Мужчины 20-x
Простая арифметика неопровержимо доказывает, что главными киноперсонажами 20-х были мужчины. Несмотря на все разговоры о равноправии, их на экране в три раза больше, чем женщин. Это означало, что представители сильной половины человечества по-прежнему были и главными персонажами социальной действительности – как положительными, так и отрицательными.
В «Толковом словаре языка совдепии» есть лингвистические единицы, вышедшие из употребления: «выдвиженец» и «спец». Они были порождением эпохи, ставившей социальное происхождение выше знания, идеологические взгляды выше профессиональных качеств и нередко доверявшей кухарке управлять государственной машиной. «Выдвиженцы» ушли с социальной сцены, оставив такое уродливое явление, как номенклатура (от латинского «роспись имён»), когда руководящего работника невозможно лишить начальствующего статуса с причитающимися ему привилегиями во всех областях жизни. Можно только перемещать по горизонтали, меняя сферы деятельности. Тогда вчерашний рабочий становился «красным директором», матрос-братишка – руководителем треста, слесарь – «первым градоначальником Петрограда» (речь о Клименте Ворошилове). Человек не на своём месте – драматическая или комическая история, если вскрыть её внутренние механизмы. Но «красные директора» из фильмов «В угаре НЭПа», «Сто двадцать тысяч в год» – лишь схематичные фигуры, мелькающие на втором плане, подыгрывающие другим персонажам. Неподкупные, несокрушимые в деле, они могли стать в повседневной жизни, в быту жертвами коварных соблазнительниц, женщин классово и идейно чуждых,– как, например, герой Гражданской войны в фильме «Чужая». В 20-е годы многие кинопредприятия и киноучреждения возглавляли партийные работники, чекисты, военные, часто не владеющие киноделом, они хорошо чувствовали линию партии и умело колебались вместе с ней, пока их не бросали в новый прорыв. Кого на туризм, кого в тяжёлую или лёгкую промышленность, а кого на банно-прачечный фронт. Ещё хорошо, если это были значительные личности, умелые организаторы, достойные люди, как, например, бывший матрос-братишка Нечес и бывший чекист Воробьев – директора Киевской киностудии – или позднее милицейский генерал Сизов во главе «Мосфильма». Когда усложнились хозяйственно-экономические задачи дня, «выдвиженцев» сменили «спецы» – профессионалы своего дела, выходцы из непролетарской среды, чаще беспартийные, получившие образование в дореволюционной России, а кто и за рубежом. Государство в них нуждалось, но им не доверяло, и в конечном счёте многих из них провернуло сквозь кровавую мясорубку процессов, ГУЛАГа, шарашек. «Уже исчезло из обихода молодого поколения это проклятое слово интеллигент, это бескостное, мягкое, унылое, мокро-курицыно слово, подобно которому не найти ни в одном человеческом языке. Исчезло и заменилось бойким, красочным, подчёркнутым термином «спец»,– писал Михаил Левидов, журналист, интеллигент. Как он был близорук: вскоре слово «интеллигент» вернулось в русский язык на своё место, а слово «спец» кануло в лексиконе советизмов.
Красноармеец стал одним их самых популярных киноперсонажей 20-х годов. В фильмах 1918—1919 годов он мог попасть впросак, нарушать дисциплину, даже дезертировать, о чём свидетельствуют названия: «Волдырь подвёл», «Митька-бегунец», «Дезертиры». По мере того как складывалась Красная армия, изменялся и социальный статус прошедших службу. Красноармеец превращается в носителя и пропагандиста новых политических, хозяйственных, бытовых форм и норм жизни. Вернувшись в родную деревню, он возглавляет борьбу бедняков с кулаками за кооператив, позднее – колхоз, садится за руль первого трактора. Подобные киноистории повторялись бесчисленное количеством раз – то на Кубани, то на Украине, в Грузии, в российской глубинке, у немцев Поволжья, даже в Заполярье. Демобилизованный красноармеец, краснофлотец превратился в положительного героя времени, одерживающего победу над классовым врагом, неблагоприятными обстоятельствами и получающего в награду достойное положение в деревне и любовь первой красавицы, нередко дочери или сестры поверженного врага. Деревня встречала героя бедностью большинства, произволом богатого меньшинства, неурожаем, падежом скота, происками церковников, засилием знахарей, неграмотностью, пьянством. Иными словами, она ждала и жаждала перемен. Демобилизованный, используя как оружие печатное слово, письмом или через газету информировал центр о положении дел и действовал самостоятельно. Он переоборудовал храм под кинотеатр, запускал кинопередвижку, чинил мост… Эта модель фильма напоминала и страницы политических документов, и сюжеты народных сказок, когда всё вокруг волшебным образом преображается усилиями одного чудо-богатыря, действующего согласно партийным директивам.
