Квест «Иисус Христос». Сквозь лабиринты мифов. Часть I. Рождество, которого не было (Е. Н. Недзельский, 2017)

Глава 1. Официальная версия прошлого Иисуса

Что нам известно об истории жизни Иисуса Христа? Что известно о начальном периоде его жизни, о его рождении, детстве, отрочестве, юности? Как ни странно это может прозвучать для очень многих людей, знакомых с новозаветными текстами, но я вынужден сказать, что нам об этом не известно практически ровным счетом ни-че-го…

И хотя все привыкли к этому факту, как к чему-то само собой разумеющемуся – ну, неизвестно и неизвестно, что тут такого? – на самом деле, это по-настоящему весьма и весьма странный факт. Более того – это попросту небывалый факт для истории человека, считающегося основателем одной из мировых религий! Только сравните этот информационный дефицит, с тем изобилием информации о детстве-отрочестве-юности и Будды, и Моисея, и Мухаммеда, и Конфуция. Про Иисуса же его последователи, писавшие о нем книги, почему-то не оставили нам ровным счетом никаких сведений такого рода.

Но как же так, скажет любой знакомый с текстом Нового Завета читатель, как же так – «не оставили», если и в Евангелии от Матфея, и в Евангелии от Луки имеются хорошо известные истории Рождества? В них рассказано и о рождении Иисуса, и о первых годах его жизни, а так же есть и одна история периода его отрочества. Так что, говорить о «ни-че-го» – по меньшей мере, просто неуместно.

Что ж, совершенно верно, истории Рождества в Новом Завете имеются, и именно их мы и собираемся здесь проанализировать, для чего вспомним, для начала, их краткое содержание…

Некоей, ничем не примечательной еврейской девушке по имени Мариам (Мария), проживавшей в деревушке под названием Назарет, неожиданно является Ангел, торжественно возвещающий, что она чудесным образом, без участия мужчины, непосредственно от Бога забеременеет и родит Божественного младенца, который будет называться Сыном Бога, и которому предназначено быть Царем Израиля. После этого Ангел является также и ее будущему мужу Иосифу, разъяснив ему, почему и каким образом девушка, которую он взял в жены, оказалась вдруг беременной.

Впоследствии Ангел явится Иосифу еще раз, чтобы дать указание всему семейству бежать с новорожденным Иисусом в Египет от репрессий царя Ирода. Являлись Ангелы так же и группе безвестных пастухов, почему-то именно им возвестив о рождении Божественного Младенца. Была еще и некая группа восточных магов-астрологов, вычисливших появление на свет Великого Царя и пришедших поклониться Младенцу, принеся ему богатые дары.

А до всего этого, был еще визит беременной Марии к ее родственнице Елизавете, в то время тоже беременной будущим Иоанном Крестителем, визит, во время которого Елизавета, по откровению от Бога, назвала Марию «матерью Господа моего». А еще – пророчества об Иисусе, как о Мессии, произнесенные праведником Симеоном и пророчицей Анной, когда Иосиф и Мария с младенцем пришли в храм для совершения обряда очищения.

Есть так же одна история из отроческого периода Иисуса, рассказывающая о том, как он в 12 лет настолько заговорился с мудрецами в Иерусалимском храме, поражая их своей мудростью, что даже отстал от своих родителей, покинувших Иерусалим вместе с расходившимися после праздника Пасхи паломниками.

Что ж, хотя информационное поле рождественских историй не очень обширно, но все же, необходимо признать, что это и далеко не провозглашенное мной «ни-че-го». И причем, вы только посмотрите, какая в них информация! Все чудесно, знаменательно, необычно, все явно выделяет Иисуса из числа всех прочих людей…

Зачатие – предвозвещенное Ангелом, «непорочное», «не от мужа», а непосредственно от Бога, от Святого Духа. Рождение – внешне хотя и в более чем скромной обстановке, в простом хлеву, но зато, опять же, при совершенно чудесных явлениях Высших сил. Ангел, возвещающий весть о рождении Мессии изумленным пастухам, целые «воинства небесные», тожественно воспевающие хвалу Богу. А потом – волхвы с Востока с дарами, пророки, пророчествующие великое о Младенце…

Все настолько насыщено невероятными и чудесными Божественными проявлениями, что… просто сам собой возникает вопрос: а, попросту, не сказки ли все это?

Причем понятно, конечно, что «есть ли невозможное для Бога?». Особенно с учетом того, что кое-что из «невозможного» и называвшегося «чудом» тогда (например, зачатие без полового акта между мужчиной и женщиной), сегодня является рутинной медицинской процедурой. То есть, вопросы к достоверности историй Рождества лично у меня возникают вовсе не относительно возможностей Бога, по определению обладающего всемогуществом.

Вопросы у меня возникают вообще не относительно Бога. Вопросы у меня возникают относительно текста. Текста, который, каким священным и «богодухновенным» его ни считай, все-таки является результатом тоже и прямого человеческого участия в процессе его составления, а потому и вопросы к нему очень даже возможны. И эти вопросы я собираюсь задать, и ответы на них – отыскать.

Надо сказать, что вопросы к историям Рождества возникали у меня и раньше, еще в бытностью мою активным и достаточно успешным религиозным деятелем. Но до ответов, до правды я тогда просто пугался докапываться, интуитивно ощущая, что эта правда может самым разрушительным образом сказаться на всей системе моих убеждений, а значит – и на моей долгой и успешной религиозной карьере. И пока я не был готов ставить под удар свою налаженную жизнь, рисковать потерять «все, что нажито непосильным трудом», я все потенциально опасные вопросы просто откладывал подальше, в самый дальний угол самого долгого ящика…

Но время пришло, правды захотелось больше, чем налаженного благополучия, все складируемые доселе в «долгих ящиках» вопросы были постепенно извлечены, и спустя еще годы исследований и поисков, обрели свои ответы. И вот, что в итоге стало вырисовываться в отношении историй Рождества.

Прежде всего, стали очевидны явные несуразности…

Глава 2. Несуразности официальной версии

Глава 3. Три столетия без историй о Рождестве

В поисках ответа на сие закономерное вопрошание, обратимся к одному малоизвестному, но чрезвычайно важному для нашего исследования, факту из истории христианской церкви. Малоизвестен сей исторический факт потому, что церковь не только старается его никоим образом не афишировать, но напротив – всячески стремится его прикрыть и затушевать. Чрезвычайно же важен он для нашего исследования потому, что состоит этот факт в том, что, оказывается, празднование Рождества вошло в обиход христианской церкви… не ранее 4 века нашей эры!

То есть, как минимум первые три столетия (!) своей истории христианство такого праздника не знало вовсе. Но разве такое могло бы быть возможным, если бы истории Рождества, как утверждается, изначально находились в текстах Евангелий от Матфея и от Луки?! Столетиями читать в своих Священных Писаниях о таких невероятных, одновременно трогательных и грандиозных смыслообразующих событиях и полностью их при этом игнорировать – этого просто невозможно вообразить!

Особенно в сопоставлении с другим, опять же историческим, фактом из жизни христианской церкви. Ведь все те же самые первые три столетия, христиане в качестве своего главного праздника отмечали событие, описание которого в Евангелиях от Матфея и Луки идет… сразу после Рождественских историй.

