ГЛАВА 3
Когда я вышла из ванной, Глафира крикнула:
– Рули сюда!
– Куда?
– В гардеробную, по коридору налево.
Я пошла по идеально отлакированному паркету и добралась до комнаты, битком забитой шмотками.
– Размерчик у нас, похоже, один, – протянула Глаша, – вон там погляди, джинсики, футболочки.
Я быстро нашла светло-голубые брюки, кофточку из трикотажа и спросила:
– Тебе не жаль мне эти вещи отдавать, они такие красивые?
– А, – отмахнулась певица, – такого дерьма у меня навалом, забирай хоть все. Вот эти, на первом кронштейне, не бери, я в них сама хожу. А те, во втором ряду, уже старые, можешь ими пользоваться.
– Разве футболка может выйти из моды? – удивилась я.
Глаша скривилась.
– Они мне малы. Видишь, грудь какая, четвертый номер. А у тебя ноль, вот и таскай.
– Зачем же ты их покупала, если малы?
– У меня тогда сисек не было.
– Они выросли?! – изумилась я.
– Нет, конечно, – усмехнулась Глаша, – я силикон вшила.
– Ой! Это же вредно.
– Зато на сцене красиво.
– И шрамы остаются!
Глафира задрала топик.
– Где? Найдешь, сто баксов дам.
Я внимательно осмотрела безупречную по форме пышную грудь и констатировала:
– Нет отметин.
– Ага, – обрадовалась Глаша, – никто обнаружить не может, потому что не туда смотрят. Вот где разрез был, под мышкой.
Я вгляделась и покачала головой:
– И правда, практически не видно, на зажившую ссадину похоже!
– Если кто спрашивает, что у меня под рукой, – окончательно развеселилась Глафира, – я всегда отвечаю: родинку удаляла. Ладно, хватит трепаться! Меряй туфли, вдруг у нас и размер обуви один.
Туфли Глафиры тоже оказались мне впору.
– Вот и здорово, – одобрила певица, – теперь курс молодого бойца. Во-первых, никого в гримерку не пускай.
– Куда?
– Когда на концерт приедем, – терпеливо объяснила она, – мне комнату отведут для переодевания, вот в нее никого не пускай, ясно?
Я кивнула.
– Ладно, – хмыкнула Глафира, – остальное потом.
Клуб «Мячик» находился на шумной улице. Глафира уверенным шагом направилась к стеклянной двери. Я с чемоданом и портпледом в руках тащилась сзади. Певица пнула носком высокого сапожка из джинсовой ткани стеклянную дверь.
– Эй, открывай!
Маячивший с той стороны шкафообразный парень лениво распахнул дверь.
– Тебя сюда спать наняли? – фыркнула Глафира. – А ну зови Катьку!
Секьюрити забубнил что-то в рацию.
– Безобразие! – громко заявила Глафира. – Больше ни за что не соглашусь в этой помойке петь. Никогда!
– Глашенька, душенька! – донеслось сверху.
Я посмотрела на широкую лестницу. По ступенькам быстро спускалась стройная женщина в элегантном костюме.
– Как мы рады! – щебетала она.
– Можно подумать, – скривилась Глафира. – Прихожу, никто меня не встречает. Этот идиот даже дверь не открыл.
– Извини, Глашенька, – тараторила Катерина, – знаешь, я всегда вас поджидаю, просто на секунду отошла, тут до тебя Алена Лапина подъехала, так я ее повела…
Глафира покраснела.
– Кто?
– Лапина, – растерянно повторила Катя, – наша звезда, Алена. Она перед тобой поет.
Глафира покачалась с пятки на носок, потом вдруг взвизгнула:
– Танька, уматываем, шагай к машине.
Ничего не понимая, я подхватила поставленный было на пол портплед.
– Глашечка, – засуетилась Катя, – что случилось?
– Значит, Лапина звезда, а я – так, дерьмо на лопате?
– Что ты! Господи, как такое могло тебе в голову прийти?
– Ее встречают, а я стой у закрытой двери!!!
– Глашечка, ну прости, я бежала тебя встречать сломя голову!
– Не похоже, что ты слишком торопилась.
– Глашенька! Леня, Игорь, быстро ведите звезду в гримерку! – заорала Катя. – Чего встали, идиоты! Фрукты, надеюсь, поставили? А воду? Только без газа!
Потом она повернулась к Глафире.
– Я помню, что ты, моя радость, не любишь газированную!
– Еще тебе следует помнить, что меня надо встречать у «Мерседеса», – отрезала Глафира и пошла к лестнице. – Алену она повела! Кошку визгливую! Тумбу квадратную! Юбочку из плюша! Нашли звезду! Уржаться!
