История, приключившаяся со мной – глупая случайность. Обстоятельства и причины – тривиальны, в них нет логики. Этот абсурд, исковеркавший мою судьбу, лишивший меня всего, что было дорого, вырвавший меня из привычной, теперь уже такой далекой прежней жизни, начался абсолютно нелогично, совершенно внезапно. Закончился ли он? Я не знаю.
Я часто спрашиваю себя, а что я получил взамен всех этих лет кошмара? И понимаю, что ничего. Пока есть возможность, я постараюсь описать всю хронологию событий. С надеждой, что кто-то дочитает ее до конца.
***
Однозначно тогда была суббота. С массой дел, обычных для этого дня. Намечались грандиозные планы: спортзал, покупка саквояжа, кино с новой коллегой. А вечером – посиделка с друзьями. Дэн позвонил в пятницу вечером. Просил отвезти на день рождения в соседний городок. Есть люди, которым невозможно отказать. Они нравятся лишь за то, что существуют. Со всеми истериками, душевными переживаниями, рыданиями по ночам. Их просто принимаешь такими, какие они есть. Тысячу раз злишься, ненавидишь, даешь себе слово не общаться, удаляешь их из своей жизни. Но проходит месяц и первое же смс растапливает твое сердце. Ты забываешь все обиды, мчишься на край города, чтобы отобедать с этим человеком или просто отвезти его в аэропорт. Зачем? Я не могу ответить. На ум приходят лишь два слова – блажь и дурь. Почему я поддался на его уговоры? Теперь это уже совсем не важно.
Дэн – это вечное крушение планов. Но мне как воздух была нужна та доля абсурда, которую он вносил в мою жизнь, ровную и размеренную как швейцарские часы. Неделю мечтал выспаться, а тут пришлось вставать в шесть утра. В половину седьмого Дэн позвонил и попросил забрать его новую пассию, девушку со странным именем – Кема. Сообщил адрес, попрощался. Заправив машину, я поехал за Кемой. Добрался быстро. Пока я ждал ее у подъезда, Дэн звонил мне два раза. Сначала попросил быть с Кемой крайне вежливым. Затем напомнил, чтобы я обязательно убрался в машине. Я послал его к черту. В машине всегда был идеальный порядок. Ну не мыть же ее в шесть утра ради этого осла. На всякий случай брызнул в машине парфюмом. Поймал себя на мысли, что чертов Дэн на расстоянии манипулирует мной. Вышла Кема. Белый топик, джинсовая юбка. Странный прикид для дня рождения. Впрочем – не мое дело. В руках у нее была большая кожаная сумка. Я вышел помочь.
– Здраствуйте Кема́, давайте сумку.
– Ке́ма, ударение на первый слог.
– Как вам угодно.
Кема села рядом со мной. Машина, густо заурчав, тронулась в путь. Дэн ждал нас на выезде, ехать было около часа. Я сделал музыку тише, думая, что Кема будет дремать. Она прикрыла глаза, но музыку просила не убирать. Я дал ей пульт. Кема листала треки, иногда поглядывала в окно. Она, пожалуй, была красива. Но красота ее была дикой, какой-то чужой. Длинные, слегка вьющиеся волосы странного цвета. Серые издалека, в машине они казались черными как антрацит. Смуглая кожа, яркие, крупные, карие глаза. Резкий макияж, длинные ресницы. Губы слегка приоткрыты и на мой взгляд слишком накрашены. Щеки впалые, острые скулы. Полноватые бедра, но длинные, прямые ноги. И вся какая-то стройная, не грациозная, а поджарая. Я не мог понять, притягивает ли она меня или отталкивает. Истинная Медея. И зачем я любуюсь девушкой друга? В аду меня ждет отдельный котел.
Город просыпался, люди совершали пробежку, продавцы открывали ставни магазинов, начинало припекать солнце. Может не идти на этот чертов день рождения? Притвориться водителем, отоспаться в машине. А потом отвезти их домой? А еще лучше – просто оставить их там. Пусть Дэн катит на такси. Тоже мне кавалер, даже девушку не встретил. Всю ночь якобы фотографировал звезды за городом. Знаю я его звезды – совратил какую-нибудь красотку и кувыркался с ней всю ночь на природе.
– Можно попить?
– Возле меня стояла бутылка теплой минералки.
– Конечно пейте, но она теплая, и я из нее уже пил.
Кема сделала пару глотков. Незаметно стерла помаду, но я заметил. Почти на выезде мы встряли в пробку. Кема опустила окно. В салон задуло свежим ветром. Он разнес запах моего парфюма. Кема приблизилась к моей шее, понюхала ее и спросила:
–Это Живанши?
– Это Клиник.
