Капкан для Бешеной. Глава третья. Кавалергарда век недолог… (А. А. Бушков, 2001)

Голову можно прозакладывать, их с Воловиковым «срисовали с фаса» в три секунды. За охрану здесь отвечал народ весьма серьезный, и добрая половина этого народа в недавнем прошлом отягощала плечи разномастными погонами. Но никто, понятное дело, не дергался, не препятствовал, даже не подавал виду, что засекли. Один только, широкий, как шкаф, дернулся было преградить дорогу самой обыкновенной «Волге», дерзнувшей пристроиться рядом с табунком иномарок, но напарник что-то моментально шепнул излишне резкому, и тот столь же мгновенно увял.

– Хватит, – сказал Воловиков шоферу. – Здесь останови.

С пригорочка кладбище Кагалык открывалось, как на ладони: справа – скромненький район, советских времен, где самым роскошным сооружением был зеленый железный крест, старообрядческий, украшенный финтифлюшками из мастерски гнутого прутка. Левее располагался «новострой» – от простеньких мраморных плит до вычурных сооружений, среди коих особенно выделялась довольно точная копия Тадж-Махала из розового камня, высотой метра в три. Мавзолей этот имел сомнительную честь возвышаться над бренным прахом Чимбри Шэркано, правой руки цыганского барона Басалая. Бедолага Чимбря в прошлом году скончался от естественной для наркоторговца хвори – передозировки свинца, неожиданно и громогласно введенного в организм из трех стволов. Стволы нашли, конечно, валялись тут же, а вот те, кто их бросил, растворились в воздухе. В последние годы у российского воздуха, к удивлению мировой научной общественности, обнаружилось неизвестное корифеям физики свойство: иные человеческие организмы в нем растворялись мгновенно и бесповоротно…

Цыганский барон собственной персоной только что прошел мимо в окружении свиты, и взглядом не удостоив машину, где сидели Даша с Воловиковым. Басалай определенно был погружен в непритворную печаль – как подавляющее большинство тех, кто проходил в ворота. Какие люди шагали, скорбно потупя взор, бог ты мой, какие люди! Те, кто и был властью в Шантарске, те, кто все и решал. Хозяева. Особы, приближенные к хозяевам. Шестерки такого уровня, что их и шестерками-то назвать язык не поворачивался, ибо все в мире относительно. У ограды кладбища стояли и единственный в Шантарске «роллс-ройс» с поэтическим названием «Серебряная тень», и единственная в Шантарске «ламборгини», и оба «бентли», и все четыре «феррари», «мерседесов» – что грязи. Супердорогих шуб – стада неисчислимые. Сливок общества – море разливанное.

Вот только повод для тусовки был самый что ни на есть печальный. И дававший тем, кто порой тратил время на самоанализ, прекрасный случай вспомнить, что самая талантливая на Земле книга – книга Экклезиаста…

Этот мир совершенно неожиданно и без всякого со своей стороны желания покинул господин Гордеев, Фрол Степанович, более известный как Фрол и Степаныч, овеянный, как уж водится, жутковатой славой «черный губернатор» Шантарска. Владелец заводов, газет, пароходов, крестный отец, превеликого ума человек, везунчик. Ум и везение перехлестнулись с зарядом, эквивалентным граммам шестистам тротила, сработавшим под днищем «вольво», скорее всего, от радиосигнала, поданного теми, кто находился поблизости и держал машину в прямой видимости, – очень уж чистый был взрыв, случившийся на пустынной окраинной дороге, так что не пострадало ни одно постороннее живое существо. Экологически чистый взрыв, можно сказать. Четверо в «вольво» погибли мгновенно, ту жуткую обгорелую куклу, что осталась от Фрола, смог опознать один из лучших в Шантарске дантистов благодаря собственноручно поставленному золотому мостику, а остальных не опознали вообще, так что приходилось верить на слово приближенным покойного, уверявшим, что в машину с боссом сели именно эти трое. Кусок железа от вольвовского кузова, словно осколок великанского снаряда, разнес лобовое стекло мчавшейся следом машины с охраной, начисто снес голову «волкодаву» рядом с шофером и насмерть поразил второго, на заднем сиденье, так что в заголовке уголовного дела об убийстве значилось шесть фамилий. И можно было биться об заклад на какие угодно суммы, что дело уйдет в архив нераскрытым. Все в уголовке это прекрасно понимали – нахлебались прецедентов досыта, тут не обязательно быть Мегрэ…

Но главное, головная боль была порождена не поганеньким чувством профессионального бессилия, а кое-чем иным. Мгновенно образовавшимся вакуумом. Есть нечто общее меж президентским креслом и капитанским мостиком пиратского корабля – и злат трон, и каюта предводителя пиратов недолго остаются пустыми. Тут же, как из-под земли, вырастает толпа желающих согреть седалищем захолодевшее сиденье, а методы, честно говоря, в обоих случаях крайне схожи. Честное слово. Особо циничные субъекты имеют нахальство утверждать даже, что полосующие друг друга абордажными тесаками пираты объективно причинят меньше вреда, чем поцапавшийся с родным парламентом президент или король.