Фильм «Станица дальняя» имел второе название – «Братья Гридневы». И в нём борьба за создание сельскохозяйственного кооператива в станице разворачивалась в одной отдельно взятой бедняцкой семье. В ней младший сын, демобилизовавшийся красноармеец, вожак местных комсомольцев, боролся за коллективное хозяйство, а отец и старший сын – за сохранение хозяйств единоличных. По рассказу писательницы Анны Караваевой «Двор» был поставлен фильм с куда более коммерчески привлекательным названием – «Красавица Харита». Зритель и предположить не мог, что красавица хвостата и рогата, дойная корова, предмет тяжбы середняка и кулака. Вернувшийся со службы в Красной армии середняк, узнав, что его красавицу жену соблазнил кулацкий сынок, прогнал её из дома. А вот лишиться вместе с женой красавицы коровы не захотел, задумав отдать её в общественное стадо. По наущению кулака на активиста совершено покушение, он тяжело ранен, но будет жить. Караваева, по деревенской прозе которой был написан сценарий, по окончании гимназии несколько лет учительствовала в деревне и живых впечатлений и точных наблюдений ей хватило надолго. Сценарию они придали такую достоверность и убедительность, что в фильме рядом с актёрами органично существовали крестьяне из деревни, где его снимали. Да и актёров выбирали больше по типажному принципу: если красноармеец или краснофлотец, то простой, открытый, надёжный, здоровый и духом, и телом. Один из фильмов так и назывался «Крепыш». Весёлый, симпатичный, активный герой должен был агитировать молодых людей служить в армии. И следует сказать, что по окончании Гражданской войны молодёжь, прежде всего, деревенская стремилась в армию, ведь для большинства она была одной из немногих форм социального роста, то что теперь называют «социальным лифтом». РККА – Рабоче-крестьянская Красная армия по социальному составу преимущественно была не пролетарской, а крестьянской. Её окрас лучше всего, остроумно и цинично определил нарком по военным и морским делам Лев Троцкий, сравнив с редькой – сверху красная, а внутри белая. Только одним его приказом 50 тысяч офицеров царской армии влились в её ряды. Одни по убеждению, что нужно продолжать служить Отечеству, как бы оно сейчас ни называлось, другие, по воле обстоятельств – недобитые «лишенцы», они голодали.
Особое место в качестве положительных героев на экране заняли члены правящей партии большевиков – от рядовых до руководителей высокого ранга. В годы Гражданской войны в прифронтовой полосе чрезвычайным органом власти были революционные комитеты. Это слово – «ревкомы» – вызывало страх у обывателей, настолько безграничными и неподконтрольными были его полномочия. Герои фильмов «Жена предревкома» и «Луна с левой стороны» проходят испытание любовью и выдерживают его, разоблачая и осуждая как врагов революции любимых женщин. В фильме «Луна с левой стороны» (по одноимённой пьесе В. Н. Билль-Белоцерковского) разворачивалась удивительная коллизия, когда донос, следствие, суд оказывались проверкой, устроенной председателю ревкома его бдительными товарищами. Автору пьесы, в своё время занимавшему должности в горкоме и обкоме, режиссёру фильма А. Иванову, коммунисту, прошедшему Гражданскую, подобная ситуация не показалась аморальной, а в ВЧК-ОГПУ такие «инсценировки» были отлаженной формой работы. Механику подобных провокационных операций со знанием дела как бывший чекист описал Александр Ржешевский в сценарии «Девушка с Енисея, или Герой нашего времени». Это было по-своему смело, ведь в конце 30-х постановки политических процессов потрясали страну. Но Ржешевский всегда был дерзким и смелым. «Александру Ржешевскому – капитану без белых перчаток»,– так, по свидетельству друзей, подписал свою фотографию ему на память Эйзенштейн.
