Глава II. «Перезагрузка»
«Пользование шпионами – самое существенное на войне; это та опора, полагаясь на которую действует армия».
Время: 2002 год
Место: Москва
На следующий день я прибыл по указанному Красновым адресу, в здание, расположенное в десяти минутах ходьбы от станции метро «Новослободская». Меня встретил неприметный мужчина невысокого роста, лет сорока.
– Вы Назаров?
– Здравствуйте, да.
– Здравствуйте. Пойдемте, я выдам вам бумаги.
В одном из нескольких десятков однообразных кабинетов он передал мне пачку направлений для прохождения ВВК – военно-врачебной комиссии.
– А можно спросить? – У меня, конечно, накопилось много вопросов.
– Пройдете комиссию, все остальное потом, – не поднимая глаз, ответил мужчина.
За несколько дней меня осмотрело столько врачей, сколько не смотрело за всю жизнь. Итогом проверок стало заключение: «Здоров, годен к военной службе в любых климатических условиях».
Здоровье у меня было крепкое. Выполнив в 16 лет КМС по легкой атлетике, я был кандидатом в сборную России по бегу на дистанцию 800 метров. Однако когда пришлось выбирать между спортом и учебой, выбрал последнее, о чем ни разу не пожалел. К тому же ни переломов, ни сотрясений, ничего такого у меня никогда не было. Один из докторов даже сказал: «Вас прям будто кто-то берег для службы».
– Подполковник Минин, – представился человек, порывисто зашедший в кабинет, где мне было приказано ожидать. – Сергей Анатольевич.
– Здравствуйте, – привстав, ответил я.
– Минуту.
Минин подошел к столу, снял телефонную трубку и нажал несколько кнопок. Я внимательно следил за его движениями и рассматривал своего нового знакомого.
Около 50 лет, многие из зачесанных набок волос уже полностью поседели, ниже меня почти на голову. Глубоко посаженные глаза делали его взгляд спокойным и мудрым. Его фигура хоть и была не идеальной, но белая рубашка сидела на нем как влитая и была будто только-только из-под утюга заботливой хозяйки.
На том конце провода Минину не отвечали. Он недовольно повесил трубку и сел за стол. Будто отключившись от беспокоящих проблем, он поднял на меня глаза и слегка улыбнулся.
– Ну что, Алексей Петрович. Запомнили, как меня зовут?
– Да. Сергей Анатольевич Минин. Подполковник.
– Отлично, тем паче работать нам с вами, я надеюсь, долго. Я буду готовить вас к экзаменам и вести во время обучения.
– Ясно. – Я кивнул головой, хотя мало что понял.
Именно Сергей Анатольевич и стал моим первым инструктором в Главном разведывательном управлении – ГРУ. А в дальнейшем он же стал моим куратором.
В будущем я часто ловил себя на мысли, что мне очень сильно с ним повезло. Мы быстро сдружились. Он относился ко мне с теплом, я к нему – с уважением. Он был немногословен. Причина этому была лучшая из возможных – он не говорил ничего лишнего, все было только по делу. Очень скоро Минин, что называется, «прочитал» меня, и все, что он говорил, помогало мне понять самого себя.
– Знаешь, Леша, бросается в глаза одна деталь, – однажды деликатно начал Минин.
– Что именно?
– По сути, у тебя нет друзей, – проговорил он медленно, вглядываясь в мои глаза.
Я задумался над тем, как лучше объяснить этот момент старому разведчику.
– Ни по сути, ни по содержанию, – твердо ответил я спустя минуту. – Без друзей легче живется.
По лицу Минина нельзя было понять его реакции на мои слова, но меня это не смущало. Он просил искренности, и я честно пояснил ему свою позицию по «дружественному» вопросу.
– Не волнуйся. Тем паче ты не врешь, и это главное для нас, – подбодрил меня подполковник.
– А я и не волнуюсь, – огрызнулся я. Уважительному тону в беседах с командирами мне только предстояло научиться.
– Ты пойдешь вне основного потока.
– Это как?
– Индивидуальная программа: у тебя будет только один сокурсник – ты сам.
Вообще, кроме утомительной военной комиссии, экзамены проходить мне не пришлось. Мне провели лишь несколько специальных психотестов. Как оказалось, мой интеллект и морально-волевые качества не нуждались в особой проверке. Спустя годы Минин рассказал, что мои «волю и мозги», без моего ведома, протестировали еще во время моей учебы в Тимирязевке.
