Каменный гость. Пятая книга о Серой Мышке. Глава 1. Октябрь 2001 года. Токио (Василий Лягоскин)

Полковник Крупина. Гейша… опасная профессия

Наталья Юрьевна Крупина задержалась в Москве лишь для того, чтобы понадежнее спрятать новенькие полковничьи погоны. Носить их она пока не собиралась. Сама установила для себя временные рамки:

– До полной победы над врагом… ну, или над врагами.

Один враг уже нарисовался – Соломон; бывший нацистский прихвостень, он же тайный сотрудник НКВД (коллега, блин!), он же богатейший человек на Земле.

– Про таких раньше говорили, – усмехнулась Серая Мышка так, что склонившаяся над ней стюардесса в панике отступила, – как только земля его носит?! Ну, ничего – недолго осталось ему топтать землю; израильскую, или американскую – любую. Уж если у меня не получится остановить эту тварь, то господь бог поможет… Даже если его нет.

Раскосые глаза «японской путешественницы» чуть расширились в примирительной улыбке, и миленькая стюардесса рейса «Москва-Токио» перевела дух; если бы правила позволяли, она бы еще и перекрестилась – настолько ужасным и гневным было только что кукольное лицо японки.

Наталья закрепила на лице улыбку; она ответила, наконец, на вопрос служительницы «Аэрофлота» – на корявом русском языке:

– Кофе, пожалуйста.

Внутри же она попеняла себе; расслабляться агенту три нуля один не стоило даже здесь, в, казалось бы, совершенно безобидной обстановке. Крупина уже там, на ступенях подмосковной президентской резиденции, решила на время исчезнуть. Тем более, что Соломон дал ей полтора месяца передышки.

– Нет, – поправила она себя, – скорее всего это он себе отмерил такой резерв времени, и сейчас в подковерной борьбе за власть и денежные потоки, оставшиеся бесхозными после смерти последних его конкурентов из Семерки, сдвигаются гигантские невидимые пласты, рушатся подпольные финансовые империи. Но это меня совершенно не интересует… Точнее, не интересовало бы, если бы следом не начало трясти и Россию.

Она чуть не добавила в эту черную картину, которую не смог бы отобразить даже гений Казимира Малевича, такие родные имена – Николая, Лидии с Коленькой и Инессы Яковлевны. Нет! Никакого усилия воли не потребовалось, потому что установка – забыть на полтора месяца обо всем, чего она не могла поправить своими силами (пока!) – была намертво закреплена в подкорке. А в сознании попыталась нарисоваться такая радостная картинка… Мышка наконец-то решила устроить праздник своей душе – навестить в японской клинике команду капитана Сабурова. Бойцы лечились в стране Восходящего солнца уже больше года и, как вполне официально докладывали врачи, дело шло к полному выздоровлению. Картинка почти нарисовалась, но тут же смазалась. Японское лицо Натальи заполнилось чуть заметной досадой, когда позади, в проходе, разделяющем бизнес-класс от эконома, раздался какой-то шум и испуганный крик стюардессы.

Наталья допила последний глоток кофе; аккуратно поставила крошечную чашку на поднос и, не убирая обеденного столика, ловко перетекла в проход. Шум несколько приутих, и Крупина невольно усмехнулась в душе, оглядев, словно со стороны, себя, и грузного толстопузого дядьку, который замер в шаге от нее. Ладная, в брючном костюмчике, японка с волосами, стянутыми на затылке в конский хвост и нереально белым, словно накрашенным кукольным лицом, рядом с верзилой в дорогом костюме, явно сильно подвыпившим (еще и в руках зажата початая литровая бутылка не самого дешевого виски) выглядела ребенком, которого можно было смахнуть одним движением руки. Он и поднял свою толстую и длинную «оглоблю», чтобы нетерпеливо устранить это нелепое препятствие.

Полковник Крупина в те доли секунды, пока здоровяк замахивался, успела прогнать в голове целую россыпь вопросов; и ответить на них.

– Не Соломон ли послал этого пьянчужку? Смысл? Нет, не он! И что теперь с ним делать? Сломать руку? Чтобы оставить след, да еще такой кровавый?

