2
На следующий день я приехала в галерею, встретилась с Калининым и пропала окончательно. Он снова устроил мне экскурсию, теперь уже лично для меня, рассказывал какие-то невероятные истории, говорил о моём будущем, а я смотрела на него, затаив дыхание, и только кивала в такт его словам, совершенно не вникая в суть. Чувствовала себя рядом с ним девчонкой несмышленой. Пару раз ловила его заинтересованный взгляд, и тут же заливалась румянцем и отворачивалась.
Меня мучили угрызения совести, как без них? Постоянно напоминала себе, что у него жена, ребёнок, а я лишь любовница. Разлучница. Но каково это было – влюбиться впервые в жизни. До этого великое чувство как-то обходило меня стороной, выскальзывало из рук, как я не пыталась за него ухватиться, стараясь не прослыть синим чулком и привередой. Но упорно видела в своих поклонниках одни недостатки. Хотя, если на чистоту, толпы поклонников, как например, у Соньки, у меня не было никогда. Под окнами моими не бродили влюблённые, с букетами не поджидали у подъезда, и не убеждали, что жизни без меня не мыслят… У Соньки как-то был такой поклонник, чрезвычайно романтичный молодой человек, она с ним здорово намучилась, даже цветы подаренные в окно выбрасывала ему на голову… Тогда цветы, теперь гитару… странное увлечение.
А я вот до двадцати трёх лет ни разу влюбиться не сумела, уже мысленно рукой на себя махнула, и недоумевать перестала. И, видимо, чем-то мужчин от себя отталкивала, наверное, недоверием, которое во взгляде моём появлялось. Если слышала комплимент, то невольно начинала подозревать человека во всяческой корысти. Хотя, что, собственно, с меня взять?
А вот в Димку влюбилась и совершенно потеряла голову, как только он сделал первый шаг. Он говорил, что долго искал ко мне подход, а я считала это бахвальством с его стороны. Какой подход, когда я слова ему поперёк сказать не могла? Он говорил о выставке – я согласно кивала, приглашал на обед – я кивала, попросил разрешения поцеловать – я так же безмолвно кивнула и только таращилась на него совершенно глупо. А потом удивлялась тому, что он мог найти в безмолвном, одуревшем от свалившегося на него счастья, создании.
Чувство восторга пошло на спад, когда угрызения совести дали о себе знать. А когда я пыталась поговорить о сложившейся ситуации с Димой, тот неизменно вздыхал и смотрел на меня умоляюще.
– Нам обязательно говорить об этом сейчас?
– А когда? – всё-таки рискнула удивиться я спустя полгода. – Ты постоянно отмахиваешься от меня.
– Я от тебя отмахиваюсь? Вот прямо сейчас?
Он завязывал галстук, аккуратно поправил узел и обернулся на меня.
– Ева, ты несправедлива ко мне, – Димка посмотрел с укором. – Я каждую свободную минуту тебе уделяю. Иногда в ущерб сыну. Тебе не на что жаловаться.
Стало стыдно.
– Не на что. Но… надо что-то решить. Я устала от серьёзных разговоров с дядей, которые теперь, как по расписанию случаются.
– Я знаю, я ему не нравлюсь.
– Дима, ему не нравится ситуация, а не ты.
– А какая ситуация его устроит? Что я брошу сына и женюсь на его племяннице? Тогда всё будет правильно?
– Я не прошу тебя на мне жениться, я просто хочу быть уверена…
Димка нервничал, я уже жалела, что в очередной раз завела этот разговор, и, унижаясь, пытаюсь обратить на себя его внимание. Просто поговорить со мной. Не только о любви и искусстве, а о чём-то насущном и возможно даже скучном, но важном для меня, о нашем будущем. Я всё-таки надеюсь, вот уже два года надеюсь, что будущее у нас есть.
Димка говорил, что есть. Неустанно уверял меня в этом, а я верила и старалась понять его позицию.
– Я не могу бросить сына сейчас, он слишком мал. А это мой сын, я не хочу, чтобы его воспитывал чужой человек. Но я ведь для тебя всё делаю, я тебя люблю. На что ты жалуешься?
Я всегда на что-то жаловалась, и меня саму это раздражало. Вроде, не собиралась, но начинала говорить и неизменно скатывалась на претензии и жалобы. А Дима старался меня понять.
– Наверное, тебе со мной не повезло, – говорил он, приводя этими словами меня в отчаяние. – Вот такой тебе достался человек… Но мне кажется, что быть любимой женщиной намного интереснее, чем женой. Ева, слышишь ли?
– Слышу, – отзывалась я и выдавливала из себя улыбку.
– Ведь интереснее?
– Я бы предпочла быть любимой женой.
Дима смеялся и гладил меня своей большой ладонью по щеке, как маленькую.
– Фантазёрка ты. Барышня романтичная.
Когда он разговаривал со мной тихим, доверчивым тоном и смотрел чуть снисходительно, я начинала чувствовать себя капризной и неблагодарной, не желающей понять любимого мужчину, то, что для него жизненно важно, а я только ультиматумы выдвигала и что-то требовала, а Дима терпел и продолжал уговаривать меня, не повышая тона.
– Зря ты его слушаешь, – говорила Сонька, которая за полчаса до этого говорила моему дяде о том, что я имею право на личную жизнь. А личная жизнь на то и личная, чтобы самому её выбирать. – Димка твой – мерзавец знатный. Везде поспевает.
– Как тебе не стыдно?
– А что, я серьёзно. И перед женой крутится и перед тобой.
– Он сына любит.
– Жизнь хорошую он любит. Хотя, в этом, конечно, ничего предосудительного я не вижу. Сама до жути меркантильна бываю, сама знаешь. Просто я о том, что когда живёшь с женой из-за сына, не являешься с ней на все банкеты под ручку и голову не наклоняешь, чтобы она тебе с игривой улыбкой на ушко что-то нашёптывала.
– Сонь, ну прекрати! Ты специально, что ли?
– Не специально. Если бы специально, я бы про него ещё не то сказала. Котяра умытый.
Сонькина манера награждать людей всякими несуразными прозвищами иногда меня жутко раздражала. Особенно, когда она о Димке говорила. Ведь, это на самом деле моя личная жизнь и никто мне не может запретить любить человека. Женат он или у него куча других недостатков (интересно, в какой момент я стала считать брак – недостатком?), я ведь люблю и по желанию от этого чувства избавиться нельзя. Надо любить. Пока тебе дано такое счастье, надо любить.
