворчание и чувство обиды. В то же время достаточно вам назвать себя ган ао тунбао, что означает «соотечественник из Гонконга и Макао», как ситуация тут же изменится.

Как уже говорилось, среди многочисленных книг и статей, посвященных особенностям психологии китайцев, есть исследования, увидевшие свет в XX в., авторы которых, китайцы по происхождению, с весьма критических позиций рассматривают данную проблему. В первую очередь это трактат Ли Цзунъу «Наука о бесстыдстве и коварстве» [91, 1—23], уже упоминавшаяся книга Линь Юйтана «Моя страна и мой народ» и наделавшая много шума работа Бо Яна (настоящее имя Го Идун) «Уродливые китайцы» («Тhе Ugly Chinese»), впервые вышедшая на английском языке в 1985 г. и в том же году опубликованная в китайском переводе на Тайване [70], а затем и в КНР – в Пекине и Чанша.

Негативные черты национального характера нередко становятся объектом рассмотрения в смутные времена, когда страна находится на переломном этапе. Так, в на чале XX в., в трудные для России годы, после революции 1905 г. появились статьи Д. С. Мережковского под общим названием «Грядущий хам» и его сборник «Больная Россия», в которых был дан субъективный нелицеприятный анализ русской натуры и психологии русского человека.

К слову, интересно, что пишут китайские авторы о психологии русских. Не так давно в Китае в серии «Дух великих государств» шеститысячным тиражом вышла книга Ван Юйбо «Доблестные русские» [73]. (Ранее в этой серии появились «Мечтательные американцы», «Романтичные французы» и книги о немцах, англичанах и японцах.) На обложке книги изображен Чапаев. В ней 8 глав, комментарии и библиография (более 50 наименований, среди них 20 переводных изданий). Любопытны названия глав: «Европейский колосс в погоне за величием», «Белый медведь, мечтающий о морях», «Послушные православные верующие», «Восточные славяне с ярким национальным характером», «Советские люди, потрясшие мир», «Двуглавый орел, холодно взирающий на мир», «Русские с богатой культурной основой», «Русские в обычной жизни». История России, характеристика ее вождей и руководителей, а также «анализ» характера русских и советских людей изложены в некоторых местах весьма тенденциозно. Часто цитируются такие известные «экс-специалисты» по России, как Бисмарк, Черчилль, Бжезинский, американский журнал «Тайм» и др. В главе 4, где речь идет об истоках формирования русского национального характера, много внимания уделено географии России, ее климату. Как утверждает автор, длительная зима на полови не территории страны, особенно в Сибири (семь месяцев в году), закалила русский характер, она всегда была стратегическим партнером в войнах на территории России (Наполеон, битва под Москвой, Сталинград). Закалили характер русских и «дикие звери в Сибири: белый медведь, сибирский медведь, сибирский тигр, дикие птицы; в особенности сибирские волки, которые и поныне страшнее даже военных» [73, с. 164–165]. Климат сделал русских агрессивными, жестокими и мстительными. На с. 166 есть такой пассаж: «Людоедство всегда осуждалось человечеством как проявление дикости. На протяжении истории за писки о людоедстве русских имеются в большом количестве, людоедство стало делом привычным. В середине XIX в., когда русские войска вторглись в Китай, в долину реки Хэйлунцзян, они частенько вырезали у живых китайцев внутренности для еды. При этом русские не только не испытывали стыда, но и особенно радовались по этому поводу». В качестве подтверждения приводятся строки из поэмы Александра Блока «Скифы»:

В книге постоянно муссируется тема агрессивности и жестокости русских, скажем, в отношении немецкого населения Германии во время Отечественной войны, которое готово было сдаться союзникам, лишь бы не оказаться на территории, занятой советскими войсками. События на острове Даманском поданы под тем же соусом. Авторы так же тенденциозно судят о событиях в Чечне.

Более объективно, с нашей точки зрения, рассматривает историю России Чжан Цзяньхуа в книге «Загадка красного урагана» [143]. Русскому характеру посвящена глава 2 «Воля и мягкость: загадка российского национального характера». Заслуживает внимания уже упоминавшаяся книга «Я и русский Иван» Чжу Мэнфэя. Автор в 30-е гг. был переводчиком в авиационных частях Красной армии, которые оказывали Китаю помощь в войне против японских милитаристов, и, рассказывая о русском характере, он в основном имеет в виду тех военных, с которыми ему приходилось встречаться по службе.

Первым, кто всерьез исследовал тему национального характера китайцев, обычно называют Ли Цзунъу, который вскоре после победы Синьхайской революции в 1911 г. начал печатать в одном из журналов статьи под названием «Наука о толщине и черноте» («Хоу хэй сюэ») [91, 1—23]. Столь необычное название, несомненно, требует пояснений. Под «толщиной» (хоу) автор подразумевал толщину кожи на лице, т. е. «толстокожесть» – отсутствие чувства стыда, неумение краснеть (ляньпи хоу), а под «чернотой» (хэй) – «грязную душонку» (хэй синьяр). Поэтому адекватный перевод звучит так: «Наука о бесстыдстве и коварстве».

При всей неординарности ума и значительном числе опубликованных научных работ, Ли Цзунъу, тем не менее, не был удостоен внимания со стороны властей и ученого мира Китая. Виной всему оказалась первая его публикация – трактат «Наука о бесстыдстве и коварстве», который увидел свет, когда его автору было уже за тридцать. Нет нужды подробно описывать эпоху и исторические события, которые происходили в Китае в конце XIX – начале XX в. Они хорошо известны. Отметим только, что Ли Цзунъу не остался в стороне от них, хотя и не принимал непосредственного участия в Синьхайской революции. Он родился 13 января 1880 г. в городе Цзылюцзин, уезда Фушунь, провинции Сычуань. Его предки во времена Южной Сун жили в Гуандуне, в 1725 г. перебрались в Сычуань. Спустя восемь поколений в роду Ли появилась такая яркая звезда, как Ли Цзунъу – человек незаурядного таланта, ученый и мыслитель, ставший в первой половине XX в. знаменитым в родной провинции. Он изучал то, чего никто до него не касался, говорил то, чего до него никто не изрекал. И, как того и следовало ожидать, был объявлен еретиком.

У Ли Цзунъу было шесть братьев (сам он был младшим) и две сестры. Все до мочадцы занимались сельскохозяйственным трудом. Но в год рождения Ли Цзунъу отец перестал вести дело и обратился к литературе. Этот неординарный поступок укрепил веру Ли Цзунъу в наследственность и «теорию воспитания зародыша». Он не без гордости отмечал, что отец известного сунского поэта Су Дунпо проявил интерес к книгам в 27 лет, а его отец – в 40, когда начал лечиться от тяжелой болезни. Прочитав романы «Троецарствие» и «Истории царств», он обратился к классическим философским трактатам из «Четверокнижия». Затем он прочел еще три книги и решил, что теперь читать больше нечего. Это были: «Общее толкование высочайших повелений» («Шэн юй гуан сюнь»), «Обозрение душевных качеств» («Синь яо лань») и «Сборник всех злодеяний» («Ши э у цзянь»), составленные Ян Цзишэном и Цань Яньгао. Эти произведения являли собой свод правил поведения человека в семье и в обществе.