В результате той самой рукой, которой русский дебошир пытался смахнуть с собственного пути японскую куколку, он схватился за грудь – в месте, где вдруг гулко и тревожно заколотилось сердце. Движения руки Мышки не смогла бы зафиксировать даже камера наблюдения; если, конечно, она здесь была. Агент три нуля один такие случайности всегда учитывала. Потому свой короткий, но безжалостный удар она нанесла, почти прильнув к мощному телу, которое обдало ее не менее мощным облаком свежего перегара.

В следующее мгновение она была уже в паре шагов от человека, падающего в застланный ковровой дорожкой проход бизнес-класса. На лице ее явственно читалось желание развернуться, и бежать дальше – к закрытой железной двери кабины пилотов, и в панике стучать по ней кулачками. В то же время люди, что готовы были уже подхватить падающего мужчину, могли удостовериться – надлежащее воспитание японской девушки толкало и ее на помощь страждущему. Но отметить это ее похвальное желание могла разве что та же камера (опять-таки – если она здесь наличествовала). Стюардесса и еще один пассажир – не такой крупный, как пьяница, неподвижно лежащий на полу лайнера – уже тянули свои руки к нему. Взглядами они были там, на теле пострадавшего, еще раньше.

Наталья чуть нахмурилась. Смерть пассажира на борту, которым путешествовала совсем не простая японка, не входила в ее планы. Почему не простая? Это озвучил тот самый добровольный помощник, который совсем чуть-чуть сдвинулся, чтобы и она могла принять участие в транспортировке тяжеленного тела на свободное кресло. Этого пространства Крупиной хватило, чтобы успеть нажать пальцами на определенные точки. Дебошир, открывающий рот широко, словно рыба, вытащенная из воды, и так же безрезультатно, вдруг вдохнул глубоко, со свистом, а потом уже задышал ровнее, непроизвольно поудобнее умащивая свое массивное тело в кресле.

– Чертов «Аэрофлот», – выдохнул тут же другой пассажир, устраивая ровнее уже голову так и не открывшего глаза здоровяка; он тут же спохватился, – это я не вам, девушка.

Стюардесса – Людмила, как подсказывала пластиковая карточка на ее груди – устало кивнула, а пассажир продолжил:

– Николай Степанович (он даже погладил вспотевший лоб потерявшего сознание пассажира) – депутат Государственной думы. Мы с ним летим в Токио по важным государственным делам; в кассах сказали, что все места в бизнес-классе забронированы, а тут – вот…, – он обвел рукой практически пустой салон для вип-пассажиров, едва не задев замершую на месте японку (ну вот так, потупив глазки, должна она была стоять, внимательно выслушивая мужчину), – ни души. Разве можно представить такое где-нибудь за бугром; где-нибудь в Штатах, или той же Японии?

– Да, – согласилась с ним Наталья, пряча улыбку, – за рубежом мне вряд ли бы удалось выкупить уже проданные кому-то билеты. Вот так – из простого каприза, переплатив втрое…

Путешествие – совсем уже короткое – до аэропорта столицы страны Восходящего солнца продолжилось в компании. «Японка» заняла свое место в кресле – наискосок от того, которое нахально оккупировали российский депутат и один из его помощников. Явно напуганная Людочка (так обращались к ней и депутат, и его помощник) крутилась вокруг них; споро принесла рюмки, потом вполне приличную закуску.

– Кстати, оплаченную из моего кармана, – чуть улыбнулась Наталья.

Улыбнулась не в порыве жадности; напротив – почему-то эта небольшая встряска только подняла ей настроение, а последовавший за первой рюмкой «лекарства» разговор даже позабавил ее, и заставил совсем немного откорректировать собственные планы на японское турне.

– Первым дело, Витюша, – просипел депутат, глотнувший слишком большую порцию спиртного, – повезешь меня к этим… гейшам. Сравним, так ли они хороши, как Иваныч о них рассказывал.

Он что-то бормотал дальше; Витюша согласным на все голосом отвечал ему, а Мышка в душе улыбалась, отстранившись от пьяных голосов. Она сейчас вспомнила знакомую гейшу; удивительную историю знакомства с Микой – Новой луной. Крупина в тот день, точнее, поздний вечер, назвалась Рини, Маленьким зайчиком. Вспомнила и урок, который ей преподнесла опытная гейша. Ей нестерпимо захотелось вернуться в то время, когда на душе не висел тяжелый груз в виде…

– Стоп! – остановила она не успевшие вылезти наружу думы о заложниках, – давай сейчас о хорошем.