Следующий день меня измотал. Мало того, что мы с Сонькой ходили по мебельным магазинам большую часть дня, измучили себя и всех продавцов, которым не повезло с нами связаться, так вечером ещё привезли ту самую спальню, которую присмотрела для меня Сонька, с кроватью-мечтой гигантских размеров. Довольно спать на диване, разбирать-собирать его каждый день и прятать постельное бельё в шкаф. Теперь у меня есть спальня, в которой можно уместить любую кровать, даже мечту. А почему бы и нет? Можно немного похвастаться, пусть и перед самой собой
Покупке спальни я радовалась, но пережить вечер в компании грузчиков и мастера по сборке мебели, было трудно. Но зато, когда, наконец, осталась в одиночестве, легла на кровать и руки раскинула, почувствовала себя почти счастливой. Всё потихоньку налаживалось, вставало на свои места, и жизнь уже не напоминала один огромный переезд с коробками, выстроенными в ряд вдоль стены, в которых хранилось всё то, что я называла своей жизнью. И даже собственная мастерская с прекрасным видом из окна у меня будет. Ещё бы любимого человека сюда, чтобы было с кем разделить свою радость, но приходится довольствоваться малым.
За три дня с покупкой мебели, по крайней мере, самой необходимой, я управилась. Разобрала коробки с вещами, навела в квартире хотя бы видимый порядок, а в кухонных шкафах появились тарелки и чашки в нормальном количестве, а не по две-три штуки. Расставила книги и расстелила ковёр. Квартира стала похожа на мой дом, и это безмерно радовало.
Я ждала Димку. Накрыла стол, приготовила его любимое блюдо – телятину с баклажанами, купила бутылку вина и с нетерпением ожидала вечера. А пока ожидала, напекла пирогов, стараясь тем самым унять всколыхнувшееся волнение. Из-за чего разнервничалась, не знаю. Словно, в первый раз за два года ждала его из отпуска или командировки, словно никогда раньше не скучала и не страдала в одиночестве, ожидая его звонка. Всё это было, и не раз, но я всё равно волновалась. Он задерживался, заехал куда-то по делам, а мне казалось, что он никогда уже не приедет. Что не скучал, не вспоминал и вообще забыл обо мне за прошедшие две недели.
Всё-таки у меня куча комплексов, иначе, откуда все эти мысли берутся?
Дима выглядел усталым, но довольным. Посматривал на меня и улыбался, потом разлил оставшееся вино по бокалам.
– Замечательный ужин.
– Спасибо, я старалась. Я так по тебе соскучилась, Дима, – вдруг призналась я.
– Две недели – это много, – согласился он. – Зато это полезно.
– Что полезно?
– Временные расставания. Отдохнули друг от друга, зато ты рада меня видеть.
– А ты меня нет?
Дима рассмеялся.
– Очень рад. Зачем ты спрашиваешь?
Он взял бокал и вышел на крышу.
– Прекрасный вид, – сказала я, обнимая его сзади. – Правда?
– Да. Это не детский сад, который только и было видно из окон твоей бывшей квартиры. И дети больше не орут.
– Это было меньшим из зол, – рассмеялась я. Оторвалась от него и подошла к мольберту. – Посмотри.
Как всегда с беспокойством ожидала его мнения, а Димка пил вино небольшими глотками, придирчиво разглядывал картину, а потом вдруг сказал:
– Тебе не надоел этот город?
Я удивлённо посмотрела.
– Что ты говоришь?
– А что? Маленький, провинциальный городишко.
– Какой же он маленький, Дим?
– Всё равно. Я в Москву хочу.
– В Москву, – повторила я за ним с улыбкой, сняла картину с мольберта и отнесла её в комнату. Тут же вернулась и нырнула под Димкину руку. – Москва – это хорошо, Димочка. Но только кому мы там нужны? Здесь ты фигура, у тебя самая крупная картинная галерея в городе, а там ты кем будешь? Одним из многих?
Он недовольно поджал губы и на меня не посмотрел.
– Ты просто трусишь.
– Да, трушу, – не стала скрывать я. – Потому что делать мне там совершенно нечего. Меня никто там не ждёт.
Дима убрал руку и отошёл от меня. Подошёл к бортику крыши и посмотрел вниз.
– А здесь тебя кто ждёт? Дядя?
Я насторожилась.
– Дима, ты что, уже решил? Ты уезжаешь в Москву?
Он больше минуты стоял, смотрел вдаль, и мне вдруг на самом деле стало страшно. Но затем Калинин обернулся и насмешливо взглянул.
– Кто ж меня отпустит, Ева? У меня здесь семья.
Я присела на стул и вздохнула.
– У тебя что-то случилось?
Дима безразлично пожал плечами.
– Да нет. Всё как всегда.
– Какие-то странные разговоры. Ты никогда такие темы раньше не поднимал.
– Просто мне надоел этот город.
Я поднялась.
– Город или то, что тебя в нём держит?
Калинин посмотрел на меня, глаза сверкнули, а потом ещё и улыбнулся.
– Тебя бы я забрал с собой.
В свете закатного солнца, на фоне темнеющего неба, высокий, темноволосый, в белоснежной рубашке, удачно оттенявшей загорелую кожу, Димка был невероятно красив. Я невольно засмотрелась и даже пропустила соблазнительные, многообещающие нотки в его голосе. Оглядывала его, а потом вдруг задохнулась, когда заметила откровенную насмешку в его взгляде. Почему-то мелькнула мысль, что он прекрасно знает, какое впечатление производит и вовсю этим пользуется. Снова с лёгкостью увёл разговор от опасной темы, которая могла привести к очередной неприятной размолвке, и заставить меня забыть обо всех возникших вопросах.
Он подошёл, заглянул в глаза и пальцем приподнял мой подбородок.
– Ты поедешь со мной?
Я молчала, да он и не ждал от меня ответа, так мне показалось. Целовал меня, а я ощущала странную горечь, осевшую на душе. Понимала, что Дима принял какое-то решение, и мой отказ вряд ли его остановит. Никогда не останавливал.
Он оставил меня в постели, на шикарных шёлковых лиловых простынях, которые я купила специально для сегодняшнего вечера, надеясь на какое-то волшебство, и совершенно не думала о том, что останусь на них одна, в который раз наблюдая, как любимый человек не спеша одевается, собираясь уехать от меня к другой. И даже то, что она его законная жена и, по сути, жгучую обиду должна чувствовать она, не отрезвляло.
Я сидела на постели, завернувшись в одеяло, и наблюдала за Димкой. Он застегнул рубашку, потом прошёлся по спальне, оглядывая стены.
– Давай я тебя покормлю? – предложила я, не зная, чем ещё его удержать.
Он криво усмехнулся.
– Ева, ты ещё пирогов мне предложи.
– А что? – обиделась я. – У меня и пироги есть.
– Не сомневаюсь. Что у тебя за страсть всех кормить?
– Не кормить, а готовить. Ты же знаешь, меня это успокаивает.
Калинин подошёл ко мне, наклонился, даже одним коленом на постель привстал, и поцеловал меня.
– А я слежу за своим весом, ты же знаешь.
Отчего-то померещился скрытый намёк в его словах, и я незаметно подтянула на груди одеяло. Значит, заметил. Не сказал, конечно, никогда бы открыто не сказал, но понять дал достаточно ясно, а мне теперь хоть голодом себя умори, но в форму войди, и желательно ещё до следующей встречи.
Когда Димка из спальни вышел, прихватив свой пиджак, я торопливо вскочила, суетливо накинула на себя халат, бросила быстрый взгляд в зеркало, пригладила волосы, и вышла следом за ним.