Этот главный праздник носил название Епифании или – Богоявления, и праздновалось при этом событие принятия Иисусом Христом обряда сакрального омовения, названного в русском переводе «крещением», от Иоанна, соответственно, Крестителя. Обряд состоял в символическом погружении в воды реки Иордан, после которого, согласно евангельским описаниям, на Иисуса сошел Дух Святой в образе голубя, а так же «был глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный…».

В том, что в этом событии христианские богословы разглядели проявление Бога, как Троицы (Бог Отец проявил себя в «гласе с небес», Дух Святой – в образе голубя, а Бог Сын, понятно, – в образе Иисуса), нет ничего удивительного. Однако поистине чрезвычайно удивительно, что те же богословы почему-то совершенно не разглядели того же Богоявления в событиях Рождества. А ведь уж там-то эта самая Епифания представлена, безусловно, куда более прямо, ярко и живо!

Как же так: триста лет читали в самом начале своих евангельских повествований про Деву Марию, зачавшую от Святого Духа, про рожденного в Вифлеемском хлеву Божьего Сына, про явления Ангелов, про волхвов с Востока, панику Ирода и пр., пр., пр. – и все это, я извиняюсь, «побоку», все мимо?.. Все это их ни разу не впечатлило, не приковало к себе внимание и не навело на мысли, что такие события, которыми открываются тексты двух Евангелий, пожалуй, достойны того, чтобы хоть как-то их отмечать в кругу христианских праздников?..

Нет, триста лет это все никого из христиан никоим образом не «цепляло», триста лет никакого такого глубокого смысла и значения они во всем этом Рождестве не замечали, и, спокойно через него перескакивая при чтении Евангелий, сосредотачивались на крещении Иисуса. Почему-то именно в этом обрядовом омовении виделся им избыток смысла и значения, достаточный для того, чтобы именно его отмечать в качестве главного праздника.

И вдруг, спустя эти три столетия, наступает просто таки «революционное прозрение»! Рождество не просто замечают – оно оказывается в самом центре внимания, его начинают широко праздновать, и очень быстро теперь уже именно оно становится главным христианским праздником, совершенно затмив на весь последующий исторический период праздник Богоявления. Кто сегодня не слышал о Рождестве? А кто слышал что-нибудь о празднике Епифании?..

Как же объясняет эти всечудесные пертурбации всехристианннейшего внимания сама христианская религия? Да, в общем-то, никак! В христианстве сей факт предпочитают, как уже говорилось, просто «не замечать» и замалчивать. И это понятно, поскольку в рамках утверждений о том, что истории Рождества изначально присутствовали в текстах Матфея и Луки, ни их 300-летнее игнорирование, ни последовавший затем «взлет популярности», вразумительно объяснить попросту невозможно.

Попытки сослаться на то, что-де первые христиане были из иудеев, а у иудеев в те времена было не принято праздновать дни рождения, совершенно никуда не годятся. Во-первых, уже в первом столетии подавляющее большинство христиан были «из язычников» и не имели, соответственно, никакого отношения ни к иудеям, ни к их традициям. Во-вторых же, хочется обратить внимание на то, что события Рождества – это далеко не только «день рождения»! И каких бы иудейских традиций ни придерживались первые христиане, не разглядеть в событиях Рождества их просто таки эпического смысла и значения они бы просто не смогли.

Так что ссылки на «экс-иудаизм» ранних христиан, как на объяснение того, почему они три столетия игнорировали Рождество, совершенно не проходят. Ну, а более, христианским апологетам идеи достоверности Рождества, сказать по этому вопросу вообще нечего…

И в этой ситуации остается только либо признавать полнейшую загадочность и необъяснимость всей этой истории, либо принять то единственно реальное ее объяснение, что никаких историй Рождества в изначальных текстах Евангелий, которыми христиане пользовались первые триста лет своей истории, не имелось.

В этом случае ничего загадочного и необъяснимого не остается. Напротив, совершенно понятным становится и факт 300-летнего «игнорирования Рождества», поскольку на самом деле никто ничего не игнорировал, и отсутствие празднований обуславливалось простым отсутствием текстов о Рождестве, и факт 300-летнего празднования крещения Иисуса, под названием Праздника Богоявления.

Относительно этого праздника, все становится понятно, стоит только обратить внимание на то, что без сказаний о Рождестве все четыре Евангелия начинаются совершенно одинаково и как раз именно с эпизода крещения Иисуса!

Естественно, что именно на этом эпизоде, в течение трех столетий синхронно открывавшем повествования всех четырех Евангелий, и сосредотачивалось внимание христиан, истолковавших его, как Епифанию – как первое явление Бога, «единого в Трех Лицах», – и сделавших события этого эпизода своим главным праздником.

Так же, как совершенно естественно и то, что как только в церкви стали распространяться тексты Нового Завета, в которые уже были вставлены истории Рождества, именно они и сконцентрировали на себе внимание всех христиан. И со временем, Рождество, безусловно «перетянуло на себя» смысловое значение Епифании, оттеснив в сознании христиан эпизод крещения Иисуса далеко на задний план.

Поэтому, совершенно логично, что вскорости и празднование крещения Иисуса, под названием праздника Епифании/Богоявления, было вытеснено со своего первого места далеко на задний план круга церковных празднеств, уступив место Рождеству, ставшему главным праздником христианства, наряду с празднованием Воскресения Христа (Пасхи).

С учетом сказанного, лично я не вижу другого варианта, кроме того, чтобы признать полностью обоснованной версию об отсутствии сказаний Рождества в изначальных текстах Евангелий и в последующих их рукописных копиях, вплоть до 4 века нашей эры. Сказанное касается тех рукописей, которые официально признавались в христианских церквях, поскольку наряду с ними могли, безусловно, создаваться и некие частные списки и сочиняться те же истории Рождества, записанные, как отдельно от евангельский текстов, так и уже дописанные к ним.

Сказанное подтверждается имеющимися на сегодня в распоряжении ученых древними манускриптами. Так, не существует ни одной рукописи ни Евангелия от Матфея, ни Евангелия от Луки, которые были бы древнее 4–5 веков и содержали бы в себе рассказы о Рождестве. То есть, рукописей Евангелия от Матфея, древнее 5 века, нет вообще, а единственная имеющаяся полная рукопись Евангелия от Луки, датируемая первой половиной 3 века (папирус Р75, Библиотека Ватикана), историй Рождества не содержит.

При этом нельзя сказать, что отсутствие в этой рукописи тех первых двух глав, которые имеются в современных текстах и содержат сказания о Рождестве, можно объяснить тем, что их просто утеряли за прошедшие тысячелетия. Первая страница этой рукописи, состоящей из 102 листов папируса, является титульной, на ней крупными буквами написано, что это есть Евангелие от Луки, после чего на этой же странице идет текст, который сегодня относится к 3 главе, так что место для каких-либо «начальных утерянных глав» там попросту отсутствует.

Вместе с тем необходимо сказать, что в Национальной библиотеке Франции имеется сильно поврежденный лист папируса (Р4), датируемый примерно этим же временем (конец 2 – начало 3 века), и так же с текстом Евангелия от Луки, но в котором Рождественские истории уже имеются.

