Глава 7
Сколько я ни работала над собой, сколько ни училась держать себя в руках, а всё равно без толку. Обида, ярость и тревога бушевали в моей душе примерно в равных пропорциях.
Тревога, конечно же, за Макса. Уж мне ли не знать весь набор опасностей, среди которых дружинник находится даже не на службе, а круглосуточно. Я чуть ли не наизусть помнила печальную статистику питерской дружины за последние годы и представляла себе, сколькими разнообразными способами можно отдать концы на этой работе. Иногда эти способы напрямую никакого отношения не имеют к кикиморам, но тогда косвенное отношение – непременно. На прошлой неделе дружина похоронила Сашу Лабазникова, хорошего, незлого, весёлого паренька, у которого в дружине не то что врагов, даже тихих недоброжелателей не было. Пошёл вот так с плановым надзорным визитом к одной мадам кикиморе, и выяснилось, что всё у мадам замечательно, и жизнью она своей совершенно довольна. А вот муж её, алкаш недобитый, очень был недоволен, что кто-то припёрся и помешал его застолью. Настолько недоволен, что взял, да и зарезал по пьяной лавочке нашего Сашку прямо на своей кухне.
Да то ли ещё бывали случаи. Всякое, разное. Кое о чём и вспоминать не то чтобы не хочется, а память очень активно сопротивляется, желая похоронить эти воспоминания навсегда.
Уговаривать себя, что всё ещё может быть не так страшно, было бесполезно. Я отлично понимала, с чем придётся иметь дело. Когда личные вещи и рация дружинника обнаруживаются в мусорном баке в районе, в котором у него в тот день не было никаких планов, это может означать только плохое. Плохое, конечно, тоже имеет много разнообразных вариантов, но то, что оно не хорошее и белое, а плохое и чёрное, уже и так ясно.
И всё-таки я не представляла себе, чтобы это произошло с Максом. Не потому, что он такой уж неуязвимый супермен, а просто потому что он мой Макс. Мой самый близкий человек, без которого я больше не представляла себе свою жизнь.
А от того, как со мной поступил Карпенко, мне хотелось выть и орать во весь голос.
Он всё знал ещё вчера вечером. Я же помню, что он уехал из штаба незадолго до полуночи – как и всегда, впрочем. Значит, когда ему доложили про Макса, он был на своём рабочем месте, а я в это время была в этом же здании в подвале, и Виталий об этом знал. Спуститься ко мне или вызвать меня к себе было делом одной минуты. Он знал о беде с Максом ещё вчера и, как оказалось, давным-давно знал, что мы с Максом вместе, и ничегошеньки мне вчера не сказал. Даже не попытался. А сегодня тоже сначала не собирался, но зато устроил мне лекцию о морали и формальностях. И надзирателя мне сменил сразу, как только появились сомнения в том, что Макс найдётся живым. А значит, Карпенко всё равно, что будет со мной, и ещё вздумал притворяться этаким понимающим. И похоже, ему по большому счёту всё равно, что будет и с Максом, ему главное, чтобы подчинённые не выбились из правового поля, чтобы не в чем было упрекнуть начальника дружины.
Если бы от одобрения и покровительства Карпенко не зависела работа Эрика, я бы не посмотрела, что Виталий чуть не вдвое старше меня, я бы!..
На этом месте моя ярость спотыкалась и пускалась по кругу. Я не представляла себе, что бы я сделала, будь у меня развязаны руки. Ну, сказала бы ему в лицо всё, что думаю. Впрочем, сказать и сейчас могу, Карпенко только ругнётся да плечами пожмёт. А больше… А больше ничего.
Всю дорогу от штаба дружины на Черняховского до улицы Мира я старалась остудить голову. Тревога – плохой помощник, страх – и вовсе помеха, почти непреодолимая. Обиду тоже следовало куда-нибудь подальше запихнуть. Но весь мой аутотренинг по тибетским методикам работал со скрипом. Никакие эти методики, видимо, не тибетские, а меня просто надули в тренинговом центре, как это часто бывает.