– Дима, мы так с тобой и не договорили.
– О чём?
– О Москве.
Он выразительно поморщился.
– Ева, давай не сейчас. Не подходящий момент.
– Значит, ты что-то задумал всё-таки, я права?
Калинин даже ухом не повёл, словно и не расслышал моего вопроса. Подошёл к круглому столу и вознамерился открыть мою папку с набросками. Я ещё не разбирала их, и, заметив Димкин интерес, замерла. Димка тесёмки развязал, открыл, и стал с интересом наброски разглядывать. Вынимал один за одним, а я с каждой секундой всё больше вжимала голову в плечи, ожидая неминуемой развязки.
– Вот это совсем не плохо, – сказал он, указывая на вечерний пейзаж. – Мне нравится.
Я кивнула, но тут Димка замер, заметив то, чего в принципе быть не должно было.
– Это что такое?
Я кинулась к нему и попыталась папку закрыть. Надо признать, что Калинин противиться не стал, ему хватило и увиденного.
– Ева, – повторил он, а я вздохнула.
– Глупости это, Дим. Мне скучно было.
– И поэтому ты забавляешься вот этим? – пренебрежительно фыркнул он.
– Я просто книжку прочитала… – пряча глаза, ответила я.
– Ты читаешь детские книжки?
– Она не детская! – выкрикнула я, но тут же стушевалась. – Ну, или не совсем детская.
Димка только головой покачал. Клюнул меня в щёку и отодвинулся.
– Прекрати ерундой заниматься, тебе к выставке готовиться надо, а не гномиков рисовать.
– Это не гномики, это тролли.
– Есть разница?
Я опустила глаза и промолчала.
– Проводи меня, – попросил Калинин, и я отправилась вслед за ним в прихожую. Босая, постоянно стягивая халат на груди, и несчастная. – Не дуйся, – попросил Димка уже в дверях. – Ты же знаешь, что я прав. – И видимо стараясь загладить свою резкость, притянул к себе и страстно поцеловал. У меня, если честно, от волнения и неожиданности, даже колени подогнулись. – Люблю тебя, – шепнул он напоследок и скрылся за дверью. А я продолжала стоять и ловить ртом горячий воздух.
##############
В течение следующей недели Димка, как мог, меня успокаивал, а скорее попросту отговаривался пустыми фразами, всякий раз, когда я заводила разговор о Москве. Меня это беспокоило, а он беспечно отмахивался и раз за разом со смехом спрашивал:
– Так поедешь со мной?
Довёл меня практически до истерики. Я уже не знала, что и думать. Но ясно было одно – эта затея крепко-накрепко застряла в его голове и так просто он не отступится. А у меня никак не получалось донести до него всю бредовость его идеи. Ну, куда он поедет и зачем? С чего вдруг его на приключения потянуло? Чего не хватает? От всех этих мыслей настроение было хуже некуда.
А Димка всё твердил:
– Поедешь?
– Да никуда я не поеду! – кричала я в ответ, а он лишь пренебрежительно усмехался.
– Боишься?
– Господи, как же я устала от всех этих разговоров, – уже тише проговорила я. – Дима, я не понимаю, откуда такая идея взялась? Да ещё так внезапно!
– Да ничего не внезапно! Или ты думала, что я так всю жизнь и собираюсь здесь прожить? До Москвы всего ничего, а мы здесь… словно от жизни настоящей оторваны.
– Что за глупости? – покачала я головой.
– Ева, это шанс, понимаешь? И он мне не просто так достался. Я несколько лет лазейку искал, а теперь, когда она нашлась, ты меня отговариваешь?
– Нет, не отговариваю, просто… А как же сын?
– А что сын? Он с матерью остаётся. Что ты ищешь проблему там, где её нет?
Я смотрела на него, видела, как подёргивается вена на его щеке, и всё равно не понимала. Несколько лет искал лазейку? И всё ради того, чтобы уехать?
– Да не уехать! – окончательно разошёлся он, когда я всё-таки решилась спросить его напрямую. – А добиться чего-то большего! Большего, для нас с тобой!.. – Он так резко замолчал, что мне поневоле показалось, что он проглотил какое-то оскорбительное слово. В последний момент успел. Зато посмотрел так, что и договаривать не пришлось. Я обиделась. Димка тяжко вздохнул, будто я его своей непонятливостью и несговорчивостью жутко измотала. – Ева, пойми, здесь нам покоя не будет. Мы ведь думали с тобой, мечтали…
– Но не о Москве, Дим. Я не хочу уезжать.
Он резко отвернулся от меня.
– Ну, вот что ты упрямишься?
– Да потому что я не хочу уезжать! Мне и здесь хорошо!
Димка обернулся и смерил меня пренебрежительным взглядом.
– Тебе хорошо? А что у тебя хорошо? Вот скажи мне!.. Сидишь, как мышь, выглянуть боишься!
– Дима!
– Ну что Дима? – выкрикнул он в ответ, но тут же взял себя в руки и заговорил уже спокойнее. – Пойми, там у тебя есть шанс, мы можем попробовать.
Я вытаращила на него глаза.
– Ты о чём сейчас говоришь?
Он стоял передо мной, смотрел сверху вниз и от этого я ещё больше занервничала. Ладони тут же повлажнели, и пришлось сжать руки в кулаки. Потом отчаянно замотала головой.
– Нет, Дим, я не могу. Я не готова.
– Я лучше знаю – готова ты или нет, – отрезал он. – Или ты собираешься всю жизнь ждать веления свыше и гномиков по углам рисовать?
– Да это не гномики, я же тебе говорила, – забормотала я, понимая, что говорить об этом сейчас уж точно не стоит, но нервничала, вот и болтала, остановиться не могла.
Калинин присел передо мной на корточки и положил ладони на мои колени.
– Ева, ты готова, – сказал он, стараясь быть как можно более убедительным.
– Дима, меня дядя не отпустит, – привела я последний аргумент, и Димка тут же вскочил, только глянул зло.
– Ты думаешь, что говоришь? Как он может тебя не отпустить? Тебе что, десять лет?!
– Не кричи, пожалуйста.
– Не кричу, – отмахнулся он. Постоял немного в стороне, а потом снова вернулся ко мне. – Обещай, что подумаешь, – попросил Димка, беря меня за руку. – Это важно, Ева. Это наше с тобой будущее.
Я только вздохнула.
– Я не знаю, Дим. Я не знаю, как мне жить в Москве. Я её даже не люблю, вот честно!
– О Господи, Ева, ну при чём тут это? Люблю, не люблю… Разве об этом надо думать? Неужели тебе не хочется, чтобы о тебе узнали? Чтобы твои картины висели в лучших галереях, чтобы их покупали?
Я моргнула.
– Ты говоришь такие вещи…
– О которых ты никогда не думала? Нельзя быть такой скромной, дорогая. Ты талантлива, я тебе об этом не раз говорил. Если лениться не будешь, то у тебя всё получится. У нас получится. Мы с тобой уедем…
Я встала, и отошла от него.
