Проект "Главная Книга"
Глава вторая
КВАРТИРНЫЙ
ВОПРОС
Предисловие
Глава "Квартирный вопрос" является второй по порядку в проекте "Главная книга" (первая – "Печорская глава", доступна для скачивания в ЖЖ автора cherny-bada.dreamwidth.org).
Текст, составивший основу этой главы, был написан лет десять назад и выставлен в сети в рамках проекта "Граф". Через некоторое время его стали цитировать на различных форумах, посвященных квартирному вопросу – он оказался одним из немногих источников информации по теме частных квартир в СССР. Самое интересное, что подписан текст был так же, как и сейчас – В. Розен, но по прочтении становилось понятно, что исходная фамилия автора – Солопанов. Так вот, все ссылки на текст писались так – "Рассказ В. Солопанова "Квартирный вопрос" "…
Некоторые читатели корили автора за пессимизм и сгущение красок, вспоминая свои тёплые, человечные отношения с квартирными хозяевами. Но автор всего-навсего делится личным опытом. Возможно, автору просто не повезло. Зато сюжет главы приобрел необходимую остроту.
Основу исторической части главы составили семейные истории и воспоминания, тщательно сохранённые и переданные автору Сергеем Валериановичем Невзоровым и Еленой Тихоновной Солопановой (Базилевской), за что им низкий поклон. Некоторые фотографии взяты из краеведческого раздела Большого Воронежского Форума (bvf.ru), или же просто из Сети. Автор заранее приносит извинения правообладателям и, буде таковые предъявят претензии, готов указать их авторство в последующих изданиях главы.
Ну вот, необходимые слова сказаны. На столе горит лампа, за окном кабинета перемигиваются огнями пригородные посёлки. Чай пуэр заварился в чайничке исинской глины. Устраивайтесь поудобнее, мы начинаем.
Автор
Условимся раз и навсегда: жилище есть основной камень жизни человеческой. Примем за аксиому: без жилища человек существовать не может. Теперь в дополнение к этому, сообщаю всем, проживающим в Берлине, Париже, Лондоне и прочих местах – квартир в Москве нету. Как же там живут? А вот так-с и живут. Без квартир.
Булгаков М.А., "Трактат о жилище"
В этой главе мне хотелось бы остановиться на таком аспекте жизни нашей семьи, как квартирный вопрос. Это, на мой взгляд, одна из тех точек, в которой пересекается история конкретной семьи и история той страны, где семья проживает в некий период. Данная работа не есть полноценное социологическое исследование – в моём распоряжении нет обширного фактического материала и статистики, которые помогли бы нарисовать достоверную картину жилищного кризиса, перманентно правящего бал в России с 20-х, пожалуй, годов прошлого века и по сей день. Но зато в моих руках – факты и судьбы конкретных людей, личный опыт, который стоит дорогого, и собрав всё воедино, мы всё же увидим, что квартирный вопрос в России – это не только проблема жилплощади, но и вопрос психологии людей, эту жилплощадь населяющих.
История с географией
В 1912 году в селе Мача Чембарского уезда Пензенской губернии (ныне – село Пушанино Белинского района) служил священник Василий Андреевич Невзоров (1873 г.р.). Его отец, Андрей Иванович (примерно 1822-1824 г.р.), прослужив 25 лет верой и правдой царю и отечеству в армии и получив за Крымскую кампанию медаль и пенсион по выходу в отставку, жил тут же, в Маче, в построенной им времянке. У Василия Андреевича была большая семья: жена Антонина Сергеевна (дочь протоиерея Сергея Петровича Любимова (1847 г.р.), служившего в селе Адашево Инсарского уезда) и шестеро детей: Зинаида (1895 г.р.), Николай (1897 г.р.), Валериан (1902 г.р.), Надежда (1907 г.р.), Екатерина (1910 г.р.) и Людмила (1912 г.р.). Кроме того, несколько детей умерли во младенчестве. Василий Андреевич выстроил новый дом рядом с отцовской времянкой, однако отец в него перебираться не захотел, сказал – "живите в своих хоромах сами, мне и старого хватит".
В 1916 году Антонина Сергеевна с шестилетней дочерью Катей поехала в Пензу навестить брата Бориса, преподавателя математики в Пензенском университете. В дороге обе заразились тифом, Антонина Сергеевна умерла, а Катя выжила. Антонину Сергеевну похоронили в церковной ограде, на месте церкви сегодня стоит клуб.
Василий Андреевич остался один с шестью детьми. Оставаться на прежнем месте было тяжело, да и старшие дочери уже учились в педагогическом училище в Чембаре, и он передал приход священнику по фамилии Девичинский и переехал с детьми в Чембар, где ему уже давно предлагали приход. Там он купил дом номер 10 по улице Солдатской (ныне Красноармейская). Хозяйками дома были две пожилые одинокие сестры, которые продали отцу Невзорову дом с условием – они остаются доживать свой век во флигеле при доме, а он обязуется, когда придёт время, их достойно похоронить.
