Глава 6
Вот и погуляли!
На одной из развилок мы съехали с трассы и вскоре оказались в коттеджном поселке. Глухие кирпичные стены возвышались справа и слева от дороги, они защищали личное пространство собственников дворцов и замков – мы словно ехали по тоннелю.
Глеб по телефону предупредил о нашем приезде.
– Антон Аркадьевич, – сказал он. – Я уже близко… Ага… Ага… Да… Ха-ха! Вы это… открывайте ворота, хорошо? Сломались? А-а… Ладно… Антон Аркадьевич, готовьте к кастингу енотов. Везу благодарного зрителя, малюсенького такого, в памперсах… А? Нет, не племянник… Ну вот, – обратился ко мне дизайнер, – я предупредил Воскресенского.
– А про меня почему не сказал?
– Про тебя?.. А ты будешь, типа, сюрпризом.
– Вот еще. Да Воскресенский меня и не помнит вовсе.
– Ты так считаешь?
– Мы с ним и разговаривали-то всего пару раз на официальных приемах. Как бы он меня запомнил?
– А вдруг ты произвела на него неизгладимое впечатление?
Я с подозрением посмотрела на Глеба:
– Издеваешься? Я не отношусь к категории девушек, способных производить на мужчин неизгладимое впечатление.
– Однако у тебя масса знакомых, и девяносто процентов из них – мужики. Причем многие из них – известные в городе личности.
Хмм…Тонкое замечание.
Да, если подумать, так оно и есть. Издержки (или бонус?) профессии – постоянно вращаюсь в высших сферах. Вернее, вращаются, словно планеты, мои влиятельные и известные знакомые. А я мельтешу между ними, как метеорит.
– Да ладно, Юля, не парься! Воскресенский – мировой мужик. Он гостям всегда рад. И мы же только на минутку.
– Неудобно как-то без приглашения. Я думала, ты хотя бы по телефону спросишь, можно ли…
– Не гунди! – отрезал Глеб. – Мы уже приехали.
Ворота были открыты, «мазда» въехала на широкую площадку перед гаражом, выложенную плиткой – красные ромбы на белом фоне. Загородное поместье Воскресенского занимало обширную территорию, обнесенную монументальным, неприступным забором. Посреди бескрайних зеленых лужаек с вкраплениями красивых цветников возвышался двухэтажный особняк и неподалеку – еще несколько строений. Наверное, конюшня, домик для прислуги и крытый бассейн.
Что-то вроде того.
Я вытащила из авто Мишутку. Ребенок с интересом озирался.
– Антон Аркадьевич, мы тут! – помахал рукой Глеб.
Хозяин дома семафорил нам с террасы, он стоял у открытой двери, завернувшись в клетчатый плед. Ничего общего с плакатным Воскресенским – напудренным, прилизанным, с выверенным взглядом и горделиво поджатыми губами – в нем не было. Уютно-толстый дядька, крупный и фактурный, но слегка усталый, немного сонный и взъерошенный.
Никакого пафоса! Но так – гораздо лучше.
Похоже, Воскресенский ни капли не удивился, увидев свиту дизайнера – даму с дитем на руках.
– Ребята, идите сюда! – крикнул он. – Я сегодня здесь в абсолютном одиночестве. Да еще и ворота сломались, не закрываются. Сейчас жду техника, он обещал к пяти подъехать.
– Здравствуйте, Антон Аркадьевич! Не помните меня? Юлия Бронникова из журнала «Удачные покупки». Мы с вами несколько раз встре…
– Юленька! Здравствуйте! – тут же вспыхнул радостью депутат, так, словно с трудом дождался моего появления. Он ласково приобнял меня за плечи. – Конечно же помню, как не запомнить такую остроумную и очаровательную собеседницу!
Я слегка оторопела от подобного приема. Неужели Воскресенский всех гостей встречает таким же образом? Или это профессиональные увертки опытного политика?
– Спасибо за комплимент, – польщенно улыбнулась я. – У вас тут красиво, Антон Аркадьевич. Просто очень-очень. А воздух какой изумительный, не то что в городе. Хочется дышать полной грудью.