– Ева…
– Мне подумать надо! Я не могу решить всё за две минуты, Дим. Это слишком серьёзно. – Вот тут я растерялась. – Я никогда таких серьёзных решений сама не принимала.
Он выразительно закатил глаза.
Вот так мы и поговорили. Я окончательно расстроилась, все эти разговоры о переезде мне упорно не нравились, даже не смотря на то, что в случае моего согласия, всё то, о чём я так давно мечтала – сбывалось. Димка говорил о нашем – нашем с ним! – будущем, о том, что мы уедем, и не расстанемся больше. Правда, оставалось непонятным, как всё это будет. Как он решится, как я решусь, как потом в глаза смотреть буду людям… Хотя, какая разница, как смотреть, если мы уедем?
Я настолько потерялась во всех этих размышлениях, что почувствовала настоятельную потребность с кем-то это обсудить. А разговаривать о таких важных вещах надо с дядей. Можно, конечно, и с Сонькой, но с ней больше на «поболтать», посплетничать, совета попросить, а принимать решение надо с дядей. Правда, каждый раз, пытаясь представить его реакцию, вся гусиной кожей покрывалась, но лучше рассказать ему самой, чем дожидаться пока до него дойдут слухи о том, что Калинин решил покинуть наш гостеприимный город.
Предчувствуя тяжёлый разговор, я на следующий день встала пораньше, напекла пирогов (всем ведь известно, что сообщать мужчинам плохие новости лучше предварительно их хорошенько накормив), котлет нажарила, сложила всё в кастрюльки и отправилась к дяде. В его офисе по телефону ответил незнакомый голос, отнюдь не Сонькин, и сообщил, что «Борис Владимирович соизволили отправиться обедать домой». Куда соизволил отправиться его секретарь, я спрашивать не стала, решив, что это покажется совсем уж странным.
ДядьБорина машина и правда оказалась на стоянке перед его домом, я этому порадовалась, достала с заднего сидения большой пакет с кастрюльками, они иногда весело брякали, когда я случайно задевала пакет ногой. Я старалась идти аккуратно, потому что звук выходил хоть и весёлый, но крайне неловкий.
Дверь мне никто открыть не пожелал. Я немного потомилась, а потом достала из сумки ключи.
– Дядь Борь, ты дома? Это я!
Ответом мне послужила тишина. Я головой покрутила, ещё несколько секунд прислушивалась, надеясь услышать отклик, не дождалась, и ловко переступила через его ботинки, как всегда брошенные посреди прихожей. Мне даже не нужно было включать свет и видеть их, я просто знала, что они там, именно на этом месте. Если дядя входит домой, то обувь оставляет прямо тут же, одна из привычек закоренелого холостяка, которые уже много лет не меняются. Я пыталась приучить его убирать обувь, ставить на коврик под вешалкой, даже полку специальную купила, в которую он теперь с удовольствием суёт старые газеты, даже просто отодвигать ботинки ногой в сторону, чтобы другие люди не спотыкались, но он все мои призывы игнорировал. Как валялись ботинки посреди прихожей, так и валяются.
Так вот, я через ботинки переступила и отправилась на кухню, стараясь держать бренчащий кастрюлями пакет на расстоянии от себя. В какой-то момент мне показалось, что я услышала звук, похожий на громкий вздох, остановилась и в который раз прислушалась.
– Дядь Борь! Ты дома или нет?
Звук не повторялся, а я почувствовала себя достаточно глупо.
Кухня своим видом порадовала, даже грязной посуды в раковине не наблюдалось, что было очень-очень странно. Неужели домработницу путную нанял? А то последнее его приобретение в виде замотанной в шёлковый шарф женщины неопределённого возраста доверия не внушало. Женщина появлялась дважды в неделю, и толка от этих явлений было маловато. Я пыталась ему это объяснить, даже хотела сама приезжать, но дядя запретил. А вот сегодня приезжаю и вижу что-то совершенно странное – чистую кухню холостяка. Удивительное дело, надо вам сказать.
Уперев одну руку в бок, я кухню хорошенько осмотрела, к чему придраться не нашла, и задумчиво хмыкнула. Что-то не так. Вот прямо чувствую это, интуиция прямо бунтует.
Поставив кастрюли на стол, я всё-таки пошла в комнаты, не совсем понимая, куда дядя мог подеваться.
– В конце-то концов! – разозлилась я, заметив его рубашку, небрежно брошенную на диван. – Мы в прятки играем или тебя похитили в чём мать родила?!
Послышалась какая-то отчаянная возня, и я в ожидании посмотрела на дверь ванной комнаты, потому что звуки доносились именно оттуда, никаких сомнений. Не прошло и десяти секунд, как дверь открылась, и из ванной выскользнул дядя. Именно выскользнул, поспешно прикрыв дверь и «позабыв» выключить за собой свет. Посмотрел на меня и широко улыбнулся.
– Привет, Женька! – бодро гаркнул он, затягивая пояс халата. – А я думаю, чудится мне, что ли?
Я разглядывала его, испытывая непонятную тревогу. Он подошёл, привычно поцеловал меня в лоб, и потянул меня за руку подальше от ванной.
– А ты чего приехала? Не собиралась же.
– Да так…
Я всё присматривалась к нему, но он вёл себя, как обычно, если не считать того, что неизвестно из-за чего схватился за бутылку коньяка. Плеснул немного в бокал и выпил залпом. Я подняла с дивана его рубашку, рассеянно оглядела её, потом принялась складывать. Наверное, молчала слишком долго, потому что дядя обернулся и поглядел на меня более пристально.
– Что случилось?
– Да ничего не случилось, – поспешила я его успокоить. – Пока.
– Очень многообещающе.
– Ты есть хочешь? Я котлеты привезла, горячие ещё.
Он задумался, а я снова насторожилась. Обычно предложение поесть таких раздумий у него не вызывало. А дядя улыбнулся и предложил:
– Ты иди на кухню, я сейчас оденусь и приду, будем обедать. Чайник поставь.
Я бы так и поступила, честно. Он произнёс это совершенно будничным тоном, едва ощутимо подтолкнул меня в сторону кухни, и я бы ушла, если бы в этот момент в ванной что-то с грохотом не свалилось на пол. И всё замерло, только напольные часы громко тикали. Я смотрела на дверь ванной, потом обернулась на дядю и успела заметить мелькнувшую на его лице досадливую гримасу, но она тут же исчезла, как только он встретил мой взгляд. Даже улыбнулся, поганец, как ни в чём не бывало. Я в негодовании взмахнула его рубашкой, которую всё ещё держала в руках.
– Да в чём дело?! Ты что, сразу не мог мне сказать, что не один? Я бы ушла. Устроил тут!..
– Женьк, ну ты не обижайся, я же не знал, что ты придёшь.
– А я разве что-то говорю? – удивилась я.
– А о чём поговорить-то хотела? – преувеличенно озабоченным голосом заговорил дядя. – Что-то серьёзное?