Вениамин Каверин, по мотивам своей повести «Девять десятых судьбы», написал сценарий «Законы шторма», в котором нравственные моменты революционного времени показал неожиданно, с гуманистических позиций. В поставленном по нему фильме крупный партийный функционер добивался оправдания в военном трибунале для того, кто когда-то выдал его. Ведь он знает, это – «предатель поневоле», находившийся в полубессознательном состоянии, и потому не по законам революционной мести, а руководствуясь чувствами сострадания и справедливости, должно решить его судьбу.
Фильм «Не по дороге» имел ещё одно, более жёсткое, звучащее обвинением, название – «Уклон». В 20-е уклонистами называли коммунистов, отошедших от генеральной линии, и это был опасный политический ярлык. Шаг влево – «левый уклон» – шаг вправо – «правый уклон» – считался побегом и карался исключением из партии, а для идеологов уклона – следствием, судом, расстрелом. В фильме шла речь о том, как под влиянием женщины, подосланной врагом, честный, но слабовольный молодой инженер, кандидат в члены партии становился на путь прожигания жизни, махинаций, растраты казённых денег. Напрасно отец старался помешать женитьбе сына на пособнице врага: пока тот сам не прошёл этот «уклон», он не верил никому, даже отцу, старому большевику. Только тогда, когда «блудный сын» осознал свои ошибки, отец весь полученный за книгу гонорар отдал, чтобы покрыть растрату. В роли сына дебютировал в кино актёр Василий Ванин, в 30-е сделавший себе имя как исполнитель ролей несгибаемых ленинцев, очеловеченных остро характерной манерой игры. А вот каким он был «уклонистом» уже не узнаешь, ведь фильм не сохранился. Интересная деталь: снятый на Украине, сюжетно связанный с её промышленными районами, фильм в РСФСР не показывался. Не по тому ли, что по фамилиям персонажей, по типажам играющих их актёров фильм был подчёркнуто русским.
Человечность и обаяние, простота и доброта – вот что отличало коммуниста, председателя фабричного профсоюзного комитета, героя фильма Эрмлера «Обломок империи». Маленький, толстенький, большеголовый, с открытой детской улыбкой – во внешности ничего героического. Эрмлер, сам убеждённый коммунист, именно таким видел новый социальный тип героя – организатора жизни, лидера, находящегося не над людьми, а в их среде. В 20-е солидный партийный стаж гарантировал социальный статус, уважение, доверие, да и житейское благополучие. Существовали больницы, санатории, распределители для старых большевиков. Позднее для них открылись тюрьмы и лагеря. Тогда-то и появились на экране (и у того же Эрмлера) коммунисты со стажем – враги народа, агенты иностранных разведок. Очень переменчива оказалась большая партийная судьба.
Чекисты были теневыми героями эпохи, в том смысле, что их деятельность, проросшая все сферы жизни, протекала в закрытом режиме спецслужбы. Первые главные чекисты страны были поистине всесильны, держали в руках жизнь и смерть человека, внутреннюю жизнь страны и контакты её с внешним миром. Были среди них люди значительные, незаурядные. Вот почему «роман» интеллигенции, творческой, в первую очередь, с представителями карательной системы понятен, хотя и противоестественен. Такой дружбой гордились Есенин, Маяковский, Горький, Бабель, Брики. Осип Максимович Брик служил юрисконсультом отдела творческой интеллигенции ОГПУ и, как с гордостью говорила Лили Юрьевна, «был на хорошем счету».
