Камень без меча. Часть 1. Оруженосец Санчо (А. Н. Шушпанов, 2012)

Все шло своим чередом, но как будто в обратную сторону.

Новые здания все больше походили на замки – с башнями, островерхими крышами и узкими окнами-бойницами. Уличные фонари теперь ставили кованые, под старину, как тот, в начале «Хроник Нарнии». Чудилось, еще немного – и фонари опять сделают не электрическими, а газовыми. Ограды тоже возводили кованые, с прутьями-копьями и витыми узорами на уровне глаз. Даже свадебные кортежи предпочитали ездить не на лимузинах, а на конных экипажах. Словно какой-то высший реставратор раз за разом соскабливал с полотна реальности сегодняшний день, чтобы обнажить более ценный пласт.

Но Ланселот не видел в том пласте никакой ценности.

Он ждал нападения.

Рядом высилась трансформаторная будка. Словно башня на мысе, она рассекала подступающую улицу на два рукава. Если посмотреть сверху, улицу можно было бы сравнить с гигантским деревом, а будку – с жилищем гнома в его развилке.

Но Ланселоту было не до сравнений.

Кто-то притаился на ржавой лестнице позади будки, на крохотной площадке между пролетами. Никто, кроме Ланселота, не увидел бы это существо. Он тоже не видел, просто чувствовал.

Кто это, Ланселот не смог распознать. Тогда он вызвал меч, ощутил в ладони верную рукоять. Кольнула совесть: ведь на самом деле шел расставаться с мечом, будто вел старого пса к новым хозяевам.

Но сейчас было не до угрызений совести.

Меч, когда появлялся, всегда прибавлял чувствительности. Однако теперь это ничего не дало – кто там прятался за будкой, Ланселот по-прежнему не понимал. Тролль? Иногда попадались. Главное, что не какой-нибудь рогач или хоботяра. Один раз в жизни Ланселот даже охотился на залетного мормата. Но там впереди был не мормат.

Тогда Ланселот сделал крайне опасную вещь – кратковременно отделился от тела. На пару секунд меч давал такую возможность. Большего и не требовалось, но и эти пару секунд запросто могли стоить жизни. Бренная оболочка совершенно беззащитна, и если замешкаться, то возвращаться будет некуда. Правда, может, к счастью, а может, и нет, но далеко уйти от самого себя не получится. Зато для разведки – в самый раз.

За будкой притаился человек. Во всяком случае очень похожее на человека создание. Очевидно, стражник. Потому что место, которое Ланселот искал, оказалось буквально в нескольких шагах.

Значит, он на верном пути.

…Стражник прыгнул сверху, но, естественно, промахнулся. Брызнуло – угодил ногой в лужу. Подняться Ланселот ему не позволил. Острие меча коснулось шеи побежденного, будто палач вымерял, как лучше обезглавить.

Металл шаркнул о металл.

У него что, кольчужный воротник? – подумал Ланселот. Во время мгновенной разведки он не рассматривал стража пристально.

– Встань, – теперь Ланселот аккуратно поддел его клинком за подбородок и выпрямил. – Смотри на меня.

Если бы еще кто-то увидел это со стороны, то несказанно бы удивился. Он пронаблюдал бы, как одна худощавая фигура, вытянув руку, на расстоянии управляет другой.

Обычный человеческий глаз не увидит меча.

Возможно, этот несуществующий прохожий верил бы в разные городские сказки и легенды. Возможно, он верил бы в нежить и даже в вампиров. Чему он точно не поверил бы, так это что странствующие рыцари дожили до Международной космической станции, Интернета и мобильников.

Несправедливая штука – городской фольклор.

Стражник повиновался.

Теперь слегка удивился Ланселот. Он видел такое в первый раз. Точнее, не совсем, чтобы в первый. Но раньше – только в кино, когда еще смотрел его.

Стражник выглядел человеком только наполовину. Или на сколько-то там процентов. Часть головы покрывали стальные пластины, вживленные прямо в кости и мышцы. Это придавало сходство с Терминатором.

– Веди к хозяину!

Облачко пара изо рта. «Не хватает только впечатанного текста, и получился бы комикс, – подумал Ланселот. – Самый настоящий, про супергероев, которые по ночам воюют с мировым злом».

Только грустный конец вышел бы у этого комикса.

Стражник развернулся вдоль лезвия меча и поплелся к воротам дома позади трансформаторной будки.

Двухэтажный дом в купеческом стиле, нижний этаж каменный, верхний деревянный. Во дворе вымахала разлапистая ель – хороводы можно водить под Новый год.

Найти этот дом без точного адреса оказалось делом нелегким. Хотя Ланселот знал, куда идти – в старую часть города. Не в ту, что по-настоящему древняя – о, нет, там уже давно высились ультрасовременные башни в десятки этажей, а рядом с ними пряталась парочка музеев. Нужно податься на окраины, которые меньше всего тронула цивилизация. Причем окраины эти могут быть и не так уж далеко от центра, потому что еще дальше – элитные коттеджные поселки или фабрики.

Здесь все улицы были словно варианты одной и той же, взятой за оригинал. Они расходились в разные стороны, как параллельные миры. В этом районе каждая даже названа именем какого-нибудь великого писателя. Течения времени тут словно и не ощущалось. Тихий омут в реке Хронос.

Дома стояли такие же, какими были и сто, и сто пятьдесят лет назад. Их острые крыши на фоне осеннего неба напоминали ряд ветхих старушечьих зубов, которые лузгали крупные звезды, как семечки, и вот-вот готовы были откусить добрый ломоть полной луны.

Но атрибуты цивилизации время от времени проглядывали даже в самых заповедных переулках, где и табличку «Почта» иной раз крепили к забору над прорехой явно естественного происхождения.

Спутниковые антенны. Пластиковые окна, врезанные в бревенчатую плоть. А еще дома-кентавры. Это прозвание Ланселот выдумал сам. Передняя часть – одноэтажная, деревянная, часто даже некрашенная, из потемневших досок, с печной трубой на крыше и резными наличниками. А задняя, та, что во дворе – уже в два-три этажа, из кирпича, с хитрой архитектурой и еще обязательно с башенкой. Как будто под воздействием каких-то лучей или магических сил дом мутировал в замок, но не успел довершить метаморфозу, застигнутый рассветом.

До того как встретил стражника, Ланселот порой останавливался и заглядывал в редкие светящиеся окна. Бесцеремонно, не опасаясь быть увиденным. Он любил заглядывать в чужие окна, ничего не мог с собой поделать. Не только от одиночества. Ему интересно было, как живут обычные люди. Из тех, что ходят каждый день на работу, удобряют навозом грядки в огороде и смотрят по телевизору фильмы про любовь. Никому из них и в голову не пришло бы оторваться от экрана, посмотреть в окно и увидеть рыцаря по имени Ланселот. Который больше не хочет быть рыцарем и потому идет мимо этой темной октябрьской ночью.

Рыцарь решил их всех предать.

Тот, кто называл себя Мэтром, радушно вышел навстречу.

– Сам доблестный сэр Ланселот дю Лак!

Ланселот приветствовал его сухо.

Рыцарское имя впервые показалось чужим, хлестнуло пощечиной. Особенно это ироническое «дю Лак». Ланселот Озерный. Хотя сам когда-то выбрал.

– Отпусти моего человека, – хозяин дома кивнул на стражника.

– Это человек? – риторически спросил гость.

– В каком-то смысле. Я послал его встретить тебя.

– Гостеприимно, ничего не скажешь, – Ланселот все-таки опустил меч.

– Ко мне никогда не приходят просто так, – Мэтр посмотрел на клинок. – Особенно ваш брат рыцарь.

Стражник исчез в неприметной двери, похожей на лаз, и хозяин с гостем остались одни.

– Проходи, – сказал Мэтр, как будто давнишнему знакомому. Хотя Ланселот переступил порог этого дома в первый – и хотелось думать, в последний раз.

Хозяина он тоже раньше никогда не видел. Впрочем, потерял немного: несмотря на прозвище с французским ароматом, Мэтр имел облик весьма заурядный. Глубокая залысина, гладкий лоб, аккуратная бородка, высокий голос. И очень внимательные ледяные глаза.

Но дома у Мэтра было уютно. Камин, часы с фигурами, старые книги. Хозяин тоже выглядел уютно, одетый в длинный свитер грубой вязки и похожий на старого морехода или трактирщика из «Обыкновенного чуда». К тому же Мэтр зачем-то носил шарф, несмотря на тепло камина. Желал выглядеть художником?

Сначала, по настоянию хозяина, про дело они не говорили. Выпили по стакану глинтвейна, глядя на огонь. Хозяин подбросил поленце, будто кость верному псу.

Атмосфера убаюкивала.

Ланселот рывком собрался. Оттягивать было не в его духе. К тому же рыцари не приходили к Мэтру отвести душу.

Только продавать.

– Начнем, пожалуй? – спросил Ланселот, вспоминая «Онегина».

– Что ж… – сказал хозяин.

Продажа души, конечно, была метафорой. Но, как всякая метафора, носила в себе часть правды.

Мэтр объявился всего лет триста назад. Немного по меркам их ордена, но в тридцать раз больше времени, чем сам Ланселот был рыцарем. Все началось, как рассказывал ему сам Артур, несколько веков назад, когда сэр Дагонет не вынес бремени своего рыцарского меча и совсем отчаялся. Но рыцарь не мог выбирать – его самого выбирал меч, когда первый раз приходил, и ладонь ощущала прикосновение рукояти, возникшей из ниоткуда. После этого рыцарь мог сложить это бремя лишь двумя путями: умереть или сойти с ума. Почему-то меч принимал только ясное сознание.

Однако сэр Дагонет встретил Мэтра.

В бытность человеком, сэра Дагонета звали Ганс Вайс. Он не был британцем, как почти никто из теперешних рыцарей. Времена британского Круглого Стола давным-давно миновали. Где он встретил Мэтра – тоже тайна, покрытая мраком. Известно только, что Мэтр предложил избавить сэра Дагонета от меча, заявив, что именно его и искал долгое-долгое время.

Сэра Дагонета никто больше не видел. Он исчез. Но не умер – другие рыцари почувствовали бы это через свои мечи.

Мэтр никогда не искал встречи сам. Но если рыцарь хотел его найти, то находил, и для того вовсе не приходилось идти за тридевять земель. Мэтр всегда оказывался от силы в нескольких часах пешей ходьбы.

…Когда хозяин велел отпустить своего привратника, Ланселот убрал меч. Теперь же вызвал оружие снова. Рассмотрел и аккуратно положил на стол перед Мэтром. Клинок лег на красную скатерть, словно музейный экспонат.

– Душа самурая, – Мэтр, казалось, усмехнулся, а может, это на лице отразился сполох каминного огня.

Его ладонь зависла над клинком, точно сканируя, проверяя на подлинность.

Пока не произнесены ритуальные слова, пока торг не закончен – меч не принадлежал хозяину дома. Мэтр даже не мог прикоснуться к нему, взять в руки.

О том, что собой представляет меч, Ланселоту тоже когда-то рассказал Артур. В нашем мире он не материален. Вернее, не то чтобы совсем не материален… Судя по всему, на земле меч рыцарей ордена представляет собой нечто вроде поля. Как поле может иметь форму клинка – отдельный вопрос. Но главное, меч практически разумен и составляет единое целое с сознанием рыцаря. Все равно, что конь и всадник – общая боевая единица. Так что красивая фраза о продаже души – не совсем только фраза.

– Твоя цена? – сказал Ланселот.

– Цена одна, – в рифму ответил Мэтр.

В его пальцах, словно у фокусника, появилась старая медная монета. Хозяин крутнул ее на скатерти. Рядом с мечом завертелся зеленоватый шарик, похожий на маленькую планету.

Шарик никак не желал останавливаться.

Монетка – так повелось издавна. Многие рыцари были бы готовы и просто отказаться от меча, без всякой уплаты. Но и отдать его было нельзя, лишь выменять. Кружок металла, имеющий ценность лишь у нумизматов, был только символом.

Рыцарь обменивал меч на свободу.

– Подумал хорошо? – спросил хозяин.

Ланселот взглянул на него удивленно. Но следующий вопрос хозяина поразил еще больше.

– Ты хочешь знать, откуда мой страж?

– Уже нет. Главное, что не отсюда. Я прав?

– Да… Он оттуда, где все как у вас. Почти все. Но там нет и никогда не было рыцарей. Именно потому там и есть такие, как он.

Хозяин определенно старался оттянуть момент соглашения. Но вот зачем? Ланселот никак не мог разобраться в этой игре, а в том, что ведется игра, не сомневался ни на миг.

– Есть другие, – сказал Ланселот. – Лучше меня.

– Другие, говоришь… Погоди, – Мэтр прищурился, будто ждал от гостя подвоха. – Кое-что тебе сначала покажу.

Он встал, прошел в угол комнаты и вернулся с предметом, накрытым белой тканью. Когда ткань была сорвана, Ланселот увидел хрустальный шар на серебряной ажурной подставке.

– На канале «Дискавери» такого не покажут, – Мэтр установил шар на столе точно между собой и гостем. Ладонь зависла над идеально круглой прозрачной сферой, как еще недавно простиралась над мечом.

– Я пока еще рыцарь, – сухо произнес Ланселот, глядя на его пассы.

Кодекс рыцарского ордена предписывал бороться и пресекать магию везде, где бы то ни было.

– В этом вся ваша беда, – Мэтр глянул на него исподлобья, на несколько секунд отвлекаясь от шара. – В ханжестве. Пользуетесь магическим оружием, но обращаете его против подобного. А потом приходите ко мне. Не бойся, я не творю магию. Да и что я могу, мы же на вашей Земле… пока еще. Магия в самом шаре, как батарейка в транзисторе. Смотри, а то заряда хватит ненадолго. Давно, наверное, такого не видел.

Мэтр ошибся или покривил душой. Потому что такого Ланселот не видел никогда. Скорее всего, и ни один рыцарь тоже не видел, кроме, разве что, Артура.

Ланселот, конечно, прекрасно знал, как это выглядит в теории. Но у него ни разу не хватало фантазии представить воочию. Разум смертного человека, учил его когда-то Артур, вообще не в состоянии постичь великое искусство, вложенное в меч его создателем Мерлином.

Дело в том, что меч на всех рыцарей был один-единственный. И в то же время у каждого свой. Как такое возможно, в голове не укладывалось. Одно время, в начале рыцарства, Ланселот даже начал почитывать книжки по квантовой физике, но быстро забросил это занятие, ничего толком не понимая. Клинок был многомерным, уяснил он себе, хотя это ничего не растолковывало. Каждый рыцарь был кем-то вроде живого зеркала, говорил ему Артур, а метамеч только отражается в нем, и это отражение становится оружием.

Однако рыцари называли свои клинки не отражениями, а гранями.

Изначальный клинок Ланселот и созерцал теперь в хрустальном шаре Мэтра. Многомерное оружие, созданное волшебством Мерлина, не могло воплотить себя на Земле.

Гость видел метамеч впервые во всем блеске и великолепии. Далекое лезвие, повисшее где-то в Межреальности, словно полоснуло его. Ланселот почувствовал боль едва ли не физически.

В сиянии клинка он распознавал грани рыцарей, как будто отдельные цвета в радуге. Они, кстати, немного различались по оттенкам, так что сравнение оказалось более чем подходящим. Изначальный клинок должен был быть абсолютно белым, вбирающим в себя все цвета. Если грань выделялась – значит, отражение вернулось обратно.

Значит, рыцарь продал свой клинок.

Хозяин не зря демонстрировал ему свои приобретения. Чем дольше гость разглядывал изначальный клинок и отдельные мечи, тем сильнее чувствовал напряжение. И еще пустоту внутри.

Саграмор. Кажется, он сдался первым из всех. По крайней мере, из всех, кого знал Ланселот.

Тристан. Его пурпурный клинок сразу притягивал внимание. Но даже сейчас Ланселот не винил Тристана. Он понимал его лучше всех, несмотря на то что уже давно был одинок.