Наконец нам удалось выехать из города, подобрав Дэна. Кема немедленно пересела к нему назад. Объятия, поцелуйчики. Со мной они почти не разговаривали. Я был их водителем. До соседнего городка добрались за полтора часа. Городок умирал. Работы не было, зимой отключалось отопление, холодная вода в кране считалась удачей. Дэн устал целоваться. Принялся меня троллить. Каждая история выставляла меня в невыгодном, смешном и обязательно нелепом свете. Иногда упоминал мои достоинства, делая акцент на том, что в принципе все они – лишь счастливое стечение обстоятельств. Я молчал. Хотелось вытащить его из машины и надавать по морде. Кема, почувствовав накал, постаралась перевести тему. Она сообщила, что мы едем на юбилей ее дедушки. Дедушку она любила с детства, сама выросла в этом городке. В свое время дед возглавлял крупный градообразующий завод. В итоге получал премии, жилье для своих многочисленных родственников. Ему со временем удалось получить три квартиры в одном подъезде, причем на одном этаже. Дед сделал проходы в стенах, в итоге получилась одна огромная, восьмикомнатная квартира. Дед не хотел, чтобы семья передралась из-за наследства. Живешь – живи, всем места хватит. Уехал – пеняй на себя. Кто-то из детей так и жил с ним, кто-то переехал. Младшая дочь была единственной отрадой для деда, заботилась о нем, вела хозяйство. Бабушка рано стала болеть. В основном лежала дома в своей комнате или в больнице. Отец Кемы женился и переехал в город. И вот теперь Кема не упускает случая проведать любимого деда. К несчастью с ним в комплекте шла вся многочисленная шумная родня, у которой к ней одни претензии. Кема не хозяйка, у Кемы нет детей и главное, она до сих пор не замужем. Забрать бы деда в город – да родня в жизни не отпустит, потому как живут в его огромной квартире, на его пенсию, да и вообще негоже куда-то двигаться, где родились, там и сгодились. Дэн сообщил, что его привлекает выход в массы, прикосновение к простому народу, простота и обыденность сельской жизни. Врет он все. Просто обожает эпатировать публику, быть в центре внимания. Я спросил – будут ли родители Кемы. Она ответила, что нет. Родители жили в Москве. Сын с отцом не общались.
***
Я припарковал машину на пустыре рядом с домом. Пыльный, выжженный двор. Ни одного человека, ни детского смеха, ни лая собак. Только жаркое марево. Мы зашли в прохладный подъезд, поднялись на четвертый этаж. Он был последним в доме. Зеленая лестница вела на чердак. Я посмотрел на часы – три минуты второго. Кема открыла незапертую дверь. Нас особо не ждали. Несмотря на раннее время, веселье было в полном разгаре. Закуски начаты, горячее подано. Бутылки наполовину выпиты. За столом не хватало стульев. Кема поцеловалась с дедушкой, обняла тетю, с остальными родственниками ограничилась кивком головы. Мы пожали руки имениннику и мужчинам за столом. Принесли стул и табуретку. Дэн, разумеется, занял более удобный стул. Я еле уместился на табуретке между Кемой и неопределенного возраста родственницей. Еда была неважная. Салаты порезаны крайне крупно, дешевая колбаса, оплывший сыр. Вечные куски жареной курицы, с янтаринками жира. Хозяйка предложила домашней лапши. Я даже растерялся. Кто ест лапшу на день рождения? Кема и Дэн согласились. Какой-то мужик с краю стола предложил выпить, не побеспокоившись, что ни у Дэна, ни у Кемы не налито. Я налил себе компоту. Кеме налили дешевого вина. Дэн отказался пить, спросив, нет ли у меня в машине бутылочки спиртного. Я все еще был зол на него, но перекусив, остыл. Сказал, что есть ром, прихваченный в качестве подарка. Дэн немедленно послал меня за ромом. И, разумеется – я пошел. Гостей мои перемещения совершенно не заботили. Я вышел на площадку. Прикуривая сигарету, скорее почувствовал, чем услышал какой-то неприятный гул, а может быть звон, шедший из соседней двери. Тогда я не обратил на это внимание. Спустившись во двор, забрал бутылку уже горячего рому и обошел дом в поисках киоска, чтобы купить льда. Почему то я был уверен, что на именинах льда нам не подадут. Ни льда, ни киоска я не нашел. Вернувшись, я снова услышал странный гул, теперь к нему прибавились вибрации. Как-будто ты стоишь у музыкальной колонки и грохочущие низкие басы заставляют твои внутренности прыгать словно мячик. Ром внес оживление в нашу разношерстную компанию. Судя по реакции – многие пили этот напиток впервые. Кто-то подставлял рюмки, кто-то пил из бокалов для вина. Для Кемы и Дэна принесли чайные кружки. Многие разбавили ром компотом, вспомнив, что пили виски с колой. Я заметил пристальное внимание девушки напротив. Мне ее представили как Наталью, двоюродную внучку именинника. Наталья была разведена, имела непослушного семилетнего сына, постоянно перебивающего мать. Наталья смотрела живо и плотоядно то на Дэна, то на меня. Потом одарила праздник гениальной фразой:
– Эх, что-то скучно у нас сегодня, ни музыки, ни веселья. Мужики на танцы не приглашают.
Пила она, что называется, в два горла. Но совершенно не пьянела. И, несмотря на всю свою жизненную усталость и потасканность, была достаточно привлекательной. Русые волосы, большие глаза, громадная упругая грудь. Ее бы приодеть, сделать мейкап и заставить молчать – и вполне сойдет за провинциальную красотку, тусовщицу ночных клубов.
