ГЛАВА 7
Самое интересное, что в концертный зал мы приехали вовремя. Глафира казалась совершенно спокойной, от истерики и следа не осталось. Глаза певицы ярко сверкали, на щеках играл румянец. Весело улыбаясь, она шла по коридору, то и дело кивая знакомым:
– Привет, котик! Здравствуй, лапа! О, Муся, ты шикарно выглядишь.
Я тащила портпледы и сумку, чувствуя, как в спине возникает боль, к тому же мне отчаянно захотелось спать, зевота просто раздирала рот.
Войдя в гримерную, Глафира села на стул и уставилась в зеркало, мне предстояло вытащить концертное платье и отгладить замявшиеся складки. Никакого энтузиазма предстоящая работа у меня не вызывала.
– Глашенька, – влез в комнату худенький парнишка с бумагой в руке, – ты у нас вторая, поторопись.
Глафира, только что преспокойно корчившая рожи зеркалу, подскочила на стуле.
– Что ты сказал, Мотя? А ну повтори!
– Идешь второй, – испуганным голосом проговорил юноша.
– Я? Интере-есно, – протянула Глафира, – очень здорово! Вторая! Я?! Вторая??! С ума сошел!!! Но я закрываю концерт!
– Это невозможно, – просвистел Мотя, – на закрытии выступают «Баблз».
– «Баблз» последние? – взвыла Глафира. – Да кто их знает?! Нет, Мотя, это тебе так с рук не сойдет. Я не сирота, у меня Свин есть.
– Но… – начал было Мотя.
– Молчать! – рявкнула Глафира и схватила мобильный.
В ту же секунду Мотя, выкрикнув: «Ну, я тебя предупредил!» – выбежал из гримерной.
– Немедленно приволоки его назад! – завопила Глафира. – Танька, шевелись!
Я понеслась было за Мотей и тут же растерялась. Длинный коридор изгибался во всех направлениях, буквально через пару шагов от гримуборной Глафиры он разваливался на два рукава. Я не узнала, куда направиться.
– Мотю не видели? – спросила я у полуголой девицы с размалеванным лицом.
– Он вроде за сигаретами двинул, – хрипло ответила она.
– А где тут буфет?
– Ну… на этаж ниже, только не стоит туда ходить, – зачирикала девица, – там одна дрянь, бутерброды с копченкой и спрайт. Лучше уж воды простой попить, у лифта кулер стоит.
– Я есть не хочу, мне Мотя нужен.
– Сказала же тебе, что он за сигаретами пошел.
– Разве их не в буфете продают?
Девчонка секунду молча смотрела на меня, потом засмеялась:
– «Сигареты» – это название группы. Они вроде в седьмой переодеваются.
Я продолжила поиски. «Сигареты» отправили меня к Розе, та отослала к «Привидениям»… Обежав почти все закулисье, я вспотела, но возвращаться к Глафире с сообщением о том, что не нашла Мотю, было просто невозможно.
– Водички хочешь? – неожиданно предложила стройная женщина, втиснутая в очень узкие и короткие брючки. – Чего тут мечешься, словно ошпаренная кошка? Выпей минералочки и успокойся!
Огромное чувство благодарности просто переполнило душу. Я схватила протянутую бутылку, отхлебнула из горлышка и простонала:
– Ну спасибо!
– Нема за що, – улыбнулась незнакомка, – ты кто такая? Первый раз вижу.
– У Глафиры служу.
В глазах собеседницы вспыхнул огонек.
– Да? Кем же? На подпевку и пританцовку ты мало похожа. Неужели Глафира Лисю на тебя поменяла? Я угадала? Ты стилистка?
– Нет, – усмехнулась я, – мой социальный статус намного ниже, я всего лишь горничная. Глажу вещи, варю суп, сопровождаю Глафиру.
Брови женщины поползли вверх.
– Домработница? В джинсах от «Прада»?
– Мне их Глафира подарила, похоже, она добрая.
– Добрая? – рассмеялась новая знакомая. – Ну ты и сказала! Вообще, откуда ты явилась? Зовут как?
– Считай, что ниоткуда, – начала было я, но потом, вспомнив инструктаж, быстро добавила: – Из деревни под Тюменью, а зовут меня Таня.
– Я Ира, – сказала женщина, – ты поосторожней с Глафирой.
– Почему?
– У нее ни одна прислуга больше месяца не держится!
– Да?