Борс. Ланселот запомнил его как самого крупного и мощного из рыцарей. К тому же Борс всегда брился наголо, даже когда еще не пошла такая мода. Он и не следил за модой. Бритая голова придавала ему свирепый вид, но печальные глаза неизменно выдавали ранимую натуру. Борса тоже можно было понять.

Кай. Его клинок был желтоватым. Сэр Кай, единственный из рыцарей, был родом с Дальнего Востока. Ланселот знал его человеческое имя – Павел Цзен. Мотивы Кая всегда были не вполне понятны, ждать от него можно было всего. В том числе и визита к Мэтру. Однако Кай никогда не стал бы искать выгоды. Он точно продал меч за одну монетку. За юань или йену.

Мордред. Самый печальный случай за всю историю ордена. Тоже не приходилось удивляться. И Ланселот мог сказать наверняка, за какую цену Мордред уступил свой меч хозяину этого дома. Жив ли он сейчас? Хотя в отношении Мордреда «жив» и «мертв» – слова более чем относительные.

Гаррет. А вот это был сюрприз. Ланселот готов был побиться об заклад, что этот рыцарь сдастся по меньшей мере предпоследним. Если вообще ему когда-либо придет в голову мысль сдаваться. Что с ним случилось?

Персиваль. О его решении Ланселот тоже слышал. Это уже было после Тристана.

Но в следующий миг он забыл о Персивале, потому что различил в общем свечении клинок Артура. И перестал рассматривать все остальные грани изначального меча.

Если Гаррет был бы предпоследним, то Артур – точно последним. Он один смог бы остановить Ланселота, когда тот решил наведаться к Мэтру, и Ланселот даже втайне надеялся, что Артур вдруг появится из ниоткуда.

Но Артур его опередил.

Это обескуражило гостя Мэтра даже сильнее, чем то, что он сам оказался последним.

– Здесь не хватает одного меча, – спустя вечность раздался глухой голос хозяина. – Только одного. Все еще хочешь продолжать?

Ланселот знал, что будет, когда метамеч соберется целиком, и какую власть получит Мэтр. Вообще, изначальный клинок никогда не должен собираться в целости. Каждый рыцарь должен владеть одной из двенадцати его граней, одним из двенадцати мечей-отражений. А сейчас их уже набралось одиннадцать. Одиннадцать лепестков в остром бутоне из нездешней стали.

– Да… – выдавил гость.

Пустота заполнила Ланселота целиком. Кажется, она даже вытеснила из него весь воздух, оставив только оболочку рыцаря.

Ланселоту не хотелось смотреть в хрустальную глубину шара. Не хотелось смотреть на Мэтра. Хотелось только, чтобы все скорее закончилось.

Мэтр, кажется, ждал иного ответа. Он посидел еще (сколько? десять ударов сердца?), а потом вздохнул.

– Хорошо.

На столе, разделявшем их кресла, возник письменный прибор. Доска из полированного камня и ювелирной работы медицинское копье-скарификатор. Ланселот боялся такого в детстве, когда сдавал кровь из пальца. Крови он и теперь не любил.

Вот так, сказал себе. Вот я кто. Чернильница ходячая.

Копье покоилось в изящном сафьяновом футляре.

– А ты думал, это будет что? – спросил хозяин. – Может, ланцет?

– Не смешно.

– У меня все стерильно. Тебе это понадобится.

Да, отказываясь от меча, рыцарь становился очень уязвимым. Начинал стареть, раны заживали, как у обычных людей, и болезни переставали обходить стороной.

– …Хотя, ты можешь попросить здоровье до конца своих дней.

– Нет, – сказал Ланселот.

Одно желание у него все-таки появилось.

Рыцарь продавал меч, конечно же, не за стертую монету. Это был всего лишь трехсотлетний обычай. Избавление от меча давало возможность уйти в тот из миров, где каждый отчаявшийся мог обрести новую жизнь.

Больше всего на свете Ланселоту вдруг захотелось узнать, а какой мир выбрал Артур.

Но он удержался. Сейчас это уже не имело значения.

Его меч излучал легкое сапфировое сияние. Будто гладь чистейшего озера в погожий день. Недаром владелец назвал себя Ланселотом Озерным.

А рядом, в прозрачной сфере, радужно светил изначальный клинок, готовый вот-вот принять в свою мозаику последний осколок.

– Быстро ты, все-таки, – изрек Мэтр. – Пятнадцати лет не прошло.

– Быстро, – согласился гость. – Мы начнем?

Кажется, хозяин тянул и тянул время, лишь бы не завершать эту сделку. Как будто его самого тяготила власть, что окажется в его руках, стоит лишь собрать все грани метамеча в единый клинок.

– Бедный Мерлин, – сказал хозяин. – Он перевернулся бы в гробу…

Мэтр повертел в руках договорную доску и пристально вгляделся в нее, будто ожидал, что какой-то текст проявится сам собой.

– Ваш основатель удостоился великой книги. А вот про вас даже комиксов не нарисуют.

– Перестань трогать основателя! – повысил голос Ланселот.

Мэтр вдруг, не говоря больше ни слова, изо всех сил швырнул доску о решетку камина. Закурился дымок погашенной осколком свечи. Испуганно дернулось пламя других. На стене перевернулось чучело совы.

– Зачем? – спросил Ланселот, когда чучело перестало качаться, как маятник.

– Не обязан давать разумных ответов, – Мэтр с удовольствием надавил на «разумных».

Сафьяновый футляр был захлопнут и пущен в камин.

– Пошел вон… рыцарь.

Делать было нечего. Ланселот поднялся.

– Стой. На посошок.

Никогда еще Ланселоту не было так стыдно.

Уцелевшие на ветвях листья, казалось, перешептывались со своими опавшими собратьями под тихим осенним ветром. Судачили за спиной рыцаря, выставленного с позором при малодушной попытке уйти от своего долга.

Причудливо ломались впереди одноэтажные улицы. За заборами часто попадались одинокие ели, будто Ланселот ходил кругами у дома Мэтра. Впрочем, так могло быть и на самом деле: он не думал, где идет. Однако никаких стражников и никакой магии поблизости не чувствовал.

Сквозь еловые верхушки мерцали звезды. Укоризненно поглядывал с неба Персей. Мол, что же ты, брат?

Лампа уличного фонаря зажглась неожиданно. Замигала нервно, с гудением.

Рыцарь словно пробудился.

Преграждая путь, высветились три фигуры. Высветились и двинулись навстречу. Потом опять остановились. Хотя Ланселот сразу же их узнал.

Саграмор. Ивэйн. Гаррет.

Бывшие Саграмор, Ивэйн и Гаррет.

В другой момент, при иных обстоятельствах и не с такими чувствами, он бы удивился, каким образом в городе появились три его бывших соратника.

Но сейчас мысли заняло совсем не то.

Зажечь уличный фонарь. На такое не нужно много волшебства. Но рыцарь не мог позволить себе ничего подобного. А вот бывшие рыцари… Это многое объясняло.

Но у кого и как они научились?

Ланселоту некогда было раздумывать.

– Чем обязан?

– Мечом, – коротко ответил Гаррет.

Косой свет фонаря падал только на половину его лица, вторая оставалась в тени. Казалось, у Гаррета вообще отсутствовал фас, а имелись только два профиля. Горбоносое лицо всегда было настолько острым, что могло разрубить тебя пополам. Оттого оно чем-то напоминало лезвие топора. Гаррет был такой весь: говорил мало, и слова его походили на удары.

– А ваши мечи где? – задал риторический вопрос Ланселот.

– Здесь, – буркнул Ивэйн. Он стоял по правую руку и чуть-чуть позади Гаррета, который явно командовал в их тройке.

Ланселот знал, что в прежней жизни Гаррет был русским, как и он сам. А вот Ивэйн приходился земляком Артуру. В свете фонаря золотилась его рыжая шевелюра, и говорил Ивэйн с легким акцентом, вроде прибалтийского.

Только он не был прибалтом.

Свою реплику Ивэйн подкрепил делом. Из-под полы темного пальто бывший рыцарь извлек меч. Как бессмертный горец Дункан Маклауд из фильмов юности аспиранта Гены Рогова, не успевшего еще стать Ланселотом. Оружие походило на шотландский клэймор.

Только Ивэйн не был шотландцем.

Почти синхронно с ним меч достал и Саграмор. Ланселот тоже знал: в прежней жизни Саграмор носил имя Рене Дюран. Кем он стал после продажи клинка Мэтру?

– Нет, – Гаррет, не оборачиваясь, чуть приподнял левую руку.

Его спутники опустили мечи.

– Ты был у Мэтра, – утвердительно сказал Гаррет.

– Все мы были у Мэтра. Хотя бы раз в жизни, – криво усмехнулся Ланселот.

– Но сделка не состоялась?

– Из меня плохой продавец. Хуже вашего.

– Не сошлись в цене? – На освещенной стороне лица Гаррета выгнулась бровь.

– Можно сказать и так.

– А если я тоже предложу цену? Продай его мне. Например, на старых условиях.

Гаррет развернул руку, жестом которой только что остановил соратников. На кончиках пальцев, затянутых в темную перчатку, возникла монета, словно Гаррет показывал фокус.

– Она твоя, – Гаррет бросил монетку Ланселоту, и тот, не глядя, поймал. – Ты можешь выбрать любой мир. Даже Авалон.

– Если тебе нужен меч, – сказал Ланселот, не разжимая кулака с пойманным кусочком меди, – выкупи свой у Мэтра.

Оба знали, что сделка с Хозяином обратной силы не имела никогда.

– Мне не нужен свой. Мне нужен твой.

Ланселот промолчал.

– А если не хочешь оставаться без меча, возьми этот… – неожиданно предложил Гаррет.

Он не носил длинного плаща или осеннего пальто. Кожаная куртка, только куда более стильная и дорогая, чем та, что на Ланселоте. Под ней можно было спрятать разве что очень короткий меч. Однако в правой руке Гаррет держал нечто в темном чехле – и ни у кого не осталось бы сомнений, что именно.

Гаррет медленно раскрыл чехол и вытащил меч. Не торопясь, чтобы Ланселот разглядел все великолепие. А Ланселот мог оценить. Наметанный взгляд определил и страну, где был выкован клинок, и что за камни украшали рукоять. И, конечно, сколько они примерно стоили. Нет, это был не новодел.

Камни сверкали в свете фонаря. Тень Гаррета легла на клинок: свет бил в спину бывшего рыцаря.

– Я могу обменять, – сказал Гаррет. – Больше того, не навсегда, а только на время. Свой меч ты получишь назад. Потом. А пока можешь продолжать подвиги. Ты ведь последний…

– Не знаю, что вы затеваете, – ответил Ланселот. – Но без меня.

– То есть – нет?

– Нет.

– Тогда ты знаешь правила.

Да, Ланселот их точно не забыл. Рыцарь мог проиграть свое оружие. В поединке или на турнире. Разумеется, не другому рыцарю – зачем тому чужая грань изначального клинка, если есть своя? Проиграть свое оружие можно было только врагу.

А бывший рыцарь, продавший меч, вполне подходил для этой роли.

– Тогда я вызываю вас троих, – в тон Гаррету сказал Ланселот. – Сразу. Или по очереди.

Он чувствовал, что получил сказочный подарок – возможность здесь и немедленно смыть визит к Мэтру кровью. И еще знал, что не может позволить себе проиграть, а тем более – умереть.

Гаррет отбросил чехол. Саграмор с Ивэйном, крадучись, расходились в стороны, окружая Ланселота. Палые листья тихонько зашептались у них под ногами – теперь уже как будто делали ставки на исход сражения.

Ланселот разжал кулак с монетой. Наверняка она тоже была старинная, редкая, и нумизматы отдали бы за нее хорошие деньги. Сейчас она неслышно упала на дорогу – и потерялась для него навсегда.

Тот, кто найдет ее, изрядно удивится. А может, ее просто втопчут в землю, и отыщут лишь археологи лет через двести. Будут это студенты-практиканты с местного истфака, и станут они гадать, как такая монета оказалась в этом слое.

Зато ладонь теперь ощутила рукоять меча. Носить грань изначального клинка очень удобно – он не принадлежит к этому миру, и его не нужно прятать под плащом или убирать куда-то, чтобы скрыть от посторонних глаз. Клинок просто приходил. Сам, по вызову рыцаря.

Сейчас Ланселот испытывал вину перед оружием, но понимал, что меч простит.

Вдруг сделалось хорошо. До безобразия. Давно уже он не чувствовал себя так свободно.

Хотя уже лет двадцать не дрался с людьми. Кроме тренировочных поединков, что иногда устраивали рыцари. И вообще никогда серьезно не обнажал клинок против живого, настоящего человека.

Впрочем, обнажать против человека рыцарский меч, созданный Мерлином, абсолютно бессмысленно. С какой бы целью ты его ни обнажил. Грань идеального меча не способна причинить смертному вреда. Но только смертному. А вот что она сделает с бывшим рыцарем, а ныне колдуном, – это предстояло выяснить.

Ланселот первый атаковал Гаррета, не позволяя бывшим товарищам выйти себе за спину. Правило боя с несколькими – как можно быстрее вывести из строя лидера.

Кукушкин дал слово больше не читать фэнтези.

Дал самому себе, потому что рядом никого не было. А если бы кто-то все же оказался, то произнес бы во всеуслышание, чтобы исполнить вернее.

Еще он поклялся больше никогда не срезать дорогу.

Бабушка давно махнула рукой, что внук где-то шатается на ночь глядя. А приструнить было некому: мать в другом городе, отец, если и существовал, то лишь в природе, но не в жизни Кукушкина.

«Шантрапа», – так бабушка определяла моральный облик внука.

Хотя сейчас это было бы не вполне справедливо: он позвонил, когда вышел от Григорьева. Кто же виноват, что к дому Кукушкина еще не подведен Интернет, а модем «три джи» работает медленнее черепахи, которую затоптали семь слонов, а потом еще накрыло земным диском. А у Григорьева к Интернету подключены и компьютер, и ноутбук, и еще есть локальная сеть с игровым сервером.

В общем, ничего удивительного, что Кукушкин шел домой на ночь глядя. В рюкзаке рядом с учебниками у него лежали: новый Пратчетт и «Сердце Твари». Эти книги Григорьеву подарили на день рождения, и он все давно уже прочитал.

«Шантрапа», – последнее, что сказала бабушка по мобильному.

У Кукушкина это слово вызывало в памяти старые-старые фильмы про беспризорников времен Гражданской войны. Он не был похож на беспризорника, хотя вид иногда имел, прямо скажем, расхристанный. Но все же… Во-первых, для беспризорника Кукушкин выглядел очень пухлым. Да что там, не только выглядел. Во-вторых, Кукушкин носил очки. Редко, правда, даже в школе их не надевал. Однако что было, то было. В-третьих, он совершенно не был злым. Если честно, даже руку в кулак толком сжать не умел, не говоря уже о том, чтобы применить кулак по назначению.

Но свободу и безнадзорность любил.

Домой он все-таки решил попасть быстрее. Не из-за бабушкиной «шантрапы». Просто хотел есть. У Григорьева о еде как-то не думалось.

Дорогу Кукушкин срезал все равно, но не потому, что был голоден. Чтобы добраться домой быстрее, можно было в конце концов и на автобусе проехать остановку-две. На последний он бы успел. Нет, Кукушкин решил пойти по неосвещенным закоулкам именно потому, что боялся. Испытать характер решил, вот как.

Минут через пятнадцать он дал себе слово: больше никаких испытаний. Это была третья по счету клятва.

В голову может многое прийти, когда идешь по темному-темному переулку, втягиваешь эту самую голову в плечи от каждого шороха, а впереди раздается вдруг звон металла. А потом ты осторожно выглядываешь из-за угла и наблюдаешь, как трое дерутся на мечах.

Далеко не сразу Кукушкин разглядел, что дрались на самом деле не трое, а четверо. Только четвертый вреда никому причинить уже не мог – он лежал на дороге в неудобной позе. Из-за этой неудобной позы Кукушкин сначала и принял его за брошенное кем-то пальто и лишь через некоторое время увидел две ноги, руку… и меч.