Служил о. Невзоров в Чембаре в Покровском соборе до 1929 года. В это время началась очередная волна репрессий против духовенства, чьи позиции оставались ещё сильны, несмотря на то, что большевики были у власти уже целых 12 лет, и Василия Андреевича обвинили в краже церковной утвари. Даже не в краже, а только в намерении – сверяли небрежно составленные описи предметов, обнаружили, что в списке чего-то не хватает – значит, не занёс в опись по злому умыслу, хотел украсть! Василия Андреевича и ещё двух священников судили показательным судом (при таком суде приговор всегда строже) и приговорили к пяти годам ссылки. Дочь Василия Андреевича Людмила рассказывает об этом так (записано Сергеем Валериановичем Невзоровым, её племянником, с её слов в начале 1990-х годов): "На суд собралось полгорода, зал был битком, народ всё никак не мог взять в толк, за что хорошего, честного, уважаемого всеми батюшку судят. В зале суда всех троих арестовали и повели в сарай, приставили красноармейцев с винтовками. Народ стоит толпой, никто не расходится. Обсуждают, как могло такое случиться, ведь столько лет верой и правдой служил… А после службы шел домой, переодевался и работал в своем хозяйстве – надо было поднимать и учить детей. Народ не расходится. "Расходитесь, расходитесь, завтра будем отправлять, ещё попрощаетесь, ещё всё обсудите". Дело уже к вечеру, есть домашние дела, ещё не кушали, скотину надо на ночь определить, народ начал потихоньку расходиться. Чуть стемнело, их тут же и отправили, чтобы утром не будоражить народ. После суда и оглашения приговора семью просто-напросто не пустили в дом…"
Сразу после оглашения приговора дом был взят под охрану, ведь приговор был – "с конфискацией". Кто-то из соседей из жалости и уважения к Василию Андреевичу приютил детей на время и дал тёплую одежду – на дворе стояла холодная осень…
К моменту ареста о. Невзорова его старшие дети уже жили самостоятельно, а вот младшим трем сестрам пришлось мыкаться по чужим людям и домам практически до замужества. Звание "лишенца", т. е. из семьи репрессированного, не давало возможности продолжать обучение, и на работу их не брали. Старшие, как могли, поддерживали младших, но их усилия в той обстановке не всегда помогали в полной мере. Ситуация несколько улучшилась, когда девушки вышли замуж и сменили фамилии.
Священник Василий Андреевич Невзоров
Дом семьи Невзоровых в г. Белинский (Чембар), ул. Красноармейская (Солдатская), 10. Фото 1994 г.
Василий Андреевич отбыл свою ссылку в Енисейске, работал там в пожарной команде. В 1935 вернулся, но был поражён в правах, жил по очереди у старших детей. Он умер 25 февраля 1936 года, в городе Ардатов Мордовской АССР. Его дом в Чембаре (ныне г. Белинский) стоит до сих пор, в нём живут посторонние люди.
Можно сказать, что именно с истории Василия Андреевича начинается история квартирного вопроса нашей семьи, так как он – мой прадед по материнской линии. Его дочь Катя – моя бабушка, поэтому продолжение будет именно о ней.
Катя вышла замуж за Тихона Павловича Базилевского – агронома по образованию, молодого человека из такой же семьи репрессированных священнослужителей. Вместе с семьёй брата Кати Валериана они поехали в Таджикистан, но вскоре вернулись – Катя не смогла жить в среднеазиатском климате – и обосновались в Воронеже, на родине Тихона. Началось их скитание по частным и государственным квартирам. Их первый сын, Борис, умер в 1936 году в двухлетнем возрасте от дизентерии. В 1937 году, когда родился их второй сын Александр, они жили на проспекте Революции, в доме, где по сей день расположена аптека (дом около Кукольного театра). Многие жители дома были евреями. Следующая квартира – в доме недалеко от кинотеатра "Спартак". Екатерина вспоминала, что из этого дома она зимой бегала в драматический театр на спектакли без пальто, накинув только пуховый платок. Очевидно, их дом стоял в квартале, ограниченном улицами Кардашова и Карла Маркса. Во время войны все жилые постройки были разбомблены, и сейчас на их месте стоят жилые дома сталинского и хрущёвского периодов.
Здание Воронежского драматического театра в конце 40-х годов ХХ в. Вид на улицу К. Маркса.
Во время войны семью разбросало – Тихон воевал с начала войны до 1944 года, участвовал в Сталинградской битве, Екатерина с маленьким сыном находилась на оккупированной Украине, в г. Казатин. Всем троим посчастливилось выжить и вернуться в Воронеж в конце войны. Сперва жили на частной квартире около Курского вокзала, затем – на Левом берегу у двоюродной сестры Тихона, Антонины Александровны Мелюхановой (Абрамовой). Там в 1945 у Екатерины и Тихона родилась дочь Лена, моя мама.