Катя бежала впереди нас, постоянно оглядывалась и с самой сладкой улыбкой на лице верещала:
– Глашечка, душечка, осторожнее, тут приступочка. Ленька! Принеси живо пепельницу, рысью, дурак! Глашечка, не споткнись.
Наконец мы добрались до двух совершенно одинаковых дверей.
– Надеюсь, меня разместят в зеленой гримерке? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, протянула Глафира.
Катино лицо покрылось красными пятнами. Администратор вжала голову в плечи, и тут одна из дверей распахнулась и на пороге появилась стройная девушка с безупречной фигурой. Красивые длинные ноги были упакованы в белые лаковые сапоги-ботфорты, коротенькая юбочка подчеркивала осиную талию, блестящий топик открывал упругую, высокую грудь. Откинув прядь густых рыжих волос, девушка нежным голосом сказала:
– Добрый вечер.
– Алена! – взвизгнула Глафира. – Ты суперски смотришься! Рада тебя видеть.
– Мне приятно, что мы вместе работаем, – улыбнулась Алена.
Я страшно удивилась. Это Лапина? Надо же, какая молодая и очень худенькая. На экране телевизора певица кажется более полной и не такой красивой, но сейчас, стоя около нее нос к носу, я поняла, что Алена очень хороша собой. У нее большие, необычного разреза глаза, и потом, эта улыбка, то ли грустная, то ли слегка усталая, однако от нее певица сделалась еще краше. Интересно, я помню Лапину, а как меня зовут – нет!
– Ах, девочки, – засуетилась Катя, – жаль, я фотоаппарата не взяла! Наши звезды рядом!
– Твой новый диск – супер, – взвизгнула Глафира. – Особенно вот эта… трал… та-та-трам!
– Спасибо, – улыбнулась Алена, – ты тоже постоянно хиты выпускаешь. Свин умеет подыскать композитора. Извини, мне пора. Катя, пошли.
– Катя, – быстро попросила Глаша, – ну-ка проверь, все ли у меня в гримерке в порядке. А то в прошлый раз на столике таракан сидел!
Несчастная Катя растерялась. Казалось, видно, как в ее мозгу крутятся вопросы. Как поступить? Бежать, показывать дорогу Лапиной? Тогда Глафира распсихуется, сорвет выступление. Броситься в гримерку к Глафире? Тогда, не дай бог, Лапина обидится.
Мне стало жаль несчастную, ну и работа! Ей-богу, никаких денег не захочется.
Внезапно Алена улыбнулась.
– Вы, Катя, лучше помогите Глаше. Я-то опытная полковая лошадь, не первый день на сцене, меня тараканами не запугать, впрочем, мышами тоже, насмотрелась на гастролях. Клуб ваш я великолепно знаю, сама дорогу на сцену найду. Счастливо, Глаша, успеха.
Высокая, стройная фигура в белых ботфортах стала удаляться по коридору. Я посмотрела ей вслед. Один – ноль в пользу Лапиной. Мало того, что она хороша собой, так еще умна и отлично воспитана. Мигом, с улыбочкой поставила Глафиру на место. Настоящей звезде вовсе не требуется устраивать скандалы, чтобы подтвердить свой статус, всем и так понятно, «ху из ху»!
Красная от злости Глафира ворвалась в гримерку.
– Тоже мне, – гневно воскликнула она, – суперстар, блин! Растолстела, обабилась, жуткий вид! Песни – словно вой мартовской кошки, а туда же! Дома пора сидеть, картошку жарить! Звездища! Ну что встала, Танька, вынимай костюмы! А ты уматывай, мне переодеваться надо, краситься.
Последняя фраза относилась к Кате.
– Конечно, конечно, – заворковала та, – впрочем, Глашенька, ты такая красавица, что и грима не надо!
– Ступай, встречай других, подлиза, – капризным тоном сказала Глафира.
Катю вымело за дверь. Глафира села в кресло и другим, совершенно нормальным голосом произнесла:
– Гляди, чтобы сюда кто из журналюг не пролез с фотоаппаратом.
– Зачем ты так ее отругала, – не вытерпела я, – она же на работе! Некрасиво получилось.
Глаша хихикнула:
– Мне положено звездить. У меня имидж такой – девочка-крик. А еще я много пью, видишь?
Наманикюренный пальчик ткнул в бутылку «Хеннесси».
– Сейчас я ее наполовину оприходую, – развеселилась Глафира и, схватив коньяк, стала отвинчивать пробку.