Спустя месяц меня поселили на конспиративной квартире, где и проходила индивидуальная подготовка.
За те пять лет, что я провел в Китае, я неплохо узнал страну. Теперь я продолжал ее изучать более глубоко и с профессиональным подходом к вопросу. Совершенствовал язык, изучал технические предметы – радиосвязь, тайнопись, работа с микропленками, фотография. Знакомился с агентурными приемами: вербовкой, обнаружением слежки, уходом от нее, гримом…
Разумеется, не забывал химию, углубляясь не только в теорию, но и в практику многих вопросов. Спецтермины на китайском языке давались мне легко, учить их приходилось дуплетом – «китайский – английский». Но эта «зубрежка» занимала много времени. Однако с каждым месяцем процесс обучения становился только легче. Прежде всего в этом мне помогали занятия со специалистами по памяти. Если в начале учебного процесса я мог запомнить за минуту всего 4–5 из идущих подряд 20 слов, то через год занятий легко запоминал 50 и более слов последовательно, при этом легко мог воспроизвести их в обратном порядке. Номера 20–30 машин, стоящих на стоянке, лица, детали интерьера – все это моя память фиксировала легко и безошибочно.
Меня учили обращаться с оружием. Причем с ним я работал на том же письменном столе, где изучал теорию. Различные системы, сбор и разбор на время и вслепую. Стрельбы проходили в тире на стадионе «Динамо» и в Подмосковье.
Но и после всех обязательных занятий не оставалось ни минуты свободного времени. Разведчику мало вытащить на контакт нужного человека, важно стать интересным собеседником. Поэтому Минин призывал меня расширять кругозор, и мне, ко всему прочему, приходилось успевать читать массу книг на всевозможные темы.
Плотное расписание занятий помещалось в пять дней в неделю, субботу и воскресенье я проводил с родными и Катей. Разумеется, никто из них ничего о моей новой жизни не знал. Домашним я рассказывал, что отныне работаю в одной серьезной лаборатории, куда меня пригласили после того самого круглого стола. Говорил, что лаборатория располагается в паре сотен километров от Москвы, и нет ни смысла, ни сил каждый день мотаться туда-обратно. Когда поднималась тема моей работы, я обильно сыпал различными сложными терминами. Это всегда помогало скорее завершить неудобный для меня разговор.
Отношения с Катей усложнялись. В один из дней я затратил много времени на проверку приобретенных навыков по уходу от слежки и не смог вовремя прийти в кинотеатр. В итоге у кинотеатра, расположенного в торговом центре «Пятая авеню», мы встретились не до, а после фильма. Катя увидела меня, но сделала вид, что не заметила, и обиженно прошагала мимо.
– Кать, ну стой. – Я нагнал ее в два счета. Катя продолжала идти вперед и даже ускорила шаг. – Кать, ну что, мне тебя силой останавливать? Давай поговорим!
– Слышь, отстань от девушки. – За руку меня схватил лысый шкаф – охранник торгового центра.
Я легко выдернул руку и посмотрел в близко посаженные глаза амбала.
– Занимайся своим делом, о’кей? – весьма дружелюбно я предложил ему не лезть к нам.
Я успел заметить возмущенное удивление в глазах охранника и продолжил догонять Катю.
– Послушай. Я не прав в том, что не смог прийти вовремя. Но ты же знаешь, что, значит, на то была причина. – Мы наконец начали разговор, когда стояли у пустующей остановки неподалеку от торгового центра.
– Леш, у тебя всегда есть причина.
– Ну да, просто так ничего не бывает.
– Мы не можем просто так даже в кино уже сходить! Что настолько важного на этой твоей работе? – Катя говорила спокойно, не кричала.
– Вся работа, которой я занимался столько лет, наконец-то приносит плоды, она замечена, признана, понимаешь? И самое главное…
– Молодой человек!
Я обернулся. К нам приближался тот самый охранник, а за ним, казалось, двое его братьев-близнецов – такие же коротко стриженные крупные ребята в классических костюмах.
– Ты там кому попытался место указать?! А?!
Я сделал шаг им навстречу, чтобы Катя оказалась позади меня. Они подошли к нам вплотную.