Разговоры сводились к одному и тому же: воспоминания семьи, кто что делал, кто женился, а кто на поминки пришел. Нам с Дэном было откровенно скучно, он пытался приобщиться к диалогам, даже отключил свой обычный цинизм, но общих тем не находил. Я мысленно спрашивал себя, что я тут делаю, но ответа, разумеется, не находил. Наконец родственники оставили свои воспоминания и напали на Кему с Дэном. Где работает Дэн? Сколько получает? Собирается ли жениться на Кеме, а если не собирается, то почему кадрится. И тут же при Дэне – почему до сих пор Кема не вышла замуж, о чем она думает, когда собирается детей рожать? В общем обыкновенные «добрые» и «открытые» вопросы от людей, не заморачивающихся такими излишествами как такт, культура или английское слово privacy. Пару раз Кема ответила достаточно грубо. Смекнув, что никакой информации из этой сладкой парочки не выудить – родня дружно накинулась на меня. Воспользовавшись паузой, Дэн сбежал курить, Наталья последовала за ним. Я отбивался от вопросов. Людей особенно интересовало, сколько я зарабатываю и почему до сих пор не женат. По первому вопросу я ответил уклончиво, что по-разному. По второму – решил схитрить, мол, кто за такого пойдет. И получил ожидаемую реакцию. Жалость. Меня успокаивали, что парень я хороший и была бы шея, а хомут какой-нибудь да найдется. К концу беседы я сам готов был поверить в этот бред. Вернулись Наталья с Дэном. Василий (наконец я узнал имя сидящего с краю балагура) сразу пьяно заорал:
–Слышь Натаха, а мы тебе жениха нашли. А чо, мужик что надо. Работает, машина есть, не бедный, да и на лицо ничего, только толстый слегонца…
И заржал противным басом. Наталья сделала вид, что обиделась. Глаз с Дэна она уже не спускала. Постепенно гости начали расходиться. Остался хозяин дома, его дочь, балагур Василий, Наталья с сыном, Кема и моя соседка по столу, оказавшаяся матерью Натальи. Она зорко следила за дочкой, поглядывала то на меня, то на Дэна. Наталью несло все больше, она откровенно пошлила. Проходя за нашими спинами, постоянно старалась облокотиться на хлипкие плечи моего приятеля. Подвыпивший приятель, кажется, не возражал. Чтобы разрядить обстановку я попросил Кему показать мне всю их обширную квартиру. Кема вряд ли хотела тратить на это время, но и терпеть откровенный флирт Натальи в сторону Дэна ей не хотелось. Мы вышли из-за стола. Квартира действительно впечатляла: пять спален, два санузла, две ванных, один совмещенный санузел, целых три кухни и две гостиных. Родня пировала в третьей. Какие-то комнаты пустовали, в них горами лежал хлам.
– Он всегда такой?
– Кто он? Какой?
– Блядливый.
Странное, впервые услышанное мною слово, которое мне было грустно получить от Кемы. В нем не было гнева, злости, даже ревности. Скорее разочарование и обида. Я успокоил Кему, что она преувеличивает, обещал, что когда мы вернемся к столу – Дэн получит от меня на орехи. Она печально улыбнулась.
– Сколько вы уже встречаетесь?
– Третью неделю.
– В случае Дэна – это срок. Значит – ты ему действительно нужна.
– Не знаю.
Мы вернулись к столу. Дэна не было. Натальи тоже. И подъезде их не оказалось. Сын Натальи мирно играл на полу. Кема пыталась дозвониться до Дэна, но телефон был отключен. На мои сообщения он тоже не отвечал. Стали звонить Наталье. Никакого ответа. Время приближалось к шести. Зная Дэна, я прекрасно понимал, где он может быть сейчас. Кема нервничала, родня за столом прекратила доставать ее вопросами, переключились на свои темы, но зорко наблюдала за каждым ее движением. Мамаша Натальи засобиралась домой, казалось – ее совершенно не волновала судьба дочери. Может быть она была рада такому исходу? Кто такая Кема? Всего лишь дальняя родственница. А Натаха – непутевая дочь. Вдруг что получится? Залетит и все. Тут уж городской кобелек не отвертится. Я осторожно предложил Кеме поехать домой. Кема покивала головой. Ее жест можно было истолковать по-разному. Обреченное «Да». Или «Вот такая фигня случилась». Она собрала сумку, попрощалась с родней и уже пошла к выходу. В коридоре сняла ключи и зашла в квартиру через вторую дверь. Не хотела привлекать лишнего внимания. Я пошел за ней. Мы заглянули во все комнаты, проверили клозеты, ванные, даже шкаф с инструментами. Ничего. Пора было возвращаться. Кема зашла в маленькую комнатушку с высокой кроватью и двумя треугольными подушками, накрытыми кружевным тюлем. Села на перину, уткнула лицо в ладони. Нет, она не рыдала, просто устала. Я сел рядом. Она прислонилась к моей груди, мне пришлось немного обнять ее. Редкие слезы катились по ее щеке. Она даже не всхлипывала. Я сжимал кулаки от злости. Зачем было позорить девушку при родне. Если уж Дэну так захотелось подзагулять, то мог бы объясниться хотя бы со мной. При встрече поклялся хорошенько набить ему морду. Молча протянул Кеме платок, бог весть как оказавшийся в моих джинсах. Она аккуратно промокнула глаза и шепотом сказала: «Пора ехать».