– Ага, – подхватила Ира, – денег она людям не платит, работать заставляет без выходных, вечно орет, вот и бегут от нее сломя голову. Ты зарплату понедельно требуй – и увидишь реакцию. Глаша людей выгоняет вон и бабок не отдает.
– Глафира хороший человек, – возмутилась я, – просто она устает очень и срывается.
– Ой, не могу, – скорчилась Ира, – хорошая! Когда лежит маникюром к стене.
– Добрая, – решила не сдаваться я, – знаешь, она подобрала на дороге совершенно незнакомую женщину, приютила ее, накормила, одела.
– Это Свин ей новый пиар-ход придумал, – взвизгнула Ирина, – а ты озвучиваешь! Ну, Сенька! Во дурак! Такому про Глашку никто не поверит. Конечно, публика дура, но есть же предел! Глафира – добрая самаритянка! Уржаться можно.
– Это чистая правда, – с жаром воскликнула я, – на моих глазах дело было!
– Значит, коньяка насосалась, – подвела черту Ира, – в невменяемом состоянии была.
– Она не пьет!!!
Ира хлопнула себя по бедрам, обтянутым голубыми брюками.
– Понимаю твое горячее желание представить хозяйку в лучшем свете, но сама ведь сейчас сказала, что работаешь у нее всего ничего. А я Глашку не первый день знаю. Она алкоголичка. Впрочем, тут многие ширяются, нюхают и с бутылкой обнимаются. Оно и понятно, ты попробуй поживи в таком ритме, поулыбайся всем, поработай, как лошадь. Ясное дело, стимуляторы понадобятся! Это нормальное явление! Только Глафира…
Внезапно я разозлилась. Ну до чего же противные люди за кулисами.
– Глаша не пьет, она коньяк в раковину выливает!
Глаза Иры замерцали, как у голодного тигра.
– Врешь!
– Нет, просто ей Свин такой имидж придумал! – объяснила я.
Несколько минут я лепетала без остановки, но потом спохватилась:
– Ты Мотю не видела?
– К Глафире пошел, – медленно ответила Ирина.
– Слушай, объясни, кто за кем выступает, это принципиально?
– Конечно, – улыбнулась Ира, – если тебя в начало ставят – второй, третьей – значит, не уважают. А закрывает концерт самая большая звезда. Ясно?
– Да, – кивнула я, – теперь да! Спасибо, побегу.
– Иди, – ласково улыбнулась Ирина, – но помни: уноси от Глафиры побыстрей ноги, зря только ломаться на нее станешь. Вон «Роми» ищут костюмершу, ребята очень честные, хочешь, замолвлю за тебя словечко?
– Не надо, мне и с Глафирой хорошо.
– Хозяин – барин, – дернула плечиком Ира, – возьми визитку, когда от Глашки сбежишь, позвони. Пристрою к нормальным людям.
Чтобы не обижать приветливую даму, я сунула визитку в карман, пошла в гримерку, обнаружила комнату пустой, побежала к сцене и увидела в кулисе Глафиру с надутым лицом. Рядом с ней стоял красный Свин.
– Мотя мне за все заплатит, – шипел продюсер, – ишь, сволочь.
– Где Аська, – перекрыл его недовольный голос густой баритон, – где она, а? Отвечайте! Наш выход.
Я попятилась и врезалась в группу девушек очень высокого роста, с ужасающе огромными бюстами. Лица чаровниц покрывал сантиметровый слой тонального крема и румян.
– Поосторожней, киса, – баском сказала одна, – колготки порвешь.
Я вздрогнула. Девицы оказались переодетыми парнями, к выходу готовилось шоу трансвеститов.
– Где Аська? – раздраженно повторял баритон.
Я подняла голову и ахнула. Прямо надо мной нависал Андрей Максимов, тот самый, суперизвестный и популярный.
– Где эта шалава? – вопрошал он.
Повеяло удушающим запахом духов. Сильно стуча каблучками, мимо пробежали четыре белокурых создания, словно вылупившиеся из одного яйца. Только что они отпрыгали на сцене и теперь спешили переодеться.
– Привет, Андрюша, – нестройным хором сказали певички.
Но Максимов никак не отреагировал на них.
– Аську найдите, – волновался он.
– А сейчас, – полетело со сцены, – перед вами выступят те, кого мы с нетерпением ждем! Встречайте! Суперзвезды Андрей Максимов и Ася Волкова со своим хитом «Любовь с тобой».