Ли Цзунъу пошел в частную школу с восьми лет. Учился он у разных учителей до 1905 г. С детских лет мальчику была свойственна целеустремленность, он старался взять все лучшее, что могли дать ему учителя, и весьма преуспел в написании традиционных экзаменационных сочинений в стиле багу, для чего, как известно, требовалось безупречное знание классической литературы. Ли Цзунъу отличался нетривиальным мышлением, его не смущали авторитеты, и он до всего стремил ся докопаться сам, задавая порой себе и окружающим самые каверзные вопросы. В 23 го да он сдал государственные экзамены на первую ученую степень – сюцая. В конце 1907 г., т. е. в 27 лет, он, как лучший ученик высшей школы, был удостоен маньчжурским двором степени цзюйжэнь.

Получив образование уже в достаточно зрелом возрасте, Ли Цзунъу начал свою трудовую деятельность в 1908 г. с преподавания в Фушуньской школе. В 1909–1910 гг. он уже был директором этой школы, а летом 1910 г. вместе с бывшим школьным товарищем инспектировал начальные школы. Именно в этот период, во время постоянных инспекционных поездок по провинции, он оказался свидетелем многочисленных политических акций и событий, которые предшествовали, а потом и сопровождали Синьхайскую революцию (в частности, «войны железных дорог» и акции «товарищества по защите дороги»). В январе 1912 г. Ли Цзунъу стал в провинциальном правительстве начальником третьего департамента, а затем генеральным директором директората по продаже казенного имущества (интересная деталь: Ли Цзунъу согласился на этот пост только при условии, если жалование ему будет снижено с 200 до 120 юаней в месяц!). Позднее Ли Цзунъу стал начальником управления по учету казенного имущества, а после того, как в 1913 г. управление было упразднено, он, «свободный и вольный», вернулся к себе на родину, в Цзылюцзин.

Однако свободная жизнь длилась недолго. В январе 1914 г. управление по образованию назначает его начальником отдела просвещения в городе Фушуне. При быв на место, Ли Цзунъу получил должность директора средней школы № 2, а в 1915 г. был переведен в другую школу. В 1918 г. Ли Цзунъу стал заместителем начальника управления по образованию при губернаторе провинции, а его бывший однокашник Ляо Сюйчу – начальником этого управления. С уходом Ляо с этой должности зимой 1919 г. Ли Цзунъу также оставил свой пост. В 1920 г. он наконец смог вернуться домой, чтобы заняться творческой деятельностью. Но и на этот раз вольная жизнь была недолгой. Уже в 1921 г. он снова директор школы, а в 1922 г. – инспектор школ на провинциальном уровне.

Именно в этот период Ли Цзунъу задумывается о реформе образования, и прежде всего экзаменационной системы. В 1925 г. появилась его статья «Рассуждения по поводу системы экзаменов», где автор излагал свою идею распространения образования среди китайцев. Ли Цзунъу уделял огромное внимание пропаганде своих взглядов, ссылаясь на реформы Ван Аньши, значения которых, по его мнению, не поняли даже такие выдающиеся деятели эпохи Сун, как Сыма Гуан и Су Дунпо, так как идеи реформатора не были должным образом доведены до масс. Ли Цзунъу полагал, что для реформы образования необходимо решить вопрос об устранении преграды между частным и государственным школьным образованием, а также между учащимися и учителем. С 1927-го по 1934 г. Ли Цзунъу последовательно занимает посты советника и редактора документов при управлении по образованию провинции Сычуань, с 1935-го по 1938 г. – редактора отдела политической информации при провинциальном правительстве. В мае 1938 г. в связи с преобразованиями в Сычуаньском правительстве управление, в котором работал Ли Цзунъу, было упразднено. В апреле 1939 г. он вернулся к себе на ро дину, в Цзылюцзин, где и провел остаток жизни. Умер он 28 сентября 1943 г.

Всю жизнь Ли Цзунъу урывками, в промежутках между инспекционными поездками, уроками, административной работой, обращался к творческой деятельности. Он много размышлял о проблемах, связанных с переустройством китайского общества, о психологии человека, получившего традиционное китайское образование. Им написано свыше 70 статей, которые составили два больших тома. Первый из них именуется «Собрание рассуждений о бесстыдстве и коварстве». В него входят 32 статьи, посвященные тем же вопросам, что и «Наука…»: «Философия бесстыдства и коварства», «Применение теории бесстыдства и коварства», «История изобретения теорий бесстыдства и коварства» и др. Эти и ряд других статей отнесены самим автором и его единственным биографом Чжан Мошэном к начальному периоду творчества, названному Ли Цзунъу «негативным отношением к действительности». Вышедшая в свет в 1920 г. работа под названием «Психология и механика» знаменует собой другой этап в его творчестве. Статьи «Поправки к теории Дарвина», «Поправки к теории Кропоткина», «Экономика, политика и дипломатия должны объединить усилия» были написаны в дополнение к «Психологии и механике» и также вышли отдельным изданием. Статьи «Личные соображения относительно выработки конституции» и «Относительно планов сопротивления японцам» составили отдельную книгу и вышли под общим названием «Выработка конституции и сопротивление Японии». В последние десять лет его жизни вышли «Собрание рассуждений о бесстыдстве и коварстве» и «Тенденции в китайской науке». Все эти работы вошли в книгу «Все о бесстыдстве и коварстве» [91].

В предисловии к одному из изданий, датированному 12 февраля 1938 г., Ли Цзунъу написал: «Науку о бесстыдстве и коварстве я изобрел в последний год маньчжурской династии. В ней три цзюани: первая – “Наука о бесстыдстве и коварстве”, вторая – “Каноны бесстыдства и коварства” и третья цзюань – “Записки об усвоении науки о бесстыдстве и коварстве”. В первый год Республики в виде статей они выходили ежедневно в газете “Гунлунь жибао” в г. Чэнду, вызвав бурю негодования читателей. Когда средняя цзюань была опубликована наполовину, друзья стали уговаривать Ли Цзунъу прекратить публикации. В то время у него была подготовлена еще одна статья под названием “Мои сомнения в отношении мудрецов”, которую теперь тем более нельзя было публиковать. В 1927 г. вышла книга “Праздные мысли Цзунъу”, куда были включены две работы. В 1934 г. мой бэйпинский друг извлек из “Праздных мыслей…” три цзюани “Науки о бесстыдстве и коварстве” и выпустил отдельной книгой, переизданной в 1936 г. в Чэнду. Книга сразу разошлась. По просьбе читателей тираж был отпечатан снова. В 1917 г. издательство “Гоминь гунбаошэ” издало отдельной брошюрой первую цзюань, к которой Тан Тифэн и Се Шоуцин написали соответственно предисловие и послесловие. Первое издание вышло в Бэйпине (так в те годы назывался Пекин. – Н. С.), а второе и третье – в Чэнду».

Таким образом, первая цзюань «Науки о бесстыдстве и коварстве», опубликованная отдельной книгой в 1917 г., и содержит в себе суть «науки», описанной Ли Цзунъу. Во второй цзюани мысли и суждения автора «о бесстыдстве и коварстве» изложены в виде изречений философа и напоминают по форме конфуцианские «Суждения и беседы» («Лунь юй»). Третья цзюань, в ко торой, как можно заключить по названию, даны рекомендации по усвоению «науки», включает три раздела: «Шесть истин, как стать чиновником», «Шесть истин, как оставаться чиновником», «Два хитроумных способа делать дела». В конце имеется небольшое заключение (см. Приложение I).