Какой же из этих двух документов должен быть признан более авторитетным в решении вопроса о том, существовали или не существовали истории Рождества в изначальных текстах Евангелий? Думается мне, что более авторитетным должен быть признан тот документ, который не противоречит, а соответствует историческим фактам соответствующей эпохи.

И здесь, на мой взгляд, ситуация очевидна: факт отсутствия в этот период (с 1 по 4 века н. э.) каких-либо церковных торжеств, посвященных Рождеству, свидетельствует о том, что сказания о Рождестве, если и были тогда кому-то известны, то явно не в качестве достоверных. Очевидно, что они не имели сколько-нибудь широкого хождения в церкви ни сами по себе, ни будучи приписанными к тексту Евангелия от Луки, и, соответственно, тексты таких «дописанных» Евангелий и считались подложными.

Будь ситуация ровно обратной, принадлежи тексты о Рождестве Евангелиям от Луки и от Матфея изначально – не было бы никакого трехсотлетнего периода церковного «игнорирования Рождества», о чем немало было сказано выше. Поскольку же такой период «игнорирования» все же был, то это может означать только одно: никаких Рождественских историй ни в каких официально признаваемых текстах Евангелий все эти триста лет не было.

Поэтому, из двух вышеозначенных древних папирусов Р75 и Р4, аутентичным изначальному тексту Евангелия от Луки должна быть признана именно рукопись Р75, не имеющая историй Рождества.

Папирус же Р4 надо признать либо все-таки имеющим более позднюю датировку – не ранее 4 века, либо, если его датировка все же верна, фрагментом некоего частного списка, в котором истории Рождества появились, как элемент «народно-христианского творчества», не имевшего, как показывает история обще-церковного признания.

Глава 4. Император Константин Великий, как творец христианской церкви

И не имели истории Рождества этого обще-церковного признания вплоть до века четвертого, до того момента, когда Римский император Константин Великий, проникшись симпатией к христианству, решил не только прекратить всякие гонения против него, но и более того – сделать эту религию равной по своему статусу с прочими официально признаваемыми в Империи религиями…

Общераспространенным является мнение, что Константин тогда придал христианству статус государственной религии, что означало отказ от всех прочих религий – отказу от «язычества», – и установление по его указу абсолютного доминирования христианства. Однако, это вовсе не так.

Ни от какого «язычества» Константин отказываться не собирался, а его действия по отношению к христианству означали лишь то, что он оказывает честь новой религии, ставя ее в один ряд с другими религиями, удостоившимися официального признания в Римской Империи. И хотя Константин лично сам взялся за процесс реформирования христианства, решив придать этой молодой и еще неустоявшейся к тому времени религии подобающий новому почетному статусу вид, все же он при этом никаких других религий не отменил, не запретил и не ликвидировал.

Несмотря на то, что первые церковные соборы, включая и первый Вселенский собор в Лаодикии, были созваны лично самим Константином, и проходили под его прямым и непосредственным личным руководством, это отнюдь не означало, что Константин был обращен в христианство.

Он, как и полагалось Римскому Императору, продолжал оставаться Верховным жрецом Империи (Понтификус Максимус), исправно продолжая исполнять все обязанности этой должности. Он лично возглавлял особенно торжественные богослужения в храмах различных божеств римского пантеона, совершая положенные этим божествам жертвоприношения. В честь Констнатина продолжали возводиться храмы, где уже ему самому воздавались божественные почести, как и полагалось по культу Римских императоров. По сути, Константин просто включил Иисуса Христа в число своих почитаемых божественных покровителей, и поэтому стал покровительствовать последователям христианской религии.

Однако, углубившись в связи с этим в ситуацию, сложившуюся к тому времени в христианской церкви, Константин убедился, что христианство нуждается в комплексе преобразований для того, чтобы предстать перед подданными Империи, как настоящая, «солидная» религия, а не как странный магический культ.

Надо сказать, что к тому времени, за три столетия своего непростого существования, христианство сложилось отнюдь не в некий идейно-организационный монолит, а скорее в эклектичный конгломерат различных групп и направлений, объединяемых зачастую едва ли не одним лишь названием.

Эти группы и направления, разнясь подчас до полной противоположности в пониманиях и враждуя друг с другом, не имели, естественно, никакого общего управления, никакого свода единого учения, никакого свода обще-авторитетных Писаний. Христианство того периода напоминало даже не широко ветвистое дерево, а скорее хаотично растущий от общего корня куст. И вот из этого «куста», Константин взялся «выстригать» новую религию, годную для того, чтобы встроить ее в общий пантеон Империи…

Начал он в 313 году с разбора конфликта между последователями карфагенского Епископа Доната (донатистами), осуждавшим и отвергавшим тех христиан, кто сотрудничал с римскими властями во время предыдущих гонений. Естественно, по итогу разбора этого конфликта осуждавшие сами были осуждены и вновь подвергнуты гонениям…

А 12 лет спустя, в июне 325 года, Константин своим указом собирает в городе Никея (ныне город Изник в Турции) более трехсот христианских епископов и представителей различных христианских течений и церквей на собор, получивший в дальнейшем название Первого Вселенского.

Там они в течение двух месяцев, под его же непосредственным руководством и председательством, вели дискуссии и обсуждения с целью выработки единого, эталонного понимания веры и учения, которому отныне должны будут следовать все без исключения христианские церкви, находящиеся в пределах римской империи.

И одним из основных элементов этого учения должно было стать – и стало, – провозглашение Иисуса Христа Сыном Бога, единосущным Богу Отцу, то есть, фактически, Богом, с чем добрая половина (если не большинство) христиан тогда совершенно не были согласны.

Несогласные, получившие название «ариане», поскольку они были последователями священника из великой и славной Александрии по имени Арий, считали, что Иисус Христос был сотворен Богом, и потому является лишь подобным (подобо-сущностным) Богу. Победители же считали, что Иисус Христос был рожден Богом Отцом, и потому является едино-сущностным с Богом.

Едва ли римский император Константин точно и детально вникал тогда в богословско-философские тонкости спора с арианами, подтверждением чему является тот факт, что спустя лишь три года после этого Собора все санкции против ариан были им отменены. А через 10 лет после Никейского, в 335 году был собран уже другой собор – Тирский, на котором осужден был уже Афанасий Великий, лидер противников ариан.

После этого ариане еще почти полвека, вплоть до 381 года, были на подъеме, и лишь когда к власти пришел император Феодосий Первый, лично сам бывший противником арианства, на собранном им в Константинополе соборе, ариане были окончательно осуждены. Хотя на окраинах Империи они продержались еще почти четыре столетия, вплоть до 8 века.

Все эти факты показательно вскрывают, во-первых, те истинные процессы и причины, которые привели к возникновению Католической, а затем и Православной церквей, а во-вторых – указывают нам на то конкретное время, когда возникла настоятельная потребность в появлении и фиксации в качестве «истинных», историй про Рождество.

Становится очевидно, что известная нам ныне христианская церковь является результатом деятельности, весьма далекой от понятия «духовный», зато очень близкой к понятиям «власть» и «политика». Римские императоры 4 века, от Константина до Феодосия – вот кто был подлинными инициаторами и руководителями процесса создания христианской церкви, а значит и ее подлинными творцами!