Кукушкин вовсе не был глуп. Он был по-своему даже очень благоразумен. И потому не спешил делать опрометчивых выводов. Но если бы он был благоразумен не по-своему, а вообще, то немедленно унес бы ноги. Или, по крайней мере, понял, что вот конкретно ему делать здесь совершенно нечего.

Однако благоразумие проявилось лишь в том, что Кукушкин, выглядывая из-за угла, постарался найти всему рациональное объяснение. Он знал, что в городе есть клубы исторической реконструкции и что они занимаются фехтованием. Даже видел их выступления на Дне города, и по местному телеканалу передача про это была. Так что, может, парни оттуда решили тренировку устроить, пока никто не видит.

И площадка удобная, под фонарем. Других источников света на улице Кукушкин не заметил, только где-то вдали горела пара окон. Но увидеть из них уличный бой вряд ли кто-то мог. Фонарь освещал небольшое пространство среди тьмы, и получалась сцена под открытым небом.

Только неподвижный четвертый на земле в идею тренировки никак не вписывался. Земля холодная и сырая, лежать на ней – благодарю покорно. К тому же фехтовальщики явно не рассчитывали на зрителей, и валяться ради драматического эффекта никто бы не стал.

А еще, сколько бы Кукушкин ни видел исторических реконструкторов, те не выступали без старинных костюмов и защитных приспособлений – кольчуг, кирас, шлемов и всего такого прочего. Эти же были одеты, как все нормальные люди, без камзолов, ботфорт и плащей. У одного вроде был плащ, но тоже современный, похоже, кожаный, и пояс болтался во время движения, а полы то развевались, то закручивались.

Так что версия с тренировкой отпадала.

Следом Кукушкин подумал, что, может быть, это выясняют отношения два разных клуба реконструкторов, которые что-то между собой не поделили. Как в старых фильмах про кунг-фу, школа на школу. Или как Монтекки и Капулетти – где увидят друг друга, тут же и устраивают драку. Но затем Кукушкин разглядел такое, что заставило его разом отказаться от любых версий с реконструкцией или ролевыми играми.

Он видел бой всего лишь несколько секунд, а разные идеи насчет того, что здесь творится, пронеслись в его голове еще быстрее. Тем не менее Кукушкин успел понять, что драка идет двое на одного. Он даже точно решил, что четвертый, который на земле, воевал не за того одного, а за тех двоих. Вот почему-то знал об этом, и все.

Одиночка, бившийся с двоими, был парнем лет двадцати с небольшим. Уличный фонарь высвечивал его взъерошенные рыжеватые волосы.

Парень дрался без меча. И в то же время с мечом. Клинок то появлялся, то исчезал в его правой руке. Кукушкину сначала показалось, что это просто какой-то световой эффект, оптический обман. Но нет, все так и было. Парень ловко перемещался по освещенному участку. Далекий от спорта вообще и фехтования в частности, зритель Кукушкин тем не менее разгадал маневр: тот заставлял двоих нападавших все время мешать друг другу.

Клинок появлялся в руке парня лишь в моменты, когда сталкивался с лезвием другого меча. А еще клинок светился – таким легким сине-зеленым сиянием. Иногда во время столкновения мечей с лезвий отлетали радужные искры.

В самих движениях не было ничего красивого и театрального, но сама их быстрота и экономность – ни убавить, ни прибавить, – завораживали круче любой постановки. Вот парень снова парировал атаку типа в плаще с болтающимся поясом (пряжка блеснула в свете фонаря), сбил ее, закручивая клинок, а сам ушел в сторону и еще подтолкнул нападающего. Как раз в этот момент другой пытался ударить парня в спину. Но в результате оба атакующих налетели друг на друга, хорошо, что не проткнули. Тот, что в плаще, даже повалился от удара.

Другой фехтовальщик оказался более проворным. Устояв на ногах, он сразу же перескочил через упавшего товарища и снова перешел в наступление. Ему даже удалось, как минимум, отыграть очко – сблизиться с противником и неожиданно сноровисто хлестнуть его сбоку ногой по колену, а затем врезать рукояткой меча в челюсть.

Парень упал на дорогу, – вернее, приземлился на обе руки, похожий на кошку, спрыгнувшую с дерева. Меч у него, конечно же, исчез. Очутившись на земле, парень тут же извернулся и подсек ноги противника.

Теперь под фонарем стало четверо лежащих.

Вскочить первым опять же удалось светловолосому парню, обладателю призрачного меча. Наверное, удар рукояткой вышел не таким уж и мощным.

Фехтовальщик в длиннополом плаще чуть опоздал, потому что как раз в полах своего плаща и запутался. Парень воспользовался моментом и со всего маху врезал ему ногой в лицо, снова отправив на землю.

Кукушкин даже поморщился, будто сам получил по зубам, хотя ни одна нога в жизни еще не касалась его физиономии.

А перед ловким парнем тем временем вырос тот, кто съездил ему рукояткой в челюсть. Вырос и тут же попытался достать его выпадом клинка. Парень опять ушел в сторону, схватил противника за вооруженную руку и припечатал по ней сверху ударом локтя.

Тот рухнул на колени. Парень зажал его руку под мышкой – Кукушкин понял, что это какой-то болевой захват. К горлу противника ловкач приставил его же собственный клинок, выдернутый из ослабевшей кисти.

Тайный болельщик за углом настолько увлекся зрелищем, что упустил из виду владельца длиннополого плаща, так некрасиво отправленного в нокаут.

Скамейка запасных того явно не прельщала. Кукушкин увидел из своего угла, что он уже снова стоит на ногах, пусть и не очень твердо. И не собирается больше фехтовать, а целится в парня из пистолета.

Ствол тоже блеснул в свете фонаря. Парень его не видел.

Это было совсем неспортивно. У Кукушкина вспыхнула мысль, а зачем они вообще дерутся, если могут стрелять. Вспыхнула, как падающая звезда, и тут же погасла.

Кукушкин даже не испугался, что парня вот-вот убьют, – а стрелок явно не хотел делать предупредительный выстрел в воздух и требовать бросить оружие. Нет, Кукушкин искренне пожалел, что не может вмешаться. Выскочить, полоснуть мечом по руке с пистолетом или даже толкнуть стрелка в спину. Но у него и меча-то нет…

Круглое и твердое стукнуло в ладонь. Кукушкин инстинктивно сжал ее и ощутил рукоять. И вдруг что есть силы гаркнул:

– Сзади!

Треснул выстрел. Кукушкин зажмурился. Он понимал, что изменить ничего нельзя: крикнул слишком поздно.

А когда через секунду открыл глаза, то уже никого под фонарем не застал. Мало того, и сам фонарь не горел, как будто разбитый пулей. Хотя, если бы так случилось, Кукушкин наверняка услышал бы звон стекла.

На улице царила темень, горела только пара окон далеко-далеко. И звезды. А еще… слабенький свет давал источник в руке Кукушкина. Меч с узким лезвием и крестовой гардой. Тяжелый.

На самом деле он не светился, только фосфоресцировал, как жезл дорожного инспектора. Кукушкин поднял клинок, чтобы получше рассмотреть, – и меч пропал. Растворился прямо в руке.

Кукушкин стиснул кулак, пытаясь схватить рукоять, но схватил только воздух.

Вот тогда он побежал. Не вперед, а назад. Приблизиться к мертвому фонарю он бы сейчас ни за что не посмел. Кукушкин бросился обратно, громко и судорожно дыша, желая как можно быстрее выскочить куда-нибудь, где будет хоть немного светлее и многолюднее.

Но он забрался очень далеко в глухие переулки, и людные места все никак не показывались.

В довершение всего спортивная, так сказать, форма Кукушкина не позволяла марафонские забеги куда надежнее медицинской справки. А справка у него имелась, и на уроки физкультуры он последний раз ходил классе в четвертом.

Он не успел остановиться от рези в боку, потому что налетел на препятствие.

Глаза к темноте привыкают очень быстро. Даже сильно напуганный, Кукушкин вполне мог различить, куда бежит, и уж точно без очков разглядел бы столб, забор или еще что-нибудь. Преграда выросла сама по себе. Вернее, не выросла, а спрыгнула откуда-то сверху, но вовремя сумела утвердиться на ногах, иначе Кукушкин снес бы ее на бегу к чертовой бабушке.

Преграда оказалось человеком. Кукушкин столкнулся с ним, – кажется, попал человеку головой в плечо, – отпрянул, поскользнулся и начал падать назад. Сильная рука схватила его за куртку почти у самого горла и не позволила рухнуть на землю.

– Стой, не падай, – раздался тихий голос.

Рука не торопилась отпускать захват, словно боялась, что Кукушкин тут же даст стрекача в другую сторону. В этом она была права. Кукушкин дернулся.

– Да стой ты! Свои! – казалось, рука сама и говорила.

Пальцы на вороте разжались. Кукушкин остался неподвижен.

Даже с его зрением можно было понять, что перед ним сейчас тот самый парень, что так лихо сражался с двоими, а третьего, скорее всего, укокошил еще раньше.

– Пошли! – вдруг сказал парень, хотя сам только что требовал стоять.

– Куда? – выдавил Кукушкин.

– К людям, – ответил встречный.

Хлопнул Кукушкина по плечу, развернулся и зашагал прочь. Кукушкин поплелся следом.

– А… – начал было он.

– Тихо! – парень резко остановился и приподнял руку. Законченный жест должен был бы завершиться прикладыванием пальца к губам, но спутник уловил намек и так.

Кукушкин заткнулся и постарался не отставать. Шаги у парня были, разумеется, шире, и его спутник шел торопливо, время от времени спотыкаясь.

Они свернули, потом еще раз свернули, и впереди Кукушкин увидел освещенную дорогу и машины, бегущие вправо-влево.

– Далеко живешь? – бросил провожатый.

– Нет, – поспешно ответил Кукушкин. – На…

И тут же замолчал. Надо ли говорить свой адрес неизвестно кому?

– А я далеко, – сказал парень. – Мобильник есть?

«Начинается», – обреченно подумал Кукушкин. Он решил, если парень его обчистит, то он все отдаст без боя.

– Такси вызови, – скомандовал провожатый. Они как раз остановились возле углового дома, и парень посмотрел на название улицы и номер. – Краснознаменная, сорок два. Скажи, ждем уже на углу с Вознесенской. Или пешком лучше пройдемся?

Кукушкин уже достал, было, телефон, но взглянул на парня и кивнул. Честно говоря, не потому, что хотел куда-то там идти, а потому что боялся: если этот тип заставил его звонить, то скорее всего велит и проезд оплачивать. А денег на такси у Кукушкина не имелось.

– Так и быть, – сказал парень, как будто это Кукушкин его упрашивал. – Тогда родителям позвони, скажи, задержишься.

– У меня нет… – ответил Кукушкин.

Спутник посмотрел на него пристально:

– Что, сирота?

– У меня бабушка, – сказал Кукушкин.

– Потом разберемся, – вслух решил парень. – Как хоть тебя зовут?

– С-саша, – почему-то заикнувшись, выговорил Кукушкин.

– Ясно, – ответил парень. – А меня Ланселот. Сэр Ланселот. – Он выдержал паузу, будто ожидал какой-то вполне определенной реакции на эти слова. Например, что Кукушкин упадет на одно колено и склонит голову. Потом вдруг спохватился: – Вообще-то Гена… Рогов.

– А почему Ланселот?

– Я же рыцарь, – Ланселот сказал это таким же тоном, как если бы Кукушкин спросил, почему у него такое имя и фамилия, и пришлось бы ответить: «Я же русский!».

– Понятно, – хотя ничего, если честно, Кукушкину было непонятно.

– Кстати, теперь и ты тоже.

– Что «тоже»?

– Рыцарь. Ты ведь получил меч.

Кукушкин сжал левую руку в кулак и посмотрел на нее, как будто ожидал увидеть меч. Но в руке по-прежнему был только воздух. Новоявленный рыцарь поднял глаза на Ланселота.

– Я знаю, – ответил тот на невысказанный вопрос. – Мы чувствуем. Мы все связаны.

Кукушкин вспомнил фильм «Горец». Там эти бессмертные с мечами тоже друг друга чувствовали на расстоянии. Неужели это правда?

– Только не льсти себе, – сказал Ланселот. – Ты еще не полноценный рыцарь. Непосвященный. Ты еще не сэр.

– А что нужно… – Кукушкин замялся. – Чтобы… посвятили?

– Обучение пройти, – с кривой какой-то усмешкой ответил тот, кто назвал себя рыцарем. – И совершить подвиг. Так что пока будешь оруженосцем.

– Чьим? – спросил Кукушкин, уже зная четкий ответ.

На самом деле он хотел спросить о другом. Какое оружие придется носить, если меч сам появляется и сам пропадает? Но почему-то решил, что вопрос этот глупый. И задал еще более глупый.

– Моим, – сказал рыцарь. – Тут без вариантов. А называть я тебя по такому случаю буду Санчо. Ты не против?

Кукушкин помотал головой.

На душе у Ланселота все еще было мерзостно, только уже не так, как после визита к Мэтру. Несмотря на то что он, как ни крути, отстоял меч в бою. Несмотря на то что действовал единственно возможным образом с момента, как зажегся фонарь и на свет выступил Гаррет. Несмотря на то что теперь уже был не один.

Ланселот жалел Ивэйна. Оставалась призрачная надежда, что Ивэйн выживет. Призрачная, как грань изначального клинка, укол которой получил бывший рыцарь. Тогда Ланселот ударил его, не задумываясь. Их клинки не предназначались для людей. Ланселот сам неоднократно получал такие уколы, и в бытность свою учеником, и потом, когда рыцари иногда собирались все вместе и устраивали турнир, чтобы померяться силами и заодно поделиться секретными приемами. Такой удар чувствуешь сразу и душой, и телом – физически это похоже на холод от ожога, а морально – на внезапные угрызения совести.

Клинок мог пройти сквозь шею и не причинить вреда: Ланселот видел однажды, как Артур сделал это с Каем на турнире.

Но Ланселот не ожидал, что Ивэйн сразу упадет, как подкошенный. После этого рыцарь уже только парировал атаки Гаррета и Саграмора и искал способ обезоруживания.

Еще было мерзостно из-за Саграмора. Гаррет действовал по обычаю, как бы там ни случилось. Меч можно отвоевать в поединке. Но стрелять… Рыцари никогда не пользовались иным оружием, кроме клинкового. По крайней мере рыцари Ордена. Да и зачем оно им? Палить в оборотней серебряными пулями бесполезно, это только для кино годится. Но главный вопрос: Саграмор просто выхватил ствол в пылу драки или собирался заполучить меч любой ценой?

Вопрос, конечно, выходил риторический. Рыцарь, даже бывший, редко терял хладнокровие. И уж точно не в драке.

А главное, кто их всех послал? Мэтр? Но зачем это ему, он ведь только что выставил Ланселота за порог, как нашкодившего мальчишку?

И почему сразу не бросились отбирать меч? Их же трое, а Ланселот один, и они знали, что он последний. Да еще и предлагали одолжить меч на время, если хочет: вот тебе замена, иди и совершай подвиги дальше.

Наверное, кое-что мог бы знать Тристан. Единственный, кого Ланселот был в состоянии разыскать. Остальные соратники после визита к Мэтру пропадали куда вернее, чем исчезли бы по программе защиты свидетелей.

А ведь раньше, оказавшись поблизости, они чувствовали друг друга. Меч связывал их воедино.

Как же они вычислили Ланселота, если у них нет своих граней меча? И зачем, зачем его оружие, если почти собранный изначальный клинок был, есть и будет у Мэтра, пока не найдет себе новых рыцарей?

Одна версия все же выкристаллизовалась. Гаррет всегда был самым правильным из них всех. Самым последовательным. Правильнее Артура. Неизвестно, что заставило его продать свою грань, но, возможно, он не хотел допускать, чтобы Мэтр собрал метамеч целиком. А у Ланселота осталась последняя грань, он пробовал сдаться и почти достиг цели. Гаррет вряд ли мог предполагать, что сделка не состоится. А потом… Потом решил, что в другой раз может и состояться. Тогда оставался один выход – забрать последнюю грань у Ланселота. Мэтр никогда не получит цельный метамеч, Орден никогда не падет. А что забрать на время… Изначальный клинок не может долго оставаться стабильным, если не собран до конца. Рано или поздно одна из его граней выберет себе нового смертного.