На трактат Ли Цзунъу ссылаются достаточно часто, принимая или опровергая то, что он написал. Его сочинения неоднократно переиздавались на Тайване. В нашем распоряжении имеется полное собрание его статей и тракта тов, выпущенных издательством «Кайян» (год издания не указан). Единственное пока издание этой книги в КНР увидело свет в 1998 г. [91], и в том же году вышла книга Дун Линцзы с примечательным названием «Наука о тонкости и белизне» [81].

Дун Линцзы (настоящее имя Цзэн Чуйфу) – педагог по образованию, знаток иностранных языков, автор ряда монографий и статей, посвященных образованию (здесь у него много общего с Ли Цзунъу), работал редактором в книжных и журнальных издательствах. Родился в 1951 г. в уезде Дункоу, провинции Хунань, потомок известного политического деятеля XIX в. Цзэн Гофаня (1811–1872). Дун Линцзы утверждает, что у него не было намерения писать книгу в противовес трактату Ли Цзунъу. После переиздания этого трактата в КНР многие китайцы отнеслись к нему весьма благосклонно и стали использовать как некое руководство. Чтобы читатели не заблуждались, Дун Линцзы и написал свою книгу. Безусловно, в ней присутствует некоторая полемика с Ли Цзунъу, однако в чем-то автор с ним и согласен. По утверждению Дун Линцзы, дискуссия ему нужна лишь для того, чтобы выявить позитивную линию, так сказать, путь, по которому следует идти китайцам, дабы избавиться от тех пороков, которые мешают прогрессу и развитию китайского общества.

Дун Линцзы упоминает в своей книге работу «Наука о наличии и отсутствии» (другое название – «Антинаука о бесстыдстве и коварстве»), написанную в 1992 г. У Мэнцянем (род. в 1963 г. в провинции Ганьсу) после тщательного изучения произведения Ли Цзунъу, которое он прочитал еще в 1981 г. Книга У Мэнцяня интересна не только по содержанию, но и по форме изложения материала. В краткой аннотации «наука о наличии и отсутствии» уподобляется кошке, которая всегда готова съесть мышь – «науку о бесстыдстве и коварстве». Главной задачей своей «науки о наличии и отсутствии» автор считает борьбу со злом и проповедь добра, таким образом противо поставляя ее «науке о бесстыдстве и коварстве». Дун Линцзы отмечает, что Ли Цзунъу призывал следовать своей «науке о бесстыдстве и коварстве» как некоей теории, однако он вывел лишь некоторые правила, основанные на реальной жизненной практике, со ссылками на исторические примеры. Поэтому, по мнению Дун Линцзы, книга У Мэнцяня больше напоминает руководство, своеобразный учебник жизни с многочисленными рекомендациями, подкрепленными философскими сентенциями.

Книга «Наука о тонкости и белизне» состоит из двух частей. Первая часть – «Взгляд на тонкость и белизну» – содержит три главы: «Время», «Природа» и «Единство народа»; во второй части – «Методы тонкости и белизны» – также три главы: «Практика применения», «Брать умом» и «Светлый ум». В каждой из глав от семи до одиннадцати разделов. Вот некоторые названия: «Канон взаимодополняемости толщины и тонкости», «Философия подкаблучника», «Черно-белый способ стать чиновником» и т. п. Книга написана в легкой, свобод ной манере, однако язык и стиль выдержан в духе трактата Ли Цзунъу.

Раскрывая суть своей «науки о тонкости и белизне», Дун Линцзы пишет, что хэй «чернота» не противопоставлена бай «белизне», потому что хоу хэй «толщина и чернота» действуют с позиции силы, а бо бай «тонкость и белиз на» разрушают твердое своей мягкостью. В хоу хэй присутствуют силы ян, а в бо бай – силы инь; хоу хэй подобны огню, а бо бай – воде. Таким образом, с по мощью бо можно обуздать хоу, а с помощью бай преодолеть хэй. Конфуций, утверждавший принцип бо бай, жил бедно и даже голодал, но благодаря тому что из поколения в поколение передавалось это знание, его дети и внуки достигли процветания. Далее Дун Линцзы отмечает, что если буддизм утверждает, в частности, что «плохая жизнь хуже хорошей смерти и жить стоит ради будущей жизни», а теория хоу хэй проповедует абсолютно противоположное: «…красивая смерть хуже паршивой жизни. Боритесь, невзирая ни на что, за эту жизнь», то его теория бо бай постулирует иной подход: «Бог с ними, с хорошей смертью и паршивой жизнью. Живите легко и свободно по воле судьбы».

Развивая свои философские идеи, Дун Линцзы приходит к мысли о том, что в отличие от религии – этого своеобразного наркоза – теория бо бай содержит активный дух: «Океан шире материков, небеса просторнее океана, душа человека шире небес. Душа, содержащая тонкость и белизну, естественнее океана и просторнее небес. Те, кто проповедует бо бай, подобны весенней траве, которая не заме чает, как растет и вырастает. Те, кто проповедует хоу хэй, подобны камню, на котором точат ножи. Они не замечают, что постепенно стачиваются и портятся от времени» [81, с. 11]. Хоу и бо, подчиняясь законам диалектики, взаимодействуют в природе, дополняя друг друга. В характере каждого человека присутствуют хоу и бо – толстокожесть и совестливость, а также хэй и бай – коварство и чистота помыслов. Рассуждая о двойственности и взаимосвязанности всего сущего в ми ре, Дун Линцзы приводит такой пример: богомол поймал цикаду и был доволен, пока рядом не оказался чиж; чижа настигла пуля, а на охотника напал свирепый тигр; довольный тигр отправился в лес и попал там в западню.

Автор предлагает свой анализ китайской действительности. Так, в главе 6 Дун Линцзы критикует китайцев за то, что в погоне за мелкой выгодой они часто не замечают того ущерба, который в конечном счете сами себе наносят. Иногда человек добивается некоторой выгоды, но в итоге расплачиваться придется его детям и внукам. То, что молодые люди хотят стать чиновниками, само по себе дело хорошее. Но повсюду царят ложь и стремление «не пущать» молодежь на теплые местечки. Послушные и честные всегда попадают впросак, так как говорят правду.

Далее Дун Линцзы, как и его предшественник Ли Цзунъу, начинает давать советы. Теплых местечек мало, а людей, претендующих на них, много; везде и по всюду идет борьба (доу). Необходимо овладеть стратегией и тактикой, умением их использовать в сочетании друг с другом, так сказать, овладеть техникой «ведения боя». Все рассуждения по по воду человеческого достоинства и личности в чиновничьей среде – пустое занятие. Здесь обычно помогают сильному и обижают слабого. Поэтому нужно следовать рекомендациям: действовать сообразно обстоятельствам, ловить момент, дорожить им и ждать, когда он созреет, и т. п. Понимать соотношение сил, наблюдать за этим, предвосхищать, пользоваться… Нужно совершенствовать собственные качества: завоевывать авторитет, ценить себя, уметь исправляться; добившись чего-то, быть снисходительным к подчиненным, великодушным к людям; обладать душевным спокойствием. О своих поступках нужно говорить взвешенно и немногословно, заранее их обдумывать, соблюдать равновесие сил при распределении дел, знать во всем меру, правильно выбирать друзей, уметь терпеть, экономить и не вести разгульный образ жизни. Самые надежные люди – это члены семьи.