Дома в гостях, а то и в постели хозяйки появлялись крупные чины ведомства, из чего извлекалась самая насущная польза: от получения документов на выезд за границу до покупок в закрытой торговой сети.
Литература серьёзно изучала феномен чекиста, представляя различные его модификации: «демон-чекист» Эренбурга («Любовь Жанны Ней»), мистик-чекист Пильняка («Голый год»), моралист-чекист Лебединского («Неделя»). Академик-литературовед П. С. Коган рассуждал: «Чекист – символ почти нечеловеческой решимости, существо, не имеющее права ни на какие человеческие чувства вроде жалости, любви, сомнений. Это – стальное орудие в руках истории». Кинематограф работал попроще.
На экране чекисты, точно «боги из машины», вещали и вершили. Это позднее, в 30-е, чекисты появлялись на экране живыми, нередко обаятельными персонажами, в исполнении любимых актёров (Жарова, Добронравова), приобретавших особую. Человечность. А в 20-е… В фильме «Жена предревкома» председатель ЧК не только разоблачал бывшую контрреволюционерку, но и заставлял признать любящего её мужа справедливость суда над ней и расстрельного приговора, который тот сам подписывал недрогнувшей рукой.
До революции интеллигенция, что называется, брезговала сотрудниками сыскных служб, охранного отделения. И всё сразу изменилось, когда появились советские организации и учреждения подобного профиля. У Маяковского и Есенина появились свои «ангелы-хранители» в ЧК и ГПУ. Пильняк с «кожаными куртками» ходил по ресторанам, пил и веселился. Дзига Вертов с нескрываемой гордостью показывал мандат ведомства за номером 46726, дававший ему право снимать в Бутырской тюрьме, в концентрационных лагерях под Москвой. Заведующий секретно-политическим отделом ОГПУ Яков Агранов, который вёл дело Гумилёва, был постоянным гостем Бриков под ласковым именем Яня. Такие контакты были нужны людям творческим: через них получали или не получали право на выезд за границу, поездки по стране, да ещё в личном вагоне. Возможно, они вселяли чувство безопасности, как известно, обманувшее и Бабеля, и Пильняка, и ещё многих других.
Известно, что СССР позиционировал себя как рабоче-крестьянское государство, а пролетариат, как преобладающий, руководящий класс. Ещё одна утопия. Простая статистика Наркомтруда разоблачает её. Так, на осень 1925 года в стране было чуть больше 7 миллионов рабочих, из них – 1 миллион батраков и более 700 тысяч безработных. К концу 20-х, желая подправить статистику в отчетности, рабочих объединили со служащими и в 1930-м едва натянули 14,5 миллиона. Но для идеологов всё равно главным положительным героем был представитель класса-гегемона – рабочий, сознательный, дисциплинированный, культурный, инициативный. И пока не наступило время ударников и победителей соцсоревнования, героями экрана становились изобретатели-любители, механики-самоучки, тянущиеся к знаниям рабочие. Сгодился для этого и жанр кинокомедии. «Нота на колёсах» – режиссёрская проба снявших этот фильм оператора Евгения Михайлова и актёра Фёдора Никитина (настолько увлечённого постановкой, что не сыграл в нём даже самой маленькой роли). Жаль, фильм не сохранился, а, судя по аннотации, он был полемичен в отношении некоторых идеологем эпохи. Увлечение механика-самоучки своей работой и нежелание его жены стать домашней хозяйкой, рвущейся на производство, приводит к тому, что их малолетняя дочь, предоставленная самой себе, садится на велосипед и уезжает из дома. Девочка, хоть и мала, но отлично чувствует себя на колёсах, недаром её зовут Нота (аббревиатура названия программы «Научная организация труда»). После череды весёлых приключений девочку, конечно, нашли, на то и комедия. Однако родителям на экране, как и в зрительном зале, было о чём подумать. Фильмы «Два друга, модель и подруга», «Братишка» – из этой же комедийной серии.
