4
Спустя час я из спальни выскочила, ликуя и размахивая нужной бумажкой.
– Вот!
Глеб, который как раз с интересом разглядывал мои картины, выстроенные рядком возле стены, оглянулся через плечо.
– Что?
– Генеральная доверенность, которую ты оставил своей жене на продажу квартиры! – Я снова бумажкой помахала и посмотрела на Мартынова с торжеством. Мол, игра окончена, дальше водить меня за нос у тебя не получится! Но он совершенно не впечатлился, вместо того, чтобы заволноваться и начать просить у меня прощения за дурацкий розыгрыш, кивнул на картины.
– Ты рисуешь?
– Рисуют дети в детском саду. Я пишу.
– Художница, что ли?
– Да. Глеб, ты слышишь меня? Я доверенность нашла!
– Поздравляю тебя. И что там написано?
– Ты издеваешься?
– Даже не думал. Вот эта мне нравится. Это с нашей крыши?
– Не с нашей, а с моей, – тут же поправила я его. – Ты обещал.
– Да помню.
Доверенность его нисколько не заинтересовала. Я из-за этого расстроилась, присела за стол и ещё разок пробежалась глазами по тексту. По мне, так всё выглядит официально и вполне законно. Даже печать стоит в углу. А Глебу всё равно. Я побарабанила пальцами по столу, разглядывая полоску кожи, появившуюся на мужской спине между задравшейся футболкой и поясом джинсов.
– Глеб!
– Ну что?
– Это генеральная доверенность. Это документ.
Он выпрямился и обернулся.
– И что?
– Я тебя сейчас стукну, честное слово.
– Какая же ты настырная женщина, Евгения, – посетовал он. Присел за мой рабочий стол и открыл папку с эскизами. Подобная бесцеремонность и неуёмное любопытство, меня жутко раздражало, но я крепилась, потому что у меня было дело поважнее. – Ну что там может быть написано?
– Всё по делу, – заверила я его, дрожащим от негодования голосом. – Ты разрешил ей продать квартиру, официально.
– Ничего я не разрешал.
– Но тут подпись твоя стоит!
– Я ничего не разрешал и ничего не подписывал.
– Как же так?
Он устало посмотрел.
– Когда доверенность составлена?
Я сунулась в бумагу.
– 28 мая.
– Этого года?
Я кивнула.
– Замечательно, – отозвался Мартынов. – Особенно радует то, что меня в городе не было больше года.
Последняя надежда умерла. Я облокотилась на стол и пустым взглядом упёрлась в эту филькину грамоту. Глеб тем временем с большим интересом проглядывал мои наброски, даже лицом посерьёзнел, и выглядел немного уморительно. Можно подумать, что хоть немного разбирается в том, что видит. Но вдруг его лицо разгладилось, и Глеб разулыбался.
– О! А это тоже ты рисовала?
Я не сразу поняла, о чём он. Привстала на стуле, пытаясь увидеть, что его так удивило, и тут же подскочила, как ужаленная.
– Не трогай!
– Почему? Классные тролли. Вот этот особенно, смотри, какая физиономия хитрющая.
Когда он сказал про троллей, я замерла и на него уставилась. Он не смеялся, не издевался, и, кажется, на самом деле заинтересовался.
– А зачем ты их рисуешь?
Я стояла за плечом Глеба, смотрела на своих троллей и словно сама их впервые видела. Прежде чем ответить, подумала.
– Это иллюстрации к одной детской книжке. Издательство конкурс объявило… Так, дай сюда. Я просто балуюсь.
Папку я у него отобрала и сунула на верхнюю полку стеллажа.
– Так и что?
– Что? – не сразу сообразила я.
– С конкурсом.
– С каким конкурсом? Ты бы лучше о доверенности думал!
– А чего о ней думать? Липа, она и есть липа.
– Глеб, но это же преступление! Подделка документов!
– А я спорю разве?
– Ты как-то подозрительно спокоен, – нахмурилась я. – Где твоя жена живёт? Поехали, выясним всё и…
– Откуда я знаю, где она живёт? Меня больше года здесь не было. Может, её и в городе уже нет.
– Как это? – Я настолько обалдела от такой информации, что надолго застыла посреди комнаты. – А как же мы её искать будем?
– Попытаемся узнать, где она. За два года жизни в этом городе, у неё должны быть здесь какие-то друзья или знакомые.
– Что ж ты за муж такой? Не мудрено, что она с тобой развелась! Ты говоришь о ней, как о чужой!
– А она мне родная, что ли? Поженились по глупости, побаловались да разбежались.
Я лишь головой качнула.