Я тихонько вздохнула.
– Наверное.
– Что это значит?
– То и значит. Я пока не решила – серьёзно или нет. Ты потом ко мне приезжай, ладно? Или завтра.
Я прошла мимо него в спальню, хотела рубашку на вешалку повесить, он ведь не догадается даже, а рубашка изомнётся, и тогда выглядеть будет отвратительно… Стоп. В общем, я пошла в спальню, дядя шёл за мной почти по пятам и буравил мне взглядом затылок. Я уже и не рада была, что призналась в том, что разговор будет серьёзный. Он ведь теперь не успокоится, душу всю вынет со своими беспокойствами.
Рубашку я повесила, обернулась и чуть не ткнулась носом в дядину грудь. Выразительно закатила глаза.
– Всё не настолько серьёзно. Можно и вечером поговорить. Или завтра.
– Честно?
– Ну, конечно! Когда у меня случалось что-то чрезвычайное?
– Всегда всё бывает в первый раз, – поучительно произнёс он.
– Не сегодня.
Он всё ещё с беспокойством таращился на меня, и я поспешила его обрадовать:
– Я ухожу.
Дядя кивнул.
Оглянулась я уже от двери, снова натолкнувшись на дядино плечо. Пришлось из-за него выглянуть, чтобы увидеть заинтересовавшую меня деталь. А деталь была самая что ни на есть пикантная. На постели лежало женское бельё. По сути, ничего шокирующего в этом факте не было. О присутствии в этой квартире женщины в данный момент, меня в известность поставили. Да и вообще я не стала бы ахать и изумляться, если бы просто застала в этой квартире женщину. Дядя был известным ловеласом, хоть и отрицал это со всей горячностью, изображая из себя несчастного, в поисках великой любви. Но сейчас дело было совсем в другом. Дело было в том, что это бельё я знала. Не подумайте ничего плохого, просто неделю назад мы с Сонькой ходили по магазинам, и она купила себе это кружевное бельё. Мы долго выбирали, хохотали, я её подначивала, измучила вопросом кому этот подарочек предназначается, а она лишь отмахивалась и фыркала на меня. А сейчас это бельё лежало на кровати и поверить в то, что это лишь случайность, и какая-то другая дядина знакомая выбрала себе такое же бельё, а теперь оставила его на дядьБориной постели, я не могла. И ведь не сказать, что я слишком недоверчивый по натуре человек.
Заметив то, как я нахмурилась, дядя Боря нахмурился тоже.
– Что?
Я сжала руки в кулаки.
– Ничего, – процедила я сквозь зубы, а когда из спальни вышла, крикнула: – Сонька!
Дядя рядом вздрогнул и уставился на меня чуть ли не с ужасом.
– Женя, – начал он, а я ткнула пальцем в дверь ванной.
– Скажи ей, чтобы выходила!
Он почесал в затылке и выглядел смущённым.
– Соня! – снова повысила я голос, не дождавшись от него никакого действия.
Дверь открылась и показалась подружка, завёрнутая в полотенце.
– Ну и что ты орёшь? – ворчливо осведомилась она.
Дядя за моей спиной издал какой-то звук, нечто среднее между стоном и вздохом, а потом нахально заявил:
– Пойду, пожалуй, поем.
Я только руками развела.
– Вы оба сошли с ума, – пожаловалась я.
– Нашла, кого учить, – возмутилась Сонька за дядю Борю.
– Как вы могли мне врать?
– Интересно, а что, я должна была прийти к тебе и разрешения спросить, спать мне с ним или нет?
Я топнула ногой, в негодовании глядя на подружку. А дядя закрутил головой, не зная, куда спрятаться.
Сонька вышла из ванной, вся такая гордая, завёрнутая в коротенькое полотенце и толкнула любимого в плечо.
– Боря, не стой!
– Куда мне деваться-то?! – в отчаянии вскричал он. – Ты на меня рычишь, она смотрит так, словно убить задумала!
– Иди на кухню, – гаркнули мы с Сонькой на одном дыхании и недовольно друг на друга уставились. Дядя Боря широко ухмыльнулся.
Когда он ушёл, я села в кресло, сложила руки на груди и уставилась на подружку, которая вышла из спальни в одном нижнем белье и зачем-то полезла под стол. Я нервно мотала ногой, наблюдая за ней.
– Соня, ты с ума сошла? – не удержалась я от вопроса.
Она выбралась из-под длинной скатерти, сдула с лица мешавшуюся прядь волос, а когда выпрямилась, я увидела у неё в руках чулок с кружевной резинкой.
– О Господи, – простонала я, зажмуриваясь.
– Чего ты? – фыркнула Сонька. – Подумаешь… Да, чулки ношу!
– С каких это пор? – пренебрежительно скривилась я.
– С тех самых, – огрызнулась она и показала мне язык. – Ему нравится.
Я негодующе замахала на неё руками.
– Только попрошу без подробностей!
– Где юбка моя? Видела?
– А где ты раздевалась?
– Какая же ты бываешь язва, Женька, – посетовала подружка. – Никакого в тебе понятия.
– Да какое понятие? – прошипела я. Голос пришлось понизить, чтобы дядя с кухни ничего не расслышал. – Ты сдурела, да? Ты чем думала, скажи мне?
– Женька, отвали!..
– Я отвалю, – пообещала я, зловеще усмехаясь. – Только тебе от этого легче не станет! Ты для этого Вовку выгнала, да?
– Вовку я выгнала, потому что он мне надоел хуже горькой редьки, а Боря…
– Какой он тебе Боря?! Он тебе всю жизнь дядя Боря был, а сейчас Борей стал?
– А чего это ты за него так волнуешься?
– Да я не за него, дурёха, а за тебя! Соня, ты ведь не можешь не понимать… Ты ко мне придёшь и скажешь, что он сволочь, а что я тебе скажу? – Я всерьёз расстроилась.
– Не приду, – отмахнулась Сонька.
– Это ты меня успокаиваешь или себя?
Подружка подошла ко мне и посмотрела жалобно. А потом наклонилась и чуть слышно заговорила:
– Женька, ты же знаешь, что я о нём всю жизнь мечтала. Он ведь такой… такой… Ну, ты знаешь!
– Откуда это? – вытаращилась я на неё.
Сонька тоже расстроилась и присела на подлокотник моего кресла.
– Ты на меня злишься? Я знала, что разозлишься.
– Да не злюсь я! Просто… Это ненормально как-то, понимаешь? Ты и он… Господи, у меня в голове не укладывается!
Сонька окончательно сникла, молчала, что было ей совсем несвойственно, и у меня поневоле слёзы на глаза навернулись.
– Соня, родители-то твои, что скажут, – всхлипнула я, а подружка несколько неадекватно. Обернулась и поинтересовалась:
– Думаешь, он на мне женится?
Я приоткрыла рот, да так и замерла, не зная, что ответить.
– Это ты к чему?
– Это я по поводу родителей, – нетерпеливо пояснила она. – Им стоит говорить только в том случае, если жениться надумаем.