***
Мы решили выйти через другую квартиру. Зачем родне видеть плачущую Кему. Комната, кухня, слева ванная, входная дверь. Странно, закрыта. Хорошо вернемся. Ванная, кухня, комната, большой зал, маленькая комнатушка с треугольными подушками, вход во вторую квартиру, комната, снова зал, коридор, слева спальня. Вход в первую квартиру. Странно – закрыто. Вернулись во вторую квартиру, начали открывать дверь. Она была словно заперта на ключ. Зашли в третью квартиру. Я давно уже заплутал в этом лабиринте комнат. Смотрел на Кему. По-моему она сама запуталась куда идти. Снова вернулись к первой двери, постучали. Тишина. Кема достала мобильник. Нет покрытия сети. У меня такая же ситуация. Что-то было не так. Вернулись к третьей двери, стучали, пытались привлечь внимание. Никакого эффекта. Меня это начинало напрягать. Кема подошла к каким-то сундучкам, рылась, пыталась что-то найти. В итоге достала ключи от всех дверей, быстро вернулась ко второй двери, стала открывать. Дверь поддалась и… мы оказались в прихожей третьей квартиры. Быстро прошагали вперед, подошли к выходу из второй квартиры – выхода не было. Ровная стена, словно сто лет тут стоявшая. Снова побежали к первой двери – ее тоже не было. Куда бы мы не шли, что бы мы не делали, мы кружили по замкнутому кругу из трех квартир. Мобильники не работали, даже авариная служба не принимала сигнал. Городские телефоны звонили, но на любой линии было занято. Я попросил Кему не волноваться. Есть балкон, я перелезу к соседям и решу вопрос. Открыли балкон. Вместо запаха свежести пахнула тяжелая вонь застоялого, затхлого воздуха. Я сделал два шага вперед. Очнулся на полу в середине зала. Кема поливала меня водой из кружки.
– Макс, не выходи на балкон больше. Ты задыхаться начал, а потом сознание потерял, я тебя еле вытащила. Старалась не дышать. А когда окно пошире раскрывала – такой же запах почуяла.
Сколько мы не орали, сколько не выкидывали вещей из окна – ноль внимания. Колотили и по полу. Били по батареям, разлили воду в одной из ванных комнат – к нам никто не пришел. Да и некуда было приходить. Входных дверей просто не стало.
– Макс, мне очень страшно. Что нам делать?
Если бы я только знал, что делать. Меня хватило лишь на то, чтобы взять ее за руку. Я успокаивал себя тем, что нас должны искать. Соседи, родня, близкие, друзья. С нами что-то случилось, но понять это мы были не в силах. Перепробовали все способы, несколько часов колотились впустую. Наши часы сдохли, сотки показывали без десяти шесть. На дворе был светлый вечер, хотя я был уверен, что прошло не менее четырех часов наших мытарств. Я страшно устал, но сдаваться не хотел. Я предложил Кеме поспать, сам нашел на кухне топор и начал рубить одну из стен. Больших результатов это не принесло. Стена была покорябана, не более. В инструментарке я нашел лом. Долбил им стену в одном месте. Помогал монтировкой, маленькой фомкой, в итоге пробил небольшое отверстие величиной с яблоко. Заглянув внутрь, я увидел край шкафа, слоников на этажерке. Бабушкина комната, с подушками под тюлем.
Я крепко выругался. Столько работы, силы на исходе, а я прорубился в бабушкину комнату. Но как она там оказалась, если находится в другой части квартиры. Быстро прошагал, чтобы посмотреть на отверстие с другой стороны. Подушки на месте, шкаф на месте и даже слоники на месте – а отверстия нет. Обшарил всю стену. Вернулся туда, где оставил лом. Инструменты лежали там, где я их бросил. А стена была идеально ровной. Но что странно – выдолбленная порода валялась на полу. Кема спала, свернувшись калачиком. Я был измотан, присел рядом у кровати и отрубился.
Спали мы долго. Проснулись почти одновременно. Обошли квартиру, никаких намеков на двери. За окном шел дождь. Часы остановились. Во всем доме не было исправных часов. Сколько мы их не заводили, не ставили батарейки, часы издыхали, продержавшись час – полтора. Кемина сотка разрядилась полностью. На моей оставалось не более трех процентов. Ни одного смс, ни одного деления связи. Я обошел всю квартиру. Сотка не реагировала. Окна были распахнуты, в квартиру не врывался свежий запах дождя. Странно. Я высунулся из окна и тут же почувствовал вчерашний удушливый смрад. Еле успел отпрыгнуть назад. Сознание не потерял, но на пол присел. Соседний дом безжизненно и слепо вырисовывался за пеленой дождя. Окна без света, ни одного человека за ними. На улице тоже пусто. Мы проверили телевизоры, радио. Везде шипение, все отключено. Впрочем, нашли видеокассеты, виниловые пластинки, диски. Странно, но все работало. Можно было смотреть фильмы и слушать музыку. Допотопный компьютер тоже работал, игры запускались, но интернет был напрочь недоступен. Наспех умылись на кухне. Кема поставила чайник. В холодильнике были продукты, в полках крупа, на антресолях сухари, соления, даже спиртное. Мы позавтракали, решая, что делать. Ни к какому решению так и не пришли. Я продолбил внешние стены в нескольких местах, результат был один – я попадал в комнаты, которые не должны были быть там. Даже стена на улицу, пробитая насквозь, вела в туалет, который вообще-то был в глубине первой квартиры. И стоило отлучиться хотя бы на минуту, как отверстие исчезало. Выдолбленный бетон валялся у стен. Дырки существовали до тех пор, пока мы на них смотрели. Стоило нам закрыть глаза, уснуть уйти и все – ровная, целая стена.
Весь день лил дождь. Кема готовила обед. Мы утратили контроль над временем. По моим расчетам мы сели за стол не ранее четырех часов пополудни, Кема считала, что сейчас не позже часу. Обед был очень вкусным. Вроде бы простые макароны, отваренные с подливом из мяса и овощей, но получилось изумительно.
– Где ты так вкусно научилась готовить?
– Бабушка. Мамина мама. Ее уроки.