Молодой рабочий, герой кинодрамы «В большом городе», приезжал из провинции в столицу, чтобы на передовом предприятии заняться всерьёз изобретательством и одновременно учиться. Соблазны большого города не могли разрушить его планы, испортить его чистую цельную натуру. А когда это случается с его товарищем, он спасает его. Рабочий верфи (фильм «Косая линия») начинает борьбу за здоровый быт, стараясь отвадить своих товарищей от кабака и вовлечь в работу клуба. И это не просто культурная работа – это борьба с угрозой для жизни, когда один из спившихся рабочих пытается его убить.
Движение «двадпатипятысячников», городских рабочих, добровольно вернувшихся на землю, чтобы помочь кооперации, механизации, коллективизации на селе было не столько экономической, сколько политической кампанией, и мимо неё кинематограф не мог пройти. Фильм «На верном следу» уточнял адреса: в захудалую деревню Московской области по сигналу селькора приезжают комсомольцы крупного столичного завода «Серп и молот». Преодолевая сопротивление кулацких элементов, они организуют мастерскую сельскохозяйственной техники, налаживают работу клуба, создают спортивную секцию – по полной программе, всё и сразу. К съёмкам фильма привлекли большие силы – кинооператора Григория Гибера, на главные роли – Петра Репнина и Бориса Барнета. Спасло ли это фильм, судить трудно – он не сохранился. Герой фильма «Лицом к селу» – теперь передовой рабочий, коммунист, но недавним прошлом крестьянин, не порвавший связи с родной деревней. Из города он посылал домой газеты, книги, а в отпуск приехал, чтобы помочь организовать кооператив. В конце концов он возвратился в деревню навсегда, полный замыслов и планов. Совсем непривычную роль предложили ударнику тракторного завода, герою фильма «Взорванные дни» – консультанта фильма о деревне. При этом он разоблачил работников киностудии, не знающих её жизни, и направил их «по верному следу», да прямо в светлое колхозное будущее. По его рекомендации в фильм включены эпизоды завтрашнего дня колхозного села, где рядом с домом ветеранов-землепашцев в качестве музейного экспоната будет стоять остов избы-читальни, сожжённой кулаками ещё в 1929 году.
Передовой рабочий – воспитатель, культуртрегер, проводник политики партии в деревне, даже советник по культуре. Таким был показан на экране 20-х годов герой, принадлежащий классу-гегемону Но чаще всего это были лишённые индивидуальности, психологических характеристик, точно сошедшие с плакатов фигуры. И трудно представить, какими на самом деле были рабочие 20-х годов, как они жили. Но вот в руки берёшь книгу социолога Елены Кабо «Очерки рабочего быта (Опыт монографического исследования домашнего рабочего быта)», написанную по материалам длительного наблюдения за жизнью рабочих семей Москвы. Эти семьи посещали не один год, фиксировали происходящие изменения в жизни, в обстановке дома, беседовали, знакомились с записями в дневниках, которые рабочие начали вести по заданию интервьюеров. Книга читается как хорошая очерковая литература, в которой дышит время, увлекает неподдельный драматизм судеб, представлены типы и характеры. Живут в бывших барских особняках, доходных домах, казармах, бараках – как кому повезло. В одной комнате могут сосуществовать два жизненных уклада. Угол мужа украшен кумачовой материей, на стене – фотография Ленина, а рядом – хозяина дома, на столике шашки, радиоприёмник, свежий номер газеты «Правда», журнал «Безбожник». Угол жены украшен бумажными цветами, ситцевыми занавесками, на столе рукоделие, на стене иконы, ни газет, ни книг, ведь больше половины опрошенных женщин неграмотны. Контраст двух углов – это противостояние двух типов жизни. Он – общественник, нередко партиец, живёт интересами своего предприятия. Она – домохозяйка, целый день в четырёх стенах, живёт исключительно интересами семьи. Да и может ли быть иначе, если ежедневно женщина в расчёте на семью тратит 5 часов только на приготовление пищи и мытьё посуды?!