– Ля-ля-ля! – загремело со страшной силой. Из противоположной кулисы вылетели штук десять танцоров и стали приплясывать, хлопая в ладоши.
– Ля-ля-ля, – подхватил зал, – у-у-у!
– Где эта сучка?! – взвизгнул Андрей.
И тут у кого-то зазвякал мобильник.
– Аську сюда, – рвал и метал Максимов, – ваще офигела!
– Андрюш, – робко пискнул кто-то сбоку, – катастрофа.
Максимов резко повернулся.
– Нет, только не говорите, что она обкурилась. Впрочем, тащите ее сюда в любом состоянии, лишь бы на ногах держалась, дрянь.
– Аська только что звонила, – обморочным голосом закончил человек, – она не придет.
– Что? – неожиданно спокойно переспросил Максимов. – Не придет? С какой стати? Я же видел красотку полчаса назад.
– Ее плохо встретили, – умирающим тоном завершил тот же тип, – гримерку дали на двоих, ну Аська и уехала!
Большие глаза Максимова стали просто бездонными. Он обвел присутствующих гневным взором. Все, даже Сеня, примолкли. Трансвеститы, словно испуганные дети, сбились в кучу.
– Та-ак, – протянул Максимов, – уехала! Интересное дело, ах она…
Следующие пару секунд из накрашенного рта певца сыпались одни непечатные выражения. Тем временем музыка на сцене гремела снова и снова, балет танцевал, зрители подпевали.
– И что мне делать? – взвизгнул Максимов.
Его глаза пробежались по замершим актерам, остановились на группе перепуганных трансвеститов…
– Ну-ка, – рявкнул Андрей, выдергивая самого низкорослого парня, – тебя как зовут?
– Миша, – робко ответил тот и качнул большими серьгами, – вообще-то я Анжелика Французская, а так Миша.
– Миша, Маша, каша, параша! – заорал Максимов. – Плевать сто раз, двигай на сцену, петь будем дуэтом!
Миша – Анжелика побледнел так, что его лицо, покрытое сантиметровым слоем грима, стало похоже на белую маску с красными пятнами.
– Э… Андрей Сергеевич, – в ужасе забормотал он, – но я того… слов не знаю… и ваще… петь-то не могу, вот пляшу хорошо, а с песнями беда…
– Эка печаль, – не сдался Максимов, выталкивая несчастного трансвестита на подмостки, где балет лихо отплясывал джигу, – Аська, можно подумать, поет! Рот разевай и двигайся, остальное пучком будет. Ты мне поможешь, я тебе!
В полной панике Миша попытался притормозить каблуками огромных сверкающих босоножек, но сильный Максимов легко сломил сопротивление. В мгновение ока он вылетел на сцену, таща за собой существо в парчовой юбчонке.
– У-у-у, – завопил зал.
Я разинув рот наблюдала за происходящим из-за кулис.
– Моя любовь всегда с тобой, – понеслось из огромных динамиков…
Очевидно, Миша обладал определенными актерскими задатками, потому что он взял микрофон и стал усиленно двигать губами.
«Она меня повсюду греет», – полетел над залом чистый женский голос.
Я усмехнулась. Хороший текст, однако. Интересно, в каких местах особенно сильно согревает амур?
Максимов вытянул вперед левую руку, Миша кинулся к нему и замер. Секунду, пока над залом гремела только музыка, парочка с выражением невероятной нежности глядела друг на друга. Затем, обнявшись, певцы принялись кружиться, их голоса, сладко-мармеладные, липкие, словно бумажка для ловли мух, опутывали присутствующих.
– И никогда ни ты, ни я жить не сумеем без себя, ты – это я, а я – это ты, и в жизни нашей есть место мечты, одной мечты, где я и ты…
У меня защипало в носу. Господи, как красиво-то! Вот это любовь! Ей-богу, позавидовать можно! Такие молодые, счастливые…
Продолжая нежно сжимать друг друга в объятиях, «Ромео» и «Джульетта» докрутились до кулис. Я едва сдерживала рыдания, глядя на возвышенно-счастливое выражение лиц парочки. Зал принялся орать от восторга.
Андрей и Миша влетели за сцену.
– Фу, – скривился Максимов, – что за пакостью ты облился! Меня чуть не стошнило! Несет, словно из мусорного бачка, сладкой гнилью!
Я опять разинула рот. Господи, куда же подевалась любовь? На лице певца сейчас было выражение брезгливости, смешанной с недоумением. – Так дезодорантом, – робко ответил трансвестит.