Просто ждать было невозможно, надо было что-то делать и самой.
Конечно, ребята будут искать Макса, и весьма добросовестно, особенно те, кто много лет в дружине. Не то, чтобы все наши друг друга считали своими в доску и закадычными приятелями, нет. Даже наоборот: свары, склоки, обиды и подставы не редкость. Но мушкетёрский дух всё-таки ещё не выветрился: там, где опасность рядом, надо быть всем за одного, потому что на месте этого одного может оказаться каждый, причём так быстро, что и «мяу» сказать не успеешь.
Выбравшись из метро на Петроградской, я сразу же позвонила Баринову. Он сказал, что ребята действительно бегают все в мыле, прорабатывают все версии и варианты, но никаких новостей пока нет. Это было наверняка правдой: Димка Баринов не стал бы мне лгать.
Сначала я подумала, что надо бы рассказать Баринову про кикимору Никиту Корышева, которого Макс собирался навестить. Карпенко я точно не стала бы ничего об этом говорить, бесполезно же, наверняка. А вот Баринов мог бы помочь. Но я попыталась точно припомнить наш с Максом разговор, и из него не следовало, что Макс прямо вчера собирался вызволять мой чёртов телефон. У него и так обычно график плановых визитов плотный. Макс скорее сегодня бы к нему пошёл: выходной – такая удобная возможность совместить знакомство с новым поднадзорным, внезапную проверку и личный шкурный интерес.
Поэтому я решила, что сбивать ребят и подбрасывать им свои домыслы рановато. Лучше бы сначала самой приехать на адрес, хотя бы со стороны оценить.
Дом тридцать один по улице Мира находился в том месте Петроградской стороны, куда уже дотянулись кривенькие ручки новомодных девелоперов. Особенно не повезло чётной стороне улицы Мира. Там было уже много совсем новых или ещё строящихся зданий, и на прежнюю застройку девятнадцатого века они совсем никак не походили, даже фасады стилизовать никто не пытался. А вот дом тридцать один выглядел так, как и должен выглядеть нормальный ещё живой дом, построенный лет этак сто двадцать – сто пятьдесят лет назад: цоколь, слегка вросший в бессчётные слои асфальта, наглухо закрытый металлической дверью парадный подъезд, которым не пользовались уже много лет, мощные в меру обшарпанные стены и изрядно поржавевшая крыша. О том, что на дворе двадцать первый век, напоминали окна, почти везде заменённые на стеклопакеты, и два небольших продуктовых магазинчика с красочной рекламой на первом этаже.
Остановившись напротив, на чётной стороне, я поглазела на дом, на автостоянку рядом, на крышу с двумя мансардными надстройками по краям. Обыкновенный старый жилой дом. Или коммуналки, или огромные и недешёвые элитные квартиры. А возможно, и то, и другое, вперемежку.
Было ещё сравнительно рано, народу на улице немного. За пятнадцать минут, пока я стояла и наблюдала, мимо меня проехала в сторону Каменноостровского женщина с коляской, да старичок с авоськой вышел из-за угла тридцать первого дома и скрылся в продуктовом магазине. А задрав голову, я увидела на крыше мужчину. Он стоял, опираясь на перила, огораживающие крышу, и смотрел куда-то вперёд и вдаль. Сначала я не поняла, чем же он показался мне странным, а потом сообразила: он был не в рабочей одежде и не в какой-то другой, подходящей к месту, а в плотном – скорее всего, махровом – голубом халате до колен. Не успела я удивиться, как сообразила: мансарды на крыше тоже были жилыми, и мужчина, вероятно, просто вышел на свою террасу полюбоваться на утренние питерские крыши. Внизу-то здесь точно не Париж, а вид сверху, возможно, весьма недурён, это верно.