Словом, после смерти Фрола в самое ближайшее время в граде Шантарске следовало ожидать резни за опустевший трон, сиречь «черного передела», отчего сыскари заранее (хоть и не признаваясь в том вслух ни единой живой душе) преисполнились самой черной меланхолии. Подобные разборки частенько оставляют и «посторонние» трупы – тех невезучих, кто подвернулся под автоматную очередь или оказался в зоне взрыва чисто случайно. И если в прошлой своей жизни Даша несла только личную ответственность (а много ли зависит от рядового опера, пусть и «важняка»?), то теперь, перейдя в разряд начальства, имела все основания ожидать свою порцию шишек.

– Испанский вариант, – сказала она задумчиво.

– Что? – легонько встрепенулся Воловиков.

– У испанского короля охрана работает по этой методике, – сказала она. – Три кольца. Дальнее внешнее, близкое к объекту, непосредственное окружение…

Судя по лицу шефа, он охотно оценил бы Дашину эрудицию непечатно. Сдержался, однако. Фыркнул:

– Похоже…

– Ревякин мне докладывал, – вяло продолжала Даша. – Кладбище эти мальчики взяли в «коробочку» еще за сутки. После столичного взрыва все ученые… Видите, как дочку обложили?

– Где? – шеф с неподдельным интересом повернул голову. – Я ее в натуре и не видел…

– Во-он, белая шапочка иногда промелькивает…

Белая вязаная шапочка то и дело скрывалась за широченными спинами, обтянутыми темными пальто. Дочь Фрола, спешно прилетевшую из доброй старой Англии, где грызла гранит науки в Кембридже, охрана заслоняла плотнее, чем это было с президентом во время его незабвенного визита в Шантарск. Без особого труда, наметанным глазом, можно было определить второе кольцо, замыкавшее в себя с дюжину ближайших могил, а там и третье. А там и многочисленных одиночек, расставленных там и сям в надлежащем отдалении. Даже на вершине ближайшей к Кагалыку пологой сопки виднелось ярко-синее и ярко-красное пятно – парочка иномарок. Что ж, все логично – при минимальных трудах оттуда можно было прицельно засветить реактивным снарядом. В общем, «черной охраны» было чересчур много даже для такого случая.

Ну, и государственная не дремала, конечно. Где-то поблизости расселись в автобусах «терминаторы» полковника Бортко, кроме них, в полной боевой готовности пребывала масса сотрудников самых разнообразных служб. Шутки чёрта общеизвестны, в последнее время перестали соблюдать «понятия» и в том, что касается похорон, – возможны любые сюрпризы…

– Нет, качественно они ее обступили… – не выдержал Воловиков. – Куда там президенту… Кухарука помнишь? Лихого пенсионера?

– Кто ж его когда забывал? – фыркнула Даша.

Кухарук был личностью жуткой. Бывший смершевец, во времена оны лихо командовавший в Белоруссии состоящим якобы из возмущенного зверствами оккупантов населения «партизанским» отрядом, никак не желал спокойно доживать век на пенсии. И примерно раз в неделю обходил массу кабинетов краевого и городского УВД, требуя денег на издание сборника его стишков. Стишки были страшнее атомной войны, но никто не набрался храбрости открыто послать ветерана на три буквы, поскольку он был живой историей, увешан орденами от ушей до пяток, да и ордена, что характерно, были честными, полученными не в тылу, а в жестокой резне с немецкими ягдкомандами, куда набирали не хлюпиков и не трусов…

– Когда уехал президент, заходил ко мне поддавший Кухарук и орал, что такой охраны он и в Минске при немцах не видел, что и у гауляйтера Кубе охрана была в десять раз скромнее, а Кубе уже тогда был приговорен…

– Бог с ним, с президентом, – сказала Даша. – Ему с горы виднее. А вот что касается девочки, ничуть не удивляюсь. Она ж теперь – единственная наследница заводов, газет и пароходов, удивляюсь, что ее вообще в шагающий сейф не засунули. Насколько я знала Фрола, наверняка давно уже готова была надежная команда, неустанно бдящая, чтобы доченьку не обсчитали и не обворовали.

– Плонский?

– Вряд ли, – сказала Даша. – Гниловат. Фрол его использовал от сих до сих, и не более того. Скорее уж Веригин или Данил Черский…

Неподалеку от них со всем подобающим решпектом провели дородного священника в блистающей ризе. У священника уже было профессионально отрешенное лицо. Чуть приподнявшись на сиденье, Даша рассмотрела: там, у разверстой могилы, все готово, толпа сбилась тесным полукругом, только многочисленные охранники, как им и надлежало, стояли кто спиной к гробу, кто вполоборота, медленно вертя головами.

– А стра-ашно им, сучне, – сказала Даша не без мстительного удовольствия. – От судьбы денежками не заслонишься…

– Нам-то от этого не легче, – сухо сказал Воловиков.

– Оно конечно, и все же… – Она помолчала, закурила и наконец решилась: – А вообще – несколько странно…

– Что именно?

– Все последние умертвия. Шаман, Тяпа, Ямщик и, наконец, Фрол.

– Ничего странного, – сказал Воловиков уже не столь сухо. – Обычный, я бы сказал, список. Одни авторитеты.

– Список обычный, а вот методы, которыми их отправили на тот свет… Не наши методы, не шантарские. Колдуну всадили в спину стрелу из арбалета, Тяпу кончили из снайперской винтовочки, Фрола взорвали в машине, Ямщику прыснули в лицо некую гадость, которую ни один химик до сих пор идентифицировать не может…

– Цивилизация и до нас доходит.