– А вы… надумали жениться? – У меня даже язык онемел, если честно.
Сонька вдруг перепугалась и оглянулась в сторону кухни.
– Тише ты!
Я красноречиво скривилась.
– Всё ясно. Ты в детство впала, Сонь? Опять свадьбу планируешь?
– Ну тебя, – обиделась она. – По крайней мере, у меня теперь оснований к этому больше, не находишь?
Я рассмеялась.
– Ох, Сонька… И даже помочь ему теперь некому.
Подружка продемонстрировала мне кулак.
– Кто его ещё так любить будет?
– Это точно, – согласилась я, подивившись собственным мыслям. Как ни крути, а ведь на самом деле рядом с дядей никогда не было женщины, которая бы любила его сильнее и беззаветнее, чем Сонька, и была бы столь терпелива. Но поймёт ли он это? За подружку даже обидно стало, если честно. Я погладила её по плечу, но всё равно напомнила: – Ты мне соврала.
– Ой, да ладно. Меньше знаешь, крепче спишь.
– Девчонки, вы там ещё долго меня обсуждать будете? Чайник ставить? – громко осведомился дядя Боря с кухни.
– Ставь, – крикнула Сонька с таким энтузиазмом, что я даже отодвинулась.
Чего только в жизни не бывает. Настолько меня огорошили, что я на какое-то время о собственных проблемах позабыла.
Узнав об отношениях дяди Бори и Соньки, Дима нисколько не удивился. Скривился только пренебрежительно, но заметив мой взгляд, тут же улыбнулся, правда, вынужденно.
– А ты сомневалась, что ей удастся? Твоей подружке только палец дай, она руку по локоть откусит.
– Дима, ну что ты говоришь?
– Ева, ты слишком наивна! Или ты всерьёз думаешь, что она всю жизнь мечтала секретарём работать? Просто с секретарского места проще в постель шефа прыгнуть, вот и…
– Дима, хватит!
Он удивлённо посмотрел, когда я повысила голос, и мне тут же стало стыдно.
– Прости. Но мне не нравится, когда ты так говоришь о близких мне людях. В конце концов, они взрослые люди и сами решат…
Калинин покачал головой.
– Господи, Женька!..
Он редко меня так называл, и когда это происходило, это было явным признаком того, что он зол не на шутку. Вот только причины для этого я в данный момент не видела.
– Хочешь сказать, тебе это нравится? – не поверил он.
– Это не моё дело, – упрямо повторила я. – И не твоё тоже.
– Ах, вот как!
– Да.
– Может ты и права. Но помяни моё слово, Сонька теряться не будет. И Бориса Владимировича окрутит на раз-два.
– Почему ты её так не любишь? – озадачилась я.
– А кто она такая, чтобы я её любил?
Иногда Калинин вёл себя гадко. Я старалась этого не замечать, списывала эти вспышки гнева и неприязни на его непростой характер, Димка порой становился раздражительным и практически несносным. Такое его настроение нужно было просто пережить. Димка успокаивался довольно быстро и становился прежним – невозмутимым и уравновешенным.
Решив больше на провокации не поддаваться, я проигнорировала ещё несколько возмущённых реплик по поводу Соньки-хищницы, закинула пробный шар в сторону Димкиной эпопеи с Москвой, на что получила таинственный ответ, что он уже всё продумал и знает, как надо поступить, чтобы все – а в особенности я, были довольны. Я потребовала объяснений, а Димка притянул меня к себе, поцеловал, а пока я приходила в себя, пытаясь вернуть важные мысли, которые испарились после первого же поцелуя, он уже засобирался и ушёл.
Но его обещания никак меня не успокоили. Скорее уж наоборот. И поэтому когда Сонька заявилась ко мне – очень деятельная и довольная собой, я пожаловалась:
– Димка что-то задумал.
Сонька только фыркнула.
– Твой Димка всё это задумал уже давно. Я подозревала, конечно, но сейчас точно знаю – сволочь он!
Я застонала в голос.
– Как же я устала от вас обоих. Что вы делите всё время?
– То есть он про меня тебе гадости говорит? – ехидно поинтересовалась подружка.
– Ты же про него говоришь?
– Вот гад, а? Ехидна.
– Сонь!
– Ну что?
Сонька плюхнулась на стул, принюхалась и сунула нос под полотенчико, которым была прикрыта тарелка. Нахмурилась.
– Морковный пирог? Ты сильно переживаешь?
Я вздохнула. Все знали, что когда я пеку морковный пирог, значит, что-то меня беспокоит. Рецепт этот мне тётя Люся по наследству передала, рецепт совсем не сложный, но само название «Морковный пирог» заставляло людей насторожиться. И желающих попробовать его было немного, хотя я и уверяла всех, что это очень вкусно. А я его очень любила. Не есть, а печь. Тёрла морковь, аккуратно всё смешивала, наслаждаясь красивым цветом, а потом сама придумала специально к этому пирогу апельсиновую глазурь. Получалось очень здорово, я собой гордилась, и все гнетущие мысли, поневоле отступали.
Но не сегодня.
– Я просто не понимаю, что происходит, Сонь. Димка какой-то таинственный, ничего мне не рассказывает, только твердит о том, что всё придумал. – От полноты чувств, я даже руками взмахнула. – А что придумал – не говорит!
– А хочешь, я тебе расскажу?
Я подозрительно на неё уставилась.
– Ты о чём?
Сонька отрезала себе кусок пирога, чем меня, признаться, очень удивила, и широко ухмыляясь, сообщила:
– Сейчас такое тебе расскажу. Боря в шоке, отойти не может.
– Что случилось? – окончательно перепугалась я.
Сонька неторопливо прожевала, потом сказала:
– Для начала скажи мне – ты в Москву с Димкой собираешься?
Я села.
– Ты откуда знаешь? Я ещё не говорила никому.
– Ты же знаешь нашу деревню – все всё друг про друга знают. Калинин твой только подумал, а полгорода уже знает, что он бежать задумал.
– Не бежать, – покачала я головой, хотя на душе в одно мгновение муторно стало. Почему бежать? – Просто он мечтает о чём-то большем…
– Ещё бы, – хмыкнула Сонька, – он мечтает!..
– Ты прекратишь меня раздражать или нет? Говори, как есть!
– Ладно, только ты Боре не говори, ладно?
– То есть?
Подружка сделала неопределённый жест рукой и глаза в сторону отвела.
– Ну… я подслушала. Димка твой к Боре приходил сегодня утром.
– Зачем?!
На губах подружки появилась ехидная улыбочка, но она постаралась её убрать и, кашлянув, торжественно сообщила:
– Димка попросил твоей руки.
Я молчала долго, затем головой мотнула.
– Что?
– Вот у меня было точно такое лицо, как у тебя сейчас. Я чуть в кабинет не влетела, до того обалдела.
– Замуж?
– Замуж, замуж, – закивала Сонька, внимательно за мной наблюдая. – Ты хочешь замуж за Калинина?
