Ольга Ивановна, проводив дочь с зятем на автобус, который отправлялся в город, постояв на улице, ещё несколько минут, зашла в опустевший дом. Отшумела звонкая свадьба дочери. Гости разъехались. Уехала и дочь с зятем в город, откуда был тот родам, оставив в пустом доме свою, ещё не старую мать, бывшую учительницу русского языка и литературы, её, Ольгу Ивановну. Оставила одну, Богом забытой деревеньке, под названием «Сусловка», где бежит река «Молчанка», да тихо шумят сосны. Река «Молчанка» бежит так тихо, как будто бы стоит на месте, сверкая зеркальным своим отражением, прославившаяся, во всей округе, своею чистотою. Почему её так назвали, никто не знал. Что удивительно, никто и никогда не видел на ней быстрого течения. Река текла, молча, перебирая нежно свою рябь, унося все деревенские печали и радости. В реке водилась разная рыбёшка: карасик, щука, да плотва. Местные рыбаки, да и детвора, ежедневно сидели на берегу речушки с утра до позднего вечера.
Проводив гостей за ворота, посадив на автобус дочь с зятем, Ольга Ивановна, войдя в дом, посмотрела по сторонам, увидела разбросанные, дочерью, не нужные ей вещи на полу и, глубоко вздохнув, сев на диван, тихо заплакала.
Слёзы потекли из её красивых голубых глаз, они были такими же беззвучными, как и вода в реке «Молчанка».
"Вот и закончилась моя жизнь", – со всхлипом проговорила она вслух и, уткнувшись лицом в рядом лежащую маленькую подушечку, которую она называла «думочкой», стала вспоминать всю свою прошедшую жизнь. Даже, разведясь с мужем, который ушёл ещё до рождения дочери, уехав в город, не оставив ей никакой записки, она не была так одинока, как сейчас. Теперь она была совсем одна. Без поддержки матери, бабушки, своей дочери, одна, в опустевшем доме, где даже и сверчка не было слышно. Осталась без моральной, да и без материальной поддержки.
Работы не стало, школу, где она раньше работала, закрыли за ненадобностью.
Спешить теперь ей было некуда.
Молодёжь вся подалась в город, оставив престарелых родителей доживать свой век в этой, находящейся вдали от цивилизации, деревеньке.
Когда-то цветущая, весёлая деревня, теперь притихла, притихла так же, как и река «Молчанка».
Ольга Ивановна не могла вспомнить ничего хорошего о своей личной жизни, так как она закончилась, не успев начаться.
Будучи ещё молодым специалистом, окончив пединститут, она, вернувшись в родное село, где прошло её детство, полностью окунулась в работу, забыв о муже, который приехал вместе с ней так же по распределению.
Муж, пробыв в селе совсем немного, тихо, по – предательски, бросив её беременную, уехал вновь в город. От этого недолгого брака на свет появилась её дочурка, Настенька, да и та, быстро повзрослев, выскочив замуж за приезжего молодого человека, покинула её.
Погрустив, поплакав, в свою любимую подушечку, облив её обильно слезами, Ольга Ивановна поднялась с дивана, убрала все разбросанные дочерью вещи в старый, ещё прабабушки комод, и только приготовилась было его закрыть, как её вниманию бросилась в глаза удивительно красивая ажурная вещь.
Задержавшись с его закрытием, она достала эту вещь, оказавшейся женской накидкой. Видно было, что это была старинная работа
«Прабабушкина, наверное, накидка – подумала Ольга Ивановна и, накинув её на плечи, подошла к зеркалу.– А мне она идёт. Надо порыться в этом сундуке. Сто лет, наверное, не открывали его.– Она стала доставать из сундука вещи, которым было много лет, и стала их рассматривать.
–Странно, что никогда, никому не хотелось взглянуть в этот сундук, посмотреть, а что же в нём находится. А, ведь стоит он у нас уж сколько лет! Сколько помню себя, он всегда здесь стоял. А может кто-то и заглядывал сюда, может быть моя бабушка, или мама, а я попросту об этом не знала? Мне – то точно было не до него", – проговорила Ольга Ивановна вслух, вытаскивая и сбрасывая на пол вещи, которые находились в сундуке.
Свалив всё тряпье на пол, она, наконец-то, добралась до его дна, куда ей пришлось согнуться, чтобы извлечь остатки вещей, оставшиеся на его дне. (Таков был глубокий сундук, сделанный еще до революции, кем-то, по заказу, для её предков). Комод был кованный, весь резной.
"Интересная вещь!"– восторженно произнесла Ольга Ивановна, впервые увидев его содержимое, и стала восторгаться каждой извлекаемой вещью, особенно той, что сейчас оказалась у неё в руках.
А это было изумительное шелковое платье, её прабабки.