Мы были слишком загружены своей бедой, чтобы беседовать. Я поддерживал Кему как мог, она старалась не отчаиваться, держалась первое время. После обеда я ушел долбить отверстие в полу. Вдруг есть возможность спуститься на этаж. Кема мыла посуду, а потом прилегла отдохнуть. Я услышал громкие всхлипывания, Кема заходилась от плача.
– А если вокруг никого нет. Вдруг мы остались единственными в мире людьми? Что нам делать, Макс? Почему нас не ищут?
Я гладил ее по голове, прижимал к себе, но что я мог ответить. За окном все так же шел дождь. И не было ясно утро это или поздний вечер. Кема попросила побыть с ней. Я лег рядом и мы крепко уснули.
***
Мне сложно сказать, сколько времени все это продолжалось. Часов не было, мобильники давно сдохли. Стоило нам уснуть, как все вокруг менялось. Прежде всего – время суток и погода. Что бы ни было по утру – будь-то закат, рассвет, сумерки, снежный полумрак, жаркое, палящее солнце или свирепый ливень – целый день оно оставалось неизменным, одинаковым, постоянным. Погода никогда не менялась, пока мы бодрствовали. Но стоило нам уснуть как все снова менялось. Странным было и поведение комнат. Они словно жили своей отдельной жизнью. Там, где вчера была спальня, сегодня был зал. Коридор мог продолжить ванную комнату. Однажды два клозета соединились единым дверным проемом. Комнаты двигались в своем, только им одним известном порядке. Стоило только лечь спать. С вещами тоже творилось неладное. Что-то исчезало, что – то непременно добавлялось. В основном по мелочам. Крупные шкафы, телевизор, сундуки, полки с книгами, кровати никуда и никогда не исчезали, оставались на своих местах в своих комнатах. В холодильнике постоянно появлялись новые продукты. Старые – исчезали, если мы их не трогали. Приготовленная стряпня всегда оставалась на месте.
– Макс, а что происходит ночью? Ведь погода когда-то меняется? Когда наступает перемена? Когда появляются продукты? Когда исчезают вещи?
Так мы пришли к идее ввести дежурство. Кема спит, я наблюдаю. И наоборот. Долго мы так не продержались. У нас израсходовалась туалетная бумага. Еды почти не осталось. А за окном стояла прежняя погода. И ничего не менялось. Мы специально крутили фильмы, записывая, сколько времени прошло. Сто пятьдесят часов или девяносто фильмов – никаких изменений. В итоге легли спать.
***
Первые, расплывчатые догадки, мы получили в день, когда на улице стояла зима. Батареи не работали, но в доме было тепло. Кему знобило. Я предложил ей принять горячую ванную и как следует прогреться. Вот уже несколько дней мы составляли полный и подробный список того, что имеется в квартире. А еще я каждый день зарисовывал расположение комнат. Словно пазл, они менялись после каждого нашего сна. Работа придавала осмысленность нашему существованию. Без этих, в принципе глупых и бесцельных дел, мы бы давно сошли с ума. Мы стали много беседовать по вечерам. Только вчера Кема впервые предложила посмотреть комедию и я услышал ее живой, радостный смех. А вот сегодня она приболела. Кема мылась в ванной, когда я разгребал очередной сундук, записывая каждую мелочь. В этом был какой-то азарт золотоискателя. Всегда можно было найти какую-то забавную безделушку, восторгаться ей. Наверное каждый из нас любил тайком проникнуть в бабушкин или мамин шкаф и хорошенько в нем пошариться. Внезапно я услышал жуткий крик и звук шлепающих Кеминых ступней. Вся мокрая, прикрываясь руками, она вбежала в зал. Тяжело дыша, она стучала зубами и тряслась как осиновый лист. Я быстро схватил покрывало, обернул ее и крепко прижал к себе.
Кема принимала ванную, когда услышала какой – то шорох в вентиляции. Вздрогнув от неожиданности, она встала на бортик, чтобы посмотреть, что это было. Но как она не присматривалась, ничего не могла увидеть. И в это время кто-то крепко схватил ее чуть выше пяток. От ужаса она просто слетела с бортика, задев что-то небольшое, прохладное. Не успев одеться, она выбежала из ванной. Я осмотрел ее ноги, никаких следов, лишь легкие покраснения, над пятками, размером с персик или с детскую ладошку. Велев ей сидеть в зале, я схватил лом и побежал в ванную. Кема, закричав, чтобы не оставлял ее одну, ринулась следом. Осмотрев ванную, я заглянул даже под раковину, но нигде ничего не было. В воде плавал зеленый детский сандалик. Откуда он тут взялся? Я вытащил его из воды. Окунул руку, чтобы спустить воду. В сливной дыре что-то блестело. Сквозь мыльную пену трудно было разобрать, что это было. Я вынул сито, ухватился за что-то круглое и скользкое, потянул на себя и … с отвращением бросил назад. Это был огромный глаз. Коровий или лошадиный – я не знаю. Чувство дикой брезгливости пронзило электрическим разрядом. Я машинально вытер руку о майку. Мы оба решили – в эту ванную больше ни ногой. Вернулись в зал. Я расстелил диван, хорошенько укутал Кему, пообещал, что буду рядом. В тот день готовил я. Сварил ей крутой бульон, поил чаем с малиной. Разобрал шкаф с бельем. Нашел старые мужские алкоголички. Переоделся сам, заставил надеть майку Кему. После малины она сильно потела, что было хорошо. Я заботился о ней, носил чай, переодевал в свежие майки. Натер ей ноги скипидаром, заставив натянуть носки. Кеме было страшно спать одной, я прилег рядом. Крепко держал ее за руку. Рассказывал что-то доброе. И незаметно для себя – уснул. Утром я проснулся раньше. Снег больше не шел. Светило яркое зимнее солнце. Виднелся кусок ясного синего неба. Потрогал Кему. Вроде температура в норме Решил, когда проснется, спросить – не натыкалась ли она в своих поисках на градусник. Укутал ее получше, пошел проверить ванную. Глаза не было. Но сандалик остался. Я забрал его с собой. Странный сандалик. Судя по цифрам на подошве – сделан почти сорок лет назад.