Я встала и нервно прошлась по кухне, потом вышла на крышу и глубоко вздохнула.
– Что за глупость? Он мне ничего не говорил, – пробормотала я, когда почувствовала за спиной Сонькино присутствие.
– Ему это глупостью не кажется. – Сонька прошла мимо меня, подошла к бортику, глянула вниз, а потом на этом бортике устроилась. Огляделась. – Ты права, Женьк, квартира шикарная. Особенно, крыша. На одну только крышу польститься можно. Никто тебя не видит, а ты хозяйка…
– Соня!
– Ну что?
– Как он жениться на мне может? Он же…
– Жень, вот ты глупая какая, а? Ну любовь мужика сразила, в самое сердце. Не может он больше чувствовать себя негодяем. Он Боре прямо так и сказал.
То, что Сонька теперь дядю Борей именовала, вызывало лёгкий всплеск недоверия в душе, но его заглушало изумление, которое я испытывала, выслушивая Сонькины новости. Димка разговаривал с дядей и просил моей руки? По-настоящему?
Подружка наблюдала за мной чуть насмешливо.
– Женя, очнись!
– А дядя что сказал?
– А что он может сказать? Он к тебе приедет и спросит. Но судя по твоему зачарованному взгляду, ответ очевиден, – недовольно закончила она.
– Я всё равно не понимаю. Зачем он к дяде пошёл? Почему не поговорил со мной? Глупо как-то… Дима терпеть не может церемонии.
– Ага. Зато очень уважает твоё предполагаемое приданное.
– Соня!
– Ну что Соня? Глаза-то открой! В Москву он собрался!.. А на что он собрался? Да ещё тебя тянет за собой.
Я замотала головой.
– Прекрати.
– Ты который год мне это говоришь? Прекрати! Ему очень неплохо жилось всё это время здесь, и жена его любит, и ты. А сейчас ему в Москву захотелось! А кто-то должен всё это оплатить, у самого-то в кармане ни шиша!
Я обиделась и отвернулась от неё. И самое обидное было не в Сониных словах, а в том, что я понимала – отчасти она права. Но Димка такой, какой он есть. Он никогда не прикидывался бескорыстным, он любил деньги, а ещё больше он ценил своё удобство. Для него важно, что о нём подумают люди, как посмотрят, как он выглядит в новом костюме, сколько этот самый костюм стоит, обожал шикарные жесты, он честолюбив и в меру тщеславен. И весь этот коктейль недостатков делал его практически неотразимым. Да и у кого их нет, недостатков? У меня их немереное количество, так как я могу других учить?
– Не преувеличивай, пожалуйста.
– Конечно! – фыркнула Сонька. – Богатый человек. Квартиру, машину, дачу оставит жене и сыну, себе оставит галерею, которая приносит баснословный доход, а тебе купит особняк на Рублёвке.
– Не нужен мне особняк.
Сонька приуныла.
– Жень, ты на самом деле за него замуж хочешь?
– Я люблю его.
– За что?
– Что значит, за что? – растерялась я.
– А то и значит. За что ты его любишь?
– Как можно знать за что?
– Очень даже можно, – уверенно заявила Сонька. – Я вот Борю люблю… – Она задумалась и принялась загибать пальцы. – За то, что он мужественный, умный, интересный, сексуальный…
– Да, и верный, – подсказала я.
Сонька скривилась.
– Не греши на родного дядю. Как тебе не стыдно?
Я только отмахнулась.
– Ладно, Сонь. Что ты мне доказать пытаешься? Что Димка за моим приданным охотится? Можно подумать я наследница царской семьи. А то, что он о будущем думает, о нашем с ним будущем, это не так уж и плохо.
– Не думал, не думал, а тут резко задумал!
– Ну и что!
– Какая ты упрямая, – разозлилась Сонька. – С тобой разговаривать невозможно!
– А ты не разговаривай, – посоветовала я.
– И ты на самом деле хочешь поехать в Москву?
– Нет, не хочу! – Я сбавила тон. – Я думаю об этом. А по поводу твоих беспокойств… С чего ты взяла, что дядя ему денег даст?
– Если ты с ним поедешь? – Сонька вздохнула. – Даст.
Эти слова меня почему-то сильнее всего задели. Да ещё Димка под вечер явился с бутылкой вина и шикарным букетом роз, как я поняла, опять руки просить, теперь уже у меня. Сюрприза у него не получилось, за что опять досталось Соньке и оставалось только радоваться, что подружка этого слышать не может. А я вместо того, чтобы броситься Димке на шею после того, как он меня осчастливил, села на диван, рассматривала цветы, которые по-прежнему держала в руках.
– А как же сын?
Димкина улыбка поблекла.
– Ева, мне казалось, что мы уже объяснились.
– Ты всегда говорил, что ты хочешь быть рядом с ним, видеть, как он растёт. Что для тебя это важно. А теперь ты хочешь уехать, и всё остальное стало не важно?
– Не говори так, – попросил он подозрительно спокойно. Букет у меня отобрал и присел рядом. – Думаешь, я зря это всё затеял?
– Не знаю, Дим.
– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
– Только я? Боюсь, у меня не получится.
– Но почему? Зачем всегда думать о других? О себе хоть раз подумай. Вспомни, как ты мечтала о персональных выставках, хотела, чтобы люди смотрели на твои картины и улыбались. Хотела донести до них свои чувства. Я тоже этого хочу.
– А твоя жена?
– А моя жена останется здесь. И поверь мне, несчастной она не будет. Я уже говорил с ней… Я ей всё оставляю. Будем начинать сначала, с тобой вместе. – Калинин залихватски улыбнулся. – Трудно, конечно, будет, но где наша не пропадала? – Он подал мне руку и посмотрел с ожиданием.
Я не сомневалась, нет, но смотрела на его руку и чувствовала непонятную нервозность. Какое-то предчувствие, что ли? Перевела взгляд на Димкино лицо. Он улыбался и смотрел с нежностью.
Я положила руку на его ладонь. Калинин разулыбался шире и поднёс мою руку к губам, поцеловал.
– Ты просто умница. Никогда в этом не сомневался.
Он поднялся и снял пиджак.
– Понимаешь, милая, нельзя осчастливить всех, это невозможно. Приходится делать выбор. – Димка усмехнулся. – Когда счастливы все – это даже как-то ненормально.
– Дядя тебе денег дал?
Калинин секунду помедлил, потом жёстко усмехнулся.
– Вот ведь проныра. Слух как у совы.
– Он дал тебе денег, Дима?
– Не дал. Но даст.
Я молчала.
– А как ты хотела? Он деловой человек, и племянницу свою любит. Борис Владимирович прекрасно понимает, что нужно с чего-то начинать. – Калинин обернулся на меня. – Ева, не хмурься ты так! Нет ничего страшного в том, что мы возьмём у него денег в долг. Не у чужого же берём!
– Не нравится мне всё это. Дима, зачем нам уезжать? Квартиру только купили… – Из-за этого я всерьёз расстраивалась.