– Пользуйтесь моментом, – улыбнулся Воскресенский. – Юля, вы стали мамой? Прелестный малыш!
– Да, симпатичный, – согласилась я. – Но это не мой, соседский.
– А-а… Выручаете, наверное, подругу? А я, кстати, читаю ваши статьи в «Удачных покупках».
– Вы серьезно? – опешила я.
– Да. А что? Жена любит ваш журнал. Ну и я с ней заодно. У вас, Юля, великолепный стиль. Даже про бульдозер напишете так, что за душу возьмет.
– Спасибо, – растаяла я. – Приятно слышать. А я вас постоянно вижу по телевизору.
– Это естественно. Мне нельзя не быть в телевизоре, я же депутат, – засмеялся Воскресенский.
– А Глеб сказал, у вас еноты и белки?
– Не-а, не еноты, а барсуки. У меня тут целый зоопарк. Давайте покажу.
Воскресенский завязал плед узлом на груди и повел нас по дорожке в сторону конюшни. Сейчас, в домашней обстановке, не на публике, он был напрочь лишен помпезности, присущей политикам, не лопался от важности. И выглядел милым.
Толстые, по-свински откормленные барсуки, заключенные в клетку, привели Мишутку в невообразимый восторг. А белки с внимательными глазками-бусинками довели до экстаза…
Мы сели на диван в гигантском холле. Наверх вела великолепная деревянная лестница с перилами из кованых ажурных завитков. Мишутка подпрыгивал у меня на коленях, а Глеб достал из сумки образцы ткани.
– Антон Аркадьевич, пойдемте наверх, посмотрим, как все это будет выглядеть в спальне.
Волшебный шелк в его руках переливался и играл под солнечными лучами, проникавшими в холл сквозь окна гигантских размеров.
– Глеб, куда ты так торопишься? Юля, вы спешите?
– Мы – нет, – ответила я за себя и Мишутку.
– Вот и славно! А не хотите снять куртки? Ребенок не взмокнет?
Отличная идея!
– Планируете оформить спальню в восточном стиле, – предположила я, разглядывая ткань.
– Ну, у меня их там несколько, – немного смущенно ответил Воскресенский и указал пальцем в потолок. – Три Глеб переделывает.
– И одна точно будет напоминать покои падишаха, – подтвердил дизайнер.
– Давайте-ка я угощу вас кофе, – хлопнул себя по лбу Воскресенский. – А вот этот краснощекий парень явно не откажется от сахарной печеньки.
Он собственноручно сварит нам кофе?
Чудеса!
Приятно наблюдать политика в домашней обстановке. Пусть уволит команду имиджмейкеров – они зря получают деньги. Воскресенский гораздо лучше образа, навязываемого ему этими ушлыми профессионалами.
Кофе, сваренный депутатом, был великолепен. Печенья, шоколада и джема он тоже не пожалел. А для Мишутки Воскресенский принес – чрезвычайно меня удивив – баночку сливового пюре и детскую ложку.
– Ха, я ж опытный дед, – объяснил Антон Аркадьевич. – Давай-ка, Юля, накорми эту хорошенькую козявку.
– У вас уже есть внуки? – удивился Глеб.
– Пока всего один.
– Вы – юный дедушка, – польстила я Воскресенскому.
Сколько же ему?
На листовках, призывавших на будущих выборах голосовать за депутата Воскресенского, указывался его возраст. Вроде бы немного за сорок. Сорок три, наверное.
– Глеб, а ты как-то изменился, – заметил депутат. – Выглядишь… м-м-м… более мужественно. Тебе идет.
Дизайнер зарделся. А я подумала о том, насколько Воскресенский – профессиональный политик – поднаторел в искусстве обольщения. Он делает это чисто машинально! Меня он сразил демократичностью манер и вниманием к карапузу. Глеб тоже услышал от Воскресенского самый желанный комплимент – о мужественности, появившейся в облике дизайнера. Бедняга приложил массу усилий, пытаясь выглядеть брутально, а не изнеженно, и депутат сразу это отметил…
Внезапно на улице раздался шум мотора и визг тормозов. Видимо, кто-то лихо вторгся на депутатскую территорию – так как сломанные ворота оставались распахнутыми настежь.