Способы самозащиты, как утверждает Дун Линцзы, состоят в умении прикидываться послушным, бесхитростным и честным, добропорядочным, глупым, бездарным, тупым, щедрым, добродетельным, широко образованным, усердным и верным. В Поднебесной есть два трудных дела – подниматься на Небо и искать помощи у других. И еще есть две горечи – горькие семена лотоса и горькая бедность. У людей есть два бо — весенняя вода и человеческие отношения. Китайская поговорка гласит: «Люди боятся стать знаменитыми, а свиньи – откормленными». Знаменитым станут завидовать, а зависть – это зло, которое существует столько же, сколько и мир, и цветет в Китае пышным цветом. Ну а чем кончает жирная свинья, тоже хорошо известно.

Согласно Дун Линцзы, в четырех случаях можно нечаянно оскорбить своим поведением кого-либо, в особенности начальство: проявляя инициативу и актив но выступая, невзирая на мнение начальства; проявляя подобострастие и полное подчинение; оставаясь самим собой и никого не видя (му чжун у жэнь); углубляясь в свои дела и не делая подарков, рассчитывая этим продемонстрировать начальству свою непорочность. Но с другой стороны, утверждает Дун Линцзы, как говорится, когда у тебя есть что подарить, идти в Поднебесной легко, нет – не пройдешь и вершка. Взаимоотношения между людьми можно свести к четырем типам: когда нет контактов; когда есть единая цель (как в одной лодке); когда каждый за себя в своих пределах; наконец, торговля, когда есть отношения, которые взаимно пересекаются. Дун Линцзы в шутку ссылается на Ли Цзунъу, который в своем трактате пишет, что Лю Бэй из романа «Троецарствие» при виде врага был как тигр, а при виде жены вел себя как мышь. Получается, что из всех страхов самый сильный – страх перед женой. Как свидетельствуют другие при меры из китайской истории, боялись своих жен больше люди именитые – знаменитости, высшие чиновники, а не простолюдины и разбойники

К теме «толстокожести и черной душонки» (хоу хэй), описанной в произве дении Ли Цзунъу, обращались и другие авторы, например Сун Шаохуа в книге «Мастер по хоу хэй: мастерство Лю Бэя в достижении карьеры» [112]. На обложку вынесены цитаты из книги: «Не прочитав “Троецарствия”, не проникнешь в суть (мировоззрения) человека»; «Благоприятный момент для атаки – это момент переговоров. Он незаметно бесконечно умножает жизненные шансы»; «Про бесстыдство и коварство неприятно слушать, тем не менее они годятся для использования»; «Не стерпев унижения, не добьешься больших успехов»; «Овладеешь бесстыдством и коварством, используешь их для себя»; «Двигайся прямо вверх с большой скоростью».

Сун Шаохуа упоминает Лу Синя, который в свое время писал, что автор романа «Троецарствие» хотел показать фальшивость «преданности» и «гуманности» Лю Бэя, раскрыть его истинное лицо. Это типичный «мастер по бесстыдству». Многие бы ли заворожены поднятым Лю Бэем знаменем и шли за ним на борьбу, не зная, что в действительности он добивался собственной выгоды. У Лю Бэя была четкая стратегия, которая и привела его к успеху. Автор в своих рассуждениях постоянно проводит аналогию с нынешней ситуацией в Китае и советует современным предпринимателям брать пример с Лю Бэя. Реальные силы есть основа и гарантия победы в конкурентной борьбе. Однако очень важна и репутация. Она может привести к неожиданному успеху. «Царственное происхождение» Лю Бэя также сильно помогло ему и способствовало процветанию его дела. Главное же – это умение пользоваться людьми.

Проблема так называемого коварства и бесстыдства не остается без внимания до сих пор. Так, в книге Хоу Цинхэна под интригующим названием «В правой руке Конфуций и Мэн-цзы, в левой руке бесстыдство и коварство» с подзаголовком «Разгадка тайны существования китайцев», вышедшей в сентябре 2009 г., автор стремится примирить основы конфуцианского учения с, казалось бы, совершенно противоположными по духу понятиями, о которых писал Ли Цзунъу [126]. Автор книги сравнивает «мудрость» китайца с монетой старого образца – круглой, с квадратным отверстием в середине. Квадрат в данном случае символизирует высокую принципиальность, национальную гордость, которую не раз демонстрировали в трудные для страны периоды государственные и политические деятели Китая разных эпох. Таковыми, в частности, были Ян Цзинъюй, Чжао Имань, Чжан Цзычжун, Цзи Хунчан во времена японской оккупации. Такой же характер проявили Мэй Ланьфан и Чжу Цзыцин. Круг символизирует деловитость, гибкость, учет обстоятельств при ведении дел [126, с. 3–4].

Хоу хэй приравнивается автором к таинственному закону природы, который влияет на секрет успеха. Это мудрость и правило жизни. Хоу – это своеобразный щит, который может себя защитить, а хэй подобно мечу, который поможет реализовать себя в условиях жесткой конкуренции. Под хоу подразумеваются доброжелательность, почтительность, дружелюбие, твердость, горячность, откровенное бысстыдство, неуступчивость. Другими словами, слово это имеет широкий спектр значений. Что же до хэй, то, кроме «коварства», у него имеются и такие значения, как «ловкость», «находчивость», «лицемерие» и «вероломство», «суровость». Здесь есть понятия, в некоторой степени противоположные по своему значению, все зависит от контекста. Таким образом, если «в левой руке хоу хэй», а в правой – «Кун и Мэн», то это ключ, которым можно открыть дверь в мир, наполненный «житейскими бурями».

Все люди эгоистичны, продолжает рассуждать автор. Разница здесь лишь в ее степени. Мудрый человек видит не только выгоду для себя, но и пользу для другого. И поскольку человек – существо зависимое, то в нужный момент следует просто склонить голову.

Сун Шаохуа считает, что всегда нужно оставлять свободное пространство для маневра. Лишь тогда можно достичь равновесия, гармонии. Приобретать человеческие качества нужно через Кун и Мэн. А делать дела – с помощью хоу и хэй.

Кун и Мэн – это устойчивые принципы. А хоу хэй — гибкие, подвижные вещи. Кун-Мэн имеют грани, которые сохраняют индивидуальность. А хоу и хэй — это нечто круглое и скользкое, что помогает избегать ненужных травм и неприятностей. Нужно уметь терпеть, уступать, быть скромным и миролюбивым [126, с. 225].

В несколько ином ключе написана книга Се Сычжуна «Печальные размышления о природе национального характера» [111]. Ее автор – государственный чиновник, работавший в разные годы в секретариате Госсовета, – опираясь на богатый статистический материал, рассуждает о китайском национальном характере с весьма критических позиций, указывая на негативные стороны национальной психологии и этнического сознания, которые следует преодолевать в процессе строительства обновленного Китая.

Среди многих недостатков современного китайского общества автор на пер вое место ставит «боязнь слуг народа» (па гунпу). Данное явление характерно прежде всего для жителей сельских районов, а это 75 % всей территории страны. Чиновники в отдельных местах становятся буквально «гегемонами» и узурпаторами, способными на насилие над людьми. Даже молодежь, которая к 20 годам, казалось бы, должна быть смелой и решительной, не смеет противоречить начальству. И если в Древнем Китае были легендарные герои, которые защищали интересы простых людей, то ныне никто и возразить-то не умеет, и автору известны примеры того, как чиновники («слуги народа») избивали «хозяев» страны [111, с. 15–26].