– Имей в виду, Паша… – грозно начал Максимов.
– Я Миша, – осторожно поправил звезду юноша.
– Однофигственно, – отмахнулся Максимов, – так вот, немедленно смени брызгалку, иначе меня в следующий раз стошнит!
– Следующий раз, – эхом повторил Миша, – вы мне предлагаете у вас работать?
– А ты не понял? – скривился Максимов. – Эй, кто-нибудь, поправьте мне грим, живо! Именно со мной, или не хочешь?
– Я… о… да, да, да! – заорал Миша.
Певец усмехнулся:
– Пошли, козлы орут!
– Ма-кси-мов! Ма-кси-мов! – скандировала публика.
Андрей схватил Мишу за руку, парочка побежала на сцену. Я только диву давалась метаморфозе, произошедшей с обоими. Максимов лучился любовью, у Миши с лица пропало выражение описавшегося котенка, в его глазах светилось безграничное счастье.
– Вот так люди карьеру за пять минут делают, – послышался чей-то издевательский голос. – Жил себе Мишка никому не известный, тряс резиновым бюстом, потом оказался в нужный час под рукой у барина – и все, он суперстар!
Я скосила глаза влево и увидела цинично ухмыляющуюся Ирину. Она подмигнула мне.
– Исторический момент. Из Андрюшки, конечно, певец как из табуретки зеркало, но он мальчик благодарный, теперь Мишутка в шоколаде. Да, вот оно счастье-то! Впрочем, Андрюша давно подумывал о смене имиджа, просек, наш котик, что песенка про то, как мальчик девочку любил, несовременно звучит. Вот два мальчишечки – это интересней…
– Вечно ты гадости говоришь, – зло оборвала Ирину Глафира, – и пишешь один понос!
– Только правду, мой котик! – пропела Ира. – Нравится вам это или нет, пишу лишь одну страшную истину и никогда не лгу.
– Как бы не так, – покраснела Глафира, – брехло!
– Я? – вскинула брови Ирина.
– Ты!
– Я ни одного слова лжи не опубликовала!
– Ха! Написала, что я силикон вставила!
– Так ведь это правда.
– Нет!
– А вот и да!
– Нет!!!
– Смешно, право! Хочешь, фамилию врача назову? – усмехнулась Ирина.
– Стерва! – заорала Глафира, бросаясь на собеседницу.
– Дура! – завопила Ира, отпрыгивая в сторону. – Свин, держи свою лжеалкоголичку!
– Ты о чем? – напрягся продюсер.
– Да знаю я все, – отмахнулась Ирина, – читайте «Шоу».
С этими словами она быстро ушла.
Свин и Глафира переглянулись.
– Откуда она узнала? – мрачно спросил продюсер.
– Понятия не имею! – взвизгнула певичка.
– Найду, кто продал, и урою, – пообещал Свин.
Я стала покрываться потом, шагнула в сторону, вновь наступила на ногу одному из трансвеститов и спросила:
– Эта Ирина кто?
– Кротова? – уточнил размалеванный парень. – Ужас, летящий на крыльях ночи, репортер газеты «Шоу», про нас пишет. Такое нарывает! Ее тут половина народа пристрелить хочет. Ирочка может в один миг с грязью смешать, она вечно за кулисами толчется, по зернышку дерьмо клюет.
Недолго думая, я побежала за журналисткой.
– Ира, погодите!
Кротова оглянулась:
– Чего тебе?
Я подбежала к ней:
– Пожалуйста, не пишите ничего про Глафиру.
– С какой стати?
– Очень прошу, ну, про коньяк.
– Да? А что с коньяком?
– Я случайно сболтнула про то, что она его выливает.
– Слово – не воробей!
– Умоляю вас, меня уволят.
– И хорошо, найдешь другое место.
– Никогда.
– Не рыдай, – хмыкнула журналистка, – рано или поздно все равно бы это узнали.
– Я окажусь на улице!
– Сейчас тепло, не замерзнешь!
– Мне некуда идти.
– Я слышала уже сказочку про деревню в Тюменской области, – скривилась Ира, – дурее ничего не придумала? У тебя московский говор.
Меня охватило отчаяние.
– Послушай, пожалуйста!
– Ну, говори, – смилостивилась Ирина.