Таким «хорошим» для нее стали вытянувшиеся от изумления лица русских, когда она легко встала с кресла и засеменила по проходу точно так, как ее учила Мика. Мышка еще и лицу придала совершенно кукольный вид. Она все-таки вспомнила Соломона – ту встречу с ним, когда держала в руках нить жизнь этого старого еврея. Просеменив мимо замолчавших с открытыми ртами соотечественников, она нырнула в туалетную комнату, и уже там улыбнулась в зеркало; по-японски, конечно – предусматривая наличие камеры и здесь, сколь бы смехотворно ничтожной не была такая возможность.

При выходе из самолета – впереди основной толпы пассажиров, услужливо задержанных Людмилой, двое мужчин замерли в креслах, с предвкушающими лицами – явно пропуская «японочку» вперед. Но Наталья еще одного спектакля устраивать не стала. По трапу на асфальт вприпрыжку сбежала по внешнему виду студентка, а скорее, школьница-старшеклассница, которую, быть может, родители за примерное поведение поощрили путевкой в Россию. Наталья действительно назвала адрес окия, домика для чайных церемоний в старом квартале Токио. Таксист дисциплинированно кивнул и вклинился в поток автомобилей – в основной своей массе малолитражек.

– В России, ты, дружок, так смело не вел бы себя, – Серая Мышка вспомнила автомобильных монстров – подержанных, и оттого еще громче рычащих – в последние годы заполнивших улицы Москвы.

Внешне на заднем сидении сидела по-прежнему благовоспитанная студентка, одарившая таксиста совсем скромными чаевыми, и в растерянности остановившаяся перед закрытыми дверьми окия.

– Ну вот, – с непонятной для себя печалью констатировала Мышка, – кажется, настоящих гейш в Токио стало еще меньше.

Появилась мысль навестить Мику в ее доме; адреса и имена из тренированной памяти агента три нуля один вытравить было невозможно. Появилась и исчезла, когда за спиной раздались семенящие шаги и глубокий женский вздох показал, что не только она, русская гостья, грустит здесь об уходящем. Она совсем не удивилась, когда повернулась, и обнаружила рядом ту, встречи с которой ждала. Озорство, до сих пор чуть бурлящее в крови, как пузырьки в открытой бутылке шампанского, заставило ее низко наклонить голову, и печально вздохнув, засеменить прочь, теперь семенящей походкой гейши, несущей поднос с чаем.

– Подожди, – остановил ее оклик Мики, – я тебя знаю?!

Спектакль продолжился.

– Да, госпожа, – Мышка поклонилась гейше и так и замерла в неудобной позе, к которой настоящие японские кудесницы привыкают годами.

– Рини! – каким-то чудом гейша все-таки узнала Крупину, и даже выдала телом намерение броситься к ней, к давней мимолетной знакомой, которая, скорее всего, и послужила причиной разительных перемен в жизни и ее, и других обитательниц окия.

Она тут же скомкала свой порыв – причем, как несколько запоздало поняла Наталья – не потому, что подавила его. Нет – в лице опытной гейши, не испорченном ни капелькой грима, отобразилось нечто, не связанное с этой неожиданной встречей. Тело агента три нуля отреагировала на неведомую пока угрозу раньше, чем она проявилась на лице Мики. Наталья бросилась вперед и в сторону, на ходу отбрасывая от траектории возможного удара и японку. Будь в этом пространстве тихой улочки хоть одно место, где человек смог бы укрыться от злого роя пулек, прочертивших алую строчку на груди пожилой гейши, нападавшим пришлось бы очень несладко. Серая Мышка, в которой лирическое настроение сменилось холодной злостью уже при виде замка на двери окия, сейчас готова была разить налево и направо, не думая о последствиях. Не потому, что Мышка в такие мгновения превращалась в дикого зверя; просто она не раз убеждалась в своей богатой на события жизни, что иногда действительно нет времени на такой анализ; что надо бить в полную силу… повернуть ситуацию в свою пользу, а уже потом, с позиции победившей стороны, определить кто прав и кто виноват. И, быть может, великодушно простить и тех, и других. Естественно, выживших.