Церковь создавалась отнюдь не как «представительство Царствия Божия на земле», а как политико-идеологический элемент царства вполне земного.

И именно в таком своем виде, исполняя именно такую свою главную функцию, церковь и существует по сей самый день везде, где существует. Так что всем, кто сегодня удивляется и даже возмущается «сращиванию государства и церкви», «использованию государством церкви в политических целях», «вмешательству государства в дела церкви» и т. п., надо просто обратиться к фактам истории.

А обратившись и узнав о подлинных истоках, рычагах и пружинах, перестать удивляться, и, уж тем более – возмущаться теми процессами во взаимоотношениях церкви и государства, которые абсолютно естественно протекают в соответствии с теми направлениями, которые были им заданы изначально…

Глава 5. Иисус, как «античное божество»…

Относительно же рассматриваемого нами вопроса о достоверности сказаний о Рождестве и их происхождении, становится ясно, что с того момента, как император Константин обратил свое благосклонное внимание на христианство, решив обеспечить ему широкое распространение в своей Империи, образ главного действующего лица этой религии потребовал существенной корректировки.

Ведь, как известно, римляне испокон веку привыкли поклоняться полу-богам и героям, к чьему зачатию и появлению на свет боги тоже имели некоторую причастность. Посему, понятное дело, Иисус Христос, чтобы быть принятым в качестве объекта почитания и поклонения, тоже должен был предстать перед народом Рима в каком-то подобном виде. Образ же простого, безродного бродячего проповедника из какой-то далекой полудикой провинции никто бы не оценил и не принял, даже под давлением имперской власти.

Да и самому Константину такой образ Иисуса наверняка был и малопонятен, и малоприятен. Уж если даже он, Константин, будучи императором, обладает божественными титулами, утверждающими его наследственное происхождение от богов, то уж тем более центральное лицо любой религии, по определению являющееся объектом поклонения, не может быть просто «неизвестно кем»! Это обязательно должен быть бог, а его «земная форма» должна иметь непосредственно божественное происхождение и объяснение.

И вот, в 325 году, Никейский церковный собор, в результате двухмесячных препирательств и согласований, составляет итоговый документ, впоследствии названный Никейским Символом веры. В нем Иисус назван, как и требовалось, Сыном Бога, «рожденным, не сотворенным», «Богом истинным от Бога истинного», «единосущным Отцу». Причем, как утверждается некоторыми источниками, последняя формулировка – «единосущный Отцу» – была составлена и вставлена в текст лично самим Константином.

Таким образом, Иисус был официально утвержден в качестве Сын Бога и Бога. И вот тут-то, понятное дело, не могла не возникнуть необходимость в сказаниях о его рождении, которое, разумеется, должно было быть совсем необычным, и к которому Бог должен был иметь самую прямую причастность.

Спрос, как известно, неизбежно рождает предложение, а уж тем более – спрос со стороны императорской власти. Естественно, бросились исполнять, и тут уж, по-видимому, кто-то вспомнило том, что где-то что-то этакое уже, вроде бы, было написано и фигурировало в качестве первых глав Евангелия от Луки, а кто-то, возможно, и сам бросился составлять «подлинные истории» и добавлять их уже к евангелию от Матфея…

В итоге этой бурной, но, по-видимому, довольно хаотичной активности и появились те две различные, противоречащие одна другой, истории Рождества, которые были приписаны к Евангелиям от Матфея и от Луки.

Почему не была составлена (или выбрана из уже имевшихся) и присоединена ко всем четырем Евангелиям какая-нибудь одна унифицированная история о рождении Иисуса от Бога? Разумеется, это было бы наиболее логично и верно. Но факт остается фактом – логично и верно поступить не смогли, а это говорит о том, что процесс протекал торопливо, более эмоционально, нежели рационально, при явном отсутствии единого координирующего центра.

Почему не было такого центра? Видимо потому, что Константину самому брать все на себя не желалось, да и не было возможно – он все же был Император, и кроме возни с христианством, у него имелось множество других забот, включая строительство нового центра Империи – Константинополя, и ведение различных войн. А неорганизованные христиане так и не смогли толком организоваться, и в итоге мы сегодня имеем то, что имеем.

Так или иначе, но можно с большой степенью обоснованности утверждать, что появление официально признаваемых евангельских текстов с включенными в них историями Рождества началось не ранее 325 года, а именно – после Никейского собора.

По-видимому, к 331 году Рождество уже украшало собой официальные тексты Евангелий от Матфея и Луки, поскольку, как написано Евсевием Кесарийским в его труде «Жизнеописание Константина», император, примерно в 331 году, сделал заказ на пятьдесят экземпляров пергаментных рукописей Священного Писания, необходимых для церквей возводимого им тогда Константинополя.

Еще несколько десятилетий ушло на распространение новых текстов Евангелий с включенными в них историями Рождества по церквям и церковным общинам, и через два поколения христиан никто (по крайней мере, из тех, кто принадлежал к официальным церквям) уже не сомневался, что именно в таком виде эти тексты изначально и существовали.

И вот, Лаодикийский собор, проходивший в 363 или 364 году, утверждает официальный Канон христианских Священных Писаний, в котором Евангелия от Матфея и Луки, разумеется, начинаются с описаний Рождества, чем ставится окончательная точка в процесс утверждения этих историй в качестве «истинных».

А еще через пару десятилетий, на Константинопольском соборе 381 года, при составлении нового Символа веры, уже не смогли обойтись без включения в него упоминания о Марии, как о важнейшем действующем лице Священной истории!

Почему не было такого упоминания в Никейском символе веры? В этом разбираться не стали, а просто «устранили недоработку», и в «усовершенствованный» Константинопольский символ веры были добавлены слова, что Сын Божий родился не только от Бога Отца, но и «от Марии девы». Таким образом, можно точно сказать, что к 381 году процесс утверждения и закрепления Рождественских сказаний в текстах Евангелий и головах верующих был полностью завершен.

Но, вместе с тем, из того факта, что включили Марию в текст Символа веры только в конце 4 века, а еще в 325 году этого никому и в голову не пришло, ясно следует, что до 325 года в евангельских текстах историй Рождества, с центральной и сакральной ролью в них Марии, еще точно не было!

Если бы истории Рождества и впрямь имелись в Евангелиях изначально, и были бы столь же широко известны и признаны уже в 325 году, как и в 381-м, то очевидно, что ничто не могло бы помешать тому, чтобы имя Марии появилось уже в Никейском символе веры!

Наверняка император Константин, руководивший Никейским собором, не упустил бы возможность еще тогда сформировать в христианском вероучении столь привычную всему греко-римскому миру триаду: Божественный сын, рожденный от Верховного/Единого Бога-Отца и избранной, праведной земной Женщины-Матери.

Так что, на мой взгляд, ситуация с рождественскими историями, рассмотренными в историческом контексте, более чем очевидна: их не было в аутентичных, исходных евангельских текстах, где они появились не ранее второй трети 4 века, после Никейского собора 325 года.