Так и случилось.

Новый рыцарь нехотя вышагивал сейчас рядом с Ланселотом. И тот, честно говоря, был тоже этому не рад. Он бы предпочел, чтобы Санчо был хотя бы ровесником двадцатипятилетнего Гены Рогова, когда тот сам получил меч. Или когда меч получил своего Ланселота.

К скверному чувству на душе прибавился еще и зверский голод. Его следовало ждать после всего. Ланселот вспомнил, что дома ничего съестного нет. Собираясь к Мэтру, он заботился об этом в последнюю очередь.

– Есть хочешь? – Ланселот остановился и взглянул на оруженосца, который покорно и молча двигался рядом.

Оруженосец кивнул, но рыцарь уже знал ответ заранее: по самой комплекции Кукушкина можно было определить, что отсутствием аппетита он не страдает.

– Пошли, – Ланселот шагнул с тротуара на проезжую часть, даже не взглянув по сторонам. Хорошо, дорога пустовала, и только одинокие фары светились где-то далеко, но Кукушкин все равно посчитал это безрассудством. Он не знал, как обострено у Ланселота боковое зрение.

Они пересекли дорогу, и только сейчас Кукушкин заметил, куда направляется внезапно обретенный наставник.

Перед ними играла яркая, как елочная игрушка, вывеска фастфуда.

– Не вижу, отчего бы двум благородным донам не посетить трактир? – Ланселот открывал стеклянную дверь. – Заходи, угощаю.

Только очутившись в залитом искусственным светом помещении, Кукушкин понял, насколько чужими они здесь смотрятся. Вернее, он-то, как ни странно, чужим не выглядел, а вот Ланселот… Куртка изгваздана – еще бы, по земле валялся, вон, даже пожухлый лист к спине пристал, да и когда там было в темноте отряхиваться? Колени на джинсах тоже чем-то замараны. На щеке ссадина, наверно, от рукояти меча того прыткого фехтовальщика.

– Займи место у окна, – велел рыцарь. – А я пойду-ка в тронный зал.

И удалился в направлении туалета.

В забегаловке кроме них не было ни одного посетителя. За стойкой коротала время девушка в красном фирменном жилете поверх белой блузки. На другом конце стойки скучал парень в строгом костюме и желтом галстуке. Судя по бэйджику на лацкане, это был местный администратор.

Санчо бухнулся на серебристое сиденье из пластика, а школьный рюкзак пристроил напротив себя. Можно подумать, в пустом кафе кто-то мог претендовать на это место.

Девушка за стойкой покосилась в его сторону. Кукушкин с Ланселотом явились, кажется, под самое закрытие. А может, здесь работали круглосуточно. Санчо не разбирался, он по фастфудам обычно не ходил. Изредка какую-нибудь картошку фри брал навынос. Тут же цены обычно заламывают, и еда вредная.

Но в целом кафе было уютным. Аккуратные столики, много зелени, музыка тихая и чисто инструментальная. Кукушкин смотрел на улицу сквозь окно во всю стену, как в огромный аквариум.

Вдруг его кольнуло страхом, что Ланселот не придет. Что рыцарь улизнул из туалета, мало ли как бывает. Кукушкину внезапно очень захотелось, чтобы этот странный тип все-таки вернулся, хотя еще четверть часа назад он сам был готов бежать от рыцаря куда подальше.

Ланселот еще заставил себя ждать. Наконец появился с довольным видом. Теперь он уже больше походил на нормального человека – куртка по возможности отчищена, хотя заметны кое-где мокрые разводы, ссадина залеплена пластырем (небось специально держал в кармане для таких вот моментов). Даже волосы мокрые, словно он подставлял голову под струю.

Рыцарь улыбался и, прежде чем подойти к Санчо, дал крюк к стойке.

– Что будем заказывать? – тоном официанта спросил он, когда добрался-таки до столика у окна. – Нам повезло, сегодня рыбное меню, не будь я Ланселот Озерный! Так тебе что взять?

– Все равно, – отозвался Кукушкин.

– На мой вкус, значит. О’кей. Пиво ты не пьешь?

– Нет.

Кукушкин однажды пробовал, но ему не понравилось.

– Я тоже, – одобрил Ланселот. И зачем-то добавил: – Если честно, у меня дома есть нечего.

– В холодильнике мышь повесилась? – хмыкнул Кукушкин.

Однажды он пришел домой и нашел на кухонном столе записку с таким вот текстом от бабушки, а с обратной стороны записки – перечень продуктов, которые надо купить. Тогда, перед выходом в магазин, Санчо на самом деле повесил в холодильнике мышь. Компьютерную и давно сломанную.

Бабушка шутки не оценила.

– А у меня нет холодильника, – сказал Ланселот и ушел к стойке.

Санчо видел, как он, широко жестикулируя, делает заказ. Девушка за стойкой хихикала. Кукушкин не слышал, что говорит рыцарь, но готов был поспорить: фраза про рыбный день и Ланселота Озерного наверняка попала и в девичьи уши. Администратор наблюдал за этим настороженно, и, как показалось Кукушкину, даже ревниво.

А когда оруженосец снова перевел взгляд на Ланселота, то увидел, что тот как заправский фокусник сворачивает бумажную розу из фирменной салфетки и протягивает ее девушке за кассой. Реакция была такой, что Санчо решил – пусть этот трюк станет первым уроком в курсе обучения на рыцаря. «И вообще, наставник ему достался явно не промах», – с удовлетворением подумал Кукушкин.

Наконец Ланселот пришел обратно с подносом, уставленным всякими разноцветными коробочками, свертками, пол-литровыми пластиковыми стаканами, из которых торчали соломинки, и дымящимися чашками.

– Налетай, – сказал он Санчо.

Кукушкин налетел. А когда он с неприлично чмокающим звуком допил через соломинку шоколадный коктейль, Ланселот приказал:

– А теперь спрашивай.

Момент он выбрал удачный для себя, потому что сытость разогнала энную часть вопросов, как ветер облака.

– Почему он в вас не попал? – спросил Кукушкин наобум.

– А почему он вдруг должен был попасть?

– Я же крикнул, а он сразу нажал.

– А! Это как раз легко! Я тебя научу. Потом, – Ланселот смачно откусил от здешнего фирменного пирога.

– Вы умеете уворачиваться от пуль?

– Нет. Уворачиваться и не надо! Пуля, она же летит только в четырех измерениях, так?

Санчо кивнул. А что еще было делать, спорить?

– Вот, – заключил Ланселот, как будто Кукушкин, и правда, все понял. – Следовательно, нужно из них уйти, и все!

Он посмотрел на Санчо хитрыми глазами. Только сейчас Кукушкин разглядел, что глаза у Ланселота ненормально зеленые, не как у человека, а будто у кошки. Но зрачки обычные, круглые, если бы сейчас они оказались вертикальными щелочками, Санчо немедленно бы удрал.

А еще у Ланселота рот всегда держался немного набок, как будто рыцарь вечно ухмылялся. Оттого и улыбка выходила неизменно кривая.

– Но без тебя я бы не справился, – сказал Ланселот. – Меч мы чувствуем на расстоянии, а пули – нет. Так что ты мне жизнь спас. Мерси!

И тут же с причмокиванием приложился к соломинке.

– Всегда пожалуйста, – машинально ответил Санчо.

– Еще спрашивай, – требовательно сказал Ланселот.

– Почему меч появляется и исчезает? Вообще, почему он меня выбрал?

– Потому что он в некотором роде разумный, – ответил Ланселот, неизвестно на какой из вопросов, а может, сразу на оба.

– Ваш тоже?

– Во-первых, давай на «ты». Хотя у рыцарей и не принято… Нам с тобой много чего еще предстоит. Ладно?

Санчо опять кивнул, хотя про «много предстоит» ему не очень понравилось.

– А во-вторых, нет моего и твоего мечей. Он как бы один на всех.

– Меч?

– Ну, да. Это же Экскалибур.

Кукушкин вытаращил глаза. Ланселот, который в этот момент снова тянул колу через соломинку, даже поперхнулся.

– А что? Раз мы рыцари Круглого Стола, значит, у нас должен быть Экскалибур, – сказал он, прокашлявшись.

Кукушкин во многое не верил. Хотя он и любил фэнтези, но идиотом все-таки себя не считал, а потому вот так запросто принять идею рыцарей, доживших до наших дней, был не готов. То, что пел ему Ланселот, Санчо наматывал на ус, но отстраненно, как некую легенду. Оно все могло быть, конечно, но где-то там. Кукушкин даже привык не очень доверять своим глазам, учитывая не слишком хорошее зрение. Но зато привык доверять всему, что можно потрогать руками.

Выходит, он трогал Экскалибур, меч короля Артура.

– …Хотя на самом деле его не существует, – продолжил Ланселот.

– Ага, – поддакнул Санчо, но спохватился: – А как же вы… как же ты им тогда дрался?

– В школе сейчас философию не проходят? – почему-то спросил Ланселот.

– Нет, у нас пока не было. Может, потом будет.

– Ты в каком классе учишься?

– В восьмом, – сказал Санчо. – «В».

– Плохо дело, – произнес Ланселот, ни к кому конкретно не обращаясь, но явно имел в виду не то, что Кукушкин учится в «В» классе. – Рыцари, друг мой Санчо, в отличие от нормальных людей, живут в мире победившего объективного идеализма. Но тебе это ничего не говорит. Хорошо, ты Желязны когда-нибудь читал? «Девять принцев Амбера» хотя бы?

– Читал, – с энтузиазмом отозвался Кукушкин.

– Помнишь, там Амбер – это реальный мир, а все остальное, в том числе Земля, – только его отражения?

– Угу.

– «Ага», «угу»… – передразнил Ланселот. – Так вот, Экскалибур, он как Амбер. В нашем мире присутствуют только его отражения. Причем как один предмет может сразу отражаться в нескольких зеркалах, так и Экскалибур может быть одновременно у нескольких рыцарей.

– Я понял. Вы как бы все время в режиме онлайн с этим мечом.

– Вроде того, – Санчо показалось, что Ланселот ответил как-то слишком неопределенно. – Мы это называем «грани». У меня есть своя грань меча, у тебя – своя.

– А сколько их всего?

– Двенадцать. Столько же, сколько рыцарей в Ордене. Нас должна быть дюжина, как апостолов.

У Санчо в голове пронеслись картинки с крестовыми походами, всякие архиепископы, благословляющие воинов на ратные дела, и кресты на плащах.

– Но сейчас меньше, – сказал Ланселот. – Давно уже меньше.

– Почему?

– Мы не стареем, это вроде как бонус за обладание мечом. Зато умираем. Погибаем в боях, например… А меч выбирает нового рыцаря не сразу. И еще от меча можно отказаться. Не все могут вечно быть рыцарями. Тогда он тоже не сразу находит замену.

Кукушкин из всей этой тирады выхватил три слова: «не стареем» и «вечно».

– Сколько тебе лет? – прямо спросил он Ланселота.

– Тридцать пять, – ответил тот и опять криво усмехнулся. – Нет, реально тридцать пять. Я стал рыцарем всего десять лет назад. Самый молодой в ордене.

– Самый молодой – это я, – бестактно вставил Кукушкин.

– А ты еще не рыцарь. Ты оруженосец, – напомнил Ланселот.

– Ты тоже был оруженосцем?

– Нет, я сразу был рыцарем.

– Так нечестно!

– Честно. Просто когда меч выбрал меня, я сразу же совершил подвиг. Так получилось…

– Что ты сделал?

– Убил тролля. Не об этом сейчас речь. К тебе пришел меч, но ты еще не совершил подвига. Поэтому ты пока оруженосец и не можешь считаться членом ордена и взять себе рыцарское имя. Но подвиг я тебе дам возможность совершить, и очень скоро, не волнуйся.

Кукушкину, с одной стороны, не нравилось, что он пока не рыцарь. С другой стороны, почему-то идти убивать троллей ему тоже не хотелось. Хотя с таким мечом…

– Но вы тоже сначала учились? – спросил он Ланселота.

– Конечно. Моим наставником был Артур.

– Это ваш король?

– У нас нет королей. Артур только первый среди равных. Первый рыцарь. Но он не тот самый король Артур. Хотя он старший, ученик самого основателя.

– А кто был основатель?

– Мерлин.

Санчо поперхнулся.

– Я думал, это сказка.

– На Земле – да. В Упорядоченном – нет. Слушай…

За несколько минут, поглощая клюквенный пирог и время от времени смачно присасываясь к соломинке над молочным коктейлем, Ланселот открыл ученику систему мироздания.

Одним боком Земля – часть видимой нам Вселенной, а другим – часть великой Сферы Миров. Эти миры представляют собой слои Реальности. По ним издревле можно было перемещаться без космических кораблей, переходя от слоя к слою или даже пробивая сразу несколько. А всё вместе называется Упорядоченное, потому что оно противоположно Хаосу, из которого возникло. Но это метафизика, сообщил Ланселот, отхлебнув через соломинку. Главное, что Сферу Миров Упорядоченного населяют самые разные создания и сущности. Многие из них только похожи на людей внешне, даже по физиологии совпадают почти один в один, но людьми не являются. Одна из самых древних таких рас – Истинные Маги. В отличие от людей они почти бессмертны. Даже потеряв свое тело, Маг просто переходит на иную форму существования. Магов очень немного, и они, если можно так выразиться, не размножаются, как люди. Если женщина-Маг рождает ребенка, это влечет за собой гибель целого волшебного Поколения. Просто они теряют свое бессмертие. Не спрашивай меня, друг Санчо, почему так происходит и отчего. Важно, что так было уже не один раз.

Мерлин был самым могущественным из волшебников своего Поколения. Но не это главное. В большинстве миров Упорядоченного действует магия. В большинстве, но не во всех. Наша Земля – как раз из таких миров. Она словно закрыта от магии непроницаемым щитом.

– Но ведь… – перебил Кукушкин, – Экскалибур… И вообще…

– Дослушай сначала! – раздраженно сказал Ланселот, но прежде, чем продолжать, откусил пирога и сжевал. – В этом все и дело. Экскалибур – идеальный меч. Его же не существует. В нашем мире.

– Но как же, я же в руках держал, – запротестовал Санчо.

– Ты будешь слушать или нет? Пять минут назад о чем говорили, помнишь? Меча нет, но рубить и сражаться им можно. Это и есть парадокс. Не волнуйся, их еще много будет, привыкай. Так вот, Мерлин создал Экскалибур, применив высшую магию, именно для Земли. Именно потому, что волшебство у нас не действует. Его не должно быть.

Санчо подумал, что это на самом деле грустно. Однако говорить на этот раз ничего не стал, чтобы не мешать Ланселоту.

– Мерлин побывал на Земле и понял, что ее нужно охранять, как заповедник. Я вижу, вижу, что ты хочешь спросить. Как он здесь побывал, если магии у нас нет? Магии-то нет, но это не значит, что нет магов. Они здесь как мастеровые без инструментов. Но Истинный Маг способен перемещаться туда и обратно, просто здесь он тоже почти ничего не может. Понимаешь, чтобы творить магию, нужна энергия. А ты как думал? Считай, что это просто такая альтернативная физика. А у нас этой энергии просто нет. Между ней и нами – неразрушимый барьер. Все равно что электричество еще не протянули в нашу деревеньку… – Ланселот усмехнулся. – Экскалибур позволяет это обойти, но понадобилось все мастерство Мерлина, накопленное им за тысячи лет, и еще запретные знания. Мерлин создал Экскалибур и вручил своему первому ученику. Его звали Артур. Он встал во главе нашего Ордена.

– Это были Рыцари Круглого Стола? – не выдержал Санчо, решив блеснуть эрудицией.