– Все верно, – сказала Даша. – Но ведь мы имеем четыре подряд нешантарских метода. Четыре. Подряд. Очень уж массированное перенимание столичного опыта получается, а? Десять лет у нас палили без глушителей в спину да в лоб, ставили на перо или сбрасывали с высокого этажа. Разве что для разнообразия палили из проносящейся машины, а в Поручика нож не всадили – кинули…

– Ты сюда еще Скорпиона впиши.

– Да нет, там все чисто, – сказала Даша. – Пиелонефрит, почки, бронхопневмония, как следствие… Единственный из пятерки сподобился естественной смерти. Но остальные… Ведь серией попахивает?

– Думаешь, сторонние вышибают наших?

– Всего-навсего допускаю, – сказала Даша. – Если счеты меж собой сводят исключительно наши, получается один расклад, а вот ежели наступила «интервенция» – расклад совершенно другой.

– И как я без тебя, такой умной, не додумался…

Сказано это было довольно беззлобно, и Даша тут же ухватилась за подвернувшуюся возможность:

– Значит, разрешаете взять в отработку версию насчет залетных? У меня самой власти нет, чтобы запустить маховик на должные обороты…

– Вот ты куда клонила…

– Ага, – без малейшего смущения призналась Даша. – Так как?

– У тебя конкретный план есть?

– Подробнейший, – сказала Даша. – Сегодня в конторе и обсудим, если не возражаете?

– Не возражаю, – сказал шеф чуть ли не машинально.

Даша облегченно вздохнула про себя. Очень уж легко добилась своего. Но тут же сообразила, что никакой филантропией или мягкосердечием и не пахнет. Шеф быстренько просчитал все не хуже ее самой. Версия насчет «интервентов», положивших глаз на тучные шантарские угодья, потребует от уголовки нешуточной пахоты. Та еще делянка. Но даже если догадки о внешних врагах окажутся ошибкой, ничей скорбный труд не пропадет зря. Потому что в ходе отработки будет получена масса пусть и посторонней, но полезной информации. А информация – вещь ценная. И порой превращается в товар – для обмена, продажи, торговли, угроз, сложных игр… Для примитивного хранения в копилке, наконец, про черный день…

Кстати, точно так же обстоит и с загадочной смертью доморощенной Мерилин. Тенета раскинуты широко, согласно теории вероятности в них попадет масса постороннего, но полезного.

– Что там по Маргарите? – спросил Воловиков. – Из-за Фрола столько времени стояли на ушах, что и обсудить толком было некогда…

Ну вот, накликала…

– Браво топчемся на месте, – честно отрапортовала она. – Эта девчонка, горничная, растворилась в безвестности. Иногда от бессилия начинаю думать, что и она лежит где-нибудь поодаль от Шантарска в стылом виде. Очень уж качественно растворилась, хотя, если учесть безупречную анкету, неоткуда у нее взяться такому мастерству в игре в прятки с органами…

– А может, мастерство тут и ни при чем, – слегка поморщился Воловиков. – Сидит себе на хате вполне законопослушного и благонравного знакомого, который в зону поиска из-за благонравности никак не попадает… ты себя заранее, часом, не настраиваешь на преступление века?

– Избави бог от преступлений века, – искренне сказала она. – Вот чего всю жизнь боялась, хоть и не убереглась однажды. Ну, да снаряд в одну воронку два раза не попадает… И все равно, – решительно добавила она после недолгого молчания. – Может, это и не преступление века, даже наверняка не оно, однако ж клубок закручивается пакостный. Если горничную кто-то хлопнул, были серьезные основания. Если она жива и прячется, опять-таки есть серьезные основания – возможно, знает, что будут искать, а то и знает, кто. Да и саму Маргариту зачем-то же хлопнули весьма профессионально? И зачем-то появился некий неизвестный, прямо-таки жаждавший натолкнуть нас на мысль, что никакое это не самоубийство…

– Уверена?

– Уверена, – сказала Даша. – Другого назначения у этой хохмочки с видеомагнитофоном быть не могло. Ребята старательно высиживали в квартире, пока не сработали все четыре программы.

В течение примерно трех часов. Все четыре записи – никому не нужные обрывки передач. Кусок «Парламентской недели», кусок баскетбольного матча, вовсе уж короткий, пять минут, обрывок «Бизнес-ликбеза», наконец, записанная с середины двести пятая серия которой-то там «Просто Марианны». Полное впечатление, что он не спеша изучал телепрограмму, чтобы ради пущего воздействия выбрать сплошное занудство… Нет, не вижу другого объяснения. Кто-то озаботился подать нам весточку. То, что он предпочел остаться инкогнито, меня как раз не удивляет нисколечко: возможны самые разные коллизии, от вполне обоснованного страха за собственную шкуру до нежелания тратить свое драгоценное время на общение с ментами… Все возможно.

– Этого, с фотографии, никто не опознал? Того, что ночью привез Маргариту домой, а потом был замечен у квартиры?

– Никто, – кратко сказала Даша. Ее стукачок, тот самый, с фотографии, пребывал пока в деловой командировке, и раскрывать его Даша не собиралась даже обожаемому шефу – законы тут действуют старые, устоявшиеся… Быть может, Воловиков кое о чем и догадывался, но те же самые законы запрещали ему задать прямой вопрос.