Глава 6. Рождество и Отцы Церкви

Однако, в данной теме, в контексте истории христианства, нам необходимо рассмотреть еще один аспект. Он касается трудов древних христианских богословов, так называемых Отцов церкви. Ведь если в трудах тех, кто жил и творил в эпоху до 4 века, упоминания и рассуждения о Рождестве имеются, то это, безусловно, будет весомым доводом в пользу изначального существования текстов Рождества в составе Евангелий. Так что, обратимся к трудам Святых отцов…

Однако, первое, что мы обнаружим, обратившись к оным трудам, это… полную невозможность сделать прямой и однозначный вывод о наличии или отсутствии в их оригинальных рукописях упоминаний о Рождестве, ввиду полнейшего отсутствия самих этих оригинальных рукописей!

Подчеркну, что говоря об «оригинальных» рукописях, я имею ввиду вовсе не обязательно манускрипты, написанные рукой непосредственно самого автора, а хотя бы такие рукописи, которые датировались бы временем до все того же 4 века. Но, увы: все труды древних христианских богословов имеются, в основном, лишь в виде средневековых и даже более поздних изданий, ни о каком даже 4 веке тут и говорить не приходится.

А это безусловно означает, что их тексты могли быть как угодно правлены и переправлены, дополнены и/или усечены, а то и попросту придуманы и приписаны тем или иным древним авторам… Кроме того, ситуация усугубляется тем, что многие труды многих древних авторов в принципе существуют лишь, выражаясь современным языком, «виртуально», то есть только в цитатах других авторов…

Так что, судите сами, о какой достоверности материала здесь вообще может идти речь!

В результате такой вопиющей ситуации, анализ того, что называется «трудами древних христианских авторов», в вопросе об интересующих нас упоминаний о Рождестве, Марии и прочих, связанных с Рождеством персонажей, приводит нас лишь к полному хаосу и неразберихе.

Например, имеется, скажем, книга под названием «Против ересей», авторство которой приписывается святому 2–3 веков Иринею Лионскому. В этой книге очень много говорится и о Марии, и о «непорочном зачатии» и о Рождестве, но… Но весьма странно то, что в книге, написанной (как утверждается) в то время, когда у христиан еще не было ни обще-объединяющей церковной организации, ни какого-либо общего «эталонного», «ортодоксального» учения, идут постоянные обвинения в отступничестве от этого не существовавшего тогда «ортодоксального учения» не существовавшей тогда «ортодоксальной церкви».

Кроме того, не существовало тогда и никакого единого и общего для всех христиан канона Священных Писаний, и никакой сборник христианских книг еще не был назван Новым Заветом, что означает, что по отношению к трудам христианских авторов (в отличие от ветхозаветных) попросту не мог еще употребляться термин «Писание».

В рассматриваемой же нами книге, само название которой – «Против ересей», – выглядит как-то неуместно по отношению ко 2 веку н. э., когда еще отсутствовал тот эталон, по которому можно было бы отделять «ересь» от «не ереси», цитаты новозаветных авторов уже вовсю даются не иначе, как слова Писания.

В общем, по всему своему содержанию, книга гораздо более похожа на произведение гораздо более позднего, нежели 2–3 век, времени, когда уже и «единственно-правильная церковь» официально существовала, и, соответственно, «единственно-верное учение» уже имелось, и был сформирован и признан Священным Писанием Новый Завет.

К тому же, как объяснить параллельное существование этой книги в один и тот же период времени, скажем, с книгой, под названием «Строматы», автором которой указывают Св. Климента Александрийского? В этом обширном труде, при наличии обильнейшего цитирования из всех четырех Евангелий, и других новозаветных и ветхозаветных книг, почему-то не нашлось места даже для одной-единственной цитаты из историй Рождества, для хотя бы единственного упоминания о Марии! А ведь они не единожды могли быть очень даже к месту в этой книге.

Возьмем для примера IV Книгу из состава «Стромат». Там 8, 19 и 20 главы прямо посвящены рассуждениям о том, какой должна быть праведная жизнь женщин-христианок. Особенно это касается 20 главы, которая называется: «Хорошая жена».

Так вот, чтобы вы думали? Приводя в этих главах 7 новозаветных цитат, причем одну – конкретно из евангелия от Матфея, приводя даже обширные цитаты из произведений древнегреческого драматурга Еврипида, всеуважаемый Св. Климент при этом ни разу (!) не упоминает о Деве Марии, той женщине, пример которой для любой христианки должен быть попросту первостепенным! Это ли не странно?

Но нет, это, на самом деле – это совсем не «странно». Это, на самом деле – совершенно невозможно! Невозможно для христианского автора, читавшего истории Рождества в Евангелиях от Матфея и от Луки. И возможно это только в случае, если этот христианский автор этих историй в этих Евангелиях никогда не читал.

Отсутствие в трудах Св. Климента (отлично знакомого с содержанием всех четырех Евангелий, о чем говорят сотни цитат из них в его трудах) цитирования тех глав Евангелий от Матфея и Луки, которые сегодня считаются в них первой и второй, возможно объяснить только одним: этих глав он в никогда в своей жизни в глаза не видел!

Так какой же вывод можно сделать относительно достоверности историй Рождества и самого их существования в евангельских текстах до 325 года, на основании анализа трудов христианских авторов, живших до 4 века н. э.?

Что же, с одной стороны, в ряде книг ряда таковых авторов упоминания о Рождественских событиях и о Марии, как об одной из центральных фигур христианства, действительно имеются. Однако, с другой стороны, целый набор объективных факторов не позволяет принимать эти упоминания, как достоверные.

Не позволяет, прежде всего, то же самое обстоятельство, которое не позволило принять в качестве авторитетного тот лист пергамента, на котором имеется фрагмент текста Ев. от Луки, содержащий Рождественские истории. А именно – исторический контекст той эпохи, когда христианская церковь не только не праздновала, но и никоим образом вообще не отмечала события Рождества. Как уже не раз здесь говорилось, этот исторический факт невозможно объяснить ничем, кроме того, что в эту эпоху церковь ни о каких событиях Рождества не знала.

Но так же не позволяет и наличие немалого числа христианских авторов, так же относимых к эпохе до 4 века, в чьих трудах нет никаких упоминаний о Рождестве и Марии. Причем отсутствие этих упоминаний невозможно объяснить тем, что эти авторы затрагивали такие темы, в которых говорить о событиях Рождества и Марии просто не было необходимости.

Как уже было показано выше, на примере одной из книг Св. Климента Александрийского, отсутствуют они и там, где их наличие было бы, как раз таки, более чем уместно. И именно такие произведения, прекрасно вписывающиеся в исторический контекст существования и развития христианства до 4 века н. э., и можно считать достоверными.

Каким-то счастливым образом эти книги избежали внимания христианских «правильщиков текстов» более поздних веков. А те свое дело знали, и умело заботились о том, чтобы труды древних Отцов Церкви, которые попадались к ним в руки, зазвучали более «политкорректно». И если для «политкорректности» недоставало упоминаний о Марии и событиях Рождества – их несложно было добавить.

А вот удалять-то из древних текстов упоминания о Рождестве и Марии они точно не стали бы! И потому, отсутствие в трудах древних Отцов церкви таких упоминаний можно смело считать проявлением авторской аутентичности.

Еще раз: отсутствие упоминаний о Рождестве в текстах древнейших христианских богословов может быть объяснено только их изначальным там отсутствием, но никак не действиями позднейших переписчиков и издателей; а вот наличие таковых упоминаний – как раз таки именно действиями позднейших переписчиков и издателей, приводивших тексты в соответствие с позднейшими церковными установками.