Я постояла ещё немного и пошла через улицу, обходя тридцать первый дом с той стороны, откуда вышел старичок с авоськой. В боковой стене оказалась кривоватая приземистая арка, ведущая во внутренний двор. Во дворе обнаружились два подъезда, один с домофоном, а второй – тот самый, где значилась на табличке двадцать четвёртая квартира – с кодовым замком. Замок тот был не то от дурака, не то от честных людей: там нужно было одновременно нажимать три штырька. И эти три штырька были затёрты так, что никаких сомнений, что нажимать, не оставалось.
Внутри подъезд был не то, чтобы совсем ужасный, нет. Там не валялся мусор, не пахло всякой дрянью, было прохладно и темновато. Но стены и ступени лет пятьдесят никто толком не ремонтировал, только замазывали подростковые художества на стенах.
Внешний лифт начинался от второго этажа. Я такими никогда не пользуюсь. Честно говоря, я и никакими не пользуюсь, особенно в одиночестве. Неуютно мне в тесном замкнутом пространстве. До панических атак не доходит, но неуютно. Поэтому, хоть двадцать четвёртая квартира и находилась на шестом этаже, я потащилась вверх пешком.
Оказалось, что лифт доходит только до пятого этажа, а на шестой ведут ещё два лестничных марша. И квартира – двадцать четвёртая – на шестом этаже одна-единственная, а сам шестой этаж – не что иное, как мансарда на крыше, причём, судя по расположению подъезда, та самая, около которой глазел на город мужчина в голубом халате.
Я поднялась к двери квартиры. Она снаружи казалась самой обыкновенной, деревянной, правда новой, ровной и безупречно подогнанной к дверной коробке. Что любопытно, глазка в двери не было.
Я нажала на звонок, и когда за дверью послышались шаги, была готова увидеть голубой махровый халат.
Отворивший мне дверь мужчина был в широких мягких брюках и мятой льняной рубашке навыпуск. И он широко улыбался. Правда, едва он меня увидел, улыбка его слетела мгновенно, а узкое бледное лицо с запёкшимися кровавыми корочками над правой бровью стало суровым. Выглядел Никита Корышев значительно старше, чем на фотографии из базы данных.
– Послушайте, – сказал Корышев своим замечательным голосом, который ни с чем не спутаешь. – Отстаньте от меня с вашим котом! Я его в глаза не видел!
– С каким котом?! – пролепетала я.
Корышев подозрительно прищурился и вздохнул:
– А вы разве не с третьего этажа?
– Нет.
– Обознался, – констатировал Корышев, но лицо его менее суровым не стало. – А вам тогда что?
– Не узнаёте?
– И узнавать тут нечего, – буркнул он. – Мы не знакомы. И вообще, приключения по дамской части – не моё хобби, так что…
Пока он говорил, я слазала в задний карман джинсов и вытащила корочки:
– Питерская дружина!
Корышев только пожал плечами и развёл руками:
– Я в чём-то провинился?
– Да.
– Здесь не место для разговора, – Корышев посторонился и махнул рукой в квартиру. – Заходите.
Я поспешно убрала корочки обратно. Очень хорошо, что он не попросил раскрыть документ, потому что это были в самом прямом смысле всего лишь корочки, пустой бланк удостоверения. С год назад я стащила его в штабе в канцелярии и пользовалась им, чтобы показывать в транспорте и ездить бесплатно. Настоящее удостоверение мне никто бы не дал, подделывать его я бы никогда не стала, но на мелкое жульство решилась без особых угрызений совести. Правда, Макс, когда узнал, орал на меня и стращал тем, как стыдно мне будет, если когда-нибудь меня схватят за руку, но я-то знала, что стыдно мне не будет.
Корышев захлопнул дверь и пошёл впереди. Он был довольно высокий, заметно выше меня.
Вслед за Корышевым я вошла в длинный коридорчик, совсем узкий, словно окоп. Пока мы шли, на пути попался всего лишь один поворот, за которым мелькнула распахнутая дверь ванной комнаты, а закончился коридорчик впереди выходом в огромную студию.