Тихон в эти годы работал в каком-то сельскохозяйственном учреждении, и вот он получил предложение работать на опорном пункте Верхнехавской Опытной станции, расположенной в Верхнехавском районе Воронежской области, на месте бывшей усадьбы Крашенинниковых. Семья переехала туда в предоставленное жилье: дом барачного типа, две комнаты, две кладовки, кухня. В каждом из помещений была отдельная печка, поэтому зимой жили в большей из комнат, не пользуясь кухней, для экономии дров. Водопровода и канализации в доме не было, воду приносили из отдалённого колодца, туалет был общественный и тоже не совсем рядом с домом, поэтому пользовались ведром.
Главным преимуществом жизни на Опытной станции была близость к земле и возможность от неё кормиться в голодные послевоенные годы. Через дорогу от дома располагался сарай, позже Тихон построил рядом ещё один, там держали кур и поросенка, несколько лет пробовали держать баранов. Свинину возили коптить в Воронеж. На Опытной станции Базилевские прожили целых восемь лет.
К сожалению, в конце концов у Тихона не сложились отношения с директором станции, и он вынужден был сменить работу. Семья переехала в МТС в село Орлово Новоусманского района. Сперва жили на частной квартире, затем получили от работы кирпичный дом, состоявший из одной сырой комнаты и кухни. В Орлово семья прожила менее года. В 1955-56 гг. МТС внезапно расформировали, Тихон потерял работу и ему пришлось уехать работать в совхоз в Нижнедевицк, семья пока оставалась в Орлово. В этот период Екатерина тяжело заболела, и семья жила то в Воронеже, то у родственников в Москве.
Екатерина и Тихон Базилевские, 1936 г.
Затем семья поселилась на частной квартире в Воронеже, недалеко от Педагогического института, по адресу ул. Октябрьской революции, 66. Там была одна комната, Екатерина в тот период была практически полностью лежачая, Тихон спал на деревянном ящике, в котором перевозили книги. Готовить приходилось на керосинке. На этой квартире Базилевские прожили два года. Следующая квартира была получена от работы (Тихон работал в Управлении сельского хозяйства, которое тогда располагалось в дореволюционном особняке красного кирпича на улице Карла Маркса, по соседству с кинотеатром "Пролетарий") – это было производственное здание, частично переделанное в жилое: на втором этаже были квартиры, а на первом – ветеринарная бактериологическая лаборатория. Квартира представляла из себя большую, порядка 25 кв. метров, комнату с большим (метров 30) балконом, который, на самом деле, был неогороженной крышей сарая. Кухня была общая, отопление печное, канализации не было.
И вот здесь мне хотелось бы немного отступить от темы квартирного вопроса и упомянуть о той помощи, которую семья Тихона и Екатерины получали в самые тяжёлые годы от родственников, сестёр и братьев с обеих сторон. Когда Екатерина болела, а Тихон по этой причине практически не работал, им присылали деньги и вещи, давали приют в Москве, где Екатерина долго лежала в больницах. Тесные контакты с родными, живущими в разных городах Союза, поддерживались и в последующие годы.
Примерно в 1960 году Тихону от работы предоставили отдельную квартиру, причем предложили на выбор – однокомнатную квартиру со всеми удобствами в многоквартирном доме или отдельный частный дом. Какова была площадь частного дома и что он из себя представлял в целом – мне неведомо, но семейная история гласит, что Тихон отказался от этого варианта по той причине, что дом этот отапливался новой в то время системой АГВ (произносится – "а-гэ-вэ", так в просторечии именовался АОГВ – Аппарат Отопительный Газовый Водогрейный). Тихон решил, что АГВ может недостаточно хорошо отапливать дом или быть просто-напросто пожароопасным, и выбрал квартиру. Разумеется, тогда он не мог знать, что АГВ станет самой оптимальной системой отопления в городах России, где центральное отопление чаще всего включается позже наступления холодов, а выключается тогда, когда уже давно потеплело, и к тому же постоянно работает на одном уровне нагрева, тогда как АГВ – это простой газовый котёл, нагревающий замкнутую систему отопления одного дома, и включается и выключается он самим пользователем по мере необходимости, независимо от сезона и распоряжений исполкома. Пройдет ещё несколько десятков лет, и многие владельцы частных домов в Воронеже станут получать приличные дивиденды со своих площадей – будут сдавать их студентам и молодым семьям, вставшие на ноги дети построят на родительских дворах гаражи, а с приходом капитализма на месте выцветших лачуг поднимутся дворцы красного кирпича с башенками.