Из сказанного следует общий вывод, что анализ трудов христианских авторов периода до 4 века н. э., в сопоставлении с историческим контекстом церковной жизни этого периода, так же подтверждает, что в церкви того периода истории Рождества были либо вовсе неизвестны, либо известны, как недостоверные и официально не признавались.

Тем же, кто может выразить сомнение в том, что христиане могли так «неуважительно» и манипулятивно относиться к своему древнейшему богословскому наследию, я порекомендую взглянуть на текст Евангелия от Марка, на его последнюю, 16 главу. Сегодня хорошо известно, что последние 12 стихов этой главы (с 9 по 20) отсутствовали в оригинальном тексте, и были дописаны в более позднее время. Когда именно – на сей счет ни точных данных, ни единого мнения нет.

Однако известно точно, что в древнейших, из имеющихся на сегодня, рукописях Евангелия от Марка (Синайский и Ватиканский кодексы 4 века), этих стихов еще нет, а вот в большинстве рукописей 5 века – они уже есть. Так что и здесь мы опять, во-первых, возвращаемся к этому рубежью в истории христианства – все к тому же 4 веку, а во-вторых, видим, что в те времена христиане, если считали нужным, спокойно корректировали Евангельские тексты.

И если приписки осуществлялись к текстам, включенным в уже составленный и утвержденный к тому времени Канон новозаветных Священных Писаний, то уж возможность корректировок «простых» авторов, никак и никого удивлять не должна!

Глава 7 и Семь аргументов против

Таким образом, в рассмотрении вопроса о достоверности историй Рождества, мы подходим к итоговому выводу. И вывод этот таков: эти истории должны быть признаны недостоверными по целому ряду причин.

Во-первых – их практически полному текстологическому несовпадению между собой.

Во-вторых – их противоречия контексту остального повествования Евангелий, в частности – полнейшей смысловой несовместимости с историей о том, как Мария пришла забрать Иисуса домой, как сумасшедшего (бесноватого).

В-третьих – тотального молчания о них во всех книгах Нового Завета, включая и Евангелия от Матфея и от Луки, где эти истории помещены. За пределами текстов самих этих историй, о Рождестве ни единым словом не упоминается больше нигде – об историях Рождества мы узнаем исключительно лишь из самих историй Рождества!

В-четвертых – исторического факта 300-летнего «игнорирования» Рождества церковью, когда три века в церковном календаре не находилось места для хоть какого-нибудь маломальского празднования Рождества. Три столетия церковь вела себя так, как можно вести себя только не имея ни малейшего представления ни о каком Рождестве, то есть – не имея никаких историй Рождества в текстах Евангелий.

При этом, если таких историй в евангельских текстах не было, то все четыре Евангелия одинаково начинались с описания одного и того же события – крещения Иисуса Христа, – и надо сказать, что «удивительным образом» именно это событие и отмечалось церковью все эти три столетия, как главный церковный праздник, под названием Епифания (Богоявление)!

В-пятых – наличием древнего манускрипта 3 века, папируса Р75, содержащего текст Евангелия от Луки, в котором истории Рождества действительно отсутствуют. Манускрипты же, содержащие данные истории, датируются не ранее, чем 4 веком. Это документально подтверждает выводы предыдущего пункта о том, что вплоть до 4 века, по меньшей мере, официально признаваемые церковью тексты Евангелий, историй Рождества не содержали.

В-шестых – историческими данными о том, что инициатором и фактическим творцом христианства, в том его виде, каким мы знаем его сегодня, был римский император Константин, а так же несколько его последующих наследников на троне.

Именно Константину, как представителю греко-римской культуры и потребовался образ Иисуса не как безродного, странствующего на задворках империи проповедника, а как Божественного Сына, рожденного от Божественного Отца и избранной Женщины-Матери. Безродный бродячий проповедник не годился Константину (как и большинству подданных его империи) в качестве объекта почитания и поклонения, а образ некоего Божественного Существа, рожденного от Бога и земной женщины – был вполне понятен, привычен и приемлем.

Именно после того, как на созванном Константином в 325 году Никейском соборе, Иисус был официально провозглашен Богом, и потребовалось дополнение текстов Евангелий историями про то, как Бог воплощался на земле через земную женщину. Появились они там, судя по всему к 331 году, а в 363 или 364 году были закреплены в первом Каноне христианских Священных Писаний.

И, наконец, «в-седьмых» необходимо сказать, что Рождественские истории самим своим главным смыслом противоречат тому, как Иисус позиционируется в Евангелиях, как в них раскрывается его мировоззрение.

О первых шести аргументах против достоверности историй Рождества мы подробно говорили в предыдущих частях этой главы, а об аргументе номер семь – поговорим части следующей.

Глава 8.Иисус Христос и остальные люди: эксклюзивность или «Я сказал – вы… боги»?

Думаю, всем понятно, что все эти истории с «непорочным» зачатием лично от Святого Духа, делают Иисуса неким абсолютно исключительным существом, принадлежащим к роду человеческому более формально, нежели реально. Церковь, правда, определяет его природу дуалистическим термином «истинный Бог и истинный человек», тем самым «сближая его с народом». Но понятно, что тот, кого назвали «истинным Богом», как «человек» всерьез уже никогда восприниматься не будет.

Слово «истинный» быстро трансформируется в «идеальный», а «идеальный человек», рожденный хоть и от земной, но тоже «идеальной», женщины, плюс лично от самого Господа Бога – это, согласитесь, совсем уж, как-то так, не «человек»…

Вместе с тем, если посмотреть на те речения Иисуса в Евангелиях, которые можно расценить, как прямо или косвенно касающиеся темы «божественной эксклюзивности», то ни в одном из них мы не сможет отыскать даже намека на попытку возвестить и утвердить какую-либо свою «эксклюзивность» такого рода.

Нет ни одного текста, где бы он сам прямо назвал себя Сыном Божьим – есть лишь несколько косвенных упоминаний о том, что он мог себя так называть. Зато в каждом речении, где Иисус говорит о себе в третьем лице, он всегда называет себя только «человеком», – именно так переводится постоянно встречающееся в его речениях словосочетание «сын человеческий».

При этом в трех более ранних по времени написания Евангелиях, которые принято называть «синоптическими», т. е. – «общего взгляда» (а это Евангелия от Марка, от Матфея и от Луки), нет вообще никаких разговоров о божественности Иисуса. Но даже и там, где эта тема рассматривается достаточно широко и подробно, в Евангелии от Иоанна, даже и здесь тема божественности Иисуса звучит, отнюдь не «экс-клюзивно», а полностью «ин-клюзивно», как это ни покажется, может быть, странным!

Да, Иисус у Иоанна имеет Божественное происхождение. Иисус у Иоанна – это воплотившийся, материализовавшийся Божественный Логос, то есть – Мысль Бога, Замысел Бога, Слово Бога (все эти значения имеет греческое слово «логос»). Однако для материализации Логоса, для его воплощения, Иоанну не требуется никаких сказочных Рождественских историй, напрочь отсутствующих в его Евангелии!