Воскресенский удивленно и встревоженно замер, потом вскочил с дивана и устремился к выходу. Следом помчался обеспокоенный Глеб – ах, не повредили ли нежданные гости его ласточку – «мазду»?
– Надеюсь, это не бойцы ОМОНа? – сюсюкая, сказала я Мишутке и вытерла бумажной салфеткой мордочку, перепачканную сливовым пюре. – Надеюсь, этот симпатичный толстый дяденька-депутат честным путем заработал денежки на скромную хижину и на славных жирных барсучков?
Услышав про барсуков, Мишутка радостно загугукал. Словно понял. Хотя, наверное, понял. Потому что для наглядности я скорчила рожу – сморщила нос, выставила вперед два передних зуба.
– Да… Надеюсь, сейчас сюда не ворвутся парни с автоматами, в черных масках и бронежилетах? Как ты думаешь, малыш? Ведь могут, могут… Если задуматься, честным путем на такие хоромы не заработаешь. Правда, Мишутка?
– Ы-ы-ы, – довольно заявил младенец и выпустил слюни на подбородок.
– А вдруг? Мы с тобой, моя малявочка, знаем: депутаты нашей гордумы выполняют свои обязанности на неосвобожденной основе. Ты знаешь эту формулировку – на неосвобожденной основе?
– Гумм-гумм-ллииллии…
– Нет? Я тебе объясню. Это когда… Когда основа неосвобожденная. Так звучит понятней, да? Значит, наш милый, славный, демократичный толстячок владеет какой-нибудь фирмой, приносящей немыслимые доходы. Колоссальные, грандиозные, жуткие доходы… Не знаю, чем он там занимается…
– Нняннь-ммуммм…
– Но возможно, на коттеджик и домашний скот господин депутат заработал вполне честно. Фирма у него крутая, тебе понятно, малыш? Фирмочка. Возможно, она приносит миллион-другой. Ежемесячно! Это классно. Ах, Мишутка, вот если бы у меня…
Я не успела закончить речь. Странные звуки, молниеносно квалифицированные мной как пистолетные выстрелы, заставили лоб покрыться испариной, а спину – липким потом. Одновременно с выстрелами раздался придушенный вой, вскрики и топот.
Оледенев от ужаса, я приткнула пацана в угол дивана, придавила его подушкой, чтобы не уполз, а сама метнулась к окну. Черный джип с номерами, заляпанными грязью, криво и косо заехав во двор, остановился прямо на газоне у забора. Тенью промелькнуло несколько фигур. Это были не бойцы ОМОНа – гораздо хуже! Крепкие парни в одинаковых черных куртках. И они явно были вооружены!
Нет, только не это…
Да. Похоже, мы влипли… Посмотрели бесплатный зоопарк, спасибочки. И нарвались на вооруженный десант. А у меня на руках чужой ребенок! Я головой за него отвечаю!
На ватных ногах я вернулась к дивану и лихорадочно принялась натягивать на себя ветровку, а на ребенка – его куртку. Мишутка удивленно таращился, не понимая, почему у меня такое странное лицо – слегка перекошенное, с бешеными глазами.
Это от ужаса, милый.
– Давай, давай скорее, – торопила я младенца. Он, как назло, сопротивлялся, вырывал ручку. – Нам надо или убежать отсюда, или надежно спрятаться. Не хочу получить шальную пулю. Кто тогда доставит тебя домой и сдаст мамочке в целости и сохранности? Где же Глеб?! Где этот подлый дизайнер? Привез нас, скотина, в эпицентр военных действий, а сам смылся!
Подхватив Мишутку, я подбежала к двери. Она в тот же момент распахнулась, и на меня буквально свалился окровавленный Воскресенский. Он зажимал руками бок.
– Юля, сюда, скорее, – прохрипел он и довольно резво для раненого побежал по коридору к лестнице. – Быстрей, умоляю тебя, быстрей!
Ребенок испуганно захныкал. Я вслед за хромающим депутатом взбиралась по лестнице. Почти уже наверху Воскресенский обессиленно повис на перилах, его лицо посерело, из горла рвалось какое-то бульканье и свист.