Помещение с тремя окнами в одной стене и дверью, выходящей на крышу, было оформлено в стиле лофт и поделено на зоны: спальня, гостиная и кухня. Не сказать, что безмерно шикарно, кое-где даже с нарочитой небрежностью, но деньжищ всё это стоило точно немалых.
– Здесь можете говорить, – сказал Корышев. Он прошёл к дивану, взял валявшийся на спинке голубой халат и, подойдя к шкафу-купе около большой квадратной кровати, зашвырнул халат куда-то на полку. После этого повернулся ко мне. – Я слушаю.
– Вопрос первый: как давно к вам заходил надзорный дружинник?
– Пару недель назад, – протянул Корышев, равнодушно глядя на меня в упор.
– Вы имеете в виду Лабазникова?
– Ну, а кого же ещё? – спокойно удивился Корышев.
– А что, вы не в курсе, что вас прежний надзиратель погиб, и с прошлой недели у вас новый?
Корышев напряжённо сжал губы.
– Вот как? – обронил он. – Нет, я этого не знал. Жаль…
– Что именно вам жаль?
– Меня устраивал Лабазников. По крайней мере, он не мешал жить, как это иногда любят делать ваши собратья.
– И вы не знакомы с вашим новым надзирателем? Его зовут Максим Серов.
Корышев помотал головой:
– Даже не слышал.
– Значит, вчера Серов к вам не заходил?
– Нет.
– И не звонил, не назначал встречу на будущее?
– Да нет же! Иначе я бы, как минимум, был в курсе перемен, – раздражённо фыркнул Корышев. – Только вы сказали, что я в чём-то провинился. И в чём же?
– Вы украли мой телефон.
В лице Корышева сначала ничего не дрогнуло, только глаза невнятного серого оттенка слегка округлились.
– Как я мог что-то у вас украсть, если я вас впервые вижу? – удивился он.
– Ну, вы же были в пятницу вечером в кафе «Ориент-экспресс» на Поварском?
– Допустим.
– С братом поругались…
– Не поругался, а побеседовал, весьма мирно, – возразил Корышев и нервно сложил руки на груди.
– А потом пошли дворами к метро, там на вас напала шпана и избила так, что вы едва в глубокой луже не захлебнулись…
– А вы что, мой биограф? – злобно скривился Корышев. – Не знал, что дружина ведёт за мной такую плотную слежку.
– Нет, я не биограф. И я за вами не следила. Но это я дала вам свой телефон вызвать такси.
– Ах, вот оно что… – пробормотал Корышев и принялся задумчиво потирать подбородок. – Никогда бы не подумал, что это были вы. Я вас не рассмотрел.
– Ну так рассмотрите теперь, – заявила я. – А ещё лучше будет, если вы мне вернёте мою вещь, прямо сейчас.
– Я сожалею, – печально вздохнул Корышев. – Я его потерял. Видимо, оставил в такси, положил мимо кармана… Надеюсь, он не был вам слишком дорог? Назовите сумму, я компенсирую материальный убыток.
С одной стороны, деньги бы мне не помешали. А с другой, Корышев не нравился мне ровно настолько, чтобы ничего от него не брать. И если телефон в самом деле потерян, то пошло оно всё…
– Не надо мне ваших компенсаций, – процедила я. – Как вы ещё голову в такси не оставили.
– Мог, – кивнул он и прижал руки к груди. – Вы только не подумайте, что я промышляю телефонами. Ничего такого не планировалось, разумеется. Мне действительно досталось в пятницу, да так, что я едва смог дотащиться до дома. И телефон ваш я забрал в общем-то случайно, на автомате, совершенно не соображал, что делаю.
– И что говорили, видимо, тоже не очень соображали.
– А что я говорил? – осторожно уточнил Корышев.
Я только усмехнулась.
– Послушайте, – на лице Корышева появилось выражение повинного страдания. – Позвольте хоть как-то реабилитироваться, если вы не желаете, чтобы я заплатил за телефон. Давайте, я вас кофе напою? У меня есть замечательный кофе, обжаренный на стружках апельсинового дерева. Пробовали?