"Какая красота! И почти что новое. Наверное, моя прабабушка его одевала всего один – два раза, а может и ни разу и не одела".
Бросив вновь свой взгляд на дно сундука, она обнаружила там ещё кое – что. Это, кое-что, был прикрепленный к днищу сундука, маленький, такой же кованый, сундучок, который был заперт на маленький замочек.
"А где же ключ от него?!"– Ольга Ивановна стала лихорадочно трясти все вещи, выброшенные ею из сундука. Здесь были и старинные шляпки, красивые кружевные накидки, пропахшие нафталином, какие – то платки, с длинными кистями, но среди всего этого тряпья, ключика, который бы принадлежал сундучку, что на дне был прикреплён, она так и не обнаружила, зато вновь натолкнулась на чудесное крепдешиновое платье, нежной расцветки.
"Оно будет мне в пору, наверное?!"– Ольга Ивановна подошла к старинному зеркалу.
Зеркало было таким же старым, как и сундук, по его углам темнели пятна от старости.
Сняв с себя верхнюю одежду, бросив её тут же на пол, взглянув в зеркало на свою фигуру, и обнаружив, что она у неё ещё и ничего собой, она надела на себя прабабушкино платье, которое действительно ей было впору.
Фигуре Ольге Ивановне можно было только позавидовать. Уйдя на пенсию, в свои – то сорок пять лет, как уходят учителя, по желанию, или вот так, как она, "по принуждению", она увлеклась огородом, который располагался вокруг её дома, высаживая по весне овощи и зелень, столько, чтобы хватало им с дочерью на зиму. Мяса с дочерью они много не ели. Тех несколько курочек, что держала она при доме, ей с дочкой хватало на всю зиму. Протекавшая рядом река «Молчанка» давала всем вдоволь ещё и рыбы.
В последнее время, уйдя на отдых, Ольга Ивановна, пристрастилась к рыбалке. Удовольствие было непередаваемым. Она могла часами сидеть с удочкой, мурлыча себе под нос, какую-либо песенку, а чаще всего читая произведения: Блока, Есенина, Пушкина, благо, что память ее не подводила, при этом вытаскивала очередную попавшую рыбешку, которая приносила ей ещё большее удовольствие. Больше всего доставалось пищи коту Василию. Бывало, тот наестся рыбы, заберется, на рядом стоящий дуб, и спит до очередного обеда, ленясь оттуда слезть, чтобы поймать, хотя бы одну единственную мышь. А их там было, в сарайчике, «пруд пруди».
Покрутившись, возле зеркала, в платье от прабабушки, которое, как не странно прекрасно ещё сохранилось, она стала наслаждаться его прикосновением к своему телу. Мягкий корсет нежно охватил её тонкую талию, выделил ещё не старую, и не обвисшую грудь. Глубокий вырез смотрелся на ней не вульгарно.
Ольге Ивановне хоть и было сорок пять лет, но выглядела она очень молодо, как девушка, да ей никто и не давал столько лет. Часто её с дочерью называли сёстрами, а увидев их вместе, говорили:
«Какие же вы сестрички красивые!»
Дочь гордилась, что у неё такая молодая красивая мама, а она, Ольга Ивановна, как ни странно, стеснялась этого.
Наконец-то, надев прабабушкино платье, оглядев себя в зеркале со всех сторон, она впервые сама себе понравилась.
"Верно, а я пока ещё и ничего! Толку только от этого никакого", – тут же возразила она сама себе и стала принаряжаться дальше.
К платью прилагалась и кружевная накидка. Та была в тон платья, с белыми мелкими цветочкам, такими же, как и на платье.
Из всего, вытащенного из сундука, тряпья она нашла и шляпку, которая также ей была в самый раз.
Осматривая себя с ног до головы в зеркале, она бросила свой взгляд на портрет, висевший на стене, возле сундука, своей прабабушки.
Увидев большое сходство с ней, она вдруг подмигнула своей прабабки и, сказав, обращаясь именно к ней, а не к рядом висевшим портретам своей бабушки и матери:
«Модница же ты была у нас бабуличка! – стала снимать с себя, вначале шляпку, а затем и платье.– Хорошо, что ни бабушка моя, ни мама не осмелились выбросить эти вещи, ни этот старинный сундук, ни портрет, что висит на стене. Сейчас, как хорошо мне на всех вас смотреть!"– Она улыбнулась, всем троим, и стала всё с себя снимать.
Когда не стало её матери, Ольга Ивановна, так же, как и та, не притронулась к сундуку, чтобы вынести его из дома или снять со стены портреты своих предков: прабабушки и бабушки. Только позже к ним присоединился портрет ещё и её матери.