– Если горничная Ниночка жива, я ее найду, – сказала Даша. – Законопослушный народ не умеет прятаться долго, рано или поздно начнет дергаться, вылезет на свет… Меня другое удручает. Объем информации. Знакомых у Маргариты была масса, из всех, как иные выражаются, слоев общества, соответственно, поток информации идет гигантский. На девяносто девять процентов это бесполезная ерунда, но вы же знаете, как порой случается… Вполне может оказаться, что ключик или след уже красуется у нас перед глазами, но мы не можем его отфильтровать от ерунды. И погружаемся все глубже, глубже… Самое поганое, до сих пор не могу вычислить мотива, классические отпали, пока что не просматриваются. – Она невольно фыркнула. – Между прочим, целых три группы фанатов уже ведут собственное следствие.

– И как?

– Можете себе представить. На уровне мультфильма «Следствие ведут колобки». Один уже притащил мне меморандум на двадцати страницах, хорошо еще, отпечатанный на машинке. Главная мысль сего опуса – несчастную Маргариту зверски изничтожили агенты Аллы Пугачевой, убоявшейся возможной конкурентки. Во всех других отношениях вполне нормальный человек, в Институте биохимии работает…

– Всех знакомых опросили? – спросил Воловиков, нажимая на первое слово.

– Нет, конечно, – сказала Даша. – Прикажете губернатора повесткой вызывать или самой к нему являться? Его высокопревосходительство перманентно государственными делами заняты-с, я свой шесток знаю. Есть и другие… сановнички. Столь же недосягаемые и, откровенно говоря, мне совершенно ненужные. Я, конечно, «соседей» недолюбливаю, но не рискну утверждать, что ее грохнул Стронин из ФСБ или генеральный директор «Шантармаша»… Или генерал Глаголев – который, кстати, после той аварии еще не встал, лежит с ногой на растяжке. Из ревности, по аффекту все перечисленные и полдюжины им подобных убивали бы совсем иначе – а никаких жгучих тайн Маргарита хранить не могла, кто бы ей что доверил? Не тот народ. Так что шишек я решительно отметаю – не оттого, что санкцию на разработку вы мне все равно не дадите, а потому, что в данном случае в убивцы они не годятся… – Она помолчала. – А кстати, не фиксировалось ли попыток или хотя бы намека на попытки…

– Никаких, – сказал Воловиков. – Ни малейшей попытки что-то притормозить или деликатненько посоветовать не утомляться чрезмерно. Вовсе даже наоборот. Все рвут и мечут. Начиная с его высокопревосходительства. На самом высоком уровне было заявлено, что власть ни за что не перенесет столь циничного удара по культурной жизни Шантарска. И убийцу велено искать со всем рвением. Тут всплыла твоя фамилия, вспомнили о твоих прошлогодних геройствах… В общем, следствие будешь держать под личным контролем, в ущерб всем прочим обязанностям, которые со спокойной совестью можешь свалить на Грандовского… Сие – прямой приказ.

– То-то Грандовскому будет весело…

– Ничего не поделаешь. Сама виновата, надо же тебе было со всем блеском раскручивать прошлогодние фантасмагории… Вот и заработала соответствующую репутацию. Ты теперь – Та Самая, вот и страдай…

«Прелестно, – подумала Даша. – Уписаться можно. Дело даже не в том, что от тебя после одного-единственного звонкого успеха назойливо требуют совершать чудеса ежедневно, с восьми до пяти. Есть и другие нюансики». Вполне возможно, кто-то из обиженных ее новым назначением применил старый действенный способ – не стал ругать и сплетничать, а наоборот, расхвалил до небес, как бы заранее выдав вексель от ее имени. И попробуй теперь не раскрутить дело… Древний приемчик, но адски эффективный порой.

– Схожие инструкции получила и прокуратура, – продолжал Воловиков. – Чегодаевские орлы землю роют.

– Да знаю, – сказала Даша. – Наши ребята с ними третий день пересекаются, а сегодня поутру Славка и чегодаевский Адаскин у двери одного из немаловажных свидетелей нос к носу столкнулись…

– Это у которого?

– У того, что рисовал Риточкину обнаженную натуру. С натуры, оказалось. А потом и кувыркались порой прямо возле мольберта…

– По-моему, и чекисты что-то такое копают, – сказал Воловиков. – На волне общего принудительного энтузиазма. Через пару недель День города, в грядущем роскошном шоу Маргарита должна была участвовать со всем усердием, исполнять что-то там новосочиненное на фоне ряженых воевод и бутафорского командора Резанова.

– Ага, – сказала Даша. – Только такой версии нам и не хватало – мол, демократически настроенную певицу убрали зловещие красно-коричневые, чтобы сорвать День города… Черт, а ведь рано или поздно какой-нибудь шизик эту глупость озвучит, взять хотя бы Потылина, у него, говорят, опять ремиссия кончилась, снова на телевидение с сенсациями рвется…

– Ну, у нас сейчас не девяносто третий…

– Все равно, – сказала Даша. – Терпеть ненавижу работать, когда рядом шизики крутятся… Вы мне скажите честно: что им там, наверху, нужно? Письменное признание убивца или истина? Простите за цинизм, но мы люди взрослые…

Воловиков помолчал с минуту, а потом честно признался:

– Пока неясно. Цинично-то говоря… Если начнут ставить палки в колеса, сама почувствуешь, не девочка. Но пока гнев у них вроде бы не наигранный, всерьез требуют, чтобы мы расшиблись в лепешку. В конце-то концов, захоти кто-то спустить дело на тормозах, за три дня успели бы оформить все изящно и ювелирно. Опять-таки – цинично-то говоря…

– Вот и я так думаю, – сказала Даша.