– Вы просто полезли не в свое дело, – попытался спокойно и деликатно ответить я.
– Это мне решать – где мое дело, а где нет.
– Нет, – заверил я нового знакомого.
– Что нет?!
– Не вам решать. Вы пришли мне это сообщить и друзей своих позвали?
– Как ты меня бесишь! – Амбал выкинул кулак в сторону моего лица, но я легко увернулся.
Катя стояла сзади и испуганно повторяла:
– Не надо, ну хватит! Леша! Не надо! Отстаньте вы от нас!
– Хотите обязательно подраться? – спокойно спросил я.
Вместо ответа он схватил меня за рубашку, но я тут же коротко всек ему по руке, он ее одернул и затряс от боли.
– Держите его! – приказал своим цепным псам амбал.
Я расслабил плечи, втянул шею, согнул руки в локтях и запястьях. Тому, который приблизился ко мне первым, я вывернул руку, остановившись прямо на грани разрыва связок. Не отпуская его, я резко сместился в сторону, где встретил второго, подоспевшего на пару мгновений позже. Его тяжелый медленный удар ногой было очень легко перепрыгнуть, проще, чем через скакалку. Еще находясь в прыжке, я успел ударить ему в солнечное сплетение, а приземлившись, захватил его шею. Катя вскрикнула. Обе моих руки были заняты, когда предводитель моих «пленников» дернулся в мою сторону. Он не учел, что подпрыгивать ногами вперед с опорой куда проще, чем без нее. Поэтому амбал получил простой удар ногами в грудную клетку и осел.
Я ослабил руки – один закашлялся, другой схватился за сустав. К остановке подъехал троллейбус. Я повернулся к Кате и протянул ей руку.
– Наш, идем, – кивнул я в сторону открывающихся дверей.
Мы зашли в троллейбус. Когда тронулись, троица сразу же осмелела и осыпала меня последними словами, которые глухо доносились внутрь пустого транспорта. Мы проехали пару остановок молча. Катя смотрела в окно, ее трясло, я спокойно держал ее за руку.
– Ты меня почему-то пугаешь… – тихо сказала она.
«Я сам начинаю себя пугать», – подумал я про себя. Троллейбус свернул на улицу Народного Ополчения.
К ситуации, с которой мы столкнулись с Катей на остановке, я был совершенно готов.
В квартирах, в которых я жил во время подготовки, всегда было три комнаты. Одна – для учебы, другая – для занятий физподготовкой, третья – спальня. Комната для занятий спортом была уложена матами, в ней висела груша, имелись гантели и гриф с резиновыми блинами. Занятия по общей физической подготовке и рукопашному бою проводил один и то же инструктор – мужичок среднего роста, лет сорока, с молниеносной реакцией и дикой силой. Звали его Владимир. Встреть я такого в толпе, никогда бы не подумал, что он способен справиться с дюжиной молодых, крепких парней. Он был самым немногословным из всех инструкторов, а если говорил, то только суть: он объяснял механику ударов, контрприемы, указывал на ошибки. Он был мастером СКАРБ – специального курса армейского рукопашного боя.
Тем временем я продолжал иногда подрабатывать в баре. Там мне удавалось совершенствовать навыки, которым обучался уже несколько месяцев кряду. Подмечать детали, считывать людей, запоминать разом все заказы. Бармен-разведчик… Кажется, я встречал такое в каком-то кино.
Однажды после занятий по рукопашке я собирался на смену в бар. Мастер СКАРБ Владимир спросил, можно ли в баре, где я работаю, цивильно посидеть. Я дал положительный ответ, уточнив – просто так или по какому-то поводу.
– У меня сегодня день рождения, – сухо ответил он.
Я решил, что заплачу за Владимира сам, поэтому наливал ему «за счет заведения». Одинокий, неприметный, он смотрел в барную стойку и периодически пододвигал стакан в мою сторону. Я знал, что он пьет крайне редко. Я пытался заговорить с ним, но он практически приказал мне работать и не отвлекаться на него.
Драк в этом баре не бывало, но именно в этот вечер традиция нарушилась. Когда в разгар вспыхнувшей потасовки один из посетителей кавказской внешности достал небольшой пистолет, Владимир спокойно встал с барного стула. С поразительным спокойствием, будто он лениво направился в туалет, он незаметно оказался рядом с вооруженным гостем, а еще спустя несколько секунд зачинщики неаккуратно лежали на полу. В этот момент подъехала машина с мигалками. Владимир передал им оружие, натянул кепку и, не сказав ни слова, ушел.