Я покачала головой. Сомневаюсь, что такое диво было бы мне по карману.
– Спасибо, но мне надо идти.
Корышев улыбнулся ещё более виновато, чем раньше, хотя это, казалось, уже невозможно:
– Да много ли времени займёт чашечка кофе? Вам с сахаром? Со сливками?
– Безо всего, – буркнула я. – Люблю потреблять продукт как он есть.
– Мудро, – кивнул Корышев. – У вас как с боязнью высоты?
– Что?!
– Предлагаю выпить кофе на крыше. Если у вас, конечно, не появится непреодолимого желания перемахнуть через ограждение.
– Не появится.
– Тогда проходите туда, присаживайтесь, где захотите, – Корышев махнул рукой на дверь, ведущую на крышу. – Я принесу кофе через пять минут.
Я вышла на террасу.
Небольшая площадь, примерно пять на два метра, была надёжно огорожена со стороны края крыши, а вдоль двух других сторон устроено что-то вроде углового дивана из дерматина. Сейчас на него были брошены плоские подушки. Там же в углу стоял столик.
Я села за столик, опустившись на одну из подушек. Вид отсюда был и в самом деле ничего. Ну, конечно, крыши Петроградки это вам не вид на Исаакий, но ещё не все интересные дома извели в этой части Питера, а у интересных старых домов иногда бывают не менее интересные крыши. Сейчас, в первой половине дня на террасу Корышева падала тень, а вот вечером здесь можно и на солнышке понежиться, и отличные закаты наблюдать.
Из комнаты просочился крепкий ядрёный аромат кофе. Никакого апельсина я пока не почувствовала, но это было и не важно. Для того, чтобы хватило сил бежать дальше, порция крепкого кофе не помешает, с апельсином или без.
Я достала телефон, открыла список контактов.
Звонить Максу было нельзя. Надо, чтобы его телефон работал как можно дольше, тогда остаётся шанс его засечь. Но если ему будут звонить все, кому не лень, каждый непринятый вызов всё быстрее и быстрее будет снижать заряд батареи на его трубке. И если все начнут названивать, скоро названивать будет некуда.
И всё-таки я нажала на зелёную кнопку.
Вызов проходил, я слышала гудки, но никто не отзывался. Я опустила руку с телефоном и уже собралась нажать на отбой, как мне послышался приглушённый звук.
Я снова поднесла трубку к уху, но в таком положении я слышала только гудок из динамика. Опять опустила руку…
Два удара – хлопок… Два удара – хлопок… Очень глухо, еле слышно.
Я сбросила вызов, удары резко оборвались.
На крышу выбрался Корышев с маленьким подносиком. На нём стояли две небольшие чашечки с блюдцами, а от приплывшего вместе с чашками аромата у меня даже голова закружилась.
– Пожалуйста, – Корышев вежливо улыбнулся и поставил одну из чашечек передо мной.
– Да, спасибо. Одну секунду… – я снова взялась за телефон.
Пока Корышев усаживался за столик с торца, я прислушалась. Всё было тихо. Не выдержав, я снова позвонила Максу. Он, как и прежде, не ответил. Опустив руку и телефоном и даже зажав его ладонью, чтобы не мешали гудки, я опять прислушалась. Откуда-то снова ритмично ударяло и хлопало.
– Это у вас телефон звонит?
– Какой телефон? – Корышев рассеянно хлопнул себя по нагрудному карману рубахи. – Нет.
– А квартирный?
– У меня носимая трубка, где-то валяется. Но её «дзынь» я ни с чем не спутаю. Где вы вообще слышите звонок?
– А вы не слышите? Музыка…
Корышев добросовестно прислушался:
– Музыка? Не музыка это, только ритм. Должно быть, от соседей прорывается.
Я торопливо нажала на сброс. Ритм стих.