– Ой, не надо, – испугалась я, – тебе же еще работать!
– Имей в виду, – заявила Глафира, – я дебоширка, пьяница, развратница, меняю мужиков каждый день, устраиваю погромы в клубах, хамлю газетчикам…
С этими словами она отхлебнула из горлышка, пополоскала рот, выплюнула коньяк в висевшую на стене раковину, потом вылила туда же примерно полбутылки и вздохнула:
– Пожалуй, хватит. Ну, похожа я на пьяницу?
– Зачем тебе ею прикидываться? – удивилась я, вынимая сценическую одежду.
– Имидж такой.
– Не очень-то приятный.
– Дурочка ты, – вздохнула Глафира, – я – бренд, а всякий бренд делается более ценным от частого упоминания. Надо, чтобы о тебе постоянно писали газеты, вот я и даю им повод.
– Но можно же привлечь к себе внимание творчеством! Постоянно петь новые песни!
Глаша замерла с разинутым ртом, собралась что-то сказать, но тут в комнату влетела тонкая вертлявая девица.
– Сюда нельзя! – замахала я руками.
– Это моя бэк-вокалистка, – остановила меня Глаша. – Нина, привет.
В гримерную стали без конца вваливаться люди, я кидалась к каждому, но потом перестала, потому что все они оказались свои. Мальчики-танцовщики, музыканты, девчонки из подпевки… Никто никого не стеснялся. Балетные бегали голыми и, матерясь, рылись в сумках, разыскивая белье. Подпевки, не смущаясь, разгуливали топлесс. Натягивая на себя расшитые блестками шортики, они со смаком обсуждали какую-то Лариску, спешно и весьма удачно вышедшую замуж. Никаких разговоров о высоком искусстве и предстоящем выступлении никто не вел.
Потом народ понесся на сцену, а я, устав от бесконечного застегивания крючков и завязывания тесемок, пошла в туалет, заперлась в кабинке, села на унитаз и пригорюнилась. Таня Рыкова. Отчего это имя и фамилия не вызывают у меня никаких эмоций? Кто я такая? Где жила? Кто мои родители? В памяти сплошной прочерк. И что странно – всякие бытовые привычки остались при мне. Я умею чистить ботинки, гладить юбки. Во всяком случае, только что я справилась с работой. Может, не слишком ловко, но при виде утюга я особо не удивилась. Правда, один из мальчишек обругал меня за то, что я не расправила складки на рубашке. Наверное, там, в другой жизни, я все же была не слишком умелой работницей, но ведь имела какие-то навыки и не забыла про них. Еще я совершенно адекватно веду себя в быту – чищу зубы, натягиваю колготки на ноги, а не на руки. Более того, я узнала Алену Лапину, помню, многократно видела ее раньше, только не вживую, конечно, а на экране телевизора. Но почему тогда я не могу вспомнить свое имя?
Слезы подступили к глазам. Быстро отмотав кусок туалетной бумаги, я поднесла его к лицу и услышала голос Кати:
– Алло, Леночка, слышишь меня, это мамочка. Как ты там? Ну не плачь, не надо! Детонька, не разрывай мне сердце. Тебе страшно? Хорошо, включи кассету, ну ту, про веселого поросенка. Нет, я не могу сейчас приехать, ты же знаешь, мамочка на работе. Ну кто же нам с тобой денежек даст? Мы же одни, куколка. Думаешь, мне тут хорошо? Ужасно, зайчик. Я тебе принесу что-то вкусное. Салат «Цезарь» и пирожные, куплю и положу в коробочки. Как всегда, в восемь утра… Я успею отвезти тебя в школу. У нас сегодня Алена Лапина. Да, она очень милая, подписала тебе свой диск. Алена любит детей, ее доченька тоже дома сидит и не плачет, знает, что мама с работы придет. Не хнычь, моя ласточка. Многие девочки ждут мам со службы. А еще Глафира. Нет, она противная, ужасно! Согласна с тобой: глупая, безголосая коза! Конечно, полный отстой, но народ-то на концерты ломится. Ну все, я побежала, не плачь, не рви мне сердце.
Голос смолк. Решив, что Катя ушла, я вышла из кабинки и тут же увидела администраторшу, нервно курившую у окошка. Взгляд Кати наткнулся на меня.
– Э… Танечка, – в изнеможении воскликнула она, – вы тут сидели, в кабинке?
– Ну да, – пробормотала я, ощущая себя глупее некуда.
– Вы слышали мой разговор с Леночкой?
– …а … да … то есть нет!
Катя схватила меня за руку.
