ГЛАВА 2
Сколько времени я летела сквозь лес, сказать трудно. Ужас гнал меня словно сыромятной плетью. Вдруг деревья расступились, и я увидела пустынное шоссе. Радость охватила меня. Дорога обязательно выведет к какому-нибудь населенному пункту, и по ней может проехать машина.
И тут показалось ярко-красное пятно. Оно быстро приближалось ко мне, превращаясь в красивую иномарку. Я бросилась автомобилю наперерез.
– Помогите!
«Мерседес» замер. Из окошка высунулась светловолосая девушка.
– Ну ваще, – воскликнула она, – ты пьяная? Или обкуренная?
– Помогите!
– Вау! Тебя ограбили?
– Да, – быстро сказала я.
– Ну садись, – сморщилась девушка, – довезу до Москвы.
Я влезла в «Мерседес» и затряслась от холода.
– Эк тебя ломает, – пожалела меня девица, – небось мескалин жрешь? Или на дорожке сидишь?
– Вы о чем?
– Какие колеса хаваешь?
– Я не наркоманка.
– Нормалек! Ладно, будем знакомы, я – Глафира. Узнала небось?
– Кого? – стуча зубами, спросила я.
– Меня, – горделиво ответила девушка, – я – Глафира.
– Нет, простите, а вас надо узнавать?
Девушка тряхнула копной светло-русых мелкозавитых волос.
– Все отчего-то мигом ко мне целоваться лезут. Ты что, телик не смотришь?
– Очень редко. Вы ведете какую-то программу? Ток-шоу?
Глафира засмеялась.
– Не. Пою в группе «Сладкий кусочек». Неужели ничего про нас не слышала? Вот эту песенку, например.
Бойко вертя рулем, Глафира слабеньким, дрожащим голоском завела: «Милый уехал, в жизни все обман…»
– Ой, конечно, знаю, это вы исполняете?
– Да.
– Очень приятно, меня зовут…
Внезапно я замолчала. А как меня зовут?
– Ну, – поторопила Глафира, – так как тебя звать?
– Не помню, – оторопело ответила я, – имя из памяти вылетело.
– А фамилия, – хихикнула Глафира.
– …э …тоже.
– Чего же ты врала, что не глотаешь колеса, – откровенно развеселилась добрая самаритянка, – наркоша!
– Ей-богу, я не пользуюсь стимуляторами.
– И как тебя звать, не скажешь?
– Нет, – пробормотала я, чувствуя, как в душе снова нарастает ужас, – ничего не помню. Вообще.
– Где живешь?
– Понятия не имею.
– Телефон назови.
– Ну… Нет, не могу.
– Во блин, – хлопнула рукой по баранке Глафира, – класс! И чего делать теперь? Куда тебя везти? Почему ты голая, в одеяле?
Я поежилась.
– Плохо помню. Вроде меня хотели убить, а я удрала, но это все.
Глафира хмыкнула:
– Ловко. Может, в милицию поедем?
– Не надо, – испугалась я.
Певица рассмеялась:
– Понятно. Катим ко мне, там Свин сидит, он разберется.
– Это кто Свин? – спросила я, тщетно пытаясь унять дрожь.
Глафира нажала на кнопочку, по моим босым ногам повеяло теплым ветерком.
– Свин? Продюсер. Сиди спокойно, торчила.
Я хотела было снова напомнить, что не употребляю никакие препараты, но приятное тепло уже добралось до головы, и я уснула…
– Дура, – ворвался в уши возмущенный голос, – зафигом приволокла ее?!
– Она на дороге стояла.
– … бы с ней.
– Жалко все-таки.
– Идиотка.
– Свин!!!
– Что?
– Ну не бросать же ее было?
– Не стоило подбирать!
Я села, обнаружила, что нахожусь на диване в просторной комнате с ярко-голубыми занавесками. На мне была слишком просторная шелковая пижама. В креслах у окна сидели Глафира и мужчина лет сорока, черноволосый, плохо выбритый, с крупным ртом и большим носом.
– Здравствуйте, – пролепетала я, – который час?
– Ты, киса, сутки проспала! – рявкнул мужик. – Давай-ка познакомимся, Семен.
– Очень приятно, – кивнула я.
– Ну, чего молчишь, лапа? – заржал Семен. – Имечко скажи, назовись по-человечески, голуба. Сколько тебе лет, где живешь? Язык проглотила?