После смерти матери Ольге стало тоскливо без неё. Мать помогала ей в воспитании её дочери. Оставшись одна, после отъезда мужа, она погрузилась в работу, приходя домой поздно, а потом ещё сидела до полуночи за проверкой тетрадей. Мать была ей, как подруга.
Свою прабабушку Ольга Ивановна помнила тоже очень хорошо. Та всегда была уравновешенной, спокойной, ухоженной, но, порою, и строгой.
Прадед так же был мил собой. Он носил красивую бородку, усы. Волосяной покров головы удивлял всех. Волосы были густы до глубокой старости, всегда опрятно причесаны. Со временем они потеряли свою окраску, превратившись в белый, седой цвет.
Прабабушка никогда не рассказывала о своей жизни, о своей любви к прадеду, поэтому Ольга, будучи ещё подростком, была удивлена, что прадед, когда заболел и был в бреду, звал к себе совершенно другого человека, имени которого она никогда не слышала ранее.
Услышав слова: «Сонечка, прости!» Ольга опешила окончательно и подняла вопросительный взгляд на бабушку и свою мать. Вопросов никому она не задавала, это было не принято в семье.
Позже, из рассказа уже своей бабушки, Ольга узнала, что прадедушку, отставного офицера, привезла прабабушка в эту самую глухомань, к своим родственникам.
После кончины прадедушки и прабабушки, когда Ольга училась в институте, приезжая домой, в деревню, она допоздна засиживалась с бабушкой за разговорами, об их предках, о которых ранее она ничего не знала, да и ей нельзя было знать.
Прадед её, как оказалось позже, когда был молодым, был ранен на улице Петрограда, его спрятала у себя, бывшая студентка из института благородных девиц, живя по соседству с ним и зная его. Вскоре она его привезла сюда, в отдаленную деревню, к своему дядюшке, который владел усадьбой. Впоследствии они стали мужем и женой.
Дом, который значился усадьбой, по наследству, так как у дядюшки не было своих детей, отошёл племяннице, Ольгиной прабабушке, а затем уже и Ольгиной бабушке, затем маме, а вот теперь и ей самой.
Усадьба, под воздействием времени обветшала. Хоть и старалась Ольга Ивановна блюсти её порядок, но, уйдя на пенсию, денег не стало хватать, как на ремонт усадьбы, так и на другие, более нужные вещи, такие как, например, побаловать себя и дочь, чем – то вкусненьким из продуктов. Ремонт она делала теперь редко, но всё-таки старалась отремонтировать свой дом – усадьбу, хотя бы изнутри.
Стягивая с себя платье, Ольга Ивановна вдруг зацепилась волосами за что-то, что препятствовало его снятию.
"Крючок, что ли там?– подняв к верху платье, не видя себя в зеркало, проговорила она и стала ощупывать себя, и всё платье.– Что же там такое могло зацепиться за волосы?" Дойдя до, намотанного на голове, пучка волос, который она сооружала ежедневно из года в год, укрепляя шпильками и невидимками, она наконец-то натолкнулась на предмет, залезший ей в шпильку и препятствовавший снятию платья.
Подергав платье, туда – сюда, она, наконец-то, сняла его и бросила на сундук.
"Ох, как не просто была моей прабабушки наряжаться! – Она стала поправлять волос на голове и, не обнаружив одной шпильки, стала осматривать снятое с себя платье, вывернув его наизнанку. Осматривая его, она увидела маленькую булавочку на талии, к которой был прикреплен маленький ключик, там же была, потерянная ею и её шпилька. – Наверное, это и есть тот самый ключик от сундучка?!» – воскликнула Ольга Ивановна, и, отстегнув его от платья, какое – то время покрутила его в руке, как бы соображая, что с ним делать, затем нагнулась вниз большого сундука, чтобы открыть, прикрепленный ко дну, такой же маленький сундучок. Маленький ларчик тут же открылся, как будто бы не было столетия.
Она замерла, ей почему-то стало страшно и стыдно рыться в чужих вещах. Тут же, прикрыв сундук, Ольга Ивановна вышла на улицу. Ей захотелось вдохнуть немного свежего воздуха.
Постояв у крыльца, она присела на скамейку, стоящую возле окна дома. В это время она ни о чём не думала, так пустые мысли.
Посидев с полчаса на скамейке, подышав ароматов цветов, которых у неё было в саду в избытке, она вернулась в дом, закрыв за собою входную дверь на ключ, что ранее этого не делала никогда, и зашторила окна.
Она сейчас не могла бы объяснить никому, да и самой себе, от кого она прячется, но ей так было спокойнее.
Открыв вновь маленький сундучок, находившейся в большом сундуке, она увидела конверт, на котором был написан адресат, красивым почерком, с красивыми завитками.
Почерк на конверте был ей незнаком. Протянув руку к конверту, она тут же ее отдернула, так как в это время постучали в дверь.