Интересны данные результатов различных опросов населения, опубликованные в книге. Например, принято считать, что выборы являются показателем гражданской активности. Однако лишь 21,7 % опрошенных ответили, что выборы проводятся в интересах общества и граждан; 35,4 % – что это гражданский долг; 32,7 % – что это ответ на просьбу агитаторов. Согласно научным подсчетам (при условии, что число 10 – это максимум), «политический склад характера» у горожан равен 4,9, а у сельских жителей – 3,1 [111, с. 24–25].

Се Сычжун в традиционном для китайцев стиле раскладывает все по полочкам и перечисляет всевозможные пороки современного китайского общества. К ним он относит стремление людей рассчитывать во всем на помощь и «обеспечение» со стороны организации (даньвэй), в которых они работают. Это касается вопросов жилья, лечения, компенсаций ущерба, нанесенного стихийными бедствиями, пособий по старости и пенсий, рождения детей, устройства в ясли, в школу, на работу, а также мытья в бане, приобретения продуктов, доставки на работу и с работы. Тут и весенние путешествия, летний отпуск, капуста в зимнее время, кремация после смерти, устройство могилы, колумбарий. Выборочный опрос, проведенный в 30 городах, дал следующие результаты: 97,5 % респондентов полагают, что лечение должно обеспечиваться по месту работы; 96,6 % рассчитывают на социальное обеспечение при выходе на пенсию; 91,8 % считают, что учреждение, в котором они работают, должно отвечать за их жилье, 85,9 % – регулировать семейные неурядицы, 82,3 % – отправлять детей в школу, 45,3 % – заниматься вопросами развода [111, с. 27].

В 90-е гг. в провинции Гуандун Общество по стимулированию национальной культуры и Общество по изучению «национального сцепления» провели опрос, посвященный способности китайцев взять на себя решение вопросов. Было предложено 16 жизненных ситуаций: рост цен, ре формы, затрагивающие личные интересы, увольнение с работы, конкуренция на работе, несправедливое распределение социальных благ, явления морального разложения, напряженность отношений с начальством и коллегами, загрязнение среды, не возможность завершить начатое дело, неожиданные проблемы у детей, болезнь, смерть супруги (супруга), раздел жилья между супругами, раз вод, уход на пенсию, неприятности в жизни. Большинство опрошенных увольнение с работы считали одной из самых сложных, трудноразрешимых ситуаций. На первом месте оказались внезапно возникшие проблемы у детей и смерть одного из супругов, что говорит о значительной степени зависимости человека от места работы. Таким образом, «еда из одного котла» привела к образованию модели зависимости и проявлению таких качеств, как боязнь переработать, соперничество, опора во всем на родителей и организацию, в которой работаешь, любовь к краснобайству, обидчивость и т. д. Таковы лишь некоторые проблемы (их свыше двадцати), о которых пишет Се Сычжун.

Известный китайский писатель Чжан Сяньлян в книге «Немного о Китае» [141] отмечает, что претензии Се Сычжуна следует относить не ко всему китайскому обществу, а лишь к определенной его части. В главе 7 «Печальные рассуждения о складе характера кадровых работников», где речь идет все о тех же чиновниках, Чжан Сяньлян пишет, что тревогу вызывают в основном сред нее и низшее звено кадровых работников. В Китае пока еще нет правового общества, здесь действуют по пословице «Уж лучше управленец на месте, чем уездный чиновник». Кадровые работники играют ключевую и даже определяющую роль в жизни простых граждан, но не везде они соответствуют своей должности по психическому складу. Автор подчеркивает, что психический склад человека – это не просто мораль, поведение или воспитание. Он формируется самой системой (режимом), средой пребывания и историей. Так, коррупция чиновников стало социальной проблемой. Бороться против коррупции – это не значит схватить несколько «крупных тигров». Чем выше ранг чиновника, тем серьезнее его преступление. Писатель в подтверждение своих слов приводит китайскую пословицу: «Не бывает чиновника, который был бы совершенно чист; хочешь быть человеком, не будь чиновником». Продажность властей становится обыденной. Это самое опасное явление в Китае, которое с трудом поддается искоренению. Всюду необходима «смазка». Там, где раньше можно было обойтись пачкой сигарет, теперь требуется цветной телевизор. Автор задает вопрос: кто вреднее для государства и для общества – взяточники и коррупционеры или чиновники, которые «чисты», но при этом безответственны, не следуют закону, обманывают, лживы и не способны принимать решений? И приходит к выводу, что это последние, которых, кстати, еще и награждают.

Говоря о причинах морального разложения кадровых работников, писатель отмечает, что национальный характер начал «портиться» в процессе многочисленных кампаний и политических движений, появившихся после образования КНР, и это отразилось на системе управления и руководстве, придав ей так называемуюкитай скую специфику. Ложь и боязнь сказать правду испортили взаимоотношения между властью и народом. Чжан Сяньлян призывает реформировать государственную систему, указывая, что «здания рушатся по вине не слонов, а маленьких муравьев». Талантливые кадры уходят из чиновничества, поэтому «природу» чиновников следует создавать заново [141, с. 166].

Настоящей сенсацией в середине 1980-х гг. стала книга Бо Яна «Уродливые китайцы» [70], которая по своей резкости не уступает трактату Ли Цзунъу. В англоязычной газете Гонконга «Standard» от 31 марта 1987 г. в статье о визите корреспондента к Бо Яну и его супруге говорится, что «по крайней мере в одном КПК и Гоминьдан едины, а именно в том, что они терпеть не могут Бо Яна». Кстати, позднее в КНР книга была запрещена. У многих китайцев в стране и за рубежом она вызвала искреннее негодование. Реакция на книгу Бо Яна «Уродливые китайцы» была сформулирована в передовой статье газеты «Гуанмин жибао» от 1 марта 1987 г. под названием «Китайцы способны догнать и пре взойти уровень мирового прогресса».

Бо Ян – профессиональный писатель, историк, автор многих трудов, в том числе двухтомной монографии «Основы истории китайцев» (Чжунгожэнь шиган) [69]. Он родился в 1919 г., 30 лет жил на Тайване, из которых 10 лет находился в тюрьме.

Книгу предваряет предисловие в форме диалога под названием «Доктор и больной в стране чана для солений». В первой части под названием «Болезненная атака» собраны стенограммы выступлений автора в различных университетах США осенью 1984 г., которые были посвящены национальному характеру китайцев. Тексты этих выступлений опубликованы в ноябре – декабре того же года в китайских газетах и журналах Гонконга, Тайваня и США (Нью-Йорк и Лос-Анджелес). Сюда же вошли и более ранние выступления Бо Яна, относящиеся к 1981 г., ответы на вопросы редакторов журналов и рядовых читателей, а также 32 небольшие статьи из различных сборников, названия которых весьма красноречивы: «В ожидании порицания», «Наступил ему на хвост», «Рано пробудившийся червячок» и т. п.

Вторая часть книги – «Бушующие волны бьются о берег» – это материалы многочисленных дискуссий о национальном характере китайцев, в том числе вопросы читателей и ответы автора, а также передовицы газет и статьи, отражающие бурные дебаты, в которых звучит как нелицеприятная критика самого Бо Яна, так и высказывания его сторонников. В основном это материалы, относящиеся к 1984–1985 гг.

Название книги «Уродливые китайцы» соответствует ее содержанию. Бо Ян признает, что в свое время ему приходилось встречать книги с такими названиями: «Уродливые американцы» и «Уродливые японцы». Бесправное и унизительное положение китайцев в стране и за рубежом побудили его взяться за перо и попытаться выявить причины такого положения, рассказать правду и вскрыть истинное положение вещей. Автор берет на себя смелость утверждать, что причины «уродливости» китайцев заключаются в том, что в китайской традиционной культуре имеется некий фильтрующийся вирус, который, передаваясь из поколения в поколение, до сих пор не был выведен и не был уничтожен. Он пишет: «Наше уродство происходит от того, что мы сами не знаем, что мы уродливы» [70, с. 22].