Скорее всего, даже если бы выбор был сделан в пользу дома, всей этой благодати Базилевским не досталось бы – дом ведь был бы не собственный, а государственный, но, как бы то ни было, они поселились в однокомнатной квартире номер 8 по ул. Фридриха Энгельса, дом 37. Квартира представляла из себя комнату площадью 18 квадратных метров плюс коридор, совмещенный санузел, кухня, балкон. Во дворе дома стояли несколько рядов деревянных сараев, в каждом из них был погреб для хранения овощей зимой. В это сложно поверить, но сараи эти стоят там и по сей день, немного покосившиеся, но в целом всё те же. Над одним из сараев была надстроена голубятня, и кто-то по старинке держал там голубей. Кроме того, под деревянным столбом с фонарем стоял грубый деревянный стол, и по вечерам мужики резались за ним в домино.
На этом странствия Екатерины и Тихона закончились, в этой квартире они прожили до самой смерти Тихона Павловича в 1982 году.
Екатерина и Тихон Базилевские с дочерью Еленой в квартире по ул. Ф. Энгельса, дом 37. Фото начала 60-х гг. ХХ в.
Двор дома 37 по ул. Ф. Энгельса. Фото 2013 г.
Сарай во дворе, принадлежавший семье Базилевских. Фото 2013 г.
Родители моего отца, Николай и Циля Солопановы познакомились на фронте и поженились в конце войны, ещё находясь в действующей армии. История жизни их родителей мне известна не так хорошо, как история семей Невзоровых и Базилевских, поэтому скажу вкратце – Николай был родом из Тамбовской области, но ещё до войны, уйдя из родительского дома, жил где-то в Уфе, а родители Цили погибли в Каменец-Подольском гетто, старший брат Мойша погиб на фронте, и возвращаться ей было некуда. Цилю и Николая после капитуляции Германии направили на Сахалин, на войну с Японией, и свой первый дом они обрели в городе Тойхора (точнее, по-японски – Тойохара, до войны – главный город губернаторства Карафуто). Позже город был назван Южно-Сахалинск. О том, как Циля и Николай жили на Сахалине, можно понять из отрывка поэмы, написанной Николаем в те годы. Орфография оригинала сохранена.
<…>
Да здравствует наша Аптека,
И пусть цветёт под ней гора!!
Живут себе два человека
Там, где в ущелье Тойхора
Там месяц тянется два века,
Не слышен там собачий лай
И так живут два человека
Цып-цып и с нею Николай.
И как-бы здесь от жизни шумной,
Природа выставила щит,
Лишь Цыпочка в восторге бурном,
Как поросеночек пищит.
Так Цыпочка с Николаем
Живут довольные судьбой
И даже этим диким краем,
И той чугунною плитой.
С которой в дыме и угаре
В пылу домашней суеты
Наделав всяких "трали-вали"
Садятся кушать у плиты.
Плита! Плита! Какая проза!
Ты бог семьи, ты наш кумир
Ты нас спасаешь от мороза
И как с тобой прекрасен мир
Но полон муки мир безбрежный
От печек копотных железных
И проклинает человек
С железной печкою свой век.
<…>
На Сахалине, в 1946 году, у Цили и Николая родился сын Михаил. По окончании службы семья переехала в Мичуринск Тамбовской области, где жили мама и сестры Николая – Нина и Софья. В Мичуринске в 1949 году родился младший сын Цили и Николая – Владимир.
Циля Ихилевна Солопанова (Ройзен) с детьми. Мичуринск, конец 40-х годов ХХ в.
То же самое крыльцо, 1988 год. Владимир Николаевич Солопанов.
Примерно в 1950 семья перебралась в Воронеж, купив времянку на улице Урицкого, а через несколько лет купили дом на той же улице. В шестидесятых годах частные дома стали сносить, заменяя их кирпичными "хрущёвками". Снесли и дом Цили и Николая, заплатив небольшую компенсацию (которой хватило, впрочем, на покупку хорошей, по тем временам, немецкой мебели), и дали им двухкомнатную квартиру. Николаю удалось добиться увеличения жилплощади, и через несколько лет они получили другую, трёхкомнатную, в таком же доме неподалеку, но подвал так и остался в том, первом. Эта квартира, можно сказать, и стала навсегда семейным гнездом Солопановых. Узкий коридор вёл в гостиную, откуда имелись выходы в две маленькие спальни и на кухню. Была также и небольшая кладовочка. Николай и Циля жили в этой квартире с двумя сыновьями. Старший, Михаил, женился и занял одну из спален, во второй спали родители, а младший Владимир, в будущем мой отец, обретался в проходной гостиной.
Николай Солопанов (справа)
с сыном Мишей.
Николай Солопанов с сыном Володей около времянки. Воронеж, начало 50-х годов ХХ в.
Циля и Николай Солопановы
около своего дома в районе ул. Урицкого.
Воронеж, конец 50-х годов ХХ в.
Николай Солопанов около своего дома
с собакой Дружком и старшим сыном Мишей. Воронеж, конец 50-х годов ХХ в.