– Никаких рыцарей Круглого Стола никогда не было. Это миф. Отголоски деятельности Ордена. Артур не был королем, просто у тех, кто пересказывал по слухам и пересудам его деяния, вроде Гальфреда Монмутского, не укладывалось в голове, что древний герой может и не быть монархом. Он даже не был рыцарем – в те грубые времена, если помнишь, рыцарством и не пахло, Римская империя только-только развалилась. Хотя… да, Круглый Стол был. Его построили много позднее. Чтобы соответствовать.

– А почему Мерлин не с вами?

– Мерлин умер. Давно. Ты, наверно, представляешь его себе по фильмам про короля Артура. Эдакий старичок с седой бородой, кельтский Дедушка Мороз?

Кукушкин помотал головой.

– А как ты думаешь, чем мы занимаемся? В смысле, чем занимаются рыцари?

– Ну… – Санчо призадумался, не ожидая столь очевидного вопроса в лоб. – Совершают подвиги… Защищают слабых. Служат прекрасной даме.

– Книжек обчитался, – вынес свой вердикт Ланселот. – Впрочем, это лучше, чем компьютерные игры. Ни разу на моей памяти меч не выбирал геймера. Друг, мой Санчо, раньше, может, так и было, как ты говоришь. Да и то сомневаюсь. Орден не для этого. Считай, что начался твой первый урок. Лучше пусть у тебя сразу не будет иллюзий, чем потом они тебя погубят. Так вот, заруби на носу. Мы не защищаем слабых. Мы не творим добро. Мы не служим дамам, – он покосился на девушку за кассой, – у нас их нет. Мы не заводим семьи.

– А что вы делаете?

– Мы защищаем Землю от Хаоса.

– Ничего себе! На ней ведь и так хаос, – Санчо даже кивнул на улицу за окном, как будто там было прямое подтверждение его словам.

– Ты прав, – Ланселот даже положил на стол пластиковую вилку. – Я не все тебе рассказал про Мерлина…

Когда-то давно, узнал Санчо, Мерлин ввязался в большую войну с другими Магами из своего Поколения. Земные легенды врут и приукрашивают: настоящий Мерлин не был ни добрым волшебником, ни даже мудрым. Он был себе на уме. Но войну он проиграл. Кроме того, все его Поколение было обречено на смерть после того, как одна из волшебниц родила ребенка. Это все было в то время, когда по Земле бродили динозавры, а люди не успели сюда прийти. Не желая сдаваться, Мерлин ушел на остров Брандей, где жили темные маги, которые пользовались силами Хаоса. Он стал одним из них, но со временем прозрел и покинул остров. Более того, Мерлин даже пожертвовал собой и пренебрег бессмертием в противоборстве Хаосу. Он и похоронен на границе, отделяющей Хаос и Упорядоченное.

– Я где-то все это читал, – вдруг осенило Санчо. – Про Мерлина и Упорядоченное. У Григорьева… ну, у друга моего книга есть, «Хроники Хьёрварда».

– А Старшую Эдду ты не читал? Или Младшую?

Санчо опустил взгляд на поднос. Там ничего не было, кроме тарелок и рекламки нового блюда с призом-игрушкой.

– Ничего удивительного тут нет. И вот почему…

…Люди на самом деле ничем не отличаются, что на Земле, что в любом другом мире Сферы. По крайней мере внешней разницы не больше, чем, к примеру, у финнов с японцами. Никто не знает, какой из миров считать колыбелью людей, где, в каком слое находится тот Эдем. А может, их было сразу несколько. Когда люди-кроманьонцы пришли на Землю, здесь уже были неандертальцы, но и те явились откуда-то не отсюда. Большинство из смертных никогда не пользовалось магией, но потенциальная способность есть у всех. Более того, они и приспособлены для того, чтобы жить в мире магии. Но Земля изначально оказалась закрытой от таких энергий, и ее развитие пошло совсем по другому пути. И теперь земляне за редким-редким исключением не могут жить бок о бок с волшебством – для них повсеместно разлитые магические токи не менее страшны, чем радиация. Или ослепительно яркий солнечный свет для тех, кто всю жизнь прожил в пещере…

Санчо не понравилась идея про пещеру, но он ничего не стал говорить. А Ланселот продолжал свой рассказ, не сбившись ни на миг, хотя видел, как поморщился оруженосец.

…Зарытый в Землю талант, однако, никуда не девается. Это все равно, что потерять одну половинку мозга – вторая, как известно, все на себя возьмет. Человеческий мозг потому и не используется даже на одну десятую, что не для таких условий создан, не в таких Мирах. И биологические часы у нас тоже рассчитаны больше, чем на двадцать четыре часа.

Кукушкин, если честно, про биологические часы слышал в первый раз.

В общем, говорил Ланселот, нераскрытый потенциал все равно нашел бы себе применение. Как травинка, которая пробивается сквозь трещину в асфальте. На Земле это проявилось, с одной стороны, в развитии техники, а с другой – в небывало мощном подсознании у людей. Столько информации удерживать и переваривать не может больше ни один смертный, ни в каком мире, только бессмертные, то есть боги, маги и, может быть, еще эльфы какие-нибудь. Ни в одном мире у смертных нет такой развитой подкорки головного мозга. Нигде нет такого количества гениев, героев, маньяков и сумасшедших. Да и ни в каком другом мире не живет несколько миллиардов смертных! Большинство, как и везде в Упорядоченном, обыкновенные люди, которые звезд с неба не хватают. Но даже они, изнеженные цивилизацией и водопроводом, испорченные квартирным вопросом и неспособные развести костер без спичек, имеют более сильный мозг и более чувствительное подсознание, чем крестьяне или горожане в каком-нибудь Эвиале или Мельине. Про эти миры рассказывал Артуру его учитель Мерлин…

Так что ничего удивительного, что обостренные чувства земных художников и поэтов, а еще раньше – сказителей и шаманов издавна улавливали информационные колебания Сферы Миров. Магия – это прежде всего информация. А коллективное бессознательное едино. Ах, да, ты не знаешь, что такое коллективное бессознательное, извини, друг Санчо. Потом расскажу как-нибудь. Но откуда и что появляется, ты понял. Так, искажаясь и преломляясь, возникают земные сказки. Старшая и Младшая Эдда, легенды о короле Артуре и даже мифы Ктулху. И опять же ничего удивительного нет, что где-то закрались и крупицы правды. Вроде «Хроник Хьёрварда»…

– Это же фэнтези, – словно очнулся Санчо.

– Никто и не спорит, что фэнтези, – Ланселот огляделся, словно ожидал, что кто-то и впрямь будет оспаривать. Но посетителей в кафе так и не появилось. Администратор за стойкой продолжал скучать. Девушка за кассой улыбнулась рыцарю.

– …А наша задача, – продолжил Ланселот, повернувшись к Санчо, – чтобы все это так, на уровне фэнтези, и оставалось.

Пока Санчо укладывал новые знания в голове, как учебники в рюкзак, Ланселот таки прикончил свой клюквенный пирог. На губах у него осталось чуть-чуть клюквы, и похож он теперь стал уже на вампира. Не останавливаясь на достигнутом, Ланселот потянулся еще к одной разноцветной коробке, вскрыл ее и присвистнул.

– Я же говорил, сегодня наш день!

Кукушкин не стал заикаться, что дословно не припомнит такой реплики.

– Смотри, это тебе!

Ланселот извлек из коробки пластмассовую фигурку рыцаря с мечом и на коне. Меч тут же вывалился, но живой рыцарь водрузил его на место.

Санчо повертел игрушку в руках и поставил на крышку стакана, как на пьедестал. Соломинка рядом с рыцарем выглядела копьем, воткнутым в землю.

– Так мы о чем? – как будто сам себе задал вопрос Ланселот. Кукушкин уже понял, что наставник любил риторику. – А, чтобы все так и оставалось на уровне фэнтези… В нашем мире не должно быть ничего волшебного. Особенно всего, что связано с магией Хаоса. Это завещание Мерлина. Для этого он создал Орден.

– А почему? – спросил Кукушкин, глядя на фигурку игрушечного рыцаря.

– Если Земля откроется для магии, человечество просто вымрет.

– А может, приспособится?

– Приспособится… – Ланселот посмотрел на улицу, как будто встретился глазами с ночью. – Тебе бы хотелось приспосабливаться к ядерной зиме? К тому, что будет, когда все это рухнет? Даже такое, как есть. Все-таки то, что творится в мире, это еще не Хаос. Как бы ни было похоже на то. Это просто бардак.

– А что такое Хаос? – спросил Кукушкин. – Почему он плохой?

– Долго объяснять. Он не плохой, он чужой. Проще сказать, чего в нем нет. Ничего из того, что ты любишь. Поэтому, если он победит, ничего этого не будет и у нас. Так понятно?

Санчо кивнул.

На одном из пустых стульев он заметил газету. Кто-то из посетителей, наверно, читал, а потом бросил. Газета была свернута и лежала кверху последней страницей, там, где объявления. Санчо даже в очках не смог бы прочитать отсюда, что в них написано. Однако мог себе представить, что там есть и что-то вроде «приворожу по фотографии». И гороскоп. А может, даже «маг высшей категории снимет венец безбрачия и поможет в бизнесе».

– А земные маги, они кто?

– По большей части шарлатаны, – откинулся на спинку стула Ланселот. – Или люди, которые могут своим подсознанием воздействовать на чужое. Это никакая не магия, просто психология. Не на Земле многие из них как раз были бы магами. Но есть несколько настоящих магов Хаоса. Они попали сюда очень давно, как Мерлин.

Кукушкин опустил руку с пластмассовой вилкой. Ланселот посмотрел на нее, потом на испуганное лицо оруженосца и усмехнулся своей косоротой улыбкой.

– Их можешь не бояться. Они бессильны. Рыцари, мы как пограничники. Главное, не допустить, чтобы сюда прорвался еще кто-то.

– А сколько всего рыцарей? – Санчо потрогал фигурку рыцаря, словно проверяя на устойчивость. – Двенадцать, как мечей?

– Ты да я. Итого – полтора.

От неловкого жеста Кукушкина фигурка свалилась на стол.

Девушка за кассой вежливо намекнула, что кафе закрывается. Набившие животы путники нехотя встали. Санчо засунул в карман пластмассового рыцаря и отлучился в туалет.

Ланселот ждал его на улице. Он настоял, чтобы Санчо все-таки побывал у него дома: «Запоминай дорогу».

Кукушкин появился. Ланселот велел позвонить домой бабушке и сказать, что Санчо в безопасности, он с одним из своих школьных учителей и что тот привезет его сам и все объяснит. Оруженосец так и сделал. Достал телефон, отошел в сторону и что-то начал говорить вполголоса. У Ланселота был острый натренированный слух, а Санчо не знал, насколько нужно отходить, но рыцарь сделал вид, что ничего не слышит. Из трубки мобильного до него донеслось всего одно слово – «шантрапа».

– Пройдемся, – сказал рыцарь.

– Что-то тяжеловато, – протянул Санчо. – Съел много. Фастфуд вообще – дрянь.

– Тем более. Надо худеть. Впрочем, это я тебе обещаю, – безжалостно сказал Ланселот. – Но на тебя не столько еда давит.

– А что?

– На душе скверно, да?

– Стресс выходит, – блеснул эрудицией оруженосец.

– Это бремя меча. Так оно называется. Меч нам много дает и еще больше отбирает. Мы все чувствуем тяжесть Экскалибура. Только она не физическая, а моральная. Ты же знаешь эту историю про Экскалибур, когда король Артур вытащил его из камня? Вот это все вместе мы и носим с собой: и меч, и камень на душе. Так что есть можешь даже больше, калории все равно сжигаться будут сильнее…

Причина, узнал Санчо, проста, но сделать с ней ничего нельзя. Экскалибур был проявлением магии, пусть даже в виде своего отражения. Если человек долго будет находиться вблизи источника радиации, у него начнется лучевая болезнь. Рыцарь был смертным, который находился постоянно в контакте с магическим артефактом, чуждым нашему миру. Но контактировало с ним не столько тело, сколько сознание.

Психика не выдерживала долго. Затяжные депрессии были еще цветочками. Приходили страхи, мании и другие неприятные вещи. Вот почему ни один из первых рыцарей Ордена, кроме Артура, не дожил до наших дней. В истории они оставались непобежденными рыцарями Круглого Стола. Что происходило с ними на самом деле, хроники и поэмы умалчивали. Кроме одной правдивой истории о бывшем рыцаре, известном как Дон Кихот Ламанчский.

В этом месте Санчо даже остановился. Он во многое готов был поверить, в конце концов он видел сегодня драку на мечах, внезапное исчезновение четверых людей и своими руками держал возникший из ниоткуда меч. Но поверить в Дон Кихота…

– Сервантес описал его приключения уже после того, как Дон Кихот лишился Экскалибура, – сказал Ланселот. – Собственно, до этого он не был Дон Кихотом. В Ордене его звали сэр Бедивер. Но его дух не выдержал тяжести меча. Возникла навязчивая идея раскрыться и идти спасать людей. Только Сервантес думал, что он просто начитался рыцарских романов.

– А почему он потерял Экскалибур?

– Это же разумный меч. Он видимо, чувствует, когда ты в своем уме, а когда уже нет. И тогда ему с тобой уже не по пути. Меч перестает приходить и ищет себе другого рыцаря. Пока и новый не сломается. Почти все ломаются…

– Одиннадцать из двенадцати?

Ланселот понял, что умение задавать каверзные вопросы было одним из немногих готовых навыков Санчо.

– Могли и все двенадцать…

Санчо остановился второй раз.

– Ничего! – Ланселот сказал это так, что Санчо отпрянул. – Я сегодня хотел сдаться. Только не вышло ничего. – Рыцарь опять выдал свою кривую улыбку, однако на этот раз кривизне его гримасы позавидовал бы сам Джим Кэрри.

– А почему ты решил сдаться?

– Потому! Я тебе только что рассказывал. Ты лучше спроси, почему не сдался?

Санчо последовал совету.

– Мне не дали, – ответил рыцарь на собственный вопрос.

– Это те, с которыми ты подрался?

– Нет, это были как раз мои коллеги. Те, кто уже. Они были после.

– Почему они напали? – Санчо вспомнил эпизод боя и оставил за бортом неудачную капитуляцию Ланселота, потому что не мог поддерживать две темы сразу или думать о двух вещах одновременно.

– Это я напал, – обескуражил рыцарь. – Но я просто опередил. Хотели отобрать мой меч. Есть такой обычай, если выиграть поединок, то можно оставить себе оружие и доспехи побежденного. Но вот зачем им мой меч – другой вопрос. Чужая грань Экскалибура твоей не станет никогда. Прямо-таки стихи получились…

Он замолк. Санчо не стал больше докучать расспросами.

Через некоторое время рыцарь свернул в подворотню, провел Санчо какими-то закоулками, а дальше они снова оказались на одноэтажной улице с деревянными домами, сродни той, на какой и встретились. Опять звезды были едва ли не самым ярким освещением. Кукушкину сделалось не по себе, он старался держаться поближе к Ланселоту. Потом они и вовсе спустились в какой-то овраг. Здесь, на дне, по склонам тоже стояли чьи-то жилища.

Наконец рыцарь свернул к двери в заборе. Открывая, он впервые за все время своего молчания посмотрел на Санчо:

– Заходи, гостем будешь…

Если во дворе можно было разглядеть хотя бы очертания предметов – сарай, поленница, а там какая-то плаха с топором, или, может, колуном, – то в доме Санчо постоянно обо что-нибудь спотыкался. Вот порог, а вот угол, а вот…

– Подожди, сейчас будет свет, – раздался из тьмы голос Ланселота.

Вспыхнул огонек, дрожа и колеблясь. Потом еще и еще. «Зачем он столько спичек жжет?» – подумал Санчо и тут же понял, что спичка на самом деле у рыцаря всего одна.

Ланселот зажигал свечи.

В их неровном свете казалось, что комната немного ходит ходуном. Санчо даже на всякий случай ухватился за дверной косяк. Конечно, он это сделал от удивления.

– У меня еще керосинка есть, – поведал Ланселот. – Включить?

– Нет, – ответил Санчо. – Обойдемся.

– Можешь раздеться, – Ланселот бросил куртку на вешалку. – Я сегодня топил.