Ко мне подошел наш испуганный менеджер Паша.
– Ты его знаешь?
– Конечно.
– Откуда?
– Так он тут три часа пил без остановки.
– Заплатил?
– Я не стал брать с него.
– Ну и правильно. Пойду, посмотрю по камерам повтор всего этого… – Паша был под впечатлением от увиденного.
Владимир часто говорил мне, что победа в бою возможна лишь в состоянии покоя. Но об этом я узнал еще в период жизни в Харбине от мастера Гу.
Невысокого роста, вечно исцарапанный и пьяный, мастер Гу приходил к нам в университет несколько раз в неделю, чтобы учить всех желающих ушу. Многие над ним посмеивались, говоря, что ему стоило бы преподавать стиль пьяного. Никто не понимал, почему этот человек, когда-то входивший в десятку лучших мастеров ушу Китая, решил учить боевому искусству студентов-химиков, тех, кого часто называют «ботаниками». Желающих постичь тайны ушу оказалось мало, всего трое ребят с курса. Я был в их числе.
Через пару месяцев энтузиазм двоих улетучился, и наши тренировки с учителем стали индивидуальными.
Занятия проходили прямо на улице, за корпусом общежития, в котором я жил. Из инвентаря у нас были только нунчаки и посох. Он учил меня стилю обезьяны – хоу-цюань. Уж не знаю, почему он выбрал именно этот стиль, может, потому что русских на севере называют «лаомаоцзы» – волосатые обезьяны. А может, потому что я обладал быстрой реакцией, характеризующей этот стиль наряду с внутренней силой, находчивостью и активностью. Хоу-цюань – наследие древней китайской цивилизации, и мастера, владеющие им, считаются одними из искуснейших в ушу.
Мастер Гу также обучал меня тайцзицюань. Это динамическая гимнастика, искусство концентрации жизненной силы, позволяющая достичь гармонии между телом и разумом. Мы с ним рассматривали гимнастику как элемент медитативной практики. Мастер много рассказывал о философии боя, больше внимания уделяя тренировке духа через медитацию. Он часто повторял пословицу: «Силу побеждает техника, а технику – дух». Дух – это и есть основной источник силы и энергии человека. Тренировать нужно именно его, а не физическую силу. Мастер категорически запрещал мне драться. Говорил, что в драке можно случайно поймать перо в бок или пулю, но страшно даже не это. Страшно то, что можно самому, не рассчитав силы, ударом расколоть кому-то череп. Признаться, невзирая на это, я по-прежнему не пропускал ни одной драки. Мастеру об этом я, конечно, ничего не говорил.
Драки обычно происходили на вечеринках, которые закатывал мой сокурсник по Харбинскому университету Пэн Сяодэн. Я называл его «Пушкин». Все дело было в прическе: у 99,99 % китайцев прямые черные волосы, но у Пэна они были вьющиеся, и когда я показал ему портрет великого русского поэта, он рассмеялся и сказал: «Я – Пушкин!»
Меня из-за моих научных увлечений он называл «Гербицид». И вот Гербицид с Пушкиным иногда после занятий вместе ходили гулять в Харбинский центральный парк имени Сталина. Его строили в 1953 году и назвали Прибрежным парком, но вскоре переименовали в парк Сталина. Это было неким свидетельством дружбы двух коммунистических держав. Пэн был ленивым пофигистом, поэтому мне не удалось заразить его рассказами о занятиях с мастером Гу.
Я же усердно занимался с учителем два года и достиг очевидных успехов. Но однажды по моей вине все закончилось. После занятий мы с ним продолжали обсуждать какое-то новое движение. Вдруг на обочине тротуара я увидел несколько небрежно валявшихся кирпичей. Я и раньше интересовался, может ли учитель бить кирпичи, но в этот раз, схватив один, попросил его продемонстрировать свою силу. Мастер отказывался. Я уговаривал. Не выдержав моего натиска, он сказал: «Я уже два года учу тебя, ты должен мне верить. Готов показать тебе, что могу, но тогда мы расстаемся навсегда».