Шефов водитель, предпенсионного возраста сержант Михалыч, сидел так тихо, словно его тут вовсе и не было, даже дыхания не слышалось. Кадр был верный, с Воловиковым работал лет десять, и потому при нем-то можно было не стесняться…

– Сдается мне, это не тот случай, когда кто-то рискнет вышибать липовую «сознанку», – сказал Воловиков бесстрастно. – Чересчур много народу в игре, прокуратура будет бдить серьезно. И постарается опередить, само собой…

Даша понятливо хмыкнула. Человеку непосвященному трудно понять, почему из-за письменного признания подозреваемого меж несколькими конторами кипят прямо-таки шекспировские страсти. На деле все просто, как перпендикуляр: если первыми «сознанку», а то и явку с повинной успеют оформить сыскари угро – они получают плюс, а прокуратура, соответственно, минус. Если первыми варнака расколют прокурорские – все будет обстоять с точностью до наоборот. Вот и вся нехитрая математика, никак не дотягивающая до высшей. Оттого-то опера скрупулезно и отфильтровывают информацию, которой волей-неволей вынуждены делиться с прокуратурой, а вовсе не из-за мифической врожденной вражды… Хотя этим, конечно, сложность отношений меж двумя фирмами не исчерпывается.

– А то есть у меня великолепный кандидат в убийцы, – сказала Даша задумчиво. – Одна фигуристая кошка, из подтанцовки, вечная завистница Риточки. Каждый раз, как поддаст крепенько, кричит… то есть, кричала, что змею Ритку непременно зарежет. Давайте, возьмемся прессовать?

– Поди ты с такими шутками… – вяло огрызнулся Воловиков.

Даша притихла, сообразив, что и впрямь несколько перегнула палку. Чуть сдвинулась влево, чтобы меж двумя передними сиденьями открылся вид на могилу. Над тесно сбившейся толпой поднимался едва заметный дымок ладана, но ни единого звука не доносилось, слишком далеко.

– К вопросу о психологии, – негромко сказал Воловиков. – У меня создалось устойчивое впечатление, что высокие начальнички в глубине души испытывали примерно то же самое, что и эти все… – кивнул он в сторону кладбища. – Маргарита, понимаешь ли, была своя. Их круга. Истеблишмент. Сановные родители, хоть и покойные ныне, сама она – по шантарским меркам звезда богемы, вращалась среди доморощенной элиты… И вдруг в расцвете лет получила по голове. Всем стало неуютно, все вспомнили, что человек, как говаривал классик, внезапно смертен, все ощутили неприятный холодок. Охрана и дома-«сливочники» с плечистыми вахтерами, в конце концов, бессмертия не гарантируют. Не любят «сливки» насильственную смерть, в подсознании остаются неприятные занозы. Отсюда и призыв в лепешку расшибиться. А насчет завистниц… хоть капля серьезности в этом есть?

– Вряд ли, – сказала Даша. – Совершенно не женское убийство. Будь там огнестрелка, я бы еще допускала, а так… И потом, будь это простая завистница, наш таинственный подсказчик вряд ли тратил бы столько трудов, рискуя, что его застукают рядом с трупом…

– Или – подсказчица? Ведь кто-то себя выдавал за Маргариту, и это была женщина…

– Тут, конечно, возможны варианты, – сказала Даша. – Может, их двое – Он включил видак, а Она звонила… Не суть важно. Главное, кто-то гораздо раньше нас узнал, что Маргариту убили. Именно – что убили. И развернул бурную деятельность. Я не верю, что магнитофон включал на запись убийца. Вот не верю, и все. Пресловутый нюх. Давно реабилитированная интуиция… Ч-черт… До меня только сейчас дошло, три дня мучаюсь…

– Насчет чего?

– Сообразила наконец, что там было неправильно, – сказала Даша. – Идеальный порядок, ни малейших следов убийцы – и перевернутая пустая шкатулка. Если ее перевернул убийца, чтобы навести нас на ложный след, почему он не имитировал ограбление? А если шкатулку так бросил Подсказчик – зачем ему это сдалось? Навести нас на мысль, что из квартиры нечто забрали? Что? Неосторожные письма от женатого хахаля? Наркоту? Тайные планы расположения лотков с газировкой на День города? Знаете, у меня есть совершенно идиотская идея. Нужно сесть и составить список… график… черт, даже не знаю, как это назвать. В общем, идея такая: наша звезда прилагала немалые усилия, чтобы подражать Мерилин Монро во всем, что только возможно, с учетом поправки на географическую широту. Со спортсменом путалась, писателя в любовники искала, даже снотворное глотала, хотя и без него спала, как сурок. Так вот, нужно составить этакий синодик: собрать все, в чем Рита подражала Мерилин, и посмотреть, не могли ли на этом пути возникнуть некие дурно пахнущие коллизии, приведшие в конце концов к известному финалу… Не слишком шизофренически, а? Согласна, версия не из стандартных, но и потерпевшая в стандарты не вписывается… Как вам?