В доме, и правда, было тепло. Кукушкин старательно вытер подошвы о тряпку у двери, разулся и тоже стянул куртку. За всеми этими манипуляциями он не переставал рассматривать комнату.

– Хотя мы только что были в известном заведении, – сказал Ланселот, – чаю сообразить не мешало бы. А?

– Можно, – ответил Кукушкин.

– Сейчас, только включу примус…

– Примус?!

– Шучу, – улыбка рыцаря плавала над свечами, и сейчас он чем-то походил на Чеширского кота. – Газовая плита у меня есть.

Но Ланселот шутил недаром. В единственной комнате его дома Санчо не заметил ни одного электроприбора. Посередине стоял круглый стол под клетчатой скатертью, в центре его горели три свечи в старинном подсвечнике. Мебель вообще вся была антикварная. Санчо не увидел ни телевизора, ни даже люстры, – один только крюк в потолке, – зато рассмотрел на комоде патефон и стопку пластинок. Глаза отыскали и керосиновую лампу, и даже не одну.

Во все это не вписывались только древний катушечный магнитофон и книги. Санчо даже ухмыльнулся. Он подошел к шкафу поближе, хотя книги стопками поднимались и рядом со шкафом, виднелись и под ним, и на комоде. Более того, практически все стены занимали полки. Книжные корешки от пола до потолка заменяли обои.

На нижних полках, на почетных местах размещались букинистические издания. Санчо даже разглядел два тома «Дон Кихота» на иностранном языке. Надпись он разобрал, но и только. Испанский, наверное. Что за издание, сказать было трудно, хотя от него так и веяло аурой старины и ценности.

Зато все остальное… Разноцветные глянцевые корешки фэнтези. Словно Ланселот ограбил книжный магазин. Или приторговывал с лотка, а поскольку склада, чтобы держать товар, не имел, то приспособил для этого свое жилище.

У Санчо проснулся читательский зуд, хотя он сегодня уже давал себе слово не брать в руки фэнтези. А после рассказов Ланселота в кафе мир стал куда интереснее самых замысловатых выдумок. И все же от вида стольких заманчивых корешков у Кукушкина перехватило дыхание.

Ланселот давно уже оставил его одного: взял свечу и удалился на кухню за занавеской позади большой русской печи. Оттуда доносились позвякивания, и загудел газ на плите, как большой и важный шмель.

– Ты все это читал? – громко спросил Кукушкин.

– Не все, конечно, – отозвался Ланселот. – Просматривал.

Санчо присоединился к нему на кухне. Газовая плита опять-таки была здесь лишней, если подходить с точки зрения стиля, потому что все остальное как будто осталось без изменений со дня постройки дома где-то в конце девятнадцатого века. Даже гирлянды лука свисали с потолка, как в кино. И, кстати, примус тоже имелся.

– А зачем это? Ну, книги?

– Вместо газет и журналов, – Ланселот снял чайник с плиты и теперь наливал кипяток в два граненых стакана, куда заранее опустил по белому пакетику. Эти хвостатые пакетики тоже не увязывались для Санчо с обстановкой дома. – Бери, и пойдем.

Стаканы были в древних ажурных подстаканниках. Кукушкин принял свой и, держа так, будто нес высокий бокал на скользком подносе, вернулся в комнату.

– Я же говорил, – раздался за спиной голос рыцаря, – люди искусства не могут не чувствовать информационных колебаний Сферы Миров. Ну, еще сумасшедшие, но они-то книг не пишут. Разумеется, у писателей все намешано – и реальные видения, и бред, и фантазия. Но если уметь читать и отделять, можно узнать много полезных новостей. К тому же такого добра сейчас много выходит.

– Откуда все? – Санчо обвел рукой комнату. – Ну, кроме книг? Наследство?

– Только дом. От тетки мне достался. Я у нее каждое лето гостил, когда в город приезжал. Остальное собрал с миру по нитке, на рынках всяких блошиных, даже на свалках. Я как старьевщик.

– Давно ты здесь живешь?

– Я здесь не живу. Мы же странствующие рыцари, помнишь? Должны скитаться по свету, искать подвигов на свою голову. У нас нет дома. Так что я здесь бывал набегами. А когда решил со всем этим покончить, то вернулся. У меня самые лучшие воспоминания об этом доме. С самого детства.

– А электричества почему нет? Чтобы не платить? – ляпнул Кукушкин.

– А ты знаешь, что такое электричество?

Санчо призадумался. На ум лезли всякие электроны, «плюсы» и «минусы», а еще гидроэлектростанции. Нет, он понятия не имел, что такое электричество. Знал только, как вставлять штепсель в розетку, менять пробки и вворачивать лампочки.

– Не волнуйся так, – по обыкновению криво усмехнулся Ланселот. – Никто толком не знает. Но все пользуются. А компьютер? Как он работает?

Кукушкин понял, что опять сел в лужу. Что он знал? Двоичный код, микросхемы, процессор, вроде бы магнитные ячейки какие-то… Хуже того, он не смог бы объяснить, как работает микрокалькулятор. Да что там, даже механический арифмометр – видел он такой когда-то давно у бабушки.

– Ладно, можешь не говорить, – милостиво разрешил Ланселот. – Никогда не слышал такую фразу: для невежественного человека технология неотличима от магии? Вот этим Хаос и пользуется. Там, где нет ясного понимания, вступает в силу суеверие. Смотри, магии ведь у нас нет? А компенсировать это магам и разной нежити чем-то надо. Волшебства нет, зато у мозгов избыточный потенциал. Особенно у правого полушария. Вот чем они теперь поддерживают свои силы. Нашим невежеством. А его, как ни странно, все больше. Куда больше, чем во времена, когда сюда приходил Мерлин. Раньше с колдунами хотя бы не церемонились. А теперь любую газету возьми – объявление от них прочтешь. Или предсказание. Или просто рекламу таблеток, которые сделаны по древним рецептам, но с использованием новейших технологий. Эти новейшие технологии у нас сейчас вместо философского камня.

Санчо вспомнил газету, забытую кем-то на стуле в забегаловке, и свои мысли.

– …Так что неизвестно еще, где Темные Века. Вернее, когда. Изнанка переизбытка информации. Приходится выбирать. Обрезать все ниточки, за которые Хаос тебя дергает. А он везде, где сейчас наука и техника. Потому что думают единицы. Остальные слепо верят во что попало. Хаос в каждой розетке. В компьютере. В мобильнике. Везде порядок, чего ты не знаешь. В каждом предмете, которого не понимаешь и что-то себе про него выдумываешь. Они накапливают силу. Маскируются. Выжидают, когда кто-то откроет им доступ к настоящей магии. А ведь Дон Кихот именно на этом сломался. Он видел в мельнице великана. Кто его знает, что там на самом деле было, в мельницах? Это же были тогдашние высокие технологии со всеми присущими суевериями. Великаны не зря под мельницы замаскировались. Может, в их устройстве секрета никакого и не было, но вряд ли кто-то представлял тогда, откуда берется ветер… Недаром же говорят, что черти на мельницах водятся.

Кукушкин поймал себя на там, что сжимает стакан и не чувствует обжигающего стекла. Только сейчас он вдруг начал понимать, что такое это самое бремя меча и как оно влияет на психику рыцаря.

Ланселот смотрел как будто сквозь него, в глазах прыгали огоньки свечей, и впервые Кукушкин увидел в наставнике что-то жуткое… и жалкое в то же время.

Он решил, что не будет спрашивать, почему Ланселот сегодня пытался отказаться от своего меча.

Но Санчо не мог не спросить об ином.

– Мне тоже надо будет так?..

– Тебе решать. Чем больше пользуешься всякими… техническими благами, тем глубже погружаешь руку в черную дыру, и нет никакой гарантии, что тебя там не схватят и не укусят. Где иллюзия – там нежить и Хаос. Так что смотри. Другие рыцари не строили жизнь, как я. Но почему-то я протянул дольше. Ты пей чай, остынет! Зря я, что ли, свечи на кухне жег?

Санчо отхлебнул, но больше для вида.

– Пошли во двор, – Ланселот встал.

На этот раз он все же зажег керосиновую лампу. Свечей велел не брать.

То, что Кукушкин принял в темноте за сарай, оказалось… кузницей. Вернее, только один отсек этого строения. Там стояли: горн, наковалья, ящик с углем и все прочее. И Санчо мгновенно понял, что именно кует здесь рыцарь. Вдоль стены на подставках ждали своего часа несколько мечей, шпаг и сабель.

Другой отсек был столярно-слесарной мастерской. Кукушкин сразу рассмотрел вполне современный токарный станок.

– Не в каменном же веке жить, – ответил Ланселот на невысказанный вопрос.

– А там что?

– Спортзал.

В третьем отсеке висела пара обмотанных серебристым скотчем боксерских мешков. Стояла конструкция из нескольких шин, уложенных в стопку и нанизанных на деревянный столбик, будто игрушечная пирамида. Еще там был похожий на огородное пугало манекен с отметинами, сделанными то ли углем, то ли черным фломастером – явно места для попадания острием клинка. В углу ощетинился иной манекен, деревянный, из китайских фильмов про кунг-фу: поставленное на попа бревно с несколькими торчащими палками, имитацией рук противника.

Однако неспортивный Санчо посмотрел на все это богатство равнодушно и устремился к стойке с холодным оружием.

– А можно?..

– Конечно, – разрешил Ланселот.

Кукушкин почему-то ждал, что в темноте по-кошачьи зеленые глаза рыцаря должны еще и светиться. Но ничего такого он не заметил. Ланселот щелкнул выключателем, и в мастерской зажглась лампочка под потолком.

Санчо вытащил клинок с затейливым эфесом, закрывающим всю кисть. Взмахнул несколько раз. Оружие было куда тяжелее, чем он ожидал.

– Я тоже с детства это дело любил, – Ланселот присел на табурет о трех ногах. – Помню, брал здоровые гвозди и подкладывал их на рельсы. Поезд шел, а я потом пытался заточить то, что получилось от сплющивания. Но дальше как-то не пошло. Я стал школьным учителем.

– Правда? – Санчо даже отвлекся от клинка. – А что вели?

– Русский язык… Недолго. Просто деваться было некуда, я ничего больше тогда не умел. Учился в аспирантуре и работал. Диссер так и не защитил, в рыцари подался, – он выдал фирменную ухмылку. – Смешно, к армии считался негодным – астма. Потом все прошло, когда Экскалибур появился. В общем, в школе мне не сильно нравилось, я просто себя бесполезным считал. Ну, зачем им все эти правила русского языка, они же ими не пользуются! У них родители-то у всех на иномарках. И что я им скажу – «любите предмет, в жизни пригодится»? Они же видели, что я сам его не особо… А школа-то еще была с английским уклоном. Там одно было хорошо – каникулы. Время свободное. А я любил по таким вот трущобам гулять. В общем, летом все и случилось. Незнакомую улицу нашел. Вроде вот живешь в городе, каждая пядь земли тебе знакома, ан обязательно встретится место, куда нога не ступала. Шел домой новой дорогой и решил попробовать. А там засада. Тролли-отморозки. Вся нежить, она жизнь из людей по чуть-чуть тянет, этим и существует. Замечал, наверно, усталость после того, как долго по телефону говоришь? Вот оно так же и бывает. А отморозки хотят все и сразу высосать, что вампиры, что эти. А я как-то сразу понял, кто это. Что не бандюки и не гопники. Сначала испугался до смерти, а потом ненависть какая-то пришла. Вернее, даже не ненависть, а досада. Подумал, мне бы меч, я бы их сейчас в капусту, а так подыхать ни за что… Больше всего на свете не хотел быть невинной жертвой. Уж лучше – виновной. А меч вдруг и пришел. Прямо в руку.

– Мне тоже, – вставил Санчо. – Когда в тебя этот целился…

– Саграмор.

– Да, Саграмор. Так вот, я пожалел, что у меня ничего нету. И меч тут как тут.

– Он всегда так находит «своих». Короче, этих гадов я уничтожил. Потом меня нашел Артур и взял в ученики.

– А как нашел?

– Как я тебя сегодня, так и он меня. Мы друг друга чувствуем на расстоянии, ведь грани Экскалибура – это одно. Когда появляется новый рыцарь, другие об этом узнают. Раньше узнавали…

Ланселот вкратце рассказал Санчо про загадочного Мэтра и про обычай продавать тому мечи. Даже про свою неудачную сделку.

– Вы так вот и торгуете Экскалибуром, по частям? – безжалостно спросил Санчо.

– Лучше, чем с ума сходить и на мельницы бросаться, – сказал Ланселот. – По-твоему, я сам не понимаю, что вся эта электрофобия – плод моего ума и больше ничего? Но думаешь одно, а чувствуешь другое, пока меч с тобой.

– А если этот ваш Мэтр соберет весь Экскалибур?

– Тогда будет как в рекламе: «Собери все мечи и выиграй власть над миром!» Не забивай голову, не соберет. До сих пор не собрал, за триста лет. Сегодня мог бы, но тоже не стал. Почему, не знаю.

Он замолчал и снова глядел как будто сквозь Кукушкина. Как будто мысленно с кем-то разговаривал и спорил, может, с тем самым Мэтром или с кем-то еще.

Санчо было не по себе, и он поспешно заговорил:

– А мы что будем делать?

– Для начала попробуем возродить Орден. Нас должно быть двенадцать. Меч пришел к тебе, наверняка придет еще к кому-нибудь. Будем их искать, Экскалибур приведет. Только вот что… Никогда не вызывай его сам. Пока. Только со мной и когда я скажу. А если что – беги. Просто беги. Понятно?

Санчо кивнул. Он не стал говорить: что бегун, что фехтовальщик из него были одинаковые. То есть никакие.

Санчо вызвал такси со своего мобильного – у Ланселота никакого телефона, разумеется, не водилось. Рыцарь сказал, что сам заплатит, и настоял быть сопровождающим.

Пока ждали машину, Ланселот узнал, что мать Санчо уже три года как работает в Москве, и они с бабушкой живут на присланные деньги и еще на бабушкину пенсию.

Санчо задумался, как представить рыцаря дома, но Ланселот велел, чтобы он только молчал, кивал и со всем подряд соглашался. Мол, да, так все и было. А когда они вдвоем наконец-то переступили порог, оруженосец получил еще один наглядный урок – беспардонного рыцарского вранья.

Ланселот отрекомендовался Роговым Геннадием Валерьевичем, тренером из секции исторического фехтования. Про «легенду» об одном из школьных учителей Санчо он благополучно забыл, или сознательно отказался от нее, – но и бабушка тоже не вспомнила.

Рыцарь поведал захватывающую историю о том, как за Санчо погнались трое хулиганов, а сам рассказчик оказался на пути этой погони. Вскользь обронил, как легко раскидал хулиганов, а потом отпаивал Кукушкина чаем. «Но Александр тоже проявил себя молодцом, не растерялся», – пел он, словно заправский менестрель. Наконец тот, кому следовало бы назвать себя Мюнхгаузеном, а не Ланселотом, сообщил, что намерен теперь заняться спортивным развитием Санчо. Он как раз по осени проводит дополнительный набор в свою секцию.

«Да у него же от физкультуры освобождение», – возразила бабушка. На что Ланселот заверил, что он, как человек с высшим педагогическим образованием, будет заниматься ее внуком по специальной, научно разработанной методике, которая не имеет медицинских противопоказаний. Через пару месяцев вы его не узнаете, гарантирую. Санчо должен будет ходить на тренировки каждый день после школы. Во вред учебе это не пойдет, тоже гарантирую.

Бабушка поохала и сказала: «Ну, раз так…» Ланселот церемонно приложился к ее руке, чем растрогал уже совершенно, и откланялся, велев Санчо быть завтра не позже пяти. Бабушка хотела было всучить ему денег на такси в благодарность за спасение внука, но стоило рыцарю показать фирменную улыбку, тут же оставила эти попытки.

Когда Ланселот уехал, Санчо еще некоторое время послушал, как она бурчит про «шантрапу», а потом отправился спать. Готовиться к завтрашней алгебре он, разумеется, и не подумал.