В своем первом выступлении в США перед студентами штата Айдахо Бо Ян назвал более десятка отрицательных, по его мнению, черт китайцев, иллюстрируя каждый случай многочисленными примерами. В числе таких черт он отметил громкую речь и шум («Глотка у китайцев не имеет себе равных»). Однажды, когда у двух громко разговаривающих друг с другом жителей провинции Гуандун полицейский стал выяснять, что случилось, те ответили: «Ничего, мы просто шепчемся». Почему китайцы говорят громко? Они считают, что чем громче они говорят, тем более они правы.

Далее автор отмечает такое качество китайцев, как любовь к «возне внутри гнезда» (во-ли доу) (ср. русское «пауки в банке»). По мнению Бо Яна, стремление к междоусобной борьбе лишь подчеркивает очевидный факт – отсутствие единства, солидарности. У китайцев на этот счет даже существует пословица: «Один монах носит воду для питья в ведре, двое монахов – на коромысле, а у троих монахов нет воды для питья». Иначе говоря, совместная деятельность для китайцев нехарактерна. Поэтому, как говорит Бо Ян, для китайцев страшны не иностранцы, а сами китайцы. Философия «возни внутри гнезда» привела к тому, что у них появилась еще одна характерная черта – ни в коем случае не признавать свои ошибки, произносить в свое оправдание любые высокопарные речи и даже лгать. Китайцы не любят, когда им говорят правду в глаза, воспринимая это как агрессию. С точки зрения Бо Яна, китайцы любят заниматься пустыми разговорами, при этом могут, не задумываясь, солгать ради красного словца. Говорить правду они не любят, ложь стала чем-то вроде добродетели и бизнеса. Истинные отношения проявляются только между добрыми друзьями. С людьми незнакомыми они холодны, а иногда и жестоки. С незнакомцем китаец здороваться не станет. Многое решает настроение и непосредственное восприятие, которое не требует размышлений.

В характере китайцев, как пишет Бо Ян, две крайности – либо чрезмерное уничижение, либо чрезмерная похвальба. Добившись в чем-либо малейшего успеха, человек сразу же испытывает непомерную гордость и держится с окружающими соответственно. Характерной чертой является и постоянное чувство страха перед чем-нибудь, а также стремление избегать конфликтных ситуаций. Бо Ян также отмечает отсутствие у китайцев самолюбия и чувства собственного достоинства, понятия равенства, фантазийного начала, инициативы, умения пре одолевать стереотипы, стремления к поиску оригинальных решений. Главное – не выйти за границы того, что сказал учитель.

Последние 500 лет истории Китая – это автократия, дворцовые интриги, внутренняя борьба и раболепие. Высокая добродетель и нравственность побеждают только в книгах. На самом деле особенностями китайцев являются неотесанность, коварство, нечестность и узость натуры. Идеология конфуцианства во времена династии Восточная Хань стала известной формулой, стереотипом. Постепенно интеллигенция, т. е. люди образованные, стали утрачивать способность размышлять, фантазировать.

Бо Ян также считает, что китайцам недостает законопослушания. Скажем, если никого нет рядом, то можно проехать на машине и на красный свет светофора. Однако все китайцы боятся политики, испытывая перед ней какой-то нервный страх и даже ужас. Своими правами они пользоваться не умеют. Стремление китайцев занять чиновничью должность объясняется тем, что такой статус дает им неограниченную власть, деньги и женщин.

Бо Ян выделяет три «золотых периода» в истории Китая: эпоха Чжаньго, Танская династия (почти столетие от правления Тайцзуна до Мин-хуана) и период от 60-х гг. XVII в. до 60-х гг. XVIII в. Бо Ян полагает, что благодаря «опиумным войнам» китайцы смогли узнать, кем они были на самом деле. Та кие понятия, как демократия, свобода, права человека, законность, пришли в Китай с Запада.

Автор говорит о важной роли конфуцианства в Китае, но отмечает его консерватизм. Традиционная культура, которая была основана на преклонении пе ред властью, привела к тому, что взаимоотношения между людьми строились только на почитании и страхе и очень мало – на любви. Если и было понятие жэнь «гуманность», то в поступках оно почти не реализовывалось. Гуманность правителя к простолюдину проявлялась в жалости и сострада нии. Да и понятие жэнь не равноценно понятию «любовь». Когда Цзя Баоюй в романе «Сон в красном тереме» говорит Линь Дайюй, что он любит свою мать и отца, то в отношении матери – это истинная правда, а в отношении отца – это скорее страх, а не любовь.

Как отмечает Бо Ян, многие исследователи национального характера китайцев сравнивают их разобщенность с «песком, рассыпанном по подносу (и пань сань ша), когда каждый за себя.

Отдельная глава в книге Бо Яна посвящена рассуждениям о том, что мешает его соотечественникам делать умозаключения. У китайцев сильно развита интуиция (подсознание, непосредственный опыт), но они не умеют делать выводы, умозаключения, и в этом они уступают европейцам. Порох и компас изобрели, а теоретической науки, такой, как логика, не создали.

В 1995 г. на Тайване в издательстве «Сингуан чубаньшэ» вы шла новая книга Бо Яна под названием «Сотрясание чана для солений, или Еще раз об уродливых китайцах» [68]. В ней напечатаны ответы Бо Яна на 80 вопросов, заданных японским писателем Хуан Вэньсюном (это его китайское имя). Книга первоначально вышла в Японии. Вопросы и ответы сгруппированы по пяти раз делам: «Сотрясание чана для солений», «Культура чана для солений», «Пробуж дение личинок мух в чане для солений», «Гуманность и добродетель» и «Выход для Китая». Книга сильно политизирована и написана в оскорбительном по отношению к великой китайской нации тоне. Что же такое «чан для солений»? Это разложившееся общество, в котором рабское правление, странные формы морали, индивидуализм и подхалимство привели к тому, что души у людей зачерствели и оказались уничтоженными. Болезнь вскрыта, но, как ее лечить, неизвестно.

В 2003 г. в Пекине появляется монография философа по образованию Ли Мина под названием «Почему китайцы такие “глупые”» с подзаголовком «Как в XXI веке китайцам стать умнее» [90]. Ли Мин (р. 1944) занимается теорией управления, информатикой культурной антропологии. Монография написана в резких тонах и по своему стилю близка к произведениям Ли Цзунъу и Бо Яна. Однако по серьезности самого исследования и богатства привлеченного материала, включающего ссылки на авторитетные высказывания китайских классиков, она намного превосходит вышеназванные работы.

Главная задача, которую ставит перед собой Ли Мин, это критика культурных традиций Китая. Монография состоит из 3 разделов: основные положения антропологии, вопросы к истории, взгляд на будущее; в качестве приложения помещены 5 статей автора. Названия глав во втором и третьем разделах созвучны заглавию самой книги. И это не риторические вопросы, а авторские разъяснения, например: «Почему китайцам недостает стремления к познанию» или «Почему в современном Китае дети непослушны» и т. п. Ли Мин стремится показать различия между китайской и европейской цивилизациями, обрушиваясь на консерватизм и патриархальность конфуцианства, видя в нем основные причины не достатков китайцев.