– Ну, есть в этом своя сермяга… – подумав, серьезно сказал Воловиков. – Оформи, как одно из направлений, но особенно не увлекайся. Да, а материалы где взять? Насчет оригинала, то бишь Мерилин?

– О, тут порядок, – сказала Даша. – Я в квартире взяла несколько толстенных книг – Мерилин Монро от и до. Забавно, Риточка биографии своего кумира коллекционировала, какие только удалось достать, – на четырех языках, хотя, кроме русского, ни на каком другом не читала.

– Бзик?

– Определенно. А мы-то с вами знаем, к чему порой бзики приводят…

– Ладно, Михалыч, поехали. – Воловиков посмотрел в сторону кладбища. – Ни одна сволочь из чиновных кабинетов так и не приехала – чего и следовало ожидать… Логично, в общем-то. Я вот сам не понимаю, зачем мы сюда приперлись…

– Подсознательно хотелось поставить последнюю точку, – серьезно сказала Даша. – Возможно, самую чуточку позлорадствовать про себя. Как выражаются китайцы, выигрывает тот, кто пережил врага… А все-таки личность была, согласитесь?

Воловиков промолчал. «Волга» медленно проползла мимо шеренги блестящих лимузинов – под настороженными взглядами обступивших машины охранников. Видно было, что столпы криминалитета сделали свои выводы и вряд ли теперь оставят шикарные тачки без присмотра.

– Музычку врубим? – нейтрально спросил Михалыч.

– Валяй, – кивнул Воловиков.

Михалыч сунул наугад первую попавшуюся кассету. Даша не сразу узнала чуть хрипловатый женский голос:

Она даже вздрогнула, словно увидела привидение. Не сразу вспомнила, что ничего удивительного не случилось, – самое обычное дело в наш век с его видеокамерами, магнитофонами и прочей техникой…

Что-то, видимо, сообразив, Воловиков спросил:

– Лямкина?

– Маргарита Монро, – усмехнувшись одними губами, поправила Даша. – А голос все-таки богатый…

– Ага, – осторожно вставил реплику Михалыч. – Последний альбомчик, я только вчера вечером купил, не ставил еще. Теперь, выходит, самый последний… Жалко. Пела-то она хорошо.

– А я как-то и не интересовался, – признался Воловиков.

И стал внимательно слушать – так, будто это могло помочь, дать какой-то ключик.

– Говорите, я молчу!

Как уверенно вы лжете…

Что же, вы себя спасете.

Я одна по векселям плачу…

Говорите, говорите, я молчу!

Слева, на обочине, примостился мерседесовский автобус, знаменитый на весь Шантарск экипаж цвета спелой вишни, украшенный черным силуэтом рыси в белом круге. Из приоткрытых окошек валил сигаретный дымок – волкодавы полковника Бортко слегка расслабленно бдили, не случится ли какой разборки. Автобус приветственно мяукнул клаксоном, но Михалыч не ответил, выехал на асфальт и погнал под восемьдесят, бормоча:

– Хорошо им сидеть с пушками наперевес, когда мозгов не надо, а тут интеллектом шевели…

Он всю сознательную жизнь шевелил как раз баранкой, но давно уже привык причислять к уголовному розыску и себя – так давно, что не только он сам, но и все остальные как-то свыклись, и подобные тирады их уже не удивляли.

И посему Воловиков чисто машинально бросил:

– Ты на дорогу смотри, сыскарь, а то еще на чужую мину напоремся…

– Ну, не настолько уж у нас жутко, чтобы растяжку поперек шоссе крепили… – беззаботно отозвался Михалыч. – Снег сошел, махом долетим в лучшем виде.

…Накаркал, как выяснилось через четверть часа. Почти до самого конца они ехали без происшествий, но на проспекте Мира дорогу перегородила огромная толпа. Перегородила не им конкретно – к ним оказались обращены лишь спины. Центром притяжения служил бывший обком партии, помпезный домина сталинской постройки – где ныне, как заведено, обосновался всенародно избранный губернатор. Местный колорит, правда, заключался в том, что шантарский губернатор, в отличие от неисчислимого множества коллег по демократическому истеблишменту, в старые времена при обкоме КПСС не состоял, а был кандидатом экономических наук и умел говорить красиво. Последнее качество его и забросило в нынешнее кресло – и, похоже, лет пять назад электорату следовало бы крепенько подумать…

Картина для последних месяцев была самая обычная – повсюду самодельные бумажные плакатики с разнообразнейшими призывами, от жалостных просьб выдать, наконец, зарплату за последние полгода до кровожадных призывов к топору, кое-где реют алые знамена, несомненно, в непосредственной близости от них, как обычно, обретаются вождь шантарских коммунистов Мурчик и самый патриотический редактор Пищалко, подальше, под своими экзотическими эмблемами, расположились жириновцы и яблочники вкупе с лидерами вовсе уж микроскопических партиек. Промелькнул, вихляясь и жестикулируя на ходу, достославный Потылин, притча во языцех, недавно создавший аж из трех человек Партию Истинных Защитников Демократической Альтернативы, столь явный шиз, что даже грубые сержанты брезгливо обходили его сторонкой – пока не вцепился зубами в казенную дубинку…