Я попыталась судорожно вспомнить хоть что-то. Но тщетно, в голове было пусто, словно в тумбочке у кровати в гостинице после отъезда очередных постояльцев.
– Ну, лапуся, – поторопил меня Сеня, – как дела? Ау! Кофе хочешь?
– Да, – с благодарностью воскликнула я, – очень!
– А покушать?
Невидимая рука сжала желудок.
– Конечно, с огромным удовольствием, – обрадовалась я.
Свин заржал и показал на столик, где стояла банка растворимого кофе, коробка с печеньем и электрочайник.
– Угощайся, котя.
Я встала с дивана, пересела в кресло, насыпала коричневого порошка в чашку, налила туда воды, глотнула и сморщилась.
– Что, невкусно? – заботливо спросил Свин.
– Не слишком, натуральный лучше.
– Скажите пожалуйста, – скривился Семен, – какие мы нежные! Где же ты наслаждалась кофейком по-турецки? В сизо?
Быстрым движением он выхватил у меня из рук чашку и залпом опрокинул в себя ее содержимое.
– Мы, люди шоу-бизнеса, не гордые, – сообщил он, – не то что вы, зэчки.
– Почему зэчки? – оторопело поинтересовалась я.
– Врать не надо, – рявкнул Свин, – хорош выделываться, мы тут тоже можем такого Ваню изобразить!
Я растерянно моргала глазами, потом собралась с духом и прошептала:
– Простите, я не хотела вас обидеть, сказав про кофе. Сама не понимаю, как это вырвалось. Отчего-то мне кажется: раньше я пила только арабику.
– Ну, киса, – хмыкнул Свин, – роль не продуманная. Значит, ничего о себе не помнишь, а кофе в чашечку насыпала, кипяточком залила. Следовательно, не такая уж ты психованная. Сумасшедшая бы на стол порошок натрясла и языком слизала. Одним словом, кончай базар.
– Извините, но я…
– Хватит!
– Ей-богу…
– Значит, правда ничего о себе не знаешь?
– Нет! – с отчаянием воскликнула я.
– Ладно, котя. А я кой-чего разведал. Ты – Таня Рыкова.
– Таня Рыкова? – повторила я, пытаясь понять, вызывает ли это словосочетание у меня хоть какие-то эмоции.
Но нет, никаких воспоминаний в голове не возникло.
– Таня Рыкова, Рыкова Таня… – бубнила я.
– Ага, – кивнул Свин. – Ты жила себе спокойно хрен знает где, у Муньки за шиворотом, потом приехала в Первопрестольную, устроилась трамваи водить.
– Трамваи? – эхом отозвалась я и посмотрела на свои узкие ладони. – Я не умею управлять этим транспортным средством.
– Ага, – хмыкнул Свин, – но само слово «трамвай» тебе понятно?
Я кивнула.
– Вот и славненько, – скривился он, – уже продвигаемся вперед. На городском транспорте тебе работать не понравилось, что, в общем-то, понятно: грязно, утомительно, платят мало, и ты, котя, подалась в поломойки, стала квартирки убирать. И тут тебе, киса, повезло. Пристроилась в коттеджный поселок, к некоему Сергею Лавсанову. Дальше мне говорить или сама продолжишь?
– Простите, лучше вы.
– Вот, е-мое, кривляка, – хохотнул Свин, – ну лады. Некоторое время тому назад ты, душенька, прирезала своего доброго хозяина, можно сказать, благодетеля, пырнула ножиком, остреньким таким, тоненьким, для сырокопченой колбаски. Очень аккуратно попала мужику прямо в сердце. Ловко вышло.
– Не может быть, – прошептала я, чувствуя, как голову стремительно стискивает обруч, – я никогда никого не убивала!
– Да? Откуда ты знаешь? – захрюкал Свин.
– Ну… мне так кажется. И потом, как вы выяснили, кто я такая?
Продюсер шмыгнул носом, вытащил пачку сигарет, закурил и, выпустив прямо мне в лицо струю дыма, спросил:
– Ты выскочила к Глафире из леса?
– Вроде, – осторожно подтвердила я.
– На Волоколамском шоссе?
– Извините, не знаю.
– Зато я очень хорошо знаю, – оборвал меня Свин. – У Глафиры там, на Волоколамке, приятель живет, она от него рулила, а тут ты, киска, в одеялке, голенькая. Глафира, конечно, дура…
Девушка шумно вздохнула, но осталась сидеть молча. За время нашего разговора она не произнесла ни слова.