Я снова вернулся к планировке квартиры. Уже несколько дней мне хотелось проверить одну занятную штуку. Может быть, перемещение комнат зависит от нас? В доме их восемь. Три соединённых между собой квартиры: трешка, трешка, двушка. Три кухни, две ванные комнаты, два туалета. Один совмещенный сан – узел. Какие-то комнаты мы почти не использовали. Ежедневно мы посещали ванную, кухню. Каждый день я ходил по дому в поисках предметов, инструментов, вел подробную опись, чтобы занять себя и не сойти с ума. Вот и сегодня я подробно зарисовал план комнат, записал последовательность, в которой мы их посетили, хорошо было бы вписать и время, но мы давно потеряли ему счет. Мы считали, что провели здесь несколько месяцев. Счет дням вели по смене погоды за окном. Выспались, проснулись – новый день. Сколько бы не провозились, пока не легли спать – день не окончен. Иногда мы засыпали, едва успев позавтракать. Иногда мы успевали посмотреть кучу фильмов, поесть раз семь или восемь. Стоило нам обоим уснуть – происходила смена декораций. В первое время мы еще пытались объяснить себе, что же такое с нами стряслось. Был ли это провал во времени, либо мы попали параллельный мир, а может быть это смерть или Бермудский треугольник. Догадок было много, ответов – ни одного. Чтобы выжить в этом абсурде – мы приучили себя поменьше мыслить о постигшем нас несчастии, думать лишь об освобождении.
На письменном столе лежал сандалик. Проснулась Кема, спросила меня – где ее одежда. Я напомнил ей события прежних суток.
– Кема, иди в другую ванную, оставь открытой дверь, если боишься. Я буду тут. Включи везде свет. И ничего не бойся. Я рядом. И да, пока не забыл, обязательно запоминай куда ты заходила, через какие комнаты прошла и сколько времени там пробыла.
– Хорошо. Я постараюсь.
Кема обернулась простыней. Прошлепала во вторую ванную. Я поменял ей постель. Кему нужно было срочно ставить на ноги. У нас были лекарства, но судя по датам – многие из них давно просрочены.
Кема вернулась из ванной, подошла к моему столу, увидев сандалик, расстроилась:
– Зачем ты принес его сюда?
– Утром я проверял ванную комнату. Все спокойно, ничего необычного. Спустил воду, забрал сандалик. Хочешь, выкину его к чертовой матери.
– Да, выкинь его пожалуйста. Я подошел к окну, открыл форточку и быстро отпрянул назад. Бросил сандалик, но промахнулся, попав в створку. Сандалик упал на пол. Дом сотрясла сильная дрожь. Мы с Кемой с ужасом посмотрели друг на друга. Что за черт? Такого не случалось никогда. За время, проведенное тут, мы слышали странные звуки, грохот и скрип мебели, пару раз пачка пластинок падала на пол. Однажды перевернулись слоники на этажерке. Но землетрясения еще не было. Люстра шаталась, хотя толчки давно прекратились. Кема задумчиво подошла к люстре.
– Может быть это к лучшему? Если дом рухнет – то будет шанс на спасение. А если нас завалит, то мы хотя бы погибнем.
– Не смей так говорить!!!
– Ну правда, а что нам терять? Может быть мы заточены тут на долгие годы. Что толку, мы уже все испробовали…может нам просто прыгнуть в окно или вскрыть вены, самоубийство – это шанс, хоть какой-то …
Я бросился к Кеме, крепко взял ее за руки.
– Успокойся. Мы обязательно найдем отсюда выход. Я обещаю. И обещаю что всегда, всегда буду рядом. Не смей думать о суициде. Надо бороться до конца. Уверен, что разгадка где-то рядом. Ты плохо себя чувствуешь. Ложись, мы включим фильм. Я приготовлю завтрак. Ты просто болеешь. Кема молча ушла в другую комнату. Не плакала. Бывает, что человеку нужно просто побыть одному. Я продолжал возиться с чертежами комнат, сравнивать их перемещения за последние несколько суток. Составил таблицу, пытался искать закономерность. Эта работа увлекла меня. В голове наметился ряд экспериментов. Сегодня мы весь день проведем в этой комнате, выходить будем только в туалет и на кухню. А завтра я посмотрю изменения. И так каждый день – пока я не найду разгадку. Моя цель – научиться управлять этим чертовым домом, двигать комнаты по моему усмотрению. Итак – зал, кухня, туалет. Ах черт, Кема же пошла в какую-то комнату. Хорошо, ее мы тоже возьмем в расчет. И кстати, где Кема. Я пошел за ней.
***
Кема лежала на полу. В руке – пустой флакончик из под лекарств, желтые таблетки рассыпаны по полу. И черный локон на молочно-белом безжизненном лице.
– Не смей умирать, дура, не смей у меня умирать!!!
