Витязь
Витя был лихой шофер, это Филя понял сразу. Автомобиль круто заносило на поворотах, из-под колес фыркал в разные стороны снег и подмерзшая земляная крупка. Витя предпочитал ехать к своей цели дворами. Он воровато оглядывался, словно ожидал погони.
– Что-то не так? – встревоженно спросил Филя.
Витя белозубо улыбнулся и покачал головой.
– Куришь? – спросил он, доставая из-под сиденья медный портсигар, на крышке которого была гвоздем выцарапана несколько бессвязная фраза «Грифон Момон Додон».
«Глупые рифмы, – подумал Филя, жестом отказываясь от сигареты. – Зря я к нему в машину сел. Авантюрист какой-то, если не бандит! Чего вот он оглядывается? Господи, только бы живым добраться до тетки, хватит с меня уже на сегодня».
– Приезжий? – неожиданно прервал его внутренний монолог Витя.
– Да. А как вы догадались?
– Взгляд у тебя растерянный. Ну, и пальто…
– А что пальто? – с вызовом спросил Филя, оглядывая себя. – Нормальное вроде.
– Такие сейчас не носят! Уже лет двадцать как. Сосед в прошлом году выбросил свое на помойку.
Пальто Фили и правда было старым – его носил еще отец, когда ходил в женихах. Серое, немного напоминающее шинель довоенного образца, оно делало фигуру более массивной и значительной. Лацканы и края карманов украшала серебряная лента, плоские пуговицы блестели, как ордена. В этом пальто Филя чувствовал себя старше, и Витина реплика больно задела его самолюбие. Казалось, он наносит оскорбление не только ему, но и покойному отцу, которому эта вещь тоже была дорога.
– Наверное, у вас сейчас в моде кольчуги? – ехидно заметил Филя.
Витя ничуть не обиделся.
– Времена тяжелые, – ответил он. – Неспокойно.
– Стреляют?
– Бывает. Я живу в Малярове – это на окраине. У нас там каждый день заварушка. То калмыки мнут наших, то мы калмыков. А как раздухаримся, так и до смертоубийства доходит. На днях сорок человек в больницу отвезли: кому глаз выбили, кому зуб. Одному палец оторвало. Мне хоть бы хны, даже синяков не осталось. А ты говоришь, кольчуга! Как без нее?
– Суровые у вас нравы, – сказал Филя.
– Дело привычки. Хотя хочется иногда пожить по-человечески. Да что об этом говорить? Кто в Малярове родился, тот там и умрет. Судьба.
«Экий философ, – подумал Филя с неудовольствием. – Фаталист за рулем».
Автомобиль занесло на очередном повороте. Они вырвались из дворов и катили по широкому, освещенному фонарями проспекту. Желтый свет дарил почти рождественскую негу, обещал засахаренные фрукты, орехи в шоколаде и живой жар близкого очага, но Филя не мог расслабиться. Стоило Вите замолчать, как в голову опять полезли мысли о Настеньке, о проклятом господине крабе и зловещем пророчестве цыганки. По шее катился холод, мерзко спускался по икрам, тек в пятки. Хотелось прыгнуть из автомобиля и бежать вперед, до хрипоты в легких, до рези в правом подреберье. Матушка и батюшка! Где вы там, в Раю? Слышите меня? Простите! Не уследил, не уберег, да и сам того гляди сгину.
И вдруг автомобиль взревел и рванул с бешеной скоростью. Спина Вити выгнулась дугой, он бросил взгляд через плечо и ошалело крикнул:
– Погоня!
Филя вцепился в сидение. Еще минуту назад в окне игриво мелькали столбы, занесенный снегом кустарник, редкие прохожие – теперь все это превратилось в пеструю кашу. Мир завертелся, закрутился и помчался мимо. Витины пальцы на руле побелели, он щелкал зубами, как волк, угодивший в капкан.
– Выпусти меня! – рявкнул Филя. – Я с тобой дальше не поеду.
– Поедешь, куда ты денешься, – зло сказал Витя и круто свернул во двор. Пожилая дама с куцей дворняжкой на поводке едва успела отскочить в сторону, давая им дорогу.
«Негодяй! Хам! Сволочь!» – верещала она. Дрожащая собачка прижималась к ногам, как улетающий осенний листик к породившему его стволу.
Двор заканчивался тупиком: со всех сторон он был обнесен высокой кирпичной стеной. Витя в ярости ударил по рулю. Угрюмо квакнул клаксон. Они заперты, их прижали, выхода нет. Через минуту преследователи будут здесь, им не уйти.
Филя поспешно выскочил из автомобиля и побежал назад, но увидел, что уже поздно. Одна за другой во двор въехали три черные машины, из которых повалил народ – громилы в кожаных куртках. Они, как зайцы в половодье, заполнили собой небольшой островок двора, но близко не подходили.
– Чего они ждут? – слабым голосом спросил у Вити Филя.
– Когда я ствол достану. Но я не такой, на провокации не поддаюсь. Садись в машину, что ты вылез? На мне кольчуга, а тебя подстрелят, как куропатку, и пиши пропало.