В первом разделе автор рассуждает по поводу того, что такое культура, каковы основные черты человеческой натуры, сравнивает древнекитайскую и древнеевропейскую философию. Культура, по мнению автора, – это «одежда для человеческой натуры». Она не только прикрывает тело, но и скрывает уродство и греховность человеческой сущности. Сознание собственного греха привело людей к понятию стыда. Нарушение существовавших табу вызывало у людей чувство собственной вины. Необходимость ее сокрытия образовало культуру – «одежду человечества». Чувство стыда и есть начало создания культуры, а его отсутствие есть начало ее разрушения [90, с. 85–125].

В Древнем Китае конфуцианская школа утверждала, что исходная сущность человека – это добро. В особенности здесь следует выделить Мэн-цзы. Сам Конфуций прямо об этом ничего не говорил, но его теория «гуманности» (жэнь), выраженная фразой «кэ цзи фу ли вэй жэнь» «преодолевать себя, вернуть церемонии – это и есть гуманность», косвенно об этом свидетельствует. Об этом говорится в «Троесловии» Ван Инлина – в трактате, относящемся к эпохе Сун (960–1279). В европейской философии, греческой и семитской, утверждается, что человеческая натура в своей первооснове содержит зло. Но в одном обе философии едины: человек должен стремиться к добру. Правда, китайская философия считает, что добра можно достичь через «самосовершенствование морали», это так называемое «внутреннее достижение добра», в то время как в европейской философии предлагается «приобретать знания» и «верить в Бога», т. е. людей призывают к «внешнему достижению добра». Автор с помощью математической модели определяет, что человеческая сущность на 90 % тяготеет к злу и лишь на 10 % – к добру.

Ли Мин считает, что самый крупный враг прогресса – это сам человек и часто сама культура. Причина кроется в том, что человек плохо знает себя, поэтому важным является «познание самого себя» [90, с. 8].

Никому не хочется соглашаться с тем, что человеческая натура зла или эгоистична, поэтому китайцы чаще обращаются к рассуждениям Мэн-цзы, чем Сюнь-цзы. То, что китайцам в суждениях свойственна безаппеляционность и они всегда убеждены в своей правоте, исходит именно от приверженности учения Конфуция и Мэн-цзы.

В человеческой натуре заложены три первоначальных зла: своеволие, лень и зависть. Не следует путать своеволие с так называемыми естественными желаниями, к которым относятся пища, сексуальное влечение и стремление к знаниям. С древнейших времен китайцы боялись Неба, вельмож и высказываний мудрецов и, тем не менее, доверяли их красивым речениям, несмотря на то что им, мудрецам, зло не было чуждым.

Познание собственной натуры, считает Ли Мин, и есть начало культуры. Китайские философы древности стремление к добру поставили в основу своего учения. В этом их ошибка. В идейном наследии Китая заложена великая мудрость, но существуют и великие заблуждения. Для достижения любви нужны вера и знания, а их не могло быть в том закрытом обществе, которое существовало в Китае.

Второй раздел, где рассуждения автора нередко перекликаются с утверждениями Бо Яна, посвящен конкретным чертам китайского характера.

1. «Почему китайцы подобны “песку, рассыпанному по подносу”». Автор утверждает, что у китайцев есть единая иероглифическая письменность, но нет единой религии и даже единых национальных черт. Заблуждение, связанное с утверждением, что человеческая натура в своей основе добропорядочна, создало труднопреодолимую преграду в виде внутреннего противоречия между логикой и историей китайской культуры на протяжении веков. Выдвигаемые мудрецами понятия «добра» (преодоление себя, уступчивость, почитание родителей и старшего брата, верность и великодушие) стали самым мощным оружием обмана в руках злодеев, узурпировавших власть в Китае на протяжении всей его истории. Отсюда и традиционная болезнь китайцев – «ложная добродетель». Вся добродетель на протяжении более 2000 лет в Китае сводилась к сяо «почитанию родителей» и только. Ли Мин приводит несколько китайских пословиц, которые подтверждают его тезис: «Когда рисуешь тигра, то рисуешь кожу, но трудно нарисовать кости. Когда познаешь человека, то познаешь лицо, но не познаешь душу», «Не верь прямоте, а остерегайся того, что гуманность не есть гуманность», «В горах есть прямые деревья, а в мире нет прямых людей».

Уже говорилось, что с древнейших времен китайцам не хватало устойчивых убеждений и душевного постоянства. Если китайцы говорят неправду, они не испытывают при этом угрызений совести, потому что у них нет духа «истины», нет стремления к познанию. Сделав ошибку, китаец не стремится одуматься и разобраться, он ограничится самоутешением. Единственное, что будет его мучить и стыдить, это сам факт нанесения ущерба авторитету семьи, под которой в данный момент будет подразумеваться лишь ограниченное число лиц – родители, жена, дети, братья.

2. «Почему китайцы с трудом сотрудничают друг с другом». У китайцев принято говорить о «лице» и произносить красивые слова, а когда речь зайдет о выгоде, все будет забыто. Нарушить договоренность так же легко, как выпить стакан воды. Единственные, кому они доверяют, это их родственники. Потому они и торгуют семьями.

С одной стороны, все китайцы стремятся к уравниловке, с другой – все подчинены авторитету. Сотрудничать могут только чиновник и простолюдин, иначе говоря, хозяин и слуга. Герои романа «Речные заводи» борются против зарвавшихся чиновников, но не против императора. «Политика нападения на соседние страны и союза с далеко лежащими странами» – традиционная психология китайцев. Это проявилось и в эпоху Цин, и во время войны с Японией.

3. «Почему китайцы не могут поднять на должный уровень современные естественные науки». 1) Традиционные китайские концепции построены на аналогиях, на относительности. Мышление с использованием аналогий относится к опытному, прагматичному типу мышления и потому не требует абстрагирования. У китайцев нет научного образа мышления логического типа. Различные понятия часто не имеют логической связи. В «Даодэцзине» все построено на сопоставлении и параллелизме. 2) Мыш ление китайца предполагает восприятие целого (а не анализа понятия). 3) В образе мышления заложена не эволюция, а цикличность. Это потому, что мудрецы древности были сосредоточены на самом человеке.

4. «Почему в Китае затянулся период “Средневековья”». Причина кроется в существовании абсолютной власти и общества деспотии и самодержавия, да еще процветании конфуцианства. Отсюда консерватизм и отсутствие истинной веры и истинных знаний.

5. «Почему китайцам недостает духа истинной веры». Китайцы борются только за власть, которая у них под носом, а также за деньги. У них отсутствует духовное начало. Как говорится, «в свободное время не жгут благовония, а когда прижмет, обнимают ноги Будды». Духовность требует веры во Всевышнего, постоянства и умения абстрагироваться. Духовность построена на вечности жизни. Конфуций сознательно избегал абстрагирования и даже фантазийного мышления, а использовал только конкретный образ мышления, опираясь на человеческий опыт. Все свои мечты и желания народ возлагал на своих вождей. Позиция китайских мудрецов справедливо лежит между прорицателями-иудеями и индуизмом.