– Ева, ты опять? Тебе как маленькой всё объяснять надо? В конце концов, я не говорю тебе, что мы в Москву переезжаем насовсем! Но нужно начать бизнес, надо предпринять какие-то шаги, заинтересовать, а потом… возможно, вернёмся. Если уж тебе здесь спокойнее.
Димка сел за стол, положил в свою тарелку немного салата, который я специально для него приготовила. Я наблюдала за ним, и вдруг поняла, что он никуда не торопится. Он теперь весь мой. И его дом теперь там, где я. В первую секунду я потерялась в своих эмоциях, захлестнувших меня с невероятной силой, а потом вдруг испугалась. Что я теперь со всем этим делать буду?
Но решение я приняла неожиданное. Димку удивила, дядю, да и себя саму. Дело уже шло к отъезду, Калинин суетился, ему вообще ни до кого было, лишь бы только никто не приставал и палки в колёса не вставлял. А я словно в стороне стояла и наблюдала за ним, испытывая неловкость и даже стыд, за то, с какой лёгкостью он всё оставляет позади. Всё что важно ему было, в чём он меня так долго уверял, оставил без всякого сожаления. Димка готовился начать всё сначала, но то, как он это делал, мне упорно не нравилось. Правда, ему я об этом говорить опасалась. Но беспокойства мои дали свои плоды и поэтому за семейным ужином, который мне тоже пришлось пережить, я и сообщила, что в Москву я не еду. По крайней мере, пока. А Димка может поехать один и если будет уверен, что нам есть смысл переезжать туда, тогда я и приеду, а сейчас мне там делать нечего. Я всё это сказала и уставилась на дядю, очень рассчитывая на его поддержку. За столом воцарилась тишина, Димка сверлил меня негодующим взглядом, Сонька откровенно ухмылялась, а дядя Боря меня разглядывал. И я знала, что всё сейчас зависит только от него. Если он скажет, что мне стоит поехать с Димкой и самой…
– Наверное, ты права, – кивнул он. – С твоей любовью к большим городам присутствовать при начальной суете совсем ни к чему. – Улыбнулся, правда, немного криво. – Сбежишь обратно через неделю.
– Не преувеличивай, – попросила я, упорно уворачиваясь от Димкиного взгляда.
Калинин помолчал, откинулся на спинку стула, затем пожал плечами.
– Что ж, если ты считаешь, что так будет лучше.
Я ему улыбнулась.
– Дим, мне там на самом деле сейчас делать нечего. У тебя дела, встречи, а я ничего в этом не понимаю.
Он кивнул и взял меня за руку.
Правда, оказалось, что обрадовалась я рано и после ухода дяди Бори и Соньки мы ещё немного поспорили по этому поводу.
– У меня такое чувство, что я тебя пытаю! Если ты не хочешь ехать, то так и скажи. Что ты предлоги ищешь?
Я не удержалась и напомнила ему, что ехать я и правда не хочу, и никогда этого не скрывала. Вот только он меня словно не слышит. Димка посмотрел на меня люто и выдал:
– Конечно, ты не хочешь ехать! Зачем? Здесь тебя дядя караулит! Каждое желание твоё предугадывает! Может, хватит быть девочкой избалованной? Самой не надоело? Смотреть противно.
Я обиделась жутко, настолько, что даже разревелась. А Димка меня успокаивать не стал, и в итоге расстались мы не очень хорошо. Он уехал в Москву, а я осталась, переживая свою обиду.
Зато дядя радовался тому, что я осталась в городе. Таким довольным я его давно не видела и в ответ на его улыбки, я хмурилась.
– Не страдай, Женька, – успокаивал он меня, обнимая за плечи. – Куда он от тебя денется? Вернётся. А если и не вернётся, то…
Соня вовремя толкнула его в бок, и он неловко замолчал. Потоптался рядом, пытаясь придумать, что бы ему такое сказать в продолжение, но при этом меня не смутить и не обидеть.
– Борь, отпусти её уже, – потребовала Сонька, дядю от меня оттесняя. – Иди лучше чемодан проверь. Вдруг я что-то забыла тебе положить?
Дядя с Сонькой собирались в отпуск. Я как раз пришла их проводить, поклялась себе, что своей унылой физиономией их расстраивать не буду, буду улыбаться и смеяться, но ничего не получалось. Когда дядя скрылся за дверью спальни, Сонька схватила меня за руку и отвела в сторону.
– Ну что ты киснешь, Жень?
– Да не кисну я.
– Ты ему звонила?
– Звонила. Опять поругались, а потом он и вовсе телефон отключил.
– Ну и фиг тогда с ним, – возмутилась Сонька. – Подумаешь, кронпринц! Где он себе ещё такую принцессу найдёт?
После этого следовало рассмеяться, но я не рассмеялась. И тогда Сонька сказала:
– Хочешь, мы останемся?
Я посмотрела изумлённо.
– Вот ещё! Вы так в отпуск хотели. Поезжайте спокойно. Что со мной будет? Я же дома.
Сонька прищурилась.
– Точно?
– Точно, Соня! И с дядей не надо меня обсуждать, иначе он точно никуда не поедет.
Подружка рассмеялась и согласилась.
– В общем, не грусти, – советовала она, за минуту до того, как сесть в машину. Мы поспешно расцеловались, потом Сонька наклонилась к моему уху и зашептала: – Оторвись по полной. Нас две недели не будет, надеюсь, когда вернёмся, ты станешь совсем другим человеком.
– То есть? – озадачилась я.
– Любовника себе заведи.
Я даже возмутиться не успела, потому что дядя Соньку от меня оторвал и сунул в машину. Потом сжал меня в объятиях, поцеловал, попросил вести себя хорошо и не делать глупостей (как в детстве!), и тоже сел в машину. Немного обалдевшая от такого прощания, я махала рукой вслед отъезжающей машине и с трудом приходила в себя. Затем качнула головой, поражаясь тому, что мне подружка предложила. Мне вот сейчас как раз нового любовника не хватает! Для полного комплекта неприятностей.
Вечером стало ужасно тоскливо, я даже рисовать не могла. Убрала мольберт, присела за кухонный стол и за пять минут нарисовала грустного тролля перед молчавшим телефоном. Телефон был именно молчавший, и это было очень символично. Я немного посомневалась, потом набрала Димкин номер. Но снова включился автоответчик, и я отключилась, не сказав ни одного слова. Ночью всё ворочалась с боку на бок, всё надеялась, что Димка позвонит, пусть и поздно ночью, потом принялась себя уговаривать, что он просто не хочет меня будить. Но легче стало совсем ненадолго. Я ещё покрутилась на огромной постели и уснула только под утро.
А на следующее утро проснулась от того, что почувствовала чьё-то присутствие рядом. Открыла глаза, совершенно ни о чём не думая, и увидела перед кроватью незнакомого всклокоченного мужика, который разглядывал меня с насмешливым изумлением. Заметив, что я проснулась, он кинул на пол объёмистую спортивную сумку и нараспев проговорил:
– Чего-то я не понял. Ты кто?