Пластмассовую фигурку рыцаря Санчо поставил на полку книжного шкафа, под стекло. Он решил зачем-то, что нужно будет обязательно собрать тут двенадцать фигурок, хотя кто знает, может, в этой коллекции их было больше или, наоборот, меньше.

Книжки, что дал ему сегодня Григорьев, даже не стал вынимать из рюкзака.

Спалось плохо. Лезли разные кошмары, как клопы под одеяло. В кошмарах Санчо убегал по лабиринтам темных улиц от преследователей. Он не понимал, кто за ним гонится, но был твердо уверен, что его убьют, как только настигнут. Улицы ветвились, разделялись и снова сходились, будто это была одна и та же, перекрученная в ленту Мёбиуса. Санчо звал меч, но тот или не приходил, или появлялся, когда, казалось, что его владельцу (или слуге?) уже ничего не грозило, а потом исчезал в самый неподходящий момент.

Санчо даже проснулся сам, хотя обычно его, лежебоку, поднимала бабушка. Ощущения после сна были такие, словно он провел ночь на центрифуге для подготовки космонавтов. Санчо, разумеется, никогда не катался на такой центрифуге, он даже на аттракционы-то в парке идти побаивался, но просто сравнить было не с чем. Разве что еще с ночи работающей стиральной машиной.

Он поднялся, чувствуя себя Щелкунчиком из мультфильма или Шалтай-Болтаем, – огромная тяжелая голова на тонких ножках. Увидел фигурку рыцаря, которую специально поставил на полку, на уровне глаз.

Немного полегчало.

Чтобы разогнать остатки беспокойного сна, что прилипли к нему, как репейник, несколько раз кругами прошелся по комнате. Сменил шаг на легкий бег трусцой, стараясь высоко поднимать колени. Очень быстро устал, но сонный морок прогнал окончательно.

Накануне вечером Ланселот, пока ждали такси, надиктовал оруженосцу комплекс ежеутренних упражнений. Санчо нехотя принял упор лежа и постарался отжаться. Он не делал этого много лет. Упал на брюхо, еле выжав десять раз. Вспомнил, что рыцарь велел сначала всегда разминаться. Поднялся на ноги, повращал руками, как мельница (тут же пришел на ум несчастный Дон Кихот Ламанчский, бывший сэр Бедивер), затем начал махи ногами. Получилось, конечно, куда хуже, чем с верхними конечностями. Но Ланселот сказал, как отрезал: «С первого дня нужно работать над растяжкой». Поэтому, разогрев связки, Санчо попробовал опуститься на шпагат. Он морщился и пыжился, но сумел разве что расставить ноги чуть шире, чем обычно.

После всех этих телодвижений оруженосец посчитал, что на сегодня хватит. Но решил для полного комплекса выполнить хотя бы еще одно упражнение из рекомендованных Ланселотом и хотя бы один раз. Надо было всего лишь снова принять упор лежа, а затем оттолкнуться от пола, успеть хлопнуть в ладоши и опять приземлиться на руки. Рыцарь сказал, это очень важно для фехтования, и кроме всего прочего тренирует скорость и силу удара.

Санчо грохнулся на пол, едва сделав хлопок. Ладонями он слегка амортизировал падение, но на звук все равно прибежала бабушка. Застав внука на полу, она только покачала головой.

…По дороге в школу Санчо казалось, будто он идет теперь совсем по другому городу. Рассказы Ланселота навсегда исказили его видение мира, словно сбили настройку у давно налаженного зрительного прибора. Он прошел мимо ресторана «Мельница». На его открытой площадке – в октябре здесь никто уже не сидел – высился одинокий декоративный ветряк, и сейчас даже слабо вращал лопастями.

Санчо опять подумал о бедном Рыцаре Печального Образа.

Школу уже было видно, к ней торопливо сходился народ. У ограды машины то и дело высаживали пассажиров, обремененных рюкзаками и сменной обувью.

Только одна машина остановилась, не доезжая полквартала. Санчо не очень разбирался в марках, но заметил непривычную форму кузова. Автомобиль выглядел аристократом даже среди дорогих заморских собратьев.

Плавно открылась левая передняя дверь. Ага, подумал Санчо, руль, наверно, правый. Из салона вылезла девушка в черном. То есть на ней совсем все было черное, кроме, разумеется, собственной кожи: берет, короткий плащ, юбка и высокие-высокие ботинки на толстой подошве. Сумка тоже черная.

Девушку Санчо узнал, как ни странно, именно по цвету, – это была Петрова из 11-го «А». Она, наверно, единственная на всю школу так одевалась. Кукушкин даже толком не знал, как ее зовут, да Санчо особенно и не интересовался девчонками на два года старше его. Петрова привлекала его взгляд разве что своим нарядом, а сейчас на фоне серебристой машины, которая совершенно не вязалась с ее имиджем, выглядела еще более необычно. Вот она наклонилась к боковому окну, что-то сказала, а потом независимой походкой направилась к школе.

Машина уехала не сразу. Санчо успел обогнать ее и с любопытством разглядеть не только сзади, но и спереди. Кто сидел за рулем, он увидеть не смог из-за тонированных стекол, в которых отражались только пятна хмурого октябрьского утра. Потом Кукушкина окликнул Арутюнян из его класса. Они перебросились парой слов, но вместе не пошли, вернее быстроногий Арутюнян ускакал, опередив неторопливого Санчо.

Только до школы он не добежал. Выпущенная из окна третьего этажа стрела вошла точно в ногу. Хорошо, не в грудь. Арутюнян вскрикнул, упал и торопливо пополз, укрываясь за широким столбом школьных ворот. За ним тянулся красный след, будто он тащил худую банку с краской.

С крыши щерились горгульи, хлопая крыльями.

Знакомый Кукушкину народ попрятался кто за оградой, кто за ближайшим стволом клена. Горгульи время от времени срывались с крыши и кружили над подступами к школе, норовя кого-нибудь схватить, чтобы нанизать на острые, как копья, прутья забора. Вдали слышался вой сразу нескольких полицейских сирен.

Хаос захватил школу и всех, кто успел в нее попасть.

Санчо вызвал Экскалибур. Меч не успел целиком вырасти из ладони, когда пришлось отбивать стрелу. Санчо поспешно отскочил к столбу ворот из красного, будто впитавшего старую кровь времени, кирпича. Привалившись спиной к другому столбу, напротив Кукушкина тяжело дышал Арутюнян.

– Ты как? – негромко позвал Санчо.

– Жить буду, – бросил Арутюнян.

Стрела прошла у него насквозь через бедро. Кукушкин подумал, что кость, наверное, не задета. Арутюнян отцепил ремень от сумки и перетянул себе ногу выше раны, как будто жгутом. Сжав зубы, сломал наконечник стрелы. Потом закрыл глаза и, шипя, потащил ее целиком из раны.

У Санчо внутри что-то натянулось и лопнуло. Он резко выскочил из-за столба, ворвался во двор и зигзагами рванул к школьному крыльцу. Зазвенели тетивы. Стрелы едва не втыкались туда, где он только что был, рисуя на земле ломаную, похожую на какой-то график, линию. Втыкались прямо в асфальт.

Санчо подскочил к стене и прижался, втянув живот. Подстрелить его уже не могли, но проникать с главного входа было бы самоубийством. Пригибаясь под окнами первого этажа, Санчо заскользил вдоль стены до угла. Он почти достиг цели, когда окно над головой со звоном разбилось, и оттуда высунулась исполинская рука с когтями. Эта лапа начала шарить вокруг, как если бы у ее обладателя укатилась под диван ценная монета. Но искала она явно не монету, а Кукушкина. Санчо от неожиданности присел, взмахнул Экскалибуром и отрубил коготь на указательном пальце лапы. Сам палец, – к счастью или к худу, – не пострадал. Рука на миг замерла. Санчо увидел на этой огромной ладони складки кожи и даже линии судьбы. Лапа круто пошла вниз, чтобы его схватить, и Санчо ткнул мечом прямо в центр линии, меняя судьбу чудовища раз и навсегда.

Раздался вой, как будто завыла сама конечность, а не ее невидимый владелец.

Лапа втянулась обратно в школу, а Санчо миновал угол, затем еще один и выскочил во внутренний двор, на спортплощадку. Здание школы обступало ее с трех сторон. У стен все еще зеленела трава, правда, сейчас еще нанесло разноцветных кленовых листьев. Санчо, все так же пригибаясь, добежал до одноэтажной пристройки, заставил меч исчезнуть, чтобы освободить руки, и по кирпичным выступам начал карабкаться на ее крышу. Еще вчера это было бы для него из разряда фигур высшего пилотажа, но сегодня Кукушкин влез довольно легко.

Стоило ему целиком забросить себя на крышу пристройки, как сверху спикировала горгулья. Все, что успел сделать Санчо, – это перекатиться с брюха на спину, и выставить перед собой опять призванный Экскалибур. Горгулья, не успев затормозить в воздухе, аккуратно наделась на клинок, как жук на булавку. Зубы клацнули перед лицом Санчо. Однако через секунду дохлый монстр окаменел и рассыпался на куски. Обломки гулко забарабанили по старой кровле. Санчо еле успел убрать голову – рядом врезался приличный камень, половина черепа горгульи. Кукушкин вскочил на ноги, стряхнул с себя каменную крошку, поднял этот увесистый обломок и кинул в стекло ближайшего окна, что выходило на крышу пристройки.

Окно вело в школьный медпункт. Едва под ботинками Санчо хрустнули осколки стекла на полу, как случилась новая атака. Справа нападал орк-мародер. Тот нацепил трофейный белый халат. По халату уже расползлись пятна чьей-то крови. Орк вращал над головой стетоскоп, будто кистень или нунчаки.

Санчо увернулся от взмаха стетоскопа и ткнул мечом в ступню орка. Благо, ступня была широкая, как у снежного человека. Орк взревел, запрыгал на одной ноге и врезался в шкаф со стеклянной дверцей. Вместе с осколками дверцы с верхней полки обрушился металлический ящик с инструментами. Среди них, к удивлению Санчо, оказался скальпель, который точнехонько вошел в глаз рухнувшего мародера. Кукушкину даже не пришлось больше наносить ударов. Орк распух и тут же опал, превратившись в лужицу пузырящейся зеленой слизи, в которой плавали тряпки одежды.

Санчо вырвался в коридор, пустынный и темный. В голове крутилось: «Где же Ланселот?» Рыцарь давно уже должен был быть здесь. Впрочем, Санчо знал уже сам, что делать. Пробиваться на третий этаж, в кабинет физики. Маги Хаоса, стоящие во главе захвата школы и открывшие путь на Землю для армии своих тварей, добрались до артефакта, спрятанного в подвале. Теперь они попытаются активировать его с помощью аппарата, наскоро собранного из различных физических приборов. Тогда молния прошьет грань миров, и Хаос прольется на планету, как метеоритный дождь, а с ним придет убийственное магическое излучение.

Далеко-далеко впереди, в конце коридора, была лестница наверх. Санчо напружинился, как бегун на старте, а потом рванул к ней. Распахивались двери классов справа и слева, оттуда выскакивали и вылетали орки, тролли и мрачные воины в черных масках ниндзя. Кукушкин не останавливался. Он уворачивался, прокручивался, нырял под удары, пользуясь своим малым ростом, отвечал короткими режущими выпадами и продолжал бежать. Один раз из-под двери высунулось чье-то щупальце. Санчо подпрыгнул и с удовольствием опустился на него каблуками, впервые ощущая прок от своего лишнего веса. За дверью раздался истошный визг, похожий на кошачий, и щупальце поспешно втянулось обратно.

Санчо уже почти добрался до лестницы… когда его огрел сумкой по спине подоспевший Григорьев. А после без всякого приветствия осведомился, какого фига Кукушкин идет прогулочным шагом и весь в себе, когда до звонка осталось пять минут. Санчо ошалело посмотрел вокруг, увидел невредимую школу без всяких горгулий и вместе с Григорьевым как следует прибавил ходу.

Они даже не опоздали. Ввалились в класс точно под звонок, орущий, как сигнализация. Все текло привычно и гладко, словно ничего вчера и не было, словно Кукушкин где-то вычитал всю историю о рыцарях и самопоявляющихся клинках. Алгебра, к которой он не подготовился, стерла реальность Ланселота и его уроков чище, чем мокрая тряпка стирает мел с доски.

К удивлению Санчо, все сошло ему с рук. Ничего не спросили, к доске не вызвали, и даже домашнюю работу не проверили. Красота! Когда звонок снова завыл, Кукушкин покидал учебник с тетрадями в рюкзак и, не веря своему счастью, довольный вышел из кабинета.

Вечный сосед по парте Григорьев все что-то пытался ему сказать, но Кукушкин не слушал. Он вдруг поймал себя на том, что слышит другие голоса, кроме григорьевского. Нет, не какие-то мистические. При желании теперь он мог выделить любой голос из какофонии школьной перемены и настроиться только на него, даже если говорили в дальнем конце коридора. Услышать слово в слово.

Музыкальным слухом Санчо никогда похвастаться не мог, так же как и отменным зрением.

– Глухой, что ли?! – Григорьев бесцеремонно пихнул Санчо в бок.

Перемена кончилась, и началась история. Проходили эпоху Петра I. Санчо задумался, каково было рыцарям в те времена. Действовал ли в ту пору в России орден этого Круглого Стола? Может быть, какой-нибудь известный человек, сподвижник Петра, уже был рыцарем? А может, наоборот, хаоситом? Кукушкин решил, что нужно порасспросить об этом Ланселота.

День прошел ни шатко, ни валко. Санчо то воспринимал все, что говорилось на уроках или что бухтел на переменах Григорьев, то проваливался в свои ощущения. Но, опять же, кроме Григорьева никто этого не замечал, а тот не догадывался о причине.

Но одно маленькое знаменательное событие до конца школьной смены все-таки произошло – и снова на перемене. Санчо шел по первому этажу, прислушиваясь ко всему, а мимо проходил с каким-то мотком проводов невысокий паренек и кивнул ему. Санчо механически кивнул в ответ и даже не остановился. Но через несколько шагов подумал: он никогда не видел этого типа с проводами. Паренек выглядел его сверстником, может, на пару лет постарше. Только совсем не походил на школьника из-за этих проводов и рабочей спецовки. Откуда тот знал Кукушкина?

Санчо обернулся. Перемена бушевала, но того, кто был ему нужен, и след простыл.

Начался последний урок, и Санчо забыл обо всем.

Название урока было тяжелое и колючее, как «противотанковый еж», – БЖД. Безопасность жизнедеятельности. И ее отходов, всегда плоско шутил Григорьев. Говорили, что раньше такой предмет был только в одиннадцатом классе, но теперь, в связи с возросшей угрозой терроризма, его ввели и для восьмиклассников.

Санчо нравилось это самое БЖД. Даже не тем, что там рассказывали, как и чего делать, если начнется какая-нибудь заваруха. И не тем, что показывали настоящее оружие, хотя и с рассверленным стволом, а потом дали пару раз собрать-разобрать автомат. Пули тот не выпускал, но вместо стреляных гильз цельные патроны выбрасывал – загляденье!

Нет, Санчо нравилось то, где всегда проходили эти уроки.

Школу выстроили до революции, а затем еще достраивали, уже в тридцатых годах, при Сталине. Тогда же и вырыли бомбоубежище, где можно было разместить жителей чуть ли не всех окрестных улиц.

Когда на самом деле началась война, в школе разместили госпиталь. Город не бомбили, но воздушные тревоги случались, и тогда в убежище скрывались раненые и медперсонал. А после войны сюда опять вернулась школа, и в лабиринтах убежища сделали несколько учебных классов и устроили всякие подсобные помещения. О прямом назначении тоже не забывали, потому что тогда уже опасались войны атомной. А теперь вот террористов…

Неприметная дверь без таблички уводила в подземелье. Уроки по БЖД проводили в специальном классе внизу. Он когда-то назывался классом начальной военной подготовки. По стенам там висели разные интересные плакаты, каждый из них старше Кукушкина втрое, а может, и впятеро. На плакатах были нарисованы схемы распространения радиации при ядерном взрыве на земле, под землей и в воздухе; что надо делать при неожиданной атаке; как оказывать экстренную помощь и переносить раненых. Еще тут стоял манекен в противогазе и костюме химической защиты. А за стенкой, в соседнем зале, располагался самый настоящий тир, где иногда можно было пострелять из пневматического ружья под бдительным взглядом военрука.