Иоанн уверен, что Богу не требуется создавать никаких «чрезвычайных комбинаций», для того, чтобы воплотить Свой Замысел, ибо вся земля, и все, что наполняет ее, это уже и есть воплощение, материализация Божественного замысла, и все необходимые «механизмы» и «комбинации» для этого уже созданы.

Более того, у Иоанна во всем его Евангелии рефреном звучит мысль о том, что не только Иисус, но и каждый человек так же является воплощением Божественного Замысла, Божественного Логоса. Собственно, чему тут удивляться – это вполне логически вытекает из признания человека творением Бога, поскольку любое творение всегда является ничем иным, как именно воплощением замысла своего творца.

Надо сказать, что и в Евангелиях у «синоптиков» неявным образом проходит такая же мысль, скажем, в речениях Иисуса о его чудотворениях. В этих своих речениях Иисус никогда не говорит о своих способностях, как о неких «эксклюзивных» проявлениях, присущих ему в связи с его «эксклюзивным Божественным происхождением и статусом». Напротив – каждый раз он в таких случаях говорит о том, что каждому человеку вполне по силам любые «чудотворения», достаточно лишь не иметь сомнений в достижимости результата!

Иисус не сомневался в достижимости результата, потому что он не сомневался в своем единении с Богом. Для Иисуса Бог был Авва (или Абба), что означает даже не «отец», а по-детски близкое и родное «папочка» – тот, который никогда не подведет, на кого всегда можно положиться.

Очевидно, что если Иисус предлагал людям иметь такую же уверенность относительно возможности «чудотворений», какую имел сам, значит, он подразумевал, что у всех имеется и та же самая основа, тот же самый фундамент для этой уверенности, а именно – той же степени единение с Богом Отцом, с Богом-Папочкой!

И в это априорное единение надо просто поверить, его надо просто найти в себе и раскрыть – в этом заключался не только «рецепт чудотворений», но это, собственно, и есть главная суть того возвещения Иисуса, которое он называл Радостной Вестью, или по-гречески – Евангелием…

Но, не будем пока вдаваться в подробные рассуждения о подлинной сути возвещения Иисуса, о сути его Евангелия, чему посвящена отдельная глава этой книги. Сейчас отметим лишь то, что представления Иисуса о его родстве с Богом, как мы видим на этих примерах его рассуждений в «синоптических» Евангелиях, совершенно не эксклюзивны, то есть – не ис-ключающие кого бы то ни было из этого родства, а именно – инклюзивны, то есть – в-ключающие остальных людей в это родство.

В Евангелии же от Иоанна выражение этих инклюзивных убеждений Иисуса достигает своего апогея. Так, в 17 стихе 20 главы этого Евангелия, Иисус, говоря о том, что он восходит «к Отцу своему», тут же добавляет – «и Отцу вашему», затем еще усиливая звучание мысли словами: «…И к Богу моему, и Богу вашему». Согласитесь, ни о какой «эксклюзивности», категорически отделяющей Иисуса от всех прочих людей и являющейся, по сути, основной идеей историй Рождества – ни о какой такой эксклюзивности тут нет и речи! Наоборот, речь здесь идет как раз прямо об обратном.

Но все же самым прямым – я бы даже сказал, шокирующе прямым! – образом идея инклюзивности звучит в 10 главе Евангелия от Иоанна, в истории, где Иисус общается с некой враждебно настроенной к нему толпой. Там, видя их враждебность, Иисус спрашивает, за какое из сделанных им добрых дел эти люди так ненавидят его, и получает ответ, что добрые дела – добрыми делами, а вот то, что он, упоминая о своем сыновстве Богу, чем «делает себя равным Богу» – это есть страшный богохульный грех, за который положено убивать.

Тут, казалось бы, Иисус, чтобы избежать неминуемой расправы, должен был бы срочно начать оправдываться и доказывать толпе, что либо он ничего такого и не говорил вовсе, либо, если что-то и говорил, то совсем не то имел ввиду, и его просто очень неправильно поняли – в общем, что-нибудь этакое…

Уж не знаю, насколько могли бы такие оправдания помочь ему спастись от гнева воспаленной ненавистью и жаждой «праведного суда» толпы – сказать на этот счет ничего невозможно, поскольку ни слова таких оправданий тогда не прозвучало. Но вот то, что Иисус тогда, согласно тексту Евангелия, сказал – вот это его слово подействовало на толпу просто парализующе! Тогда сбитая с толку и впавшая, по-видимому, во внутренние дискуссии и споры, толпа на какое-то время потеряла свое единство и способность действовать, что и позволило Иисусу беспрепятственно пройти сквозь нее и удалиться.

Что же такого «гипнотизирующего» нашлось в его арсенале? А нашлись тогда слова из Псалма 81, звучащие, «всего лишь», следующим образом:

«Я СКАЗАЛ: ВЫ – БОГИ» (Ин.10:34)…

Да-да, вот именно так, «просто и незамысловато», сказано от имени Бога, что Он обращается к людям с возвещением: «Вы – боги».

Конечно же, вокруг этих слов Псалма, процитированных Иисусом, христианскими богословами было сломано немало копий в стремлении объяснить (как самим себе, так и недоумевающей пастве), что «боги» тут вовсе не «боги», а так – просто не очень удачное словоупотребление, подразумевающее то ли судей, то ли еще кого-то.

Однако объяснения получаются малоубедительными, поскольку оставляют «неприятное послевкусие» непонимания, каким же образом в прямую речь Бога(!) могло закрасться «неудачное словоупотребление», причем неудачное настолько, что под ударом оказываются самое основы христианского мировоззрения, в котором никаких «богов» во множественном числе не может быть в принципе. В итоге, по себе знаю, что и сами эти слова и их «объяснение» христианам приходится «проглатывать зажмурившись»…

Однако простое логическое исследование текста этой истории показывает, что Иисус, цитируя этот Псалом, под словом «боги» понимал все-таки именно «боги», а не «судьи» или что-либо еще. Хотя вполне мог бы именно о судьях и суде заговорить, поскольку и судьи тоже в том Псалме упомянуты, и призыв к справедливому суду там есть, да и сама ситуация, в которой оказался Иисус – ситуация судилища толпы, – все, казалось бы, способствовало именно такому направлению речи.

Но, Иисус, однако, повел разговор совсем в иную и крайне неожиданную сторону. Крайне неожиданную для собравшейся тогда толпы, и крайне неприятную для дальнейших поколений христианских богословов…

Прежде всего, Иисус акцентировал внимание на том, что слова: «Я сказал – вы боги…», – записаны не где-нибудь, а в книге, признаваемой Священным Писанием всеми собравшиеся вокруг, и значит, они обладают соответствующим весом и авторитетом. После этого он изложил свое понимание этих слов, вложив его в одну короткую, но очень емкую фразу: «Он назвал богами тех, к которым было слово Божие…», – и из этой фразы следуют два очевидных вывода.

Вывод первый – слово «боги» Иисус понимает исключительно в прямом смысле, не придавая ему никаких иносказательных смыслов. Вывод второй – Иисус убежден, что понятие «боги» относится не к некой узкой группе как-то там «избранных», а ко всем, «к кому было слово Божие».