Я по глупости согласился, думая, что он блефует. Взяв пару красных кирпичей, он положил их один на другой в ладонь левой руки. Продолжая держать левую руку с кирпичами на весу, он с небольшого замаха разбил их на несколько крупных кусков кулаком правой. Стряхнув с руки кирпичную пыль, он снял висящую на дереве куртку, попрощался и ушел. Он сдержал свое слово и больше не приходил, а мои поездки к нему домой и уговоры не принесли результата.
Мог ли я тогда представить, что все мои поступки и выходки уже были под наблюдением?
Теперь, спустя несколько лет, когда шел очередной месяц обучения, я сидел на конспиративной квартире и читал книгу о пистолетах китайского производства и моделях, стоящих на вооружении армии Китая. Вдруг, без предупреждения, меня навестил мой ведущий.
С собой у Минина был тяжелый полиэтиленовый пакет. Перекинувшись парой фраз, мы сели за кухонный стол. Он достал из принесенного пакета две толстые папки и пододвинул их ко мне. Я открыл и узнал того, кому было посвящено их содержание, – это было персональное досье на меня. В него поместилась вся моя жизнь, весь я – проанализированный и изученный вдоль и поперек. Я не был удивлен, понимая, что иначе нельзя, и не испытывал иллюзий обмануть людей, которые собирали это досье. Мой куратор предложил внимательно ознакомиться с содержимым и задать вопросы. В досье было даже то, что тщательно мною скрывалось.
Например, в юности, когда мы с семьей жили в Хабаровске, у нас бывали непростые времена. Тогда многие жители Дальнего Востока ездили в Китай, закупали там товар, возвращались и перепродавали его с существенной наценкой. Мне было 14 лет, когда я впервые рванул в такой тур. Часть закупленного в Поднебесной товара я продавал одному мужику, который держал где-то в Хабаровске торговые палатки и имени своего мне никогда не называл. Меня он называл просто «малой». А в этой папке было четко написано его имя: Немыкин Павел Александрович.
Меня заинтересовал раздел «Функциональные особенности»: что и как увидели те, кто наблюдал за мной в течение длительного времени. В разделе было всего семь пунктов: походка, жестикуляция, мимика, улыбка, голос, речь и динамика кожи (изменение ее цвета и потливость). Очень познавательные наблюдения. Оказывается, я обращал на себя внимание тем, что мог за тридцать минут беседы всего раз посмотреть в глаза собеседника, а иногда, наоборот, смотрел в глаза так долго и неотрывно, что смущал визави. Мне предстояло глубоко изучить собственные особенности – это было нужно для одурачивания контрразведки врага.
В Тимирязевке я появлялся раз в два месяца. Моя жизнь круто изменилась. Постоянные занятия, новые знания, новые эмоции и, как итог, новый взгляд на все происходящее вокруг. Я менялся на глазах. Важную роль в моей подготовке играли разговоры с Сергеем Анатольевичем.
Минин навещал меня раз в неделю. Мы обменивались впечатлениями, он интересовался моими успехами. Чем дальше, тем больше я понимал, что меня готовят к серьезной работе. Однажды у нас состоялся необычный разговор.
– Леша, знаешь, большая удача, что мы работаем вместе, – начал он. – Краснов, тот, что тебя завербовал, специалист экстра-класса. Мы тебя практически вырвали у СВР.
– Служба внешней разведки? – уточнил я.
– Да, у нее, политической разведки, – пояснил Минин.
– Странно.
– Почему странно? – поинтересовался Сергей Анатольевич.
– Да потому что в 16 лет, когда я поступал в школу милиции…
– Тебя не взяли. Я знаю, – перебил он.
Прошло уже полгода, как меня завербовали, но я до сих пор не мог привыкнуть, что обо мне все знают.
– Леш, милиция, ФСБ, разведка – это все не одно и то же, – продолжал Минин. – Перед нами стоят разные задачи, и люди под эти задачи нужны тоже разные. Тем паче пара уголовных дел, в которые ты по молодости вляпался, для милиции были основанием тебя не брать. Для нас же люди с таким темпераментом бывают незаменимы.
– Милиция не взяла, а в разведке нарасхват?