– Антон Аркадьевич, что происходит?!
– Сюда, Юля, скорее!
Мы ввалились в кабинет, Воскресенский повернул защелку на двери, а потом, задыхаясь и зеленея, сполз на ковер и скрючился в позе эмбриона, подтянув колени к животу. Между пальцев сочилась кровь, пропитывая одежду. Я в ужасе смотрела на него, Мишутка начал тихо поскуливать мне прямо в ухо.
– Антон Аркадьевич, что случилось? Кто эти парни? Подождите, я сейчас вызову милицию и «скорую».
Проклятье!
Я оставила сумку с телефоном в машине!
– Юля, – прохрипел Воскресенский, – не трать время… милицию не надо… у меня свои счеты… свои счеты с этими… мужиками… Ты… возьми кейс… видишь, на столе… лежит… Возьми его, умоляю…
Под ним на ковре расползалось темное пятно. Он хватал воздух губами и со свистом выталкивал его обратно. Я опустилась на колени рядом с Воскресенским и осторожно положила ладонь на его плечо. По телу раненого пробегали судороги, глаза закатывались.
Жуткое зрелище!
Ребенок орал от страха, уткнувшись носом мне в шею, я крепко прижимала Мишутку к себе свободной рукой и сама еле сдерживала слезы и подступающую к горлу тошноту. Впервые у меня на глазах умирал человек, а я не знала, чем ему помочь…
– Антон Аркадьевич, миленький, – всхлипнула я, – пожалуйста… Мы сейчас что-то придумаем… Пожалуйста, не умирайте!
– Юля, открой шкаф… – с трудом прохрипел Воскресенский, – там дверь… Пройдешь в спальню… потом в коридор… потом вниз по лестнице на кухню… там черный ход… Беги к барсукам… слева от клеток… за деревьями… за деревьями калитка…
– Антон Аркадьевич, бедненький, не умирайте! Где тут у вас телефон, надо вызвать «скорую»!!! – заголосила я.
– Юля, да послушай же ты! – из последних сил прорычал Воскресенский и тут же скривился от боли. – Возьми кейс… Ты должна его передать… Это страшный человек… Он контролирует все… почти все в нашем… в нашем городе… Ты должна передать… Обещаешь?
– Антон Арка…
– Юля, обещаешь?!!
– Да!
– Я очень тебя… прошу… Если не отдашь кейс, он истребит всю мою… всю семью…
– Кто?!
– И жену, и детей… Сначала поставит… поставит на счетчик… поэтому обязательно отдай кейс… иначе включится счетчик… Ты понимаешь?.. Умоляю тебя… Там деньги, много денег… это страшный человек… он многие процессы… контролирует… отдай ему…
– Кому?!!! – заорала я.
Напуганный Мишутка вопил как резаный. За дверью на лестнице слышался топот, хлопали двери, раздавались голоса. Меня трясло от страха, Воскресенский хрипел на полу.
– Запомни код… девять… шесть… три, пять, один… ноль… семь, четыре, четыре… Запомнила? Отдай кейс…
– Девять-шесть-три-пять-один-сколько?!!!! – заорала я сквозь слезы.
Мишутка голосил в полную мощь легких, дверь кабинета содрогалась от могучих ударов.
– Девять-шесть-три-пять-один! А дальше что?!
– Юля, милая, ради всего… святого… – почти неслышно прошептал Воскресенский, – умоляю… отдай этот кейс… У тебя всего… пять дней… Но лучше… прямо сегодня… Умоляю… Жизнь моих детей… вся моя семья… ноль, семь, две четверки… Это Андрей прррххх…
– Андрей?! Какой Андрей?!! Фамилия у него какая?! Я не расслышала! Да Антон Аркадьевич же!
Воскресенский отключился, ткнувшись лицом в ковер. Я беспомощно посмотрела на его растерзанную фигуру, затем – на дверь, вздрагивающую при каждом ударе… В комнату вот-вот могли ворваться вооруженные бандиты. Размышлять было некогда, оплакивать бедного депутата – тоже.