Кто же имеется в виду под теми «к кому было слово Божие»? Очевидно, что Иисус в том конкретном случае имел в виду как минимум всех Иудеев, то есть всех, принимающих Книгу Псалмов, как часть Священного Писания. И конкретно он имел в виду тех Иудеев, которые сбились тогда в ту враждебную толпу, что готовилась казнить его за «богохульство».

И вот, обращаясь к этой толпе, Иисус завершает свою логику рассуждений: «Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, тому ли, которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: «Богохульствуешь!..», – потому что я сказал: «Я сын Божий»?!» (Ин.10:35–36).

И логика его здесь такова: вы говорите, что я «богохульствую», называя себя сыном Божьим, поскольку этим «делаю себя равным Богу», но смотрите, в вашем же Писании приведены слова Бога, где Он вас самих, тех, к кому обращено слово Божие, называет не иначе, как богами, делая вас равными Себе!

Понятно, что на разных людей эти слова Иисуса и его логика подействовали по-разному, и в Евангелии дальше сказано, что «тогда опять искали схватить его», но судя по тому, что ситуация завершается все-таки тем, что «он уклонился от рук их», монолитность свою толпа явно тогда потеряла. Нам же сейчас эта ситуация интересна тем, что в ней ярко представлено мировоззрение Иисуса, совершенно очевидно лишенное каких-либо мотивов собственной «радикальной исключительности», категорически отделяющей его от всех людей.

Ведь даже когда речь заходит о Божественности, он, признавая это качество за собой, признает его же и за всеми людьми!

Понятно, что при таком мировоззрении совершенно нет никакой нужды в каком-то невероятном появлении на свет через какое-то «непорочное зачатие», категорически отделяющее «непорочно зачатого» от всех прочих, зачатых «порочно».

Возвращаясь же к нашим рассуждениям о достоверности историй Рождества, отметим вновь, что как раз именно это, не просто выделение Иисуса из числа прочих, а его категорическое, сущностное от-деление от всех прочих, является их главной сутью!

Налицо не просто несовпадение, но прямое противоречие рождественских историй мировоззрению Иисуса, выражаемому в его речениях во всех четырех Евангелиях.

Таким образом, подтверждается сделанное выше утверждение, что истории Рождества опровергаются не только их текстологическим анализом и результатами их рассмотрения в историческом контексте возникновения христианской церкви, но и тем, что сам их основной смысл прямо противоречит убеждениям Иисуса Христа.

Невозможно себе представить, чтобы Евангелисты Матфей и Лука стали бы в самом начале своих повествований, в первых его двух главах излагать одно мировоззрение, а начиная с третьей, во всех последующих главах до последней – прямо ему противоположное.

И вывод из этого «невозможно» следует только один: ни Матфей, ни Лука не знали и не записывали в своих Евангелиях никаких «историй Рождества»! А это, в свою очередь означает, что были эти истории написаны и приписаны к их текстам кем-то другим и в какой-то более поздний период, о чем мы подробно рассуждали выше.

Глава 9. Рождество – выдумка, да здравствует Рождество!.

Что же, думается мне, можно подводить окончательные итоги…

А они просты и очевидны: истории Рождества не выдерживают ни текстологической, ни исторической, ни смысловой проверки на достоверность, и должны быть признаны недостоверными, приписанными к аутентичным евангельским текстам в 4 веке н. э.

Значит ли это, что мы «теряем Иисуса Христа», плюс должны теперь перестать праздновать такой милый и трогательный праздник, как Рождество? Конечно же нет, ни в коем случае не значит!

Вовсе не «теряем» мы ни Иисуса Христа, ни Рождество. Мы просто избавляемся и в том, и в другом случае от не только никчемного, но, на самом деле, крайне вредоносного «воскурения фимиама», в одурманивающих клубах которого теряются всякие контуры реальности, и все, связанное с Иисусом, превращается в нечто сказочное, театрально-бутафорское, не имеющее никакого настоящего отношения к реальной жизни.

Христианская религия на потоке выдает нам красочные театрализованные постановки и приглашает посещать ее «музей почтительных мечтаний, воспоминаний и вздохов», а Иисус – предлагает новое мировоззрение, новый менталитет, что всегда означает и новую практику жизни!

Конечно, можно задаться вопросом – а разве одно другому непременно должно мешать? Разве не может мировоззрение Иисуса Христа доноситься до нас именно со сцены «церковных спектаклей»?

Однако выясняется, что на самом деле – очень даже мешает тут одно другому. Ведь согласитесь: никто ни в театр, ни в музей не ходит для того, чтобы научиться жизни. Ходят, чтобы отвлечься от жизни.

И кто же, согласитесь, станет всерьез интересоваться на «церковных спектаклях» речами сказочного театрального персонажа, кто стает всерьез примерять их к своей жизни, и уж тем более – всерьез применять их в своей жизни? Да практически никто, кроме, разве что, суще-единичных персоналий, которым очень уж сильно приспичит напрягаться, чтобы сквозь все театрализации и бутафорию пробиваться к спрятанному за всем этим оригиналу…

Однако, когда и если, какой-то такой персоналии действительно удается-таки пробиться к оригиналу, быстро выясняется, что суть и смысл оригинала настолько далеки от его церковных театрализаций, настолько искажаются ими, что пробившаяся к оригиналу персоналия теряет всякое желание быть их зрителем и участником.

И таким образом получается, что не только процесс церковной бутафоризации-театрализации мешает проявлению подлинной сущности учения Иисуса Христа и приобщению к ней людей, но и сама эта сущность (когда кому-то удается к ней пробиться и овладеть ею) оказывается вдохновителем и центром сопротивления всякой церковной «театральщине» и «музеефикации».

Так что отказ от «церковного театра» (да простят меня настоящие театры и театралы!) не только вовсе не является «отказом от Иисуса», а ровно наоборот – его подлинным обретением. Не «теряем» мы Иисуса с отказом от, пусть и красивых, сказок и, пусть и эффектных, выдумок о нем, как никогда никто ничего не теряет, отказываясь от лжи и иллюзий.

Более того, лишь отказ от ложного представления о ком-либо открывает дорогу к знакомству с реальной личностью, так что отказ от выдуманного Христа – это есть необходимое условие для знакомства с реальным Иисусом!

Знакомство, которое, в свою очередь, является необходимым условием для раскрытия и постижения его реального учения, его подлинных идей и убеждений. А его подлинное учение необходимо нам, как главный инструмент для достижения реальных перемен в себе, в своей жизни и жизни окружающего мира.

Так что каждому из нас надо просто выбрать, чего мы на самом деле хотим: быть хроническими зрителями на спектаклях (что конечно легче), или быть творцами себя и своих жизней, что, конечно, потруднее, потому что творец – это работяга. Работяга, которому необходимы инструменты и навыки в обращении с ними…

Теряем ли мы сам праздник Рождества от того, что выяснилась недостоверность приписанных к Евангелиям от Луки и Матфея историй? Нет, конечно же – ведь никуда не делся Иисус, чьим Днем Рождения и является праздник Рождества! Так что, будем праздновать этот его – пусть и условный, поскольку реальная дата нам все-таки неизвестна, – День Рождения, радуясь обретению правды! Правды о нем, и правды его. Правды, частицу которой мы уже для себя открыли в прочитанном разделе книги, и правды, которую мы продолжим открывать в следующих разделах книги.

Счастливого всем Рождества!