– Эй, ты, чучмек! – крикнул один из парней в куртке. – Отдай, что взял, и мы тебя не тронем!
«Верно, это и есть те самые калмыки, – подумал Филя. – Нерусский говор».
– Ошибка вышла, братаны. Я не брал, – неожиданно весело откликнулся Витя, поднимая руки ладонями вверх. – У меня ничего нет, можете обыскать. Подходите ближе!
Предложение калмыкам не понравилось. Они с опаской отступили к машинам и, собравшись в кучку, принялись шушукаться.
– Рамзан тебя обыщет, – вынесли они свой вердикт и вытолкнули вперед худого паренька. Его огромная голова неуверенно крепилась к тонкому стеблю шеи, который, судя по всему, мог в любой момент переломиться. Филе, противу желания, стало его жалко.
– Что ты у них украл? – шепотом спросил он у Вити.
– Ничего! – невинно откликнулся тот. – Слушай, это ведь не твои проблемы, ты беги, я там калитку углядел. Возьми только мой платочек, он тебе пригодится – ручка скользкая.
Он всунул ему сложенную конвертиком тряпку и шагнул вперед, навстречу Рамзану, который приближался к нему по-куриному, бочком. Филя не видел в стене никакой калитки, но из этой передряги надо было выбираться, а калмыки вовсе не спешили расчищать ему путь. Он шагнул назад и успел пройти несколько метров, прежде чем услышал гневный окрик: «Стой!» Это его подстегнуло, и он побежал к стене.
Над головой что-то просвистело и вонзилось в ближайшее дерево. «Стрела!» – с удивлением отметил Филя. Он ожидал всего, чего угодно – ножа, пули, даже камня, но не стрелы. Над головой пролетела еще одна и исчезла в темноте за стеной. Двор наполнили звуки драки и боевой рев Вити, разгоняющего калмыков богатырским кулаком. Когда Филя обернулся, он увидел, что Рамзан повалился на землю и тихо отползает под машину. Несколько калмыков с пыхтением ловило Витю, который прыгал и уворачивался от их неловких рук, попутно раздавая тумаки.
Калитка нашлась не сразу. Окрашенная в цвет стены, она не бросалась в глаза. Ручка и правда оказалась скользкой, но поддалась без проблем, платком пользоваться не пришлось. Филя шмыгнул за дверь и припер ее с внешней стороны парой поленьев, которые обнаружились неподалеку. Преследователей это надолго не задержит, но даст минуту-другую форы.
Оказавшись снаружи, Филя долго не мог сориентироваться, куда же идти. За стеной раскинулся неухоженный сад. Со всех сторон торчали колючие кусты – голые, полные колких сучьев ветви. Филя рванул напролом, как медведь, энергично отмахиваясь от веток руками. Снег сыпался ему за шиворот, ноги путались в сухостое. Через некоторое время он понял, что его не преследуют, и пошел медленнее. Теперь он беспокоился за Витю, который остался один на один с кучей недругов. Нет, возвращаться Филя не собирался, но совесть уже вонзила лисьи клыки в его незащищенное сердце.
Деревья расступились, и он оказался во дворе соседнего дома – высокого, со слепыми окнами. Филя осмотрелся и понял, что это какое-то присутственное место или контора, покинутая людьми до утра. Через арку он вышел на оживленную улицу. Каменную мостовую покрывала тоненькая корка льда, и камни, окаймленные снегом, блистали в лучах фонарей, как речные валуны, проступающие на свет божий из-под бурных вод. Филя шел, оскальзываясь, врастопырку. Не дать не взять птица пингвин! От напряжения заныли ступни, захотелось, несмотря на лютый холод, снять обувь и размять их докрасна.
Теперь Филя боялся останавливать такси и решительно не знал, что ему делать. Пройдя квартал, он в беспомощности застыл у столба, обклеенного объявлениями.
«Пропал петух бойцовой породы. Хвост и бока черные, откликается на кличку Бася. Нашедшему вознаграждение».
«Продаю дачу. На участке баня, коровник, плодовые деревья. Двенадцать верст от Бурга, рядом озеро и лес. Пятьсот рублев. Торг уместен».
«Куплю за золото подсвечники, фарфор, патефоны, зонты, статуэтки, иноземные марки и монеты. Дорого».
«Пошив шуб, малахаев, тулупов из меха заказчика. Качественно и в срок. Модели на любой вкус и кошелек».
«Дом отдохновения «Пышка». Мы знаем все о ваших желаниях».
Последнее объявление заставило Филю покраснеть. Он слышал от своего друга Коли, учившегося в столице, о таких домах. Рассказы всегда изобиловали дерзкими подробностями, а заканчивать Коля любил их так: «Потом мы купили шампанского, и…» Тут он замирал, делал сладострастную дулю губами и закатывал глаза к потолку. Филе трудно было сознаться в этом даже самому себе, но, отправляясь в Бург, он лелеял в глубине души надежду попасть в один из таких домов отдохновения. Конечно, для этого требовались деньги, но он же заработает их в конце-то концов! Ведь один раз в жизни можно себе позволить шалости, а потом – потом влачить жалкое, но праведное существование, в котором нет места шелковым чулкам, медовому аромату духов, алому рту. В Бурге Филя собирался рисовать иконы, а в таком деле главное чистота помыслов, поэтому все, что может предложить юноше столица, надо было испробовать до того, как он пристроится в мастерскую.