Я продолжал заливать в Кему литры воды. Бесполезно, почти вся жидкость вытекала обратно. Я бил ее по щекам, наклонял над ванной, поливал голову холодным душем. Влив еще пару стаканов, вдруг почувствовал, что Кему начинают сотрясать рвотные позывы. Я осторожно поднял ее и, схватив за пояс, наклонил над ванной. Кему начало рвать. Рвать по-настоящему. Обильно. Много.
– Пей, пей еще девочка.
Кему рвало, она вяло сопротивлялась, отталкивая меня рукой.
Я гладил ее по голове, плакал, умолял не покидать меня. Что будет со мной если Кема умрет? Скорее всего, прекращу всякую борьбу. Тогда уж лучше сразу в окно. Я как-то не думал о Кеме все это время. Мы попали в беду. В какую-то абсурдную, нелепую ситуацию, которая полностью изменила нашу жизнь. Ситуация о которой лучше было не задумываться, не анализировать и глубоко не философствовать. Ситуация, которая не вписывалась ни в одно из логических объяснений. Оставалось лишь принять ее такой, какая есть, перестать реагировать, полностью отключиться. Я отвлекся сам и отвлекал Кему работой, музыкой, фильмами, какими-то дурацкими занятиями. Все, что могло придать хоть какой-то смысл нашему нелепому существованию. Но фильмы и музыка часто действовали на нас удручающе. Нам сложно было смотреть кадры из старой, такой прекрасной жизни. Проще было вовсе не вспоминать.
Я долго воспринимал Кему лишь как человека, попавшего со мной в беду. Потрясение от случившегося, затяжной шок и депрессия загасили в нас все человеческие инстинкты. Мы ели лишь для того, чтобы поддержать силы. В первое время даже не готовили. Хлеб, масло, чай. Сон не приносил наслаждения – было чудовищно больно просыпаться в реальность. Почти не разговаривали. И только чтение давало нам определенную отраду. Но в этом мире книги быстро погружали в сон. Из одежды – лишь вещи Кеминой родни, когда-то проживающей в этой квартире. Отвратительные синие трико со штрипками, какие-то майки из прошлого века. Дедовские трусы, размером с небольшой парус. Мне, в принципе, было все равно. Кеме – сложнее. Женских вещей почти не было. Огромные растянутые майки висели мешком. Случайно найденные сарафаны и платья сидели на ней как попона на корове. Мне удалось кое-как починить швейную машинку, а Кема с грехом пополам ушила себе пару подходящих вещей. Мы почти не смеялись, редко шутили. Случившееся с нами привело нас к крайней степени отчаяния, а потом и к глубокой апатии. Не хотелось вообще ничего. Однажды мы смотрели романтическое кино – была постельная сцена. Кема схватила пульт и со злостью выключила фильм. Странно, но мы совсем не ссорились. Не было причин и поводов для ссор. Продуктов в достатке. Каждый брал, что хотел. Три ванных комнаты, три туалета. Фильмы смотрели редко. В основном старые, которые мы оба любили. Иногда у Кемы было отвратительное настроение, я просто уходил в другую комнату. Она меня не беспокоила. Я ее не трогал. Случалось, что Кема рыдала в истерике, не из-за меня, просто так. Я обнимал и гладил ее, она успокаивалась и чаще всего засыпала. Мне оставалось лишь уложить ее в постель. Апатия делала свое дело, реальность гасила все чувства и инстинкты.
В последние недели мы как-то свыклись с нашим положением. Я стал более внимательным к Кеме. Даже делал ей комплименты, если ей удавалось надеть что-то симпатичное. Девушка оставалась девушкой. Пыталась всеми силами разнообразить свой гардероб. Однажды спросила, не встречалась ли мне косметика. Я не помнил, чтобы Кема красилась. Пока что нам удалось найти лишь крем для рук. Кема использовала его для лица. Я же брился дедовской опасной бритвой, смазывая щеки гелем для душа или просто намыливая их. Бытовая химия была в каждой ванной комнате, а также под раковиной в одной из кухонь. Как и продукты – ее количество и виды менялись ежедневно. В один из дней попалась дешевая пенка для бритья. Я утащил ее в ванную комнату. Помню, как Кема, увидев заветный тюбик, спросила, где я его нашел. Я пошутил, что наши закрома – как лотерея, не знаешь, что попадется завтра. Она вяло улыбнулась. Взяла тюбик и надолго заперлась в ванной. Вечером она позволила надеть себе шорты. Бедняжка, все ноги были в порезах от опасной бритвы. Мы заботились друг о друге. Заботились бескорыстно, по-настоящему. Кема готовила, я выносил мусор. Точнее хватал ведро, подходил к окну, и, задержав дыхание, вытряхивал все прямо на улицу. Часто готовил и я. Любил это дело. Но посуда всегда была на Кеме. Мы убирались вместе, ели вместе. Иногда и спали вместе, заснув на просмотре какого-то фильма. Мы ясно понимали, что ближе друг друга, возможно, никого уже не будет. И каждый по-настоящему переживал, что останется один. О прежней жизни говорили мало. Очень больно было ворошить воспоминания, в которых оставались люди, места, события, которые мы вероятно никогда не увидим.