Во-первых, я головой отвечала за ребенка и должна была вернуть его матери точно в том же состоянии, в каком получила утром. Во-вторых, умирающий Воскресенский взвалил на меня непосильную ношу: ответственность за судьбу своей семьи.
Весело, ничего не скажешь!
Я подскочила к столу, схватила черный чемоданчик и ринулась к шкафу. Отодвинув влево створку и внедрившись между вешалок с одеждой, я обнаружила, как и обещал депутат, еще одну дверь. Нелегко, между прочим, оперировать конечностями, на одной из которых сидит дитё весом в тонну, а другая держит увесистый чемодан! Но я справилась – открыла дверь и проникла в другую комнату.
Необходимость действовать вернула меня в чувство. Слезы высохли, тошнота отступила. Я была готова стать каскадером и совершить невероятный трюк, лишь бы выбраться из этого страшного дома.
– Малыш, прошу, замолчи, – умоляюще прошептала я ребенку, целуя его в лоб и макушку. – Если ты будешь вопить, нас в два счета вычислят плохие дяди. Поймают и надают по мордасам. Но это лучший вариант. А в худшем случае нас пристрелят, как нежелательных свидетелей. Ну уж меня – точно. Ты же не хочешь, чтобы тетю Юлю грохнули? Как ты без меня доберешься до дому, а?
Ребенок меня понял! Он замолчал. Наверное, я была убедительна.
Мысленно сверяясь с указаниями, полученными от раненого депутата, я преодолела весь путь и очутилась у черного входа. Покрутив замок, осторожно открыла дверь. За спиной, в доме, продолжали перебрасываться короткими фразами налетчики, они шумели на лестнице и на втором этаже.
Мы с младенцем выскользнули на улицу. Озираясь по сторонам, я рысцой побежала к конюшне. И уже увидела сквозь деревья спасительную калитку, как в страхе отпрянула: прямо к клеткам с барсуками направлялся один из захватчиков, огромный светловолосый парень в черной куртке. Совершив невероятное – тройной прыжок с ребенком и кейсом в руках, – я приземлилась за живой изгородью и сквозь ветки кустарника стала наблюдать за головорезом.
Он постоял немного рядом с барсуками, похлопал по решетке, сообщил животным, что они разжирели, как свиньи, а затем повернулся и направился к дому. Через минуту путь был свободен! И мы наконец-то выбрались за пределы депутатских владений.
О, счастье!
Калитка вывела совсем на другую улицу – очевидно, параллельную той, откуда мы заезжали во двор. Я повертела головой, соображая, куда бежать. Но в тот же момент сжалась от страха, услышав за спиной скрип тормозов.
– Юля! Быстро в машину! – крикнул мне Глеб. Это были дизайнер и его канареечная «мазда».
Он не бросил нас в беде!
– Я пятьсот раз тебе звонил! Почему ты не отвечала?
– Глеб, моя сумка осталась в машине! И телефон в ней.
– Ах, это он, значит, играл. А я-то подумал, у меня тут что-то сломалось – пищит и пищит!
– Не пищит. Это Моцарт, – всхлипнула я и зарыдала.
– Ну, не расстраивайся. Хорошо, не пищит, а булькает.
– Не булькает!
– Ладно, не обижайся, я не хотел обидеть твоего Моцарта! Не реагируй так нервно!
– Глеб, ты больной?! При чем здесь Моцарт! Воскресенского убили! Прямо у меня на глазах!
– Убили?! – ошарашенно повторил Глеб. – Ах, боже мой! Вот несчастье. Он был таким выгодным клиентом.
Мы выехали на шоссе и помчались в сторону города. Я судорожно давила на кнопки мобильника и захлебывалась слезами.
– Что ты делаешь?
– Звоню в милицию.
– Юля, перестань.
– ?!
– Думаю, нам не следует в это вмешиваться.
– Как это?
– А так. Лучше, если никто не узнает, что мы были у Воскресенского. Тебя видели эти бандюганы?
– Нет.
– И меня тоже. Они бросились за депутатом, а я проскочил к машине.
– Но вдруг Воскресенскому еще можно помочь?