– …полная идиотка, – продолжил Семен, – жалостливая слишком, вот и притормозила. Я бы ни за что не остановился. Ясно?
– В общем, да, но откуда вы узнали, что я Таня Рыкова?
– Не перебивай, а слушай. Когда ты прирезала хозяина, бедного Сережу, то, совершенно потеряв голову, вылетела из дома и понеслась к дороге, вся в крови, с ножиком в руке. Естественно, тебя взяли на выходе из поселка, охранник выскочил из будки и скрутил Танюшу. Ну, ясный перец, менты приехали, то да се, сечешь? Вела ты себя неадекватно, на вопросы не отвечала, чушь понесла. Ну и попала в сизо, потом суд и приговор!
– Это со мной давно было? – еле шевеля губами, спросила я.
– Да уж не вчера, – улыбнулся Свин, – наша самая справедливая и неподкупная Фемида посчитала тебя невменяемой и отправила на лечение в спецбольницу. Это по-ихнему, по-юридически, клиника, а по-нашенски, по-простому, психушка. Таперича понятненько, Танюшка?
– Нет.
– Ох, и упорная ты. Хорошо. Психушка эта стоит в километре от Волоколамки, надо сквозь лесок пробежать, и выскочишь на шоссе. И знаешь, что интересно?
– Нет.
– Заладила: нет, нет, – фыркнул Свин, – из психушки поднадзорная личность удрапала ночью. Татьяна Рыкова пошла в туалет и утекла. Пронырливая такая, ловко дельце обустроила. Все в палате оставила, в ночной рубашке босиком в сортир почапала, а потом в душ зарулила, сказала медсестре, что обосралась. Вот та, дуреха, и поверила Танечке. А наша Рыкова, ну хитра, ночную рубашонку на крючок повесила и в душ двинула. Сестра спокойно ждала, сорочка висит, вода шумит. Только через час до тупой девки дошло: неладно дело. Открыла дверь, а тебя нет.
– Куда же я делась?
– Э-э-э, хитрованка! Там в полу, под решеткой, которая пол прикрывает, люк имелся в подвал. Дом-то старый, про лючок то ли забыли, то ли посчитали, что его не открыть. А может, тебе кто помог, а? Только утекла ты, киса, и к шоссе бросилась.
– Нелогично выходит, – обозлилась я, – если я имела сообщников, то почему они машину не подготовили?
– Значит, ты одна орудовала, – быстро согласился Свин.
– И откуда у меня одеяло?
– Так сперла в больнице.
Я ошарашенно замолчала, потом поинтересовалась:
– С какой стати мне было хозяина убивать? Опять не то получается. Он же горничной небось зарплату платил!
Семен издал серию коротких хрюкающих звуков, и мне стало ясно, почему он получил столь милое прозвище.
– Ты, кисонька, решила у благодетеля деньжат стырить и сумела сейф вскрыть. Он у парня ну в очень нестандартном месте находился – в кладовке с припасами. Небось он решил, если бандиты наедут, то деньги в кабинете или в спальне искать будут. К банкам с крупой не полезут. Только не подумал Сережа о вороватых горничных да, на свою беду, домой в неурочный час приехал. Прикинь, как он удивился…
– Откуда вы все это узнали? – только сумела спросить я.
Свин хмыкнул:
– Киса, у меня такие связи! И что теперь делать станем, Татьяна? Назад в клинику поедем? Да уж, тебе там очень обрадуются! Скрутят, к кроватке привяжут. Есть у них такие милые постельки, без матраса, а в деревяшке под спиной дырка!
– Зачем?
– А под нее ведерко ставят, – заржал Свин, – чтобы всякие вроде тебя в туалеты не просились.
– Я никого не убивала, ей-богу, поверьте.
– Ты же ничего не помнишь, – издевался Свин, – ни своего имени, ни адреса, ни возраста…
– Да, это так, но я знаю, что не могла убить.
– Невысокая, коротко стриженная, светло-русая, глаза голубые, худая, имеет шрам от аппендицита, – спокойно перечислил Семен.
Я схватилась за пижамные штанишки.
– Да есть у тебя отметина, – отмахнулся Свин, – не старайся, не верю, как говорил Станиславский.
Из моих глаз полились слезы.
– Я ничего, совсем ничего не помню, вообще.
– Тогда поехали в клинику.