Да, скорее всего. От соседей. Наверное, прямо под нами у кого-то открыто окно, а всё остальное – просто дурацкое совпадение. И всё-таки очень странно, что одновременно с тем, как я пытаюсь пробиться к Максу, где-то начинают включать «We will rock you». Ещё страннее, что выключают, как только я сбрасываю вызов. Будто бы кто-то знает, что эта песня у Макса поставлена мелодией звонка, и нарочно меня дразнит.
Я осторожно глотнула из чашечки. Настой был совершенно адской крепости, но послевкусие в самом деле приносило что-то цитрусовое.
Я посмотрела направо, на такую же мансарду с другой стороны дома. Там дверной проём, ведущий на крышу, был заложен свежей кирпичной кладкой.
– Сосед решил не рисковать. У него маленькие дети, – пояснил Корышев, проследив за моим взглядом.
Я взглянула на невысокую длинную надстройку вдоль крыши, что соединяла две мансарды. В ней не было окон, только низкая дверь посредине.
– Тут тоже живут?
– Нет, тут с послевоенных времён просто чердак, – отозвался Корышев.
Я, наконец, посмотрела и на него. Он опять глядел на меня в упор.
– Меня зовут Никита, – сказал он. – Впрочем, кажется, вы в курсе.
– Да, я в курсе.
– А давайте перейдём на «ты»? А то наша светская беседа не удаётся. У меня не получается ни поднять тебе настроение, ни извиниться. Ты по-прежнему на меня злишься.
– Я не злюсь. Потерянный телефон – это такая мелочь!.. – пробормотала я. – А настроение ты мне всё равно не поднимешь. Сегодня неподходящий для этого день.
– Как тебя зовут?
– Лада.
Он сжал губы, не то одобрительно, не то удивлённо:
– Прекрасное имя.
– Уж какое есть, – буркнула я, отпивая последний глоток экзотического кофе. – Спасибо, было очень необычно и вкусно.
– Тогда повторим? – Корышев вопросительно наклонил голову. – На этот раз добавлю щепотку корицы.
Я помотала головой:
– Нет, спасибо. Мне пора. Да и ты, как я поняла, кого-то ждёшь.
– Я жду, да. Но ко мне придут намного позже, а когда ты позвонила в дверь, мне почему-то подумалось, что тот, кого я жду, всё бросил и примчался раньше…
– Извини, что разочаровала.
– Ты не разочаровала уже хотя бы тем, что не оказалась девушкой с котом, – грустно улыбнулся Корышев.
– Что за кот?
– Соседка снизу добыла где-то номер моего квартирного телефона и повадилась названивать мне, как только её кот в очередной раз пойдёт по кошкам, – немного раздражённо пояснил он. – Почему-то ей кажется, что я заманиваю его в свою квартиру. Вчера она весь вечер грозилась прийти и проверить. Поэтому, когда я тебя увидел, решил, что это она выполняет свою угрозу.
– Ты не знаешь в лицо соседку по подъезду?
– Это так удивительно? Да, предпочитаю не знать.
– А кот? Ты его не заманиваешь?
– У меня на кошек аллергия, – мрачно отозвался Корышев. – К тому же я не видел его ни разу, даже не представляю, какой он масти.
– Никита, спасибо тебе за кофе. Я пойду.
– Посиди ещё, – попросил он неожиданно тихо.
– Зачем?
Он промолчал. Потом взглянул на меня грустно:
– Лучше бы ты была моим новым надзирателем. Ты, а не какой-то Максим Серов.
– Увы, это невозможно.
– Я знаю, что невозможно, – кивнул он. – Ты ведь не из дружины.
– Вообще-то… Я не дружинник, но я там работаю.
– Я так и подумал. Я знаю питерскую дружину. Не всю, конечно. Но я давно под надзором и знаю, что таких, как ты, они в оперативниках не держат.
– Каких это «таких»?
– Юных. Красивых. Добрых. И… уж извини… – Корышев стрельнул глазами в мою сторону. – … легкомысленных.
– Это верно. Это ещё мягко сказано. Ещё поискать надо такую дуру, которая не пройдёт мимо гопников и полезет защищать неизвестно кого. А потом ещё, несмотря на то, что её посылают подальше, будет навязываться с помощью, подарит свой телефон, а в довершении картины ещё и придёт к этому ворюге и хаму кофе пить!