Вот несколько зарисовок. Рабочий-металлист, 39 лет, десять из них был на каторге и в ссылке. Жена моложе, полька, красавица, неграмотна, необщительна. Дома постоянные ссоры, хотя они по-настоящему любят друг друга. Сюжет для хорошей кинодрамы. Другая история. Рабочий, около 60 лет. В партию вступил по ленинскому призыву в том возрасте, когда уходят на пенсию, и сразу пошёл в рост – из вальцовщиков в «красные директора». Партийность, высокая должность пугают его малограмотную жену: ей кажется, что она его не достойна, что он заведёт грамотную, идейную, а её бросит. Их соединяет ребёнок, правда, не родной, удочерённая сирота. Дети-пионеры, комсомольцы, школьники часто являются культурным и духовным центром семьи. Любовь, а главное, уважение родителей к ним – одна из привлекательных черт семейных отношений, так же, как душевный контакт между мужьями и жёнами, оказавшимися на разных ступенях социальной лестницы. В книге отмечены и негативные моменты: живут хотя и чистоплотно, но в основном бедно, неуклонно растут расходы на алкоголь, в особенности после того, как цены на него упали, книг в доме нет, даже грамотные книг не читают. «Романы… мальчиком читал… не надо это рабочему»,– объясняет один из интервьюированных. Таков коллективный портрет рабочего 20-х годов. Объективно, без прикрас, с сочувствием и уважением. Жаль, сценаристы никогда не читают такую литературу.
«Где селькор появился, там кулак удавился» – ходила такая присказка в 20-е годы, а сельские и рабочие корреспонденты стали популярными фигурами эпохи. О них писали драмы, сочиняли стихи, распевали частушки, складывали поговорки. Что-то духе: «Съел бы волк рабкора, да боится прокурора». Это массовое движение добровольных корреспондентов газет и журналов было организовано «сверху». В 1925 году ЦК ВКП(б) принял специальное постановление, чётко регламентирующее права, обязанности и механизмы деятельности этих «командиров общественного мнения». Заметки, поступавшие в центр из глубинки, с заводов, фабрик, из деревень, были бесценным источником информации о реальных событиях, массовых настроениях. В эти годы одна только «Крестьянская газета» ежегодно получала около полумиллиона посланий: четверть этого массива публиковалось на её полосах, остальное поступало «на контроль» в специально организованные Бюро расследования писем, различные учреждения и, конечно, в ГПУ.
Деятельность этих «народных» журналистов действительно требовала мужества и бывала чревата драматическими коллизиями, особенно в деревне, где процесс коллективизации превратился в настоящую гражданскую войну крестьянства с властью, бедных с богатыми, хозяйственных с тунеядцами. Весной 1924 года на Украине, в селе Дымовка, погиб селькор Григорий Малиновский. Оргбюро ЦК партии этому событию посвятило специальное заседание. Сталин не раз возвращался к нему на встрече с писателями, селькорами, делегатами Пролеткульта: «Дело не в том, что селькор убит, а в том, чтобы поставить на рельсы дело улучшения нашей работы в деревне». Спешили использовать смерть как беспроигрышный пропагандистский ход. Название маленького украинского села сделали не менее известным, чем несколько лет спустя имя глухой уральской деревни Герасимовка, а селькора Малиновского и пионера Павлика Морозова, принесших этим безвестным поселениям печальную славу, превратили в жертв классово-ритуальных преступлений, мучеников, советских «святых». Демьян Бедный опубликовал стихи «Памяти селькора Малиновского». Немедленно снимают фильм «Убийство селькора» по заказу Донкомкома (Донского комитета комсомола). По материалам судебного процесса об убийстве Малиновского ставят фильм «Дымовка». В одном из ранних рассказов Андрей Платонов писал: «Где-нибудь в редко посещаемой степи кулаки сейчас гонятся за селькором». А за ними обоими гонится пропагандистская машина, и от неё не хотят отстать «бедная» поэзия и кинематограф.
Конец ознакомительного фрагмента.