Вот при таком раскладе мои родители и поженились. Мама к тому моменту уже работала в Краеведческом музее, отец заканчивал Инженерно-строительный институт. Ни о каком отдельном, собственном жилье речи и быть не могло по материальным соображениям. Оставалось одно – "частная квартира", как это называется в России (слово "съёмная" практически не используется, и это важный психологический момент: съёмная – это хоть и временно, но ТВОЯ, а частная – она чья? – правильно, хозяина). После свадьбы родители поселились на частной квартире в доме номер 33 по ул. Демократии. Условия на этой квартире были таковы, что первые месяцы после моего рождения (с января 1972) они прожили вместе с мамиными родителями в однокомнатной квартире на ул. Фридриха Энгельса, а потом снова вернулись на ул. Демократии.
Здесь необходим небольшой экскурс в географию. Воронеж располагается на стыке отрогов Среднерусской возвышенности и Окско-Донской равнины. Исторически город возник на правом, крутом берегу реки Воронеж – на вышеупомянутых отрогах, спускавшихся к реке, на равнину. К концу ХХ века город сильно разросся во все стороны, в том числе перешагнул и через реку, попутно превратив ее в водохранилище, но холмы правого берега так и остались застроенными "частным сектором". Никаких глобальных перестроек и реконструкций там, конечно, никогда не проводилось. Некоторые деревянные домишки умудрились даже пережить войну, когда 98% города лежало в руинах. После войны "низы" восстали из пепла практически в прежнем виде. Вот в этом-то районе – "на низах" – и сдавались спокон веку комнатки и полуподвалы – для студентов и молодых семей.
Цитата в тему
А всё было тяжело и просто, о чем я и поведал всей честной компании: отец приехал в столицу из деревни с единственным богатством – небольшим мешочком (мыло, запасные штаны), поступил на завод, на вечеринке встретил мать-учительницу, первая комната в полуподвале, которую пришлось перегородить надвое после приезда брата с женой и отца, спасавшихся от голода.
Любимов М., "И ад следовал за ним"
Домик на улице Демократии представлял из себя небольшую "воронью слободку" – он был поделен на три части. Если смотреть со двора, то справа жила одинокая стервозная баба, посередине – какая-то семья (помню, была там девочка Оля – моя примерно ровесница, и старуха-бабушка, которая воспитывала внучку такими, например, припевками: "Киска – дура, а Олечка – умница"), и слева – мы. По-моему, все, кроме нас, были домовладельцы. При домике был небольшой садик со скворешней туалета – в самом доме никаких удобств не предполагалось, даже слива. Так в семейный быт вошло слово "помои". Более того, на кухне даже пол был земляной и по уровню ниже, чем в комнатах.
Наша семья занимала две смежные комнаты с окнами в соседский сад и на улицу, ещё была маленькая полуподвальная кухня. В таких условиях родители прожили пять с половиной лет, вплоть до своего отъезда в город Печору, к месту армейской службы отца.
Цитата в тему
<…> но надо сказать, что я стыдился своей комнаты, обстановки и окружающих людей. Я вообще человек странный и людей немного боюсь. Вообразите, входит Ильчин и видит диван, а обшивка распорота и торчит пружина, на лампочке над столом абажур сделан из газеты, и кошка ходит, а из кухни доносится ругань Аннушки.
Булгаков М., "Театральный роман"
Насколько я знаю, в Союзе официально не отрицалась напрочь сама идея съёма жилья, даже, говорят, существовал некий закон в рамках Жилищного Кодекса, регламентирующий отношения снимающего и сдающего. Закон этот оговаривал и суммы оплаты, которые, разумеется, были весьма смешными. На "низах" никто ни про какие законы не вспоминал – договорённость с хозяевами традиционно была исключительно устной.
Я сам хорошо помню эту квартиру – как сосед, дядя Юра Чекуров, жёг в саду под нашими окнами листья по осени, помню свою кроватку и картину, которую отец нарисовал прямо на стене около неё – стволы берёз до самого потолка. Ещё почему-то запомнилось, как отец к зиме приводил в порядок туалет во дворе, покрыл яму металлическим листом с дырками. Зимой в этом углу двора пахло замёрзшими нечистотами – позже у Стругацких я вычитал по этому поводу фразу "тоскливый запах большой беды". Для нас это была никакая не беда, а повседневная жизнь…
Улица Демократии, 33. Слева – вход в нашу квартиру.
Фото середины 70-х гг. ХХ в.
Елена и Владимир Солопановы во дворике дома номер 33 по ул. Демократии, г. Воронеж. Фото середины 70-х гг. ХХ в.