Дело ясное: снова отчаявшийся демос пытался втолковать «кратии», что ему, демосу, совершенно нечего жрать, а разномастные партийцы моментально сбежались попечаловаться над оскорбленными и униженными (и попутно втолковать, что только голосование за их партию приведет к наступлению золотого века). Шантарский народ даже в горе оставался по-сибирски добрым – и оттого партийных вождишек никто не бил, ограничиваясь вялыми матерками…

Расставленные в превеликом множестве милиционеры особо не усердствовали и не нервничали. Заранее можно было предсказать, чем все кончится: еще с часок толпа будет выпускать пар, требуя, чтобы к ним вышел губернатор (давным-давно эвакуировавшийся через заднее крыльцо), потом появится какая-нибудь сытая шестерка в галстуке, попросит выбрать депутацию и кратенько изложить требования, еще через полчасика другая шестерка депутатов примет, похлопает по плечу, поскорбит вместе с ними и отправит восвояси…

– Пешком придется, а? – спросил Воловиков. – Так оно проще…

В самом деле, пешком им предстояло пройти метров двести, а машина, поверни она назад, из-за обилия в центре улочек с односторонним движением вертелась бы минут пять, прежде чем попала к крыльцу городского УВД.

Они с Дашей решительно вылезли, проигнорировав бурчанье Михалыча, двинулись через улицу. Никто не обратил на них внимания, благо оба были в штатском, только дерганая дамочка попыталась продать по мизерной цене коммунистическую газетку с классическим названием «Серп и молот». Однако Даша с печальным видом развела руками:

– Ну какие двести рублей, когда сто лет зарплату не платят…

И оба побыстрее юркнули на другую сторону. В общем-то, Даша не так уж и прибеднялась – порой и с милицейской зарплатой происходили печальные фортели…

На другой стороне, в непосредственной близости от милицейского автобуса, в четыре шеренги выстроились новички шантарской политической тусовки – «бело-зеленые», они же каппелевцы, игрушечные сепаратисты. Некий доцент, ничем особенно не прославившийся на ниве лесоведения, в прошлом году объявил себя потомком колчаковского ротмистра и по этой причине в самые краткие сроки произвел на свет очередное политическое движение – «Свободную Сибирь» – и даже ухитрился зарегистрировать дите, как положено.

В отличие от Потылина, чьи медицинские проблемы были видны невооруженным и непрофессиональным глазом, доцент Шумков, по всему видно, оказался вполне здоровым и не в пример более хитрым. Не сразу и всплыло, что движение, зарегистрированное как некая культурно-просветительская организация, на деле прокламирует полную независимость Сибири (или, в качестве первой ласточки, хотя бы Шантарской губернии). Программа, если продраться сквозь всю словесную шелуху, была проста и незатейлива, как мычание:

1. Сибирь богата, а Москва ее безбожно грабит.

2. Посему следует сделать Сибирь независимой.

3. Там видно будет.

Когда опомнившаяся прокуратура после чуть-чуть истерического выступления представителя президента попыталась было пресечь развлечения шумковских орлов, выяснилось, что сделать это не так-то просто. Нуль в науке оказался далеко не так бездарен в политике. Как ни старались прокурорские, не удалось откопать и одной-единственной фразы, которую (пусть даже с превеликой натяжкой) можно истолковать как призыв к нарушению целостности государства. Хитрющий Шумков, невинно поблескивая импортными очками, охотно объяснял: во-первых, тезис «Москва безбожно грабит Сибирь» противозаконным не является и представляет собой чисто дискуссионное умозаключение; во-вторых, он, Шумков, сроду не призывал к каким бы то ни было насильственным действиям и свято верит, что грядущую независимость Сибирь получит исключительно благодаря конституционным методам, сиречь референдуму.

Он был неуязвим, прохиндей этакий. Именно так все и обстояло с формально-юридической стороны. Ни единой фразы в публичных выступлениях, статьях или листовках, за которую можно ухватиться. У некой невидимой черты Шумков, как ни летела с губ слюна, останавливался на всем скаку – а то, что слушатели и читатели сами делали из его витийства простой вывод о необходимости сибирского суверенитета, предметом судебного разбирательства или прокурорского запрета послужить опять-таки не могло. Все было идеально выверено и взвешено. Уж Даша-то знала – потому что именно уголовный розыск после возбуждения уголовного дела провел все необходимые мероприятия. И не нашел ни малейшего криминала. Так что дело пришлось тихонько похоронить, как ни чесались руки у прокуратуры, как ни ярился представитель президента (еще один кандидат околовсяческих наук, мобилизованный перестройкой в комиссары демократии), кончилось пшиком. Старая, как мир, история: те, кто рад был лишнему случаю лишний раз вставить перо и кое-каким политикам, и прокурору, и представителю президента, вдоволь покричал о произволе «так называемых демократов», нажал кое-какие кнопки и тем самым обеспечил Шумкову индульгенцию на будущее…