– Чем ему поможешь? Ты же сказала – его убили! Нам свою шкуру надо спасать. Вот ты звонишь в милицию. Зачем, Юля?!
Да, зачем?
Возможно, я даже дозвонюсь. И наверное, сумею убедить дежурного, что вменяема. И моя речь – не бред сумасшедшей, не страшный сон, а пересказ реальных событий.
Что дальше?
– Хочешь поработать свидетельницей? – подсказал Глеб. – Будешь давать показания, поможешь составить фоторобот бандитов? Да, Юля?
Да.
А бандиты, в свою очередь, нарисуют мой фоторобот, узнают адрес, биографию, сексуальные предпочтения… И они, полагаю, будут действовать гораздо оперативнее правоохранительных органов. Мафия почему-то всегда расторопнее милиции.
– Мечтаешь стать свидетелем? – повторил Глеб, оторвав взгляд от дороги и обернувшись ко мне.
– Вовсе нет, – в отчаянии пробормотала я.
– Я тоже не хочу. Поэтому спрячь телефон.
Я послушно спрятала в сумку мобильник. Как мне самой в голову не пришло все это?.. Ну надо же. Глеб, если захочет, соображает. А я-то воспринимала его всерьез лишь тогда, когда речь шла о сочетаемости шмоток в гардеробе. Во всех остальных вопросах, полагала я, мой друг абсолютно не смыслит.
Выходит – ошибалась.
– Глеб, ты, что ли, умный?
– Скорее – опытный. У меня все клиенты – фантастические богачи. А у них не жизнь, а сплошной триллер. Думаешь, я первый раз попал в перестрелку? Да, неприятные ощущения. Тут главное вовремя смыться. Что мы сейчас и делаем.
А я – самая настоящая дура! Ну зачем я согласилась прокатиться на автомобиле Глеба?! Раз у него такие опасные клиенты – пусть сам наслаждается общением с ними. Ему за это платят баснословные гонорары. А я гуляла бы с коляской в сквере – и никуда бы не вмешивалась. И не подвергала бы чудовищному риску жизнь Мишутки. Да и свою тоже…
Серое лицо агонизирующего Воскресенского стояло перед глазами. Ребенок, измученный многообразием впечатлений, спал и временами вскрикивал во сне.
Довела бедняжку, негодяйка!
– А Воскресенский мне еще кейс успел отдать.
Я посмотрела на черный чемоданчик. Компактный, размером с мой ноутбук, но в три раза толще, кейс лежал на сиденье. Он был сделан из матового черного металла, рядом с твердой пластиковой ручкой располагалась панель с кнопками. Видимо, именно с их помощью и вводился код.
Код?! О нет… Я забыла код!
– Кажется, я забыла код, – прошептала я.
Пожилая дама-фармацевт внимательно посмотрела на меня поверх очков.
Что-то не так?
Я просто попросила Глеба высадить нас с Мишуткой у ближайшей к дому аптеки и попыталась купить литр корвалола и два килограмма валерьянки в таблетках. Пока мой заказ напряженно обрабатывался мозгом фармацевтши, я нервно катала туда-сюда коляску, беспощадно грызла французский маникюр и зло поглядывала на кейс. Измученный ребенок все еще спал. Он не проснулся даже тогда, когда я вытаскивала его из автокресла и устраивала в коляске.
– А вы грудью не кормите? – спросила дама, покосившись на спящего ребенка.
– У меня вообще нет груди, – зло буркнула я.
75В – это не грудь, а лишь тонкий намек на нее.
Даже до объема бедер не дотягивает!
– Возьмите лучше вот это, – сочувственно сказала фармацевт и указала пальцем на плакат, рекламирующий чудодейственное средство для психов. – Дороговато, но эффективно. Берете?
– Дайте пять упаковок, – быстро сказала я. – И настойку пустырника. Десять флаконов.
Аптекарша покачала головой, вздохнула и пробила чек.
…– Юля, все в порядке? – спросила Ева, принимая спящего сына. – Ты выглядишь немного странно.
– Все нормально. Просто мы слегка загулялись. Твой ребенок вел себя отлично.