Хозяйка квартиры жила в Кабардино-Балкарии, и однажды, через несколько лет нашей жизни в этой квартире, она написала, что собирается приехать и заодно выселить квартирантов – не подходят. Пока она ехала, родители стали подыскивать другую квартиру, и нашлась какая-то знакомая коллеги отца по работе, которая сдавала комнату в поселке Дубовка под Воронежем. Отец поехал туда, договорился, уплатил задаток. А потом приехала хозяйка и сказала, что оставить-то вас можно, но вот цену поднять бы. Ну что ж, шантаж сработал: плату подняли, и остались жить. Задаток за квартиру в Дубовке, разумеется, никто не вернул.
Два года отцовой службы в армии прошли в жилищном плане разнообразно: сначала мама и я жили у бабушки с дедушкой (дед Тиша при этом спал на полу, на кухне), потом мы с мамой перебрались к отцу на Север, а в конце его службы мы снова вернулись в Воронеж и снова жили на ул. Фридриха Энгельса. Условия жизни в военной части в Печоре подробно описаны в книге "Печорская глава". По возвращении отца из армии родители сняли свою вторую частную квартиру, на ул. Крестьянская, дом 33 (снова!), всё на тех же "низах". Было это 1979-80 годах.
Квартира представляла из себя полуподвал: с улицы хозяйский дом выглядел одноэтажным, а со двора – двух, таким образом помещение в нижнем этаже одной своей стеной соприкасалось с землёй. Хозяйская канализация была не очень исправна, и стена в нашей квартире подмокала, да и вообще там всегда стояла сырость. Квартира эта состояла из холодного коридора ("сеней"), потом толстая деревянная дверь с фантастических размеров крючком открывалась в кухню, из кухни дверь вела в комнату о двух окошках. Стены дома были чудовищно толстыми, поэтому каждому окну полагался огромный подоконник, на одном из которых я хранил все свои школьные принадлежности, а уроки делал за единственным, обеденным, столом. Удобства были по-прежнему во дворе, но помоев уже не было – работал слив. Раковина на кухне, для умывания и мытья посуды (потому что никакой отдельной ванной комнаты, конечно же, не предполагалось) была классическая, чугунная, потом я видел такие в каких-то фильмах "из раньшего времени".
Хозяином был старик-вдовец Сиротин – дряхлеющий одинокий пенсионер, которого потихоньку обкрадывали приходящие помогать по хозяйству соседки. Был у него сын Володька – пьяница, иногда навещавший отца. Приходил он со своей женой, тоже пьющей бабой, и они вместе мылись в бане, стоявшей в саду дома. Володька называл меня "вождь краснокожих", поскольку был я рыж и конопат, но я тогда ещё О'Генри не читал и слышалось мне – "вошь краснокожая", на что я сильно обижался.
Сам Сиротин умер, по-моему, вскоре после того, как мы съехали с квартиры, а что до Володьки, то много лет спустя, уже будучи студентом (то есть где-то в районе 1992 года), я с парой приятелей в воскресенье отправился прогуляться по местам детства – улицы Демократия и Крестьянская, в принципе, друг от друга недалеко. Подходя к знакомому дому, я увидел, что деревянные ворота открыты, вокруг толпится народ. Я спросил, что случилось, и мне сказали – "Володьку Сиротина хоронят". Так я совершенно случайно попал на похороны человека, которого немного знал в детстве…
Стоило такое жильё, если я не ошибаюсь, порядка 50 рублей в месяц. Чтобы как-то сводить концы с концами, отцу пришлось подрабатывать – буквально на соседней улице находился филиал Краеведческого музея – Дом-музей Дурова (среди сотрудников – просто "ДурДом"), и туда отец устроился дворником. Вернее, так – официально устроился дед Тиша-пенсионер, а работал отец (в те годы то ли нельзя было на двух работах работать, то ли это считалась позорным, вроде торговли на рынке). За это отцу платили минимум – 70 рублей, а зарплата на основном месте тогда была чуть больше 100 рублей. Так и жили.
Прожили мы там немногим более года, после чего переехали на третью по счёту частную квартиру – в Северном районе, по ул. Хользунова, дом 33 (это не ошибка, все три частные квартиры родителей были в домах с этим номером). Это была лучшая из квартир – в девятиэтажном доме, со всеми удобствами, двухкомнатная. На то недолгое время, что мы её снимали (тоже что-то около года) у меня была своя комната (больше в моей жизни такого не было никогда). Такие квартиры в те времена сдавались не столь активно, как полуподвалы на низах – мало кто делал на этом бизнес, так, разве что по случаю – в данной ситуации хозяева куда-то уехали надолго. Родители рассказывали, что вот с ними-то как раз пришлось заключить договор, чтобы всё было законно (хозяева платили налог с прибыли), но, разумеется, реальная квартплата была намного выше той, что была указана в договоре. Плюс коммунальные услуги, разумеется. В данном случае отношений с хозяевами как таковых не было, что само по себе, как мы увидим далее – большой плюс для снимающего квартиру.