Когда мой сбивчивый рассказ иссяк, журналистка покачала головой:
– Хорошо, твоя история впечатляет. И знаешь почему? Я узнала тебя сразу! А ты меня нет. Сначала я подумала, что ты прикидываешься, изображаешь неизвестно кого. Но потом растерялась, больно здорово ты актерствовала. Стала присматриваться и сомневаться: она – не она. Вроде одно лицо, с другой стороны, меня не признала, а ведь я твоя родня.
– Родня, – подскочила я, – в каком смысле?
– В прямом, – одними губами улыбнулась Ирина.
– Ты знаешь, кто я?
– Естественно.
– Господи, скажи!!!
– Это долгий разговор, не здесь же его вести!
– А где?
– Приезжай послезавтра ко мне.
– Адрес, скажи скорей адрес!
Ирина покачала головой:
– Если ты играешь, то делаешь это гениально, прими мои поздравления, зря я тебя курицей считала. Если на самом деле потеряла память, то положение ужасное, хотя это понять можно, после всех несчастий…
– Эй, Танька, – заорал один из подтанцовки Глафиры, показываясь в коридоре, – несись на реактивной тяге, Глашка бесится, нам на другой концерт ехать пора!
– Значит, так, – быстро закончила Ирина, – я сегодня в Питер уезжаю, вот тебе телефон, звони послезавтра, встретимся, и я все расскажу!
Я быстро сунула визитную карточку в карман и пошла в гримерку. Отворила дверь и поняла, что попала в самый неподходящий момент. Глафира сидела на полу, в углу, около большого трехстворчатого зеркала. Над ней с розовым полотенцем в руках стоял Свин. Не замечая моего появления, продюсер хлестал полотенцем певицу по щекам, приговаривая:
– Ну ты и сука!
Меня удивило поведение Глаши. Вместо того чтобы, как всегда, орать и материться, певица пыталась закрыть хорошенькое личико руками и шептала:
– Ой, не надо! Свин, пожалуйста!
Продюсер отшвырнул полотенце.
– Одевайся, дрянь, – выплюнул он и, тяжело дыша, ушел.
Я бросилась к Глафире:
– Тебе больно? С какой стати ты терпишь такое!
Внезапно она тихо заплакала:
– Он мой хозяин, у него деньги, связи, а у меня что?
– Имя! Звездный статус!
Глаша встала на ноги, взяла ватный диск и стала стирать с лица слезы, перемешанные с косметикой.
– Звезда – это фикция, – внезапно серьезно сказала она, – есть, конечно, маленький круг тех, кто имеет весомое имя и может работать сам по себе, Максимов, допустим. Да и то Андрюша зависит от многих людей: композитора, например. Нет новых песен – нет и Максимова, нельзя же годами старые хиты перепевать. Ну а такие, как я… Вытурит меня Свин, и что? Пропала Глаша, публика-то из козлов состоит, мигом забудет. Вон сегодня группа «Рынок» выступала, видела?
– Да, хорошенькие такие блондиночки.
– Хорошенькие блондиночки, – передразнила меня Глафира, – точно! Только это уже то ли пятый, то ли шестой состав – и все как одна хорошенькие блондиночки. Куда же прежние деваются, знаешь?
– Нет, – покачала я головой.
– И я тоже, – сказала Глафира, – исчезают одни хорошенькие блондиночки, появляются другие, а залу все равно. Группа «Рынок» поет! Вау! Классно! Супер! Ля-ля-ля! Где же прежние блондиночки? Это шоу-биз, детка, тут как в лесу с леопардами: выжил – отбил себе место для охоты, слабинку дал – и тебя съели! Ам, нету хорошеньких блондиночек! Ам, прощай, Глафира, другую Свин вытащит и тоже Глашей назовет, чтобы бренд не пропал! Я-то уже вторая Глафира, будет третья, и что?
– Ну это ты глупости говоришь, – воскликнула я, – тебя столько народа в лицо знает!
Глафира задумчиво посмотрела в зеркало.
– Морда… да! Это легко! Вон Катю из «Веселых» никто не признает, она себе нос исправила, овал лица подтянула, парик, очки…
– А голос? – не успокаивалась я.
– Голос, – протянула Глафира, – голос… наивная моя, голос – это аппаратура. Знаешь, как у нас говорят: можно поругаться с кем угодно: с мамой, папой, мужем, любовником-спонсором, журналюгами… Но только всегда дружи со своим звукооператором, иначе худо будет. Голос! Ох, зря я сегодня Свину нахамила, чует мой нос: плохо мне будет!