От неожиданности Ольга Ивановна вздрогнула, и тут же забросив, как попало, в сундук все вещи, что были вытащены на пол из него, наспех закрыв крышку, бросив на неё ещё, с полу, сорванную вязаную дерюжку, кинулась к двери.
-Ты чего это, Ольга Ивановна "закупорилась" и окна зашторила? День ведь стоит на дворе. – На пороге стоял председатель колхоза и отчитывал свою бывшую классную руководительницу, которая, когда-то его учила уму – разуму.
Учился, кстати тот, с тройки на двойку, но всё-таки старался. С ним она засиживалась часто после уроков, заново объясняя предмет, который он не усвоил на уроке.
Теперь, окончив, сельскохозяйственный техникум, проработав зоотехником в колхозе, когда – то процветающем колхозе, он стал его председателем. Только колхоза практически не стало.
-Проходите, Антон Петрович – она обращалась к нему на «Вы», хотя он так и не научился, став председателем, называть её на «Вы», считая, что он её младше всего-то на пять лет, и помнил ее еще молодой девчонкой, бегавшей в ту же школу, куда ходил учиться и он сам.
–Да вот решила вздремнуть продолжала Ольга Ивановна. Проводила гостей, дочь. Голова, что-то разболелась, вот и прилегла.– Ольга Ивановна не умела лгать и сейчас покрылась красными пятнами от своего вранья. – Вы, что-то хотели мне сказать, или какая просьба у вас ко мне?
Председатель без приглашения прошел в комнату, сел на стул и, выпив, из графина, стакан воды, заговорил:
–Телеграмму я тут получил из управления. Дорогу, или, как говорят, магистраль будут строить вдоль нашего села, кое-какие поля захватят, может даже и какую-то часть села прихватят. Не дай Бог!– он перекрестился. -Жаль, что разъехалась молодёжь! Вот будет дорога, может село вновь и возродится. Вернутся вновь сюда жить все. Запоют вновь соловьи в наших садах, раздаться детский плач в домах. Ох, как хочется, чтобы так и было!– сказал он, и глубоко, вздохнув, продолжал: Я к тебе вот по какому вопросу зашёл, Ольга Ивановна. Одна ты живёшь. Усадьба у тебя большая. Может, возьмешь к себе, кого – нибудь на постой, из дорожников, а? А то мне надо всех, куда-то разместить. Я уже договорился насчёт десяти человек, а вот главного начальника мне бы еще пристроить.
-А почему бы и не взять?!– тут же прервала его Ольга Ивановна, с какой-то даже радостью. Всё же будет мне веселее, а то одной уж больно тоскливо. Она предложила председателю чая, но, тот, сославшись на занятость, тут же выбежал из дома, бросив на бегу:
Ну, спасибо тебе, Ольга Ивановна, что выручила меня! Я скоро с ним буду. Он, как старший уже приехал в село.
Оставшись вновь наедине с собою, Ольга Ивановна стала суетливо прибираться в доме, хотя было везде чисто. Ведь к свадьбе всё было вымыто, как дом, так и двор.
Открыв зашторенные окна, она распахнула створки настежь, впустив в дом свежий воздух.
Освободив комнату, где, когда-то спала её мать, она, поставив на стол вазу с полевыми цветами, тут же поставила чайник, чтобы немного глотнуть горячего чая, так как только сейчас вспомнила, что за целый день во рту у неё не было ни маковки. Она не заметила, как пролетело два часа после расставания с председателем.
Посмотрев на часы, спохватившись, стала причесываться перед зеркалом. Надев платье, в котором была на свадьбе у дочери, присела к столу, но, не успев сделать даже глотка, как в дверь постучали. Взглянув, на себя, в зеркало она пошла, открывать дверь.
На пороге стоял председатель колхоза, а за его спиной, возвышался седовласый, с чёрной бородкой и с такими же чёрными усиками, поджарый, лет пятидесяти, мужчина, своей наружностью, Ольге Ивановне, кого-то
напоминающий. Не став долго над этим задумываться, она быстро проговорила:
–Пожалуйста, милости прошу, проходите в дом – при этом, став, сбоку от двери, пропуская пришедших в дом.
Председатель суетился, много говорил, спешил, как – будто бы куда – то, что нельзя было сказать сейчас о самой хозяйке и, о прибывшем квартиранте. Они, не обращая на того никакого внимания, как завороженные смотрели друг на друга, не слыша то, о чём председатель им говорит.
–Ну, ладно, я вас познакомил и покидаю. Думаю, вы, Юрий Сергеевич, наедине с Ольгой Ивановной обсудите все нюансы квартплаты.
И бросив: «До свиданья! У меня ещё много дел», – он выбежал из дома.