– Вообще не понимаю, что ты мне говоришь. Почему-то мне кажется, что ты мне врёшь.
Он вытаращился на меня, изображая оскорблённую невинность.
– Да я вообще никогда не вру. Кого хочешь спроси!
– Интересно – кого? Жена, и та от тебя сбежала.
Когда я отвернулась, мне послышался смешок. Я быстренько оглянулась через плечо, Глеб был вполне серьёзен и даже не улыбался.
Чтобы хоть как-то успокоиться, я открыла холодильник, придирчиво оглядела полки, полные продуктов и принялась доставать нужное. Мои действия Мартынова заинтересовали.
– Что у нас на обед? – невинно поинтересовался он.
– Не знаю… Греческий салат и ростбиф. – Я вздохнула. – И тесто поставлю. Сил моих нет всё это выносить.
Глеб наблюдал, как я подвязываю фартук, расправляю его, чтобы каждый цветочек был хорошо виден, поправляю бантик, потом выбираю нож. Ножи у меня дорогущие, фирменные, в специальной подставке, дядя мне их из Германии в прошлом году привёз в подарок. Я их обожала, особенно за ярко-оранжевый цвет ручек. Каждый раз перебирала, вытаскивала по очереди, словно не знала, где какой торчит. Знаю, конечно, просто мне процесс нравится.
Сонька как-то сказала, что решила психологом стать, насмотревшись на меня на кухне. Говорит, у меня явные проблемы с психикой. А я неожиданно поняла, что мне даже возразить нечего. Да и страшно, если честно. Разозлишь Соньку, а она потом опыты на мне ставить будет.
– Что ты собираешься делать?
Я посмотрела на Мартынова, который внимательно за мной наблюдал.
– Мясо резать буду, а что?
– Уж больно уверенно ты нож держишь. Не по себе мне как-то.
Я обворожительно улыбнулась.
– Ещё слово – и обедать будешь за дверью этого дома.
Он ухмыльнулся.
– Понял, не дурак.
Я привычно расправилась с вырезкой, украдкой наблюдая за чужим мужчиной в своём доме. Он расхаживал по комнате, с любопытством разглядывал мои вещи, фотографии, добрался до книжного шкафа и провёл пальцем по корешкам книг. Мне отчего-то смешно стало.
– И нечего фыркать, – мгновенно отреагировал Мартынов. – Книги я читаю.
– Да я и не сомневаюсь! У тебя очень богатый лексикон, я заметила.
Он обернулся и весело глянул на меня.
– Я употребляю только литературные слова. Хочешь, поспорим?
– На что? – не подумавши, брякнула я.
Глеб сунул руки в задние карманы джинсов и посмотрел на меня со значением.
– Ну, я не знаю…
Я вспыхнула и из-за этого разозлилась.
– Шёл бы ты отсюда.
– Куда?
– В магазин за хлебом. У меня в доме хлеба нет, так и знай.
– Почему это? Хлеб – всему голова, забыла? Ах да, ты же действительно забыла, – он ехидно
улыбнулся, – и вляпалась в такую историю. На диете, что ли, сидишь, Евгения? У баб от диет крыша едет.
Я упёрла руку, в которой держала нож, в бок.
– Если ты сейчас не уйдёшь, я в тебя чем-нибудь кину. И тебе очень повезёт, если это будет тарелка, а не нож.
Он хохотнул, но прежде чем скрыться с моих глаз, заметил:
– В этом фартуке в цветочек ты выглядишь премиленько.
Дверь хлопнула, и я далеко не сразу поняла, что улыбаюсь. Спохватилась, даже нахмурилась, разозлившись на саму себя. Вот чего, спрашивается, я улыбаюсь? Вместо того, чтобы задуматься. У меня вообще сегодня такое чувство, что я утром не проснулась. Вижу какой-то глупый, дурацкий сон, потому что только во сне я могла бы впустить в дом чужого мужика, разговаривать с ним в таком лёгком тоне, да ещё и за хлебом его посылать. Я с самой юности, когда все подружки заводили себе мальчиков, страдали от несчастной любви, постоянно ввязывались в какие-то авантюры от любви же, ну и по глупости конечно, проявляла завидную осторожность. До появления Димки в моей жизни не влюблялась даже и всегда считала, что общаться с мужчинами не умею. Не получалось у меня вести с ними интимные беседы и зазывно улыбаться. Сонька как-то попыталась научить меня правильно стрелять глазками, но я при этом себя такой дурой чувствовала, что хохотать начинала прежде, чем объект моих стараний замечал моё «косоглазие». А вот мой новый знакомый меня злил и пугал в какой-то степени и, наверное, поэтому у меня рот практически не закрывался, от страха и волнения. Болтала какие-то глупости, смешила его своими высказываниями и чтобы чуточку реабилитироваться хотя бы в собственных глазах, мне оставалось надеяться, что терпение Глеба скоро закончится, и он исчезнет так же внезапно, как и появился в моём доме. А пока придётся его терпеть и играть по его правилам. Другого выхода я не видела.