Следующее жильё моих родителей было своё, выстраданное – через 10 лет ожидания они наконец получили от работы отца квартиру. Нормы выдачи жилплощади тогда были такие – количество комнат равнялось количеству членов семьи МИНУС ОДИН. То есть – чтоб жирно не было. Мама на тот момент была уже беременна моей младшей сестрой, и, в таком случае, закон предоставлял право руководству организации, дающей сотруднику квартиру, решать, принимать в расчёт будущего члена семьи или нет. Руководство института, где работал отец, в расчёт не приняло – был отец для них какой-то странно не свой. А проще говоря – водку не пил вместе с начальством. Потому и получил двухкомнатную – такую же, как и ту, что снимал в Северном, только в новом доме по ул. Донбасская, недалеко от Курского вокзала.
Можно только представить себе, каким счастьем для родителей было получение новой квартиры. В те времена квартиры сдавались в практически пригодном для жилья виде, а не так, как в сегодняшней России, когда покупатель приобретает лишь бетонную коробку и продолжает стройку уже своими силами (мы, конечно, не имеем ввиду элитное жильё). В начале же восьмидесятых годов прошлого века мы въехали в двухкомнатную квартиру с кухней и раздельным санузлом, с поклеенными обоями (даже и на потолке), со светло-коричневым линолеумом на полу (сквозь который через некоторое время проступил рисунок мазков клея), с установленной стандартной сантехникой. Разумеется, работы по приведению квартиры в человеческий вид было ещё немало, но жить там было можно. К несчастью, и там мы прожили недолго – в марте 1982 умер отец моей мамы, Тихон Павлович, бабушка Екатерина осталась одна в квартире на ул. Фридриха Энгельса, а её состояние здоровья уже не позволяло ей жить самостоятельно. Поэтому родители затеяли обмен с целью соединить однокомнатную в центре и двухкомнатную около Курского вокзала в одну трёхкомнатную, желательно тоже в центре. Обмен квартиры в советские времена – это тема для отдельного исследования, но увы, мне оно не по плечу – слишком мал я был в те годы, когда родители меняли квартиру и общались с подпольными маклерами, людьми профессии опасной и героической… И материала, материала достоверного не найти, а жаль. Ещё один уникальный пласт советской истории уходит в небытие. В дальнейшем с маклерами я столкнулся уже в Израиле, но наши ближневосточные маклеры живут и работают в совсем других условиях, чем их советские предшественники. У современного маклера (кажется, в России они называются "риэлторы") легальный статус, офис, машина, наконец – персональный компьютер и сотовый телефон. А бесплатные газеты с объявлениями, куда дают рекламу и в которых можно найти потенциальную добычу в виде самостоятельно сдающего или продающего жильё гражданина – газеты эти в любом городке приносят раз в неделю прямо к порогу. Советский же маклер был существо незаконное, скрытное, из транспорта в его распоряжении был троллейбус, телефон – ну разве что домашний, а из оргтехники – пухлая записная книжка да городская платная доска объявлений. И всё-таки эти люди умудрялись делать свой kleine gesheft на страждущих перемен в жилищном вопросе и организовывали сложные многоступенчатые обмены, когда в один день несколько семей снимались с насиженных мест и переезжали в незнакомые подъезды, расставшись, наконец, с постылой родней или разведенным супругом, или наоборот, съезжались, чтобы погрузиться в пучину домашних войн…
Цитата в тему
Я, впрочем, – продолжал болтать Коровьев, – знавал людей, не имевших никакого представления не только о пятом измерении, но и вообще ни о чём не имевших никакого представления и тем не менее проделывавших чудеса в смысле расширения своего помещения. Так, например, один горожанин, как мне рассказывали, получив трёхкомнатную квартиру на Земляном валу, без всякого пятого измерения и прочих вещей, от которых ум заходит за разум, мгновенно превратил ее в четырёхкомнатную, разделив одну из комнат пополам перегородкой. Засим эту он обменял на две отдельных квартиры в разных районах Москвы – одну в три и другую в две комнаты. Согласитесь, что их стало пять. Трёхкомнатную он обменял на две отдельных по две комнаты и стал обладателем, как вы сами видите, шести комнат, правда, рассеянных в полном беспорядке по всей Москве. Он уже собирался произвести последний и самый блистательный вольт, поместив в газете объявление, что меняет шесть комнат в разных районах Москвы на одну пятикомнатную квартиру на Земляном валу, как его деятельность, по не зависящим от него причинам, прекратилась.