Даша чуть ускорила шаг, чтобы побыстрее миновать ряженых. В истории она была не сильна, однако знала, что пресловутые каппелевцы носили черную форму, а у казаков того или иного войска лампасы, околыш и петлицы должны быть одного цвета. Меж тем шумковцы, щеголявшие в синих галифе и защитных гимнастерках (а то и попросту в пятнистых комбезах с погонами собственного сочинения) не знали и этого: один пришил малиновые лампасы при синем околыше, второй нацепил погоны советского подполковника, каких ни в императорской, ни в колчаковской армии быть не могло, третий, должно быть, не раздобыв шашки, прицепил к поясу морской кортик. На груди четвертого Георгиевский крест, явный новодел, умилительно соседствовал со значком «50 лет в КПСС». В шеренге имелись и две грудастые девахи в столь же фантастической форме, а перед строем с должной важностью и осанистостью прохаживался сам отец-атаман, в полковничьей каракулевой папахе, с загадочным вензелем на генеральских погонах без звездочек, с настоящей генеральской парадной шашкой на поясе. «Восемьсот долларов антикварам выложил», – механически отметила Даша, вспомнив один из рапортов.

В общем, ей было наплевать на всю эту компанию, гораздо более безобидную, нежели прошлогодние сатанисты. Неприятно царапнуло другое – на левом фланге горячо витийствовал седой субъект в лихо заломленной фуражке, с колчаковской бело-зеленой повязкой на рукаве, и среди посторонних слушателей стояли двое милиционеров, слушавших, судя по лицам, вполне даже одобрительно…

Возможно, все было даже сложнее. Временами, когда от окружающего бардака рождалось чувство вовсе уж мучительной беспросветности, ей и самой казалось, что свободная Сибирь – не столь уж дурацкая идея. В конце концов, Шантарская губерния по площади равна трети США и богата всем, что только можно отыскать в таблице Менделеева. А на Москву здесь не оглядывались испокон веку. И грабиловка, скажем честно, идет впечатляющая…

Одна беда: чертов Шумков на серьезного лидера никак не тянет, клоун пузатый. А другого лидера нет…

– С-сука рыжая… – ударил ей в спину злой шепоток.

Ну конечно, узнал кто-то из ряженых. Она не повернула головы, не сбилась с шага – много чести будет… Пусть подрочат.

– Кто им деньги дает… – задумчиво произнес Воловиков, догоняя ее и шагая в ногу.

– Так и не докопалась, – сердито сказала Даша. – Вряд ли кто-то серьезный – деньги небольшие, только на экипировку и хватает. Не более того. Да и с формой жены возятся, точно знаю… Какой-то богатенький Буратино развлекается от нечего делать, только и всего. За шашечку бы его привлечь, но у них все железки затуплены напильниками до полной законопослушности…

– А тех двоих видела?

– Наших?

– Ага.

– Видела, – сказала Даша. – Чему тут удивляться – у них состоит пара ребят из Центрального РОВД и один из Советского, что тут поделаешь, если законом не запрещено в свободное от работы время… А если честно – своя сермяга в этом есть. Во всем, что пузатый говорит.

– Дарья…

– Да я же – чисто теоретически, – вздохнула она. – Без малейшего сочувствия к экстремистски настроенным личностям. Вот только почему мы, область-донор, в такой заднице?

– Ты на президентских выборах за кого голосовала, если не секрет?

– За Бориску, понимашь…

– Вот и терпи.

– Терплю, товарищ начальник…

Она ускорила шаг – до родного крыльца оставалось метров пятьдесят, и, хотя в кабинете ждала масса тягостной работы, под крышей веселее, нежели на зябком ветру.

– Погоди, – сказал вдруг Воловиков. – Постоим, покурим…

– Пришли ведь…

– Погоди, – повторил он совсем серьезно.

Даша остановилась, вытащила из кармана сигареты, прикрыла сложенными ковшиком ладонями огонек зажигалки. Вопросительно повернулась к шефу – уже прекрасно понимала, что дело не в перекуре.

– Не надо, – отмахнулся он от протянутой сигареты. – И так в глотке дерет… – Воловиков надул щеки, медленно выдохнул воздух, явно пребывая в некотором колебании. – Вот что, Дарья… Ты в ком из своих уверена на все сто двадцать? Чтобы положиться безоговорочно?

– Славка, – сказала она, не особенно раздумывая. – Я с ним поработала, дай бог… А что? Это не значит, что он такой единственный, просто его-то я по жизни проверила так, что на все оставшееся бытие достаточно…

– Отлично, – сказал Воловиков, вроде бы даже с облегчением. – Совпадаем по фазе… Я сам о нем в первую очередь подумал. Так вот… Вы оба мне сегодня понадобитесь. В десять вечера у меня одна хитрая встреча… хитрая, но необходимая. Нужны два человека.

– Для чего?

– Честно говоря, и сам пока не знаю. Там будет видно. Ты не блести так глазищами, не блести – никакого крутого боевика не ожидается. Ни пальбы, ни беганья по крышам. Просто-напросто потребуется кое-что быстренько уточнить, выявить слежку… И не более того, в таком разрезе. Можешь, конечно, отказаться, это не на все сто служебное поручение…

– Да ладно вам, – сказала Даша. – Уж на меня-то всегда можете положиться… Когда и где?

– Давай прикинем… Если не произойдет ничего непредвиденного, отправишь своего шофера домой согласно трудовому законодательству, а сама со Славкой к восьми вечера сидите у тебя в кабинете. Загляну и распишу диспозицию…