Я резала помидоры на салат, в задумчивости осматривала комнату, а взгляд вдруг наткнулся на приоткрытую дверь спальни. Я вытянула шею, разглядывая спортивную сумку, оставшуюся на полу перед моим шкафом, посомневалась немного, а потом отложила нож, вытерла руки о полотенце и прошла в спальню. Конечно, лазить по чужим вещам – это плохо. Неприлично, даже низко. Но какой у меня выбор? С колотящимся сердцем, я расстегнула молнию и заглянула в сумку. Внутри ни денег, ни оружия, ни наркотиков. Одежда, какие-то личные вещи, в общем, ничего интересного. Я молнию застегнула и сунула свой любопытный нос в маленькое отделение на боку сумки. Там нашёлся паспорт и ещё какие-то бумажки.
– Ага, – довольно выдохнула я и села прямо на пол, по-турецки сложив ноги. Открыла паспорт. – Мартынов Глеб Степанович. Степанович, надо же… – Пролистала на страницу прописки. Удивлённо приподняла брови. Вот так так. Но, по крайней мере, о моей квартире ни слова.
Любопытство моё было вполне удовлетворено, но прежде чем паспорт закрыть, я перевернула ещё несколько страничек. Штамп о браке и штамп о разводе. Хоть по одному, а не по пять, от такого типа, что угодно ожидать можно.
Вдруг стало стыдно, я чужой паспорт убрала, провела по сумке рукой, чтобы не было заметно характерных примятостей, и вскочила. Чувствовала себя преступницей. Вот только виновата в своём чрезмерном любопытстве совсем не я, а Мартынов Глеб Степанович. Появился, туману напустил, небылиц порассказал… Правда, все небылицы очень похожи на правду, но всё равно… Напугал девушку, а сам только нагло ухмыляется.
Кстати, где его носит? Магазин в соседнем доме.
От звонка телефона вздрогнула. Сердце подскочило, а я напомнила себе, что все следы преступления я уже уничтожила. Надеюсь, по крайней мере, что это так.
Удивительно, как настоящие преступники на свете живут, это ведь такие переживания, никаких нервов не хватит. От каждого шороха вздрагивай, а ведь ещё муки совести существуют… говорят.
Звонила Сонька, счастливая до неприличия.
– Мы прямо у океана! – прокричала она мне в ухо. – Хочешь послушать шум волн?
– Мечтаю. Сонь, чего ты дразнишь меня?
– Тебе тоже в отпуск надо, – уверенно заявила подружка. – Знаешь, как тут здорово? Красота такая!.. Вот хорошо, что мы не в Италию поехали, а сюда.
Я услышала ворчание дяди где-то совсем рядом и рассмеялась.
– Он тебе привет передаёт, – сказала Сонька. Секундное молчание, а потом подружка продолжила, понизив голос. Я так поняла, что она от дяди отошла, чтобы он не слышал наш дальнейший разговор. – Димка звонил?
– Не звонил, – вздохнула я расстроено. – Мне кажется, он и не позвонит уже.
– Димка и не позвонит? Отстать, Жень. Объявится. Он тебя специально маринует, чтобы ты вину свою прочувствовала. А ты чувствуешь?
Я с ответом медлила, и Сонька удовлетворённо хмыкнула.
– И правильно. Пусть хоть раз он к тебе на коленях приползёт. А ты его сапогом по наглой роже.
– Соня, каким сапогом? Лето на улице.
– Я бы на твоём месте специально надела. И со шпилькой, чтобы мало не показалось.
– Какая ты кровожадная. В кого только не понятно.
– Почему это непонятно? У меня дедушка хирургом был, забыла?
– А бабушка медсестрой. Добрее надо быть к людям, Соня.
– Ну да, а они на шею потом садятся. Чем ты занимаешься одна?
– Я? – У меня возник соблазн взять и Соньке всё рассказать. Про проблемы с квартирой, про всю эту афёру, а главное, про Глеба, который, в данный момент, за хлебом в магазин отправился. Вот это обстоятельство меня больше всего и смущало. Я расскажу, а подружка завопит, через секунду в унисон с дядей: «Вызывай милицию! Где он сейчас? Далеко от тебя?», а я что скажу? За хлебом пошёл?
Конец ознакомительного фрагмента.