– Не хочу!
– Да? Выбора-то нет, киса.
У меня внезапно затряслась голова, по спине пробежал озноб, перед глазами сначала появилась серая сетка наподобие москитной, потом запрыгали разноцветные шары и стала медленно надвигаться темнота. Последнее, что я помню, был гневный вскрик Глафиры.
– Ну ты мерзавец, Свин!
В следующий раз я очнулась ночью, в окнах был беспросветный мрак. В углу большой комнаты горела лампа, на диване в круге желтого света сидела Глафира с журналом в руках. Я попыталась подняться и застонала – голова болела нещадно.
– Проснулась? – спросила Глафира, откладывая яркий томик. – Хочешь есть?
– Да, если можно.
– Пошли на кухню.
Пошатываясь, я добрела до огромного помещения, села на стул и стала смотреть, как Глафира роется в холодильнике.
– Сыр будешь? – спросила она.
Я кивнула.
– Ты не злись на Сеньку, – вздохнула певица, – хоть он и дикая свинья! Он тебе проверку устроил.
– В каком смысле?
– Ты, похоже, в самом деле Рыкова Татьяна, – пояснила Глафира, – убила Сергея Лавсанова, только не из-за денег. Он к тебе полез, изнасиловать хотел, на кухне дело было, вот ножик под руку и попался. И потом, ты москвичка.
– Зачем же тогда Свин наврал? – удивилась я, впиваясь зубами в бутерброд.
– Он думал, что ты врешь, притворяешься беспамятной, – пояснила она, – решил, что в какой-то момент не выдержишь и заорешь: «Все не так было». Но ты молчала, а потом в обморок упала. Теперь Свин в сомнениях.
– Я не вру!
– Похоже, нет, – кивнула Глафира, – совсем ничего не помнишь?
– Ну… я умерла в два часа ночи.
– Ой, расскажи, – подскочила Глафира.
Мы проговорили некоторое время, потом она зевнула, меня тоже потянуло ко сну.
Утро началось с короткого крика:
– Вставай!
Я быстро вскочила, пошатнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за стену.
– Молодец, – похвалил меня Свин, – вот она, зэковская выучка. Раз – и готово.
Я села на кровать.
– Я никого не убивала.
– Хватит, – вполне миролюбиво сказал Семен, – вот что, киса, хочешь в психушку?
– Нет, не отдавайте меня туда, – взмолилась я, – что угодно, только не это!
– Лады, лапа, давай договоримся. Ты будешь работать у Глафиры.
– Кем?
– Всем: костюмершей, гладильщицей, мамой, поваром, уборщицей. Одним словом, станешь за нашей звездой ухаживать. Давно человека найти не можем.
– Почему?
– Так концертов на дню по три штуки и чешем много.
– Чешете? Кого?
Свин захохотал.
– Чешем! То есть по провинции ездим, с концертами. Конечно, Глашка и в Москве поет, по клубам, только основные денежки с Тмутаракани капают. В месяц тридцать концертов в двадцати городах отпоет, и жить можно. От нас прислуга бегом бежит. У всех семьи, мужики, дети. А у тебя никого.
– Я одинокая?
– Совсем.
– И замужем не была?
– Не-а, поселишься у Глашки, – продолжал Свин, – денег тебе платить не собираюсь, зачем они тебе? Жратвы сколько угодно, шмотки дадим. Будешь хорошо работать – награжу, стыришь чего или лениться начнешь – в клинику сдам. Просекла?
– Да, – тихо ответила я, чувствуя себя маленьким камешком посреди огромной пустыни.
– Болтай поменьше, – велел Свин, – про потерю памяти никому не рассказывай. Если кто спрашивать начнет, дескать, откуда взялась, отвечай: «Я Глафире дальняя родственница, приехала из… Тюмени». Даже лучше из деревни под Тюменью. «Теперь работаю мастерицей на все руки».
– Но у меня нет документов!
Свин встал.
– Это не твоя забота, Таня. Будет ксива, хорошая, с пропиской, не дрейфи. Об одном помни: работать надо старательно и меня слушать, как отца родного, иначе капец тебе, котя. Ты ведь не хочешь в клинику?
– Нет! – в ужасе воскликнула я.
– Тады по рукам, – крякнул Свин, – иди, морду умой, душик прими – и за работу. У нас сегодня концерты, сборные, первый в клубе «Мячик». Шевелись давай.