Пока Филя разглядывал столб и уносился мечтами в пряные альковы дома отдохновения, из-за поворота вывернул трамвай. Его карминные бока были щедро заляпаны грязью, на крыше залихватски лежала шапочка снега. Филя бросился к открывшимся дверям и крикнул кондуктору:
– Улица Пушкина! Я доеду?
Кондуктор отрицательно покачал головой:
– Мы в парк. Жди следующего.
– А сколько ждать-то?
– Почему я знаю? – зевнул кондуктор и, стащив форменную шапку с головы, помахал ею в сторону рта, нагоняя туда морозного воздуха. – Стой тут, что-нибудь приедет.
Двери захлопнулись, и трамвай покатил по рельсам, весело поскрипывая. Он торопился домой. Филя вернулся на тротуар и принялся перечитывать объявления. Еще немного, и он будет знать их наизусть, вплоть до телефонных номеров. Внезапно навалилась нечеловеческая усталость, хотелось сесть на крутобокие камни и уснуть, выкинув из головы все проблемы и заботы. Прошло не менее получаса, Филя приник к столбу и вяло следил взглядом за проезжающими автомобилями. И вот показался трамвай. Он неохотно полз вперед. В перестуке его колес чудился скрытый гимн лени и вечерней ломоты в костях. Филя забрался в полупустой вагон, пристроился у окна и замер, согреваясь. Когда кондуктор объявил остановку «Улица Пушкина», пришлось бороться с собой, чтобы встать и выйти обратно на холод. Метель мгновенно сдула накопленное Филей тепло, он зябко и безнадежно приплясывал, кляня промозглый ветер – визитную карточку Бурга.
Дом тетки, сестры отца, оказался двухэтажным особняком с мраморными колоннами и портиком в греческом стиле. Окна были завешаны тяжелыми шторами, через которые едва пробивался свет. «Шикарно живет», – подумал Филя, оглядывая массивную дверь с бронзовой ручкой в форме выгнутого ижицей льва. Муж тетки, генерал, в бытность еще желторотым офицеришкой, отличился на войне – спас от пули чуть ли не самого императора, был тяжело ранен и впоследствии удостоился медали за отвагу. После этого его карьера рванула вверх, он дослужился до чинов-орденов, оттяпал себе право распоряжаться заказами на провиант, и после этого денег в семье хватило и на покупку особняка, и на балы, и на собственную мыловарню. Десять лет назад генерал преставился, и тетка зажила вольготно, тираня единственную дочь угрозами лишить ее наследства. Отец Фили предпочитал держаться в стороне от семейных склок, поэтому посылал сестре раз в год открытку на Рождество и запрещал детям принимать от нее предложения погостить. Но вот теперь, когда отца не стало, тетка и ее дочь были его единственными живыми родственниками. Почему бы не воспользоваться их гостеприимством?
Филя долго топтался на пороге, подбирая слова, с которыми он обратится к тетке. Надо было объяснить, как и где он потерял Настеньку, почему явился без вещей и так поздно. Если раньше он боялся показаться деревенщиной и слюнявым растяпой, то теперь приходилось входить в этот помпезный дом почти преступником. Чем оправдаться? Как начать разговор?
Нет, медлить больше нельзя. Филя поднял руку и крепко нажал на кнопку звонка. Дверь тут же распахнулась, и в лицо ему полетел грязный кулек.
– На, держи! Больше нет ничего. И убирайся, чтоб духу твоего здесь не было.
Ошеломленный, Филя развернул кулек и увидел там две гнилых морковки и несколько черствых булок, одна из которых была щедро сдобрена плесенью.
– Постойте, – сказал он. – Произошла ошибка. Я Филимон!
– Какой еще Филимон?
– Племянник Анны Васильевны. Пустите, пожалуйста, я замерзаю.
Дверь отворилась, на пороге стояла маленькая, согбенная старушка в шерстяном платке. Она придирчиво осмотрела Филю с ног до головы и сказала:
– Проходи, коли не шутишь.
– Да не шучу я! – в раздражении воскликнул Филя, рванув в тепло. Ему не терпелось оставить эту метель за спиной.
Он оказался в полутемной передней, где старушка с цепкостью павиана стащила с него пальто и заставила разуться, предложив тапочки. Он был готов на все, лишь бы она пустила его в гостиную, к камину.
Но только он шагнул вперед, как наткнулся на что-то мягкое, пахнущее морем и водорослями. Он отскочил, и в тусклом свете лампы увидел чудовище – жуткую Горгону с грозно открытым ртом и гневными дугами черных бровей.
Филя окаменел, как жена Лота. Бежать, бежать отсюда! Но ноги не слушались, и только сердце звучно бухало в груди, как бы переваливаясь с ухаба на ухаб. Спасенья нет, есть ужас и тьма.