Но это была известная часть подземелья. На самом деле убежище змеилось лабиринтом под всей школой с ее несколькими корпусами. Никто из тех, кто здесь учился, не знал, куда ведут все закоулки. Иногда мальчишек звали в темные коридоры перетащить что-нибудь. Санчо видел, сколько в этих катакомбах всякого хлама. Он не исключал, что где-то за надежно запертой дверью могут храниться настоящие винтовки, пистолеты и патроны, а может, даже гранаты. Неиспользованный запас еще со времен войны. Была же подсобка, где стоял железный шкаф, доверху набитый противогазами!

Санчо слушал вполуха бывшего военрука Михалыча, который теперь значился преподавателем БЖД, и думал, сколько вопросов он задаст Ланселоту, когда пойдет к нему сразу после этого урока. Ведь он толком ничего не узнал вчерашним вечером.

Урок закончился раньше обычного. Военрук Михалыч сказал, что все могут быть свободны, кроме мужской половины класса. Насчет мужской половины он, конечно, перегнул, было таковых всего девять на четырнадцать дам. Михалыч нарисовал перспективу оставшимся: они помогают перетащить несколько снарядов, а он разрешает затем с полчасика пострелять в тире и дает винтовки.

Мужская половина, кроме Санчо, воспылала энтузиазмом. Кукушкину же деваться все равно было некуда.

Они гуськом прошли по лабиринту коридоров и достигли подземелья, где хранились относительно новые маты и частично разобранные тренажеры. Пару тренажеров и штабель матов и нужно было поднять наверх, в спортзал.

Санчо работал в двойке с Григорьевым. Но из-за комплекции и общей неспортивности Кукушкина они все время оказывались последними. Естественно, самый нижний из штабеля достался тоже им. Когда они взгромоздили поклажу на второй этаж, в зале их встретил только Михалыч. Он велел стащить обратно вниз один старый, истрепанный мат. «…А потом приходите в тир!» Кукушкин всю дорогу в подвал теперь должен был слушать ворчание Григорьева.

Они втащили ношу в подсобку и бухнули на другой штабель, выше их самих. Мат, разумеется, лег неровно. Мучимый чувством вины, Санчо отправил Григорьева в тир и сказал, что слазает наверх и поправит. Дел оказалось на полминуты. Санчо рассчитывал догнать Григорьева в коридоре.

Но когда он вышел в коридор, Григорьева уже не было. Наверно, успел свернуть за угол. Зато у поворота, преграждая дорогу, стояла высокая фигура.

Лампа дневного света замигала, будто не верила сама себе. Так же дрожал свет фонаря вчера вечером, когда Санчо увидел бой Ланселота.

Фигура была иной, чем те, с кем дрался рыцарь. Они по крайней мере выглядели живыми. У этого же типа лицо синело, как у покойника. Кроме того, противники Ланселота одевались вполне современно. А синелицый кутался в древний ветхий плащ, полы которого превратились чуть ли не в лохмотья. Санчо даже заметил большую дыру, сквозь нее виден был рукав… камзола?

В свете лампы блестела выпуклая застежка плаща. Санчо даже вспомнил, как она называется – фибула.

Темные спутанные волосы синелицего закрывали один глаз. Второй, опять же, настолько глубоко ушел в глазницу, словно провалился, как у настоящего мертвеца. Тем не менее глаз был живой. Санчо даже заметил, как двигается зрачок.

Синелицый ничего не говорил, только сверлил Кукушкина этим глазом. Санчо не двигался с места.

Фигура выпростала руку из-под плаща. Кисть закрывала рваная перчатка. Санчо заметил, что на руке отсутствует мизинец.

– Меч-ч, – глухо сказала, почти прошипела фигура.

И Санчо понял, что ей надо. То же, что троим вчера надо было от Ланселота. Этот рыцарь-покойник с ними заодно.

Язык словно присох, и Кукушкин помотал головой в знак отрицания.

Фигура не спеша убрала руку снова под плащ. Там звякнуло. У Кукушкина упало сердце, как оно иногда падало, когда он слышал звон инструмента в кабинете стоматолога.

Рыцарь-покойник вытащил руку уже не пустой, а с мечом. Лезвие было темным, но отнюдь не ржавым.

Санчо инстинктивно сжал пальцы. Они поймали рукоятку.

Экскалибур пришел.

Кукушкин помнил наказ – меч не вызывать, а убегать. Но убегать было некуда: выход заслонил этот зомби. С мечом же стало куда спокойнее. Всего на несколько секунд – потому что зомби шагнул вперед и единственным точным ударом легко выбил Экскалибур из руки Санчо.

Меч звякнул о серый бетонный пол, как обычная железка. По коридору разнеслось эхо.

Рыцарь-покойник направил острие клинка в лицо Санчо. Сделал еще шаг. И еще. Он ступал очень мягко, почти совсем бесшумно, как падают осенние листья на кладбище. Санчо отшатнулся, попятился, едва не упал. Потертый носок рыцарского сапога встал рядом с Экскалибуром на полу. Санчо понял, что потерял меч навсегда. Сдал практически без боя.

Кукушкин отчаянно захотел, чтобы все вернулось хотя бы на несколько секунд назад. Тогда он бы точно не дал так просто себя обезоружить. И вдруг рукоятка меча опять ударила по пальцам.

Санчо шевельнул кистью – и перед глазами поднялось лезвие меча. Это было невозможно. Кукушкин отступил от упавшего Экскалибура шагов на пять. Выходит, меч возвращается по желанию? Даже если его отберут, он исчезнет и снова появится у тебя? А как же тогда собирался им завладеть этот мертвяк?

Но проверять догадки Санчо не захотел. Так же как еще раз пробовать идти в атаку на рыцаря-зомби. Вместо того оруженосец Ланселота развернулся и все-таки бросился наутек по коридору.

Он добежал до угла, потом еще раз до угла, как сегодня утром, при воображаемом штурме школы. Даже удивился, какие же длинные эти подвальные катакомбы.

Однако впереди ждал тупик. Кукушкин остановился, тяжело дыша. Развернулся, выставив перед собой меч и прислушался. Он слышал… нет, не шаги, а какой-то шорох. Но точно почему-то знал, что это движется рыцарь-покойник. Будто статуя командора шла за Дон Жуаном. Видел однажды Санчо такой спектакль по телику, когда у него еще компьютера не было.

В тупике, куда он с размаху влетел, не было никаких дверей. Просто ответвление коридора – и все. Только у стены две сломанные парты. Старые, целиком деревянные, с наклонной доской и местом для чернильницы, а не теперешние столы, которые больше чем наполовину из нержавеющей стали.

На дальнюю стену легла тень и стала расти. Кукушкин думал, что всякие упыри не отбрасывают тени, но рыцарь, видимо, был исключением из правил. Санчо поднял Экскалибур выше. Прямоугольник коридора впереди напоминал ему дисплей, а лезвие меча, что маячило перед глазами – оружие в какой-нибудь старой игрушке типа «Готики». И когда шорох послышался уже сбоку, над самым ухом, оруженосец едва не спятил с перепугу. Если бы мог запрыгнуть на потолок – то был бы там сей же миг. А вместо этого припечатался спиной к стене, словно проверял осанку.

В стене, рядом с партами, зиял проем. Его не было еще несколько секунд назад. Стена разверзлась, не иначе. В воздухе летала пыль – значит, Санчо не почудилось, проем действительно только что открылся, слабое зрение не подвело.

Из проема высунулся некто и потребовал:

– Сюда иди, если жить хочешь!

Спустя пару секунд оруженосец Ланселота вспомнил, где его видел. Это был паренек в рабочей спецовке, который сегодня в коридоре кивнул Санчо.

Кукушкин не заставил себя долго упрашивать. Он шмыгнул в открытый лаз и попал в узкий-узкий проход. Услышал сзади шорох. Когда испуганный Санчо обернулся, думая, что рыцарь-призрак все же настиг его, то увидел только глухую стену. Будто дыра затянулась сама собой.

Санчо повернулся к спасителю. Вообще, в этом донельзя тесном пространстве поворачиваться было очень нелегко. Рассмотреть лицо паренька тоже, потому что он направил Кукушкину прямо в лицо луч карманного фонарика – единственного здесь источника света. Затем луч света описал дугу по стене и низкому потолку. Это паренек так махнул рукой, приглашая Санчо идти за ним.

Только сейчас Кукушкин спохватился: в его собственной руке больше не было меча. Экскалибур пропал, видимо, когда Санчо нырял в лаз. Причем можно было побиться об заклад: Санчо ни на секунду не разжимал кулак. Он не выронил меч, тот просто ушел. Выполнил свою задачу.

Кукушкин протискивался вслед за обладателем фонаря, собирая пыль и паутину на свитер. Он решил, что они пробираются в толще стены, параллельно коридору, где за ним гнался этот покойник. Может быть, тот продолжает свои поиски всего в нескольких шагах отсюда. Но Санчо почему-то было спокойно. Чувствовал: на этот раз все же пронесло. Наверное, чувство приходило от вида деловито шагающего проводника.

Они свернули, потом еще и еще. Санчо подумал, что судьба теперь такая, ходить по закоулкам. Сперва Ланселот его вел незнамо куда, потом он сам плутал по школьным катакомбам, сейчас и вообще, будто в норе какой движется, даром, что нора не круглая, а прямоугольная.

Наконец пришли. Конечным пунктом оказалась… нет, не подсобка, как почудилось Санчо, а вполне жилая комната. Даже уютная. Старый диван с пухлыми валиками и вычурными ножками, потертый, но все равно словно призывающий сесть, как чей-то, извините, выпуклый зад, бывает, будто напрашивается на хороший пинок. Круглый обеденный стол. Старомодный шкаф – кажется, он назывался «горка». Полки с книгами. Верстак с разложенным на нем оборудованием.

Этот верстак сразу приковал внимание. Санчо такое видел только в кино. На верстаке лежали всякие радиолампы, транзисторы, реле и куча всего такого, чему он даже названия не мог подобрать. Хозяин жилища, наверно, распотрошил не один приемник, телевизор, а может, и патефон. Правда, через несколько секунд Санчо усмотрел и подозрительно современную материнскую плату и даже, вроде бы, видеокарту.

Пока он разглядывал эту техническую кунсткамеру, сзади послышался знакомый шорох. Санчо уже привычным движением обернулся и так же привычно не заметил отверстия в стене, будто она сходилась и расходилась по направляющим. Хотя, пока вертел головой, Кукушкин увидел краем глаза вполне обыкновенную дверь и этим успокоился. Только зачем дверь тому, кто ходит сквозь стены? Может, она фальшивая и, если открыть, то увидишь глухую кирпичную кладку?

– Ты садись, – велел проводник и сам бухнулся на диван. Тот натужно вздохнул: дескать, вот ведь, стоял, никого не трогал, нет бы, аккуратнее приземлиться, так надо со всего размаха.

Санчо присел на стул: хозяин явно притащил этот предмет обстановки из какого-то класса и, скорее всего, отремонтировал. Вообще, весь интерьер напоминал обитель Ланселота, только рыцарь не стал бы заниматься радиотехникой.

– Кто будешь? – бесцеремонно спросили с дивана.

– Кукушкин, – сказал оруженосец и прикусил язык, потому что хотел добавить «Санчо». Все это, опять же, очень походило на допрос, который учинил Ланселот.

– Да я в курсе, что Кукушкин, – ответили с дивана. – Меч откуда взял?

Санчо поперхнулся. Причем, сам не мог бы сказать, от первой фразы или от второй.

Но всю правду решил пока не говорить.

– Он сам меня нашел. – Поспешно сменил тему: – А ты зачем меня спасал?

– Не нравишься ты мне, – сказал хозяин жилья. Выждал паузу и добавил: – Но он еще больше не нравится.

Кукушкин сразу понял, о ком речь.

– Он кто?

– Почем я знаю? Нежить. А ты новый рыцарь, что ли? – продолжили допрос с дивана.

– Типа того, – ответил Санчо.

– Не люблю я рыцарей, – поморщился диванный всадник.

Только сейчас Кукушкин понял: чем-то ему этот нелюбитель рыцарей напоминает Емелю на печи – вихры торчат, губы оттопырены, на носу веснушки.

– Сам-то кто? – невежливо отозвался Санчо.

– Школьный.

– Школьный кто?

– Никто! Это не прилагательное, а существительное. Как «домовой».

– Ты школьный домовой?

– А ты, что ли, тупой? – грубо срифмовал тот, кому Санчо, видимо, был обязан жизнью. А, может, заодно и рыцарством по иронии судьбы, ведь иначе мертвяк завладел бы его мечом, как пить дать. – Домовые, они при домах. А я – при школе.

Кукушкин решил не спорить, хотя бы из проснувшегося чувства благодарности.

– Меня Санчо зовут, – сказал миролюбиво, и лишь затем понял, что хотел назваться Сашей.

– Кимыч, – представились с дивана.

– А по имени?

– А у нас имен нет. Мы же не люди.

– Выглядишь ты, как человек, – сказал Санчо. – Я бы не отличил.

– Никто бы из «ваших» не отличил, – усмехнулся Кимыч. – Ну, я же когда-то человеком и был.

– Когда?

– Давно. Хотя по нашим меркам – недавно. Я плохо это помню. Там… как бы, не совсем я был. Как-то так… Все домовые – это бывшие люди.

– Почему? – Кукушкин чувствовал, что задает глупые вопросы, но не мог остановиться.

– Они – предки. Когда-то давно предков хоронили под порогом, чтобы защищали дом после смерти. Некоторые и откликались. Мертвые, они разные бывают. Кто-то хочет помогать живым. А что еще делать-то? Своей жизни ведь больше нет, остается как бы только для других… существовать. Я в девятом классе учился, когда война началась. Хотел на фронт, все ждал, когда восемнадцать будет. Но я, блин, не дожил. Заболел, потом осложнение. Энцефалит, понимаешь. Сейчас-то, может, и вылечили бы, а тогда… В школе госпиталь был. Вот я при нем и остался. Должен ведь от меня какой-то прок быть? С тех пор тут и обитаю.

Они помолчали немного. Санчо неудобно было спрашивать о своем, а Кимыч, похоже, углубился в воспоминания.

– Почему у тебя такое странное отчество? – наконец прервал молчание Кукушкин.

– Не очень помню. Кажется, меня так звали, – ответил школьный. – Ким. В честь Коммунистического Интернационала молодежи. Вот, помню, в честь чего, но не помню – меня ли… У меня память как книжка с вырванными страницами. И вырванных – больше, чем целых. А потом у нас уже только отчества. А я ни человеческого отчества, ни фамилии не помню. Вот так и вышло…

– А откуда ты про рыцарей знаешь? – осторожно свернул на проторенную колею Санчо. – И почему не любишь?

– Все тебе расскажи! Слухами земля полнится. Во-первых, а кто вас любит? Вы нежить убиваете, а я ведь тоже нежить. Вроде того. Это все равно что немцев не любить, когда тут госпиталь был. Хотя они же разные, Гёте, к примеру, ну, у которого «Фауст»… Читал?

Санчо помотал головой и застыдился.

– У меня вон есть, если хочешь, – сказал Кимыч и махнул рукой в сторону полки. – В библиотеке списали из-за ветхости, а я подобрал. Но не в этом дело. Во-вторых, как нежить-то гонять, то все молодцы. А, к примеру, тех, кто в школу «травку» поставляет – так охотников нету…

Кукушкин представил, как он с Экскалибуром выходит против торговцев наркотиками.

– Ты вот чего слушай, – задумчиво сказал Кимыч, откинувшись на спинку дивана, – мертвяк тебя в школе прижал. Он знает, где ты днем бываешь. Будет тут теперь ждать, как кот у мышиной норы. Тебе в школе пока лучше не появляться.

Конец ознакомительного фрагмента.