– Я вовсе не считаю Глафиру безголосой козой. Я очень люблю ее, она супер, классная, дико талантливая, настоящая стар! Это дочка моя так говорит. Девочке двенадцать лет, подростковый возраст, сидит все время одна, вот я и согласилась с ней, хотела сделать ребенку приятное… Танечка, милая, не рассказывайте Глаше. Она скандал поднимет, меня выгонят. Я совсем не люблю Лапину, я обожаю Глафиру. Понимаете, я поднимаю девочку одна, без мужа, отвечаю в клубе за эстрадную программу, а певцы такие… ну… в общем…
Губы у Кати задрожали, в глазах заблестели слезы.
– Я работаю у Глаши первый день, – быстро сказала я, – и вовсе не являюсь ее подругой. О чем вы говорили, я не слышала. Поняла вроде, что Алена Лапина вашей девочке диск подписала, разве это запрещено?
Катя швырнула окурок в форточку.
– Спасибо, – тихо сказала она, – имей в виду, понадобится моя помощь, приходи. У меня записные книжки толщиной с пятиэтажный дом. Почти все телефоны звезд имею. Ты никого отыскать не хочешь?
Я вздохнула. Очень хочу, себя. Но как сказать подобное Кате?
– Да нет, спасибо.
Катя кивнула и убежала, а я пошла в гримерку.
Из «Мячика» Глафира переехала в «Сто кило», а оттуда в «Синюю свинку». Везде повторялось одно и то же: крик на администраторов, нежные поцелуи с другими певицами, суета закулисья, вылитый из бутылок коньяк, мат балетных, глупое чириканье подпевок.
Около шести утра Глафира, еле-еле передвигая ноги, ввалилась в свою квартиру, рухнула в кресло, вытянула ноги, втиснутые в сапоги на километровой шпильке, и простонала:
– Чаю! С лимоном!
Я приволокла требуемое и спросила:
– Зачем же так убивать себя! Три концерта подряд! С ума сойти.
– Да уж, – вздрогнула Глаша, – на Западе певицы дисками зарабатывают, имеют отчисления от продаж, а у нас горлом, концертами да чесом по провинции.
– Но вроде и в России дисками торгуют.
– Ага, – кивнула певица, – пиратскими. Никаких денег с них не слупить. Вот я и стебаюсь по сценам.
– Можно же один концерт дать!
– А деньги?
– Всех не заработаешь.
Глаша фыркнула:
– Верно. Век певицы короткий, в полтинник ты уже никому не нужна. Следовательно, надо себя сейчас обеспечить до смерти. Квартиру я купила, дом достраиваю. Потом собирать бабло начну, чтобы на пенсии не геркулес жрать и не на метро ездить, и…
Не договорив фразы, Глафира внезапно уснула, прямо в одежде, сапожках и с макияжем на лице.
Я осторожно раздела звезду, прикрыла пледом, потом притащила из ванной косметические сливки и стала стирать вызывающий макияж с ее лица. Огромные губы Глаши стали меньше, под румянцем обнаружилась бледная кожа, под глазами проступили синие круги.
– Отвяжись, – прошептала Глафира.
– Давай в постель тебя отведу.
Глаша встала, словно зомби, дошагала до спальни и, рухнув лицом в подушку, сообщила:
– Подъем в два часа дня.
Я вернулась в гостиную, собрала одежду, аккуратно развесила ее в гардеробной и глянула в большое зеркало. Кто вы, Таня Рыкова? Убийца Сергея Лавсанова, мерзкая воровка или несчастная женщина, спасавшаяся от насильника? Где мои родители? Была ли у меня любовь? О чем я мечтала? Над чем плакала?
Внезапно зазвенел звонок, я бросилась к двери.
– Хай, – рявкнул Свин, вваливаясь в квартиру, – где звездулина?
– Спит, а вы почему в такую рань на ногах?
– Ездил тут по делам, – загадочно ответил Свин, – значит, так, я пойду душ приму. А ты, котя, мне кофею сваргань да бутербродиков настрогай. Усекла?
Я кивнула, продюсер исчез в ванной, оттуда послышался шум воды и бодрое уханье. Я хотела открыть холодильник, но тут взгляд упал на пиджак из льна, который Свин швырнул прямо на стол. Не понимая, что делаю, я схватила его и вытащила из внутреннего кармана роскошную книжечку с золотыми застежками. Перелистала странички, нашла нужную. «Рыкова Татьяна» – было написано в самом низу, дальше шел адрес и телефон.
Я быстро захлопнула книжку, сунула ее на место и кинулась к шкафчику, в котором стояла банка с кофе. Не верю Свину, хочу сама узнать, кто же я такая.