– Алексей, шутки шутками, но суть в том, что, возможно, на тебя еще выйдут люди из СВР. Ты не иди с ними на контакт. Их методы просты: сулить золотые горы, высокие зарплаты, соцпакет, статус. Для себя знай: наш статус не ниже любой спецслужбы, а деньги и всякие льготы у тебя будут и так. Парень ты не глупый, сможешь многого добиться. Пока ты будешь в загранкомандировках, мы позаботимся о твоих родных: для родителей оформим льготы, присмотрим за теми, кто тебе близок. Все согласно постановлению Совмина СССР, которое действует, между прочим, до сих пор.
– Спасибо.
– Тебе нужно было овладеть навыками, позволявшими незаметно жить и работать, добывая секретные сведения. Работай спокойно и, самое главное, обо всем докладывай. Обо всем – это значит: работа, личная жизнь, все контакты, даже если кажутся случайными, – пояснил Минин.
– И даже…
– Про случайные любовные связи особенно, – снова перебил он, прочитав по глазам мой вопрос. – Работа у нас такая. Мелочей не бывает. Мы тебе доверяем, но ты должен всегда и во всем быть честен с Центром. Ты понял? – спросил Минин, глядя мне прямо в глаза.
– Понял, – четко ответил я.
Мы попрощались.
В тот день я плохо спал и проснулся еще до рассвета от лая собаки за окном. Я заварил чай и смотрел в окно на то, как медленно просыпается город. Анализировать вчерашний разговор с Мининым не было смысла, все сказанное им было, как всегда, четко и ясно. Но не думать об ответственности, которую на меня возлагали, было нельзя. Я посмотрел во двор на неуемную собаку, которая, кажется, боролась со своими демонами.
Как уже стало ясно из истории про солдатика-разведчика, в детстве я мечтал о собаке. Но эта тема зарубалась на корню – отец уже тогда то ли впрок, то ли чтобы я не расслаблялся, называл меня безответственным и обалдуем.
Как-то мы с мамой отправились на рынок за продуктами, тетрадями и другой канцелярией к первому сентября. Когда я засмотрелся на ручку с цветными чернилами, из-за прилавка раздался скромный рык. Мама, отсчитавшая нужное количество одинаковых зеленых тетрадок, подошла к продавщице. Я попытался заглянуть за прилавок. Милая женщина-продавец заметила мой интерес.
– Щенок там у меня. Прибился, не успела еще отнести к этим, которые животиной торгуют. – Продавщица наклонилась и подняла неуклюжий комок, резво вертевший головой в разные стороны. – Возьмете?
– Мам! – Не отрывая глаз от щенка, я вложил в эти три буквы все свое желание.
– Папа прибьет нас. Прежде всего меня, – ответила мама, но не удержалась сама и спросила: – Можно почесать его за ушком?
– Да я вам так отдам, за самую маленькую монетку. Чтобы у нас велось и у вас не свелось. – Продавщица сказала традиционную фразу. Не успела она договорить, как я уже протянул имеющуюся у меня монетку в 15 копеек.
«Жизнь удалась, и более ничего не имеет значения» – с таким выражением лица я тащил этого щенка домой. Я дал ему имя Мандел, в честь Нельсона Манделы. Отец живо интересовался политическими новостями и каждый раз, смотря новости про Манделу в программе «Время», говорил: «Мандел – это хорошо, Мандел сможет».
Известное дело, что не все щенки остаются маленькими… Но мы сорвали с мамой джек-пот! Мандел был щенком алабая – среднеазиатской овчарки, вес которой мог достигать 80 килограммов.
Отец не стал устраивать скандал, он спокойно заявил, что мы рехнулись, объяснил, что эта собака скоро вырастет больше нашей квартиры, и не забыл приплести то, что ответственного хозяина из меня еще не выросло и мне нужно научиться для начала отвечать за себя.
Решение судьбы Мандела было ненадолго отложено. Он ночевал в моей маленькой комнате рядом с кроватью. Иногда он начинал скулить, тогда я вылезал из-под одеяла, садился рядом с ним и начинал его успокаивать – гладить, чесать и шепотом объяснять, что если он будет шуметь, то нас разлучат.
И хотя мне удавалось успокаивать его ночами напролет, нам все же пришлось расстаться. Мандела увезли жить к бабушке на дачу. Мы виделись с ним очень редко. Там он и прожил всю свою долгую жизнь. О его смерти я узнал в первый месяц обучения в ГРУ.