Булгаков М., "Мастер и Маргарита"
В поисках подходящего варианта родители осмотрели немало квартир в центре Воронежа, в основном в домах сталинской постройки. Мама вспоминает, что в целом представленный к обмену жилой фонд был в приличном состоянии и производил лучшее впечатление, чем те квартиры, в которых ей пришлось жить на съеме в середине 2000 годов уже в Израиле. Наконец, была выбрана квартира в дома номер 70 на улице Володарского (до революции – ул. Мещанская) в самом центре Воронежа, недалеко от главного корпуса Университета, сразу за кинотеатром "Спартак". Историки утверждают, что это, фактически, одна из первых улиц города. "Семидесятка" же – дом знаменитый, дом с историей, и история эта мрачна. Он был построен в 1931 году (архитектор Д.А. Дегтярёв) в стиле конструктивизма на месте снесенного особняка Кряжова и служил жилым домом для сотрудников ОГПУ (здание самого ОГПУ, а позднее НКВД, находилось буквально в одном квартале от "семидесятки", в не менее знаменитом и не менее жутком "сером (или "круглом") доме" по той же улице, ближе к Университету. Оно и сейчас там стоит под номером 39 и служит всё той же организации – правда, под другим названием). Вместе с двумя другими домами "семидесятка" образовывала замкнутое кольцо с двумя воротами, внутри которого, как бы во дворе дома, находился одноэтажный дом с подвалами, в котором располагалась тюрьма. Вот как вспоминают об этом пользователи Большого Воронежского Форума в разделе краеведения:
Пользователь sadkovich: "Я живу в этом доме, кстати, и тут есть легенда, что до войны во дворе существовала тюрьма. Так как в доме жили все главные чины НКВД (до войны в 30ых годах), их окна выходили во двор где бродили арестанты – специально для них была построена тюрьма. А после войны в тюрьме жили немцы, которые дом и восстанавливали. Вот такие байки от людей, которые по возрасту вполне могли видеть тюрьму до войны. А, ещё два воспоминания из детства, которые говорят "за" в пользу тюрьмы: 1) туалет общественный в конце двора, который в 90ых годах превратили в гараж; 2) посередине двора до сих пор на земле виднеется кладка какого-то здания из красного кирпича".
Пользователь olga60: "А ведь его (здание тюрьмы – В.Р.) снесли не так уж давно – в конце 60-х годов. Я помню это серое здание с круглыми зарешёченными окнами. Мы детьми лазили по разрушенному интерьеру камер и длинных коридоров, по крыше. На первом этаже с торца была жилая квартира семьи дворника, убирающего двор. Помню, как его сносили с помощью раскачивающегося огромного шара на кране".
В книге В. Глебова "Тайны воронежского НКВД" сказано следующее: "…чтобы разгрузить внутреннюю тюрьму, руководство УНКВД создало целую сеть филиалов внутренней тюрьмы. Нам известна только малая часть таких филиалов. Это домик с подвалами во дворе "Дома УНКВД" (ул. Володарского, 70), куда свозили вещи, конфискованные при арестах, а в подвалах проводились эти зверские допросы и расстрелы. Домик в войну сгорел, а подвалы засыпали".
Сведения касательно судьбы домика-тюрьмы во дворе, как видим, довольно противоречивы. Лично я могу сказать лишь, что к 1983 году, когда наша семья поселилась в этом доме, от тюрьмы осталась лишь легенда да выступающая из утоптанной земли двора кирпичная кладка подвальных стен. Помню и упомянутый туалет в конце двора, превращённый в гараж. К этому времени дом, конечно, уже не был ведомственным, и в нём мог селиться кто угодно, но многие соседи были прямые потомки и даже носители фамилий воронежских палачей сталинского периода. Я знал этих людей лично – с разными судьбами, в целом они были благополучны материально и морально, их не мучал стыд за грехи отцов, и даже в перестройку и гласность тени их предков не были призваны к ответу, и вообще на эту деликатную тему было принято помалкивать – ну как же, ну не устраивать же охоты на ведьм… Спокойствие немного нарушила повесть воронежского писателя Анатолия Жигулина "Чёрные камни", в которой он описал некую историю сталинских времен и вывел неприглядных персонажей практически под их собственными фамилиями – кто был в теме, тот понял. Но дальше хлопанья крыльями и шёпотков среди интеллигенции дело, разумеется, не пошло.
Дом 70 по ул. Володарского до войны (рисунок).
Разрушенный дом номер 70 по ул. Володарского в годы войны.
Квартира наша в семидесятом доме была на третьем этаже, трехкомнатная, жилой площадью 42 м2. Родители получили доплату за утраченные метры (они пожертвовали площадью в обмен на устроившее их местоположение – тихий зелёный центр), к тому же в доме был затеян капитальный ремонт, поэтому деньги пошли на паркет в комнатах и прочие благоустройства. Конечно, для трех взрослых и двух детей такая квартира была, по мировым стандартам, мягко говоря, тесновата, но в целом это было добротное жильё, не сравнимое с прошлыми частными квартирами, и уж тем более – с жуткими печорскими бараками. История квартирного вопроса семьи моих родителей завершилась именно по этому адресу.
Дом 70 по ул. Володарского, вид со двора.
Вид на "семидесятку" с ул. Орджоникидзе.
Башня "семидесятки", фото примерно
конца 90-х гг. ХХ в.
Башня "семидесятки", современный вид. Фото 2013 г.