6. «Почему китайцам недостает стремления к истине». Это связано с понятием веры. Неудовлетворенность знаниями и жажда знания толкает человечество к познанию. Были ли в Китае люди, которые познавали ради познания, т. е. занимались «буржуазной» наукой? У Конфуция сюэ эр чжи чжи «изучай и познаешь» на самом деле подразумевает фу гу, т. е. «возрождение и познание древности». В большей степени это касалось только морали и самосовершенствования. Конфуцианское нэй шэн вай ван «внутренняя совершенная мудрость и внешняя царственность» реально идет от сю цзи, чжи жэнь «исправляй себя и будешь управлять людьми». Теории Конфуция превратились для ученых в понятие «лица», а под этим подразумевается желание стать чиновником и разбогатеть. Можно сделать вывод о том, что традиционные знания китайцев очень слабы в системном плане. Знания, основанные на опыте и конкретном деле (процесс эксплуатации), лучше, сильнее всего в интуиции.

7. «Почему китайцы с древнейших времен не обращаются к доводам, а обращаются к церемониям и чувствам». Потому что у них в поступках мало резона, доводов и логики. Более всего они любят цитировать древних мудрецов. Доводы имеют лишь люди, обличенные властью, и важные персоны-авторитеты. Поскольку добро находится в душе человека, а зло возникает от внешнего желания удовлетворить свои страсти, то становится естественной необходимость в «преодолении себя».

8. «Почему в китайском обществе длительное время недоставало необходимого прогресса». Какая самая слабая струна в китайской цитре традиционной культуры? Самый короткий ответ: логика. Вот почему в китайской цивилизации постоянно возникали количественные изменения, но не качественные, революционные. Это особенно заметно, если взять последние 500 лет. Понятие логики имеет узкий и широкий смысл. В узком смысле это формальная логика, математическая логика, диалектическая и т. п. Логика в узком смысле слова в Древнем Китае была аналогична понятию мин сюэ «наука об имени». Логика в широком смысле слова в Древней Греции именовалась «логос», в Китае – дао. Под этим подразумевались закономерности возникновения, существования и развития всего сущего в космосе, жизни, человеческого менталитета, в особенности человеческого мышления, языка. По сравнению с Западом в Китае действительно недостает логичности или, как говорят, философии. И хотя в Китае не было философии и теологии, но там была жэнь сюэ «наука о человеке», причем раньше, чем где-либо.

Логика – это инструмент научного мышления, его способ и теория, главный импульс эволюции. Логика позволяет делать открытия, изобретения, создает творческую мысль. В Китае на это тоже обращали внимание, но после династий Цинь и Хань все постепенно сошло на нет. В доцинскую эпоху это были Чжэн Си, И Вэньцзы, Чэн Гуншэн, Хуан Пи, Мао Гун, Хуэй Ши, Гунсунь Лун. Лишь у Хуэй Ши в какой-то мере есть немного логики.

Лишь моисты обращались к настоящей логике. Все постепенно исчезло, так как на это перестали обращать внимание еще во времена Конфуция и позднее. С тех пор как в Китае появилась письменность, всегда не хватало традиции поиска духовной свободы. Во многом это оттого, что в Китае не было веры в абстрактного духа (бога). Путь, по которому развивалась мысль китайцев, представлял собой сочетание фатализма, цикличности чередования инь и ян, церемоний и авторитаризма. Даосы были релятивистами, и это уничтожило абсолютизацию логики. Просто к ней потеряли интерес. Все три учения в Китае стремились держать народ в темноте, что и привело к искоренению логики.

Классическое деление китайских источников на цзин, ши, цзы, цзи («каноны, историю, философию, сборники») – это классификация, которая сделана без учета элементарной логики. В особенности это касается истории.

9. «Почему китайские литераторы (интеллигенция) столь “ничтожны”». Участвуя во всех политических движениях, они могут донести, оболгать, добить и т. п. Они в равной степени представляют и национальную гордость, и мораль, но не об этом речь. Истинными вдохновителями литераторов являются не Конфуций, Мэнцзы Лао-цзы, Чжуан-цзы, а Шан Ян, Хань Фэй-цзы и Ли Сы – эти трое оклеветанных.

10. «Западная культура строится на чувстве вины, а китайская – на чувстве стыда». Так думают многие, но на самом деле у китайцев это лишь конфуцианская оболочка, а в реальности – все тот же чистой воды легизм, сдобренный бесстыдством и абсолютизмом. Все конфуцианство построено на ложной маске. Все ее носят и прекрасно понимают, что таковы общие правила игры. Добро, о котором говорят мудрецы, не конкретно, потому что оно ложно. Нужно воспитать в себе самоуважение, если хотите избавиться от вышеназванной привычки.

Герои средневековых романов «Речные заводи» и «Троецарствие» расправляются со злодеями-чиновниками и прочими, защищая слабых. Вот почему они нравятся читателю. Ведь больше ждать защиты неоткуда.

Последний раздел повторяет название книги. Ли Мин говорит об этом так, будто у него кость застряла в горле. Он считает: нет народов, которые с рождения были бы умными или глупыми. Но если люди сами желают и твердо придерживаются политики «не меняться», то «глупость» становится их судьбой.

Что осталось для изучения в 5000-летней истории, кроме языка, народной медицины, музыкальной драмы, картин и книг? Все остальное, как и наука, при шло с Запада. Например, знаменитые пещеры Дуньхуан находятся в Китае, а наука дуньхуановедение развивается в Японии. Наука – это высокая степень абстрактной теории, которая может объяснять явления. Для этого нужны знания основных закономерностей логического мышления. С древнейших времен у китайцев мышление и практика разошлись. Конфуций говорил о «трех страхах»: страхе перед судьбой, вельможей и словами мудрецов. У Лао-цзы есть «три драгоценности»: милосердие, скромность и страх перед Небом. К «пяти глупостям», которые предлагал ликвидировать Хань Фэй-цзы, относились ученые, болтуны, страдающие манией величия, торговцы и рабочие. Только в учении Мо-цзы говорилось о том, что надо исследовать суть, выяснить причину и использовать сань бяо фа, т. е «формальную логику», которая могла бы развиться в сторону абстракции. Но по этому пути в Китае не пошли.

В завершение необходимо сказать несколько слов об уже упоминавшемся сборнике статей под названием «Критика болезненного состояния китайского характера», вышедшем под общей редакцией и при участии Хэ Цзунсы [131]. О содержании сборника говорят названия статей: «Мы должны стать людьми с большой буквы», «Слабые стороны китайского характера», «Китай, который мы еще помним», «Кто препятствовал модернизации Китая», «Кто помешал нашей свободе». Это статьи и таких корифеев китайской литературы, как Лу Синь и Шэнь Цунвэнь, и отдельных журналистов, пишущих на актуальные темы, связанные с важными проблемами психологии китайцев. Выход сборника еще раз подчеркивает огромное внимание в наши дни различных слоев общества к духовному возрождению китайской нации.

В последние годы в Китае снова появилось немало изданий, в которых отмечены национальные особенности представителей различных китайских провинций. Таковы, например, сборник статей под общим названием «Восточные, западные, южные, северные китайцы», составленный Чжао Умянем, Юй Цююем и Чэн Лимэем, в котором без малого 50 статей на эту тему [150], или книга Гао Чжимина под интригующим заголовком «Эти страшные чжэцзянцы» [75], где рассказывается о том, как здорово умеют зарабатывать деньги представители провинции Чжэцзян.

В настоящей главе достаточно подробно были описаны отличительные черты китайского национального характера. Китайским и зарубежным исследователям удалось всесторонне подойти к решению этой непростой задачи. В последующих главах мы постараемся установить и объяснить те факторы, которые оказывают непосредственное влияние на формирование статических и динамических компонентов психологии китайцев.