Корышев слушал и размеренно хлопал ресницами.
– Прости, я не хотел тебя обидеть, – сказал он смиренно. – Я прекрасно понимаю: ещё бы немножко, и они меня убили бы. Ты, Лада, мне жизнь спасла. Не хочу быть неблагодарным.
– Ты даже не представляешь, как легко я переживу твою неблагодарность! И не надо меня обхаживать. Я не стану на тебя жаловаться, и твоё досье не пострадает!
Я вскочила из-за стола и пошагала обратно в комнату.
За моей спиной Корышев поспешно поставил чашки на поднос и пошёл следом.
– Можешь меня не провожать, я не заблужусь! – заявила я, сворачивая в узкий коридорчик.
Корышев не стал меня ни догонять, ни окликать. Я уже прошла почти весь путь до двери, как в глубине квартиры раздался грохот, потом звон бьющейся посуды и глухой удар. Я развернулась и пошла назад.
Корышев лежал на полу у квадратного журнального столика, прямо на осколках разбившихся чашек, и силился подняться на ноги.
– Эй, ты что это?
Он как-то нетвёрдо отмахнулся.
Я побежала к нему:
– Никита, что с тобой?
– Перетянул… – простонал он, бросив попытки подняться, и откинулся на спину. – Время перетянул… Кокон давит…
– Не надо было затевать этот кофе!
– Да он-то тут причём? – он снова отмахнулся. – Ты иди, не обращай внимание на меня.
– Тебе помочь?
– Не надо, ни к чему. Я сам, я привык… Вот только растолкай подальше осколки, если не трудно, – попросил Корышев и перевалился на бок, поворачиваясь ко мне спиной.
Я присела, аккуратно собрала осколки – к счастью, они все были довольно крупные – и отнесла их в мусорное ведро.
Когда я вернулась к Корышеву, он лежал в той же позе, мерно и бесшумно дыша.
В просторной комнате становилось душно, но, если оставить открытой дверь на террасу, к ночи, а особенно под утро, может стать холодно. Поэтому я огляделась по сторонам, стянула плед с дивана и накинула его на Никиту.
– Да брось ты… Ну, зачем?.. – пробормотал он едва слышно.
– Затем, что замёрзнешь без одеялка.
Диванную подушку я ему под голову пропихнула с трудом, безвольное тело стало настолько тяжёлым, даже приподнять его за плечи мне было не под силу.
– Спасибо… И будешь уходить – дверь захлопни…
Последние слова он произнёс еле слышным шёпотом и затих.
Я осмотрела напоследок мирно уснувшую кикимору. Какой лёгкий кокон, везёт же некоторым. И не скажешь, что вторая группа.
Больше мне нечем было ему помочь.
Теперь выйти из квартиры, захлопнуть дверь и бегом обратно на Черняховского, к Эрику, к ребятам. Просто отсиживаться дома и ждать новостей я всё равно бы не смогла.
Стоя над Корышевым, я вытащила телефон и, отчаянно ругая себя за нетерпение, ещё раз позвонила Максу.
«We will, we will rock you… We will, we will rock you…»
Громче. Намного громче, чем это было на улице. Словно где-то рядом. Не в студии, нет, но где-то в пределах квартиры или за ближайшей стеной.
Я кинулась искать, моля, чтобы у Макса подольше пожила батарейка в телефоне.
Громче всего песня Queen звучала в ванной комнате. Я перевернула там всё. Залезла во все шкафчики, корзины и ящики, вытащила из стиральной машины ворох одежды, приготовленной в стирку, но телефона не нашла.
Я сбросила вызов. Песня оборвалась.
– Эй, а ну-ка проснись! – бросилась я к Корышеву и попыталась растолкать его.
Ну да, куда уж там.
И тогда я набрала Баринова.
– Дима, ты мне нужен, срочно!..