И вот теперь Кема лежит, едва дышит и, кажется спит. А всего несколько минут назад я яростно боролся за ее жизнь. Казалось, что она исторгла из себя десятки литров воды. Я продолжал отпаивать ее даже тогда, когда рвать уже было нечем. Дал ей сразу две пачки активированного угля. Ее снова вырвало. Я собрал черные таблетки, с силой запихал ей в рот, заставив запить маленькими глоточками воды. Ее знобило. Волосы были мокрые и сорочка была мокрая. Сорочку пришлось стянуть – не до приличий. Я не стал сушить ей волосы феном – лишь обернул полотенцем, как умел. Уложил на кровать, укрыв легкой простыней. Долго думал, стоит ли поискать марганцовки. Марганцовки не нашел, зато спрятал все лекарства в шкаф, заложив простынями. Вернулся к Кеме. Бледность прошла. Но я не знал, умирает ли она или все с ней в порядке. Порылся в медицинских справочниках. Нашел у Кемы все признаки тяжелого отравления. Потом вспомнил, что с моей мнительностью я вполне найду такие же признаки и у себя. Решил гнать темные мысли прочь. Методы, которые предлагал справочник, нам не подходили. Форсированный диурез, обменное переливание крови, гемосорбция, плазмаферез, гемодиализ, антидотная терапия. Из всего прочитанного я был знаком лишь с переливанием. И я готов был пожертвовать сколько угодно крови, только бы Кема очнулась, но как это сделать? Я подошел к ней, погладил по руке, спросил тихо:
– Кема, как ты?
Она не ответила. Я боялся ее будить. Дыхание было слабым, но ровным, она не металась, пульс не прыгал. Я не знал, плохо ли это или хорошо. Но я не стал ее мучить, вспомнив, что сон и отдых – лучшие лекарства. Чтобы отвлечься, я вернулся к работе, сопоставлял схемы, вспоминал, куда сегодня мы заходили. Понял, что со всей этой суетой носился по комнатам, забыв про очередность. Придется начинать проверку сначала. Я не мог отвлечься от мыслей о Кеме. Понял, что весь день ничего не ел. Скорее от стресса, чем от голода проследовал на кухню. Отрезал ломоть холодного мяса, съел его с горчицей и солью. Выпил кофе, хотя я ненавижу кофе. Внезапно захотелось спать. Кема так и не отвечала, я осторожно похлопал ее по щеке. Она даже не поморщилась. Страх снова сковал меня. А что, если умрет? Я привык к ней за это время. Нуждался в ней. И было очень страшно остаться совсем одному в этом проклятом месте. От этих мыслей голова шла кругом. Я уткнул лицо в ладони, стал молился. В детстве меня крестили, но я как-то не вспоминал о боге, не посещал церковь, а студентом откровенно богохульствовал, считая себя свободным от предрассудков и жутко циничным. Этот юношеский максимализм закончился сам собой. Стали уходить родители близких друзей, а затем и близкие друзья. Внезапно. Нелепо. Случайно. И провожая их в последний путь, стыдно было вспоминать свое безверие и откровенное презрение к смерти. Как не обманывай себя, смерть никого из нас не оставляет равнодушным. Я не знал как молиться лишь просил бога вернуть Кему назад. А потом задумался, а нужно ли ей возвращаться? Никакой надежды на спасение, никакого просвета. Как бы там ни было – молитва успокоила меня. Странно устроен человек – проникается чувством и верой лишь в те моменты, когда ему нужна помощь. В остальное время – откровенно игнорирует. Быстро приняв душ, я вернулся в комнату. Решил лечь рядом с Кемой, чтобы следить за ней всю ночь. Разделся, задернул шторы. Яркое зимнее утро – не лучшее время для сна. Лежал, долго думал, начал проваливаться в сон.
– Холодно, м-м-м-морозит
Я вскочил с постели. Кема, покрытая испариной, не открывая глаз, стучала зубами. Я немедленно достал толстое байковое одеяло, укутал ее поверх простыни. С детства помню, какое оно колючее и неприятное, мучает тебя всю ночь. Зато теплое.
– Кема, тебе теплее, лучше?
Но она уже молчала. Я нашел второе одеяло, запихал его в свой пододеяльник и также укрыл им Кему. Заметил, что теперь она вяло бьется, пытаясь освободиться из двойного плена. Я раскутал ее и быстро отвернулся, вспомнив, что не надел на нее майку. Кема, не открывая глаз, шатаясь встала и резво побежала в ванную. Я ринулся за ней, даже не успев испытать всей радости от ее пробуждения. Теперь, когда опасность миновала, я боялся оставить ее хотя бы на минуту. В ванной лежала острая бритва. Кема уже закрывала щеколду, когда я резко рванул дверь. Она с удивлением посмотрела на меня. Взгляд был смутный, но осознанный. Потом, спохватившись, прикрыла руками грудь и резким шепотом приказала:
– Выйди!
Я быстро схватил бритву и ретировался. Кема тут же защелкнула дверь. Я громко постучал, предупредив:
– Я буду рядом. Если снова сделаешь глупость – взломаю дверь.
На самом деле я сильно волновался, прислушивался – не бьет ли она стекло, чтобы порезаться осколком, не срывает ли колпачки с отбеливателей, чтобы напиться и сжечь внутренности. Хитрая Кема включила воду и я почти ничего не услышал. Прижавшись к стене спиной, я сел и вскоре уснул. Щелчок открывающейся двери вывел меня из дремы. Кема в халате, с тюрбаном на голове, вышла из ванной. Ее лицо порозовело от горячей воды. Выглядела она много лучше.
– Как ты?
– Хреново…
– Тошнит?
– Не знаю. Кофе хочется
– Кофе тебе нельзя. Ложись. Я сейчас заварю тебе чаю. Зеленого.
Конец ознакомительного фрагмента.