Увы – кто-то весьма неглупый, наслышанный о боевых возможностях агента три нуля один (а может, и видевший уже ее в деле) спланировал операцию так, что выскользнуть из ловушки не смогла бы даже обычная мышь. Пули из едва слышно стрекотавших автоматов, следы которых она успела отметить на груди, а потом и остальных частях тела Мики, заполнили этот тихий переулок так, что избежать их всех было просто невозможно. Наталья, уже перекатившаяся по коротко стриженому газону под так же аккуратно ухоженный куст, почувствовала, как в спину, под левую лопатку, что-то больно ужалило. О том, что судьба, скорее всего, покарает Соломона без ее участия, додумать она не успела…

– Нет! – злая радость заполнила тело даже раньше, чем Наталья попыталась тряхнуть головой, изгоняя из нее остатки тяжелого дурмана, – все-таки без меня не обойдется. Мы еще повоюем!

Продолжить мысль, не законченную сознанием перед тем, как провалиться в бездонную черную яму небытия, получилось, а вот тряхнуть головой… Увы – и голова, и все остальное тело, лишенное и одежды, и любых признаков онемения, присущих долгой неподвижности и влиянию какого-то сильного, мгновенно действующего снотворного – были надежно закреплены чем-то…

– Ремнями, – констатировала Наталья, разглядывая себя в зеркальном потолке, – а что, неплохо выгляжу!

Это она мысленно обратилась к мужчинам, столпившимся вокруг ложа, на котором была распластана обнаженная женщина. Узнать вот так – сверху, в зеркале, в котором, прежде всего, отражались стриженые затылки людей, японцев, было весьма нелегко; даже для агента три нуля один. Разве что громадную фигуру бывшего сумоиста, замершую у двери, которую Наталья разглядела, лишь закатив глазные яблоки до отказа вправо, она узнала сразу.

– Значит, – сообразила она, – человек в адмиральской форме – это Ватанабэ, бывший командующий военно-морской базы Йокосука. Почему бывший? В том числе и потому, что на его погонах – на каждом – стало на две большие звезды меньше. Как вообще погоны оставили? И почему этот самурай не свершил обряд сепукку? Видимо, в нем ничего самурайского не осталось!

Последнее утверждение прозвучало в тишине, царившей в большой палате, громко, на безукоризненном японском языке. Поэтому ничего удивительного не было в том, что адмирал дернулся всем телом, и стремительно шагнул вперед, поднимая для удара стиснутый кулак. Резкий окрик другого японца – повелительный и недовольный – не остановил Ватанабэ, но заставил метнуться огромного, но очень подвижного телохранителя к охраняемому телу. Так что адмиральский кулачок опустился только один раз – прямо на Мышкин нос. Боль, пронзившая Наталью, была ожидаемой, хоть и весьма неприятной.

– Еще и набок свернул, сволочь!

Злобы в этих словах Крупиной, непроизвольно мелькнувших в голове, не было. Ведь эта вспышка ярости была инспирирована Мышкой, а значит, она уже не чувствовала себя сейчас подопытным животным, готовым к препарированию. Еще – прежде, чем внешне ухудшить свое положение, а на самом деле показать противникам, что перед ними лежит жертва, едва управляющая своими эмоциями – он успела подивиться, сколько яростной силы оказалось в порыве адмирала; здоровяк-телохранитель едва удерживал его сейчас.

– Спасибо, – искренне поблагодарила она его (сумоиста) – за те несколько секунд, что он подарил Мышке, тщетно пытаясь оттащить сухощавого Ватанабэ от ложа.

Этих мгновений как раз хватило, чтобы рот Натальи заполнился кровью от лопнувших сосудов в носу. Густой кроваво-красный плевок в физиономию адмирала ошеломил и этого японца, и того, чья круглая бритая голова возвышалась над бывшим начальником военно-морской базы. И еще одно слово прозвучало хлестко, как кнут, рассекший воздух:

– Недостойно!

В этот выкрик Наталья постаралась включить не только собственное презрение, но и всплывшие вдруг в памяти интонации Великого Дракона, главы клана якудза, с какими он обращался к окружающему миру. И это ей, по-видимому, удалось. Потому что лица и японцев, нависших над ней, и двух их соотечественников, до сей секунды вполне благосклонно, с хорошо заметными насмешками наблюдавших за этой «битвой», заполнились неподдельным раскаянием. Казалось – мгновение, и они вчетвером бросятся распутывать ремни на женском теле, старательно отворачивая взгляды от его наготы. Мгновение это, как бы ни было длинным, закончилось, и в комнате прозвучал уже мужской голос. Без перевода было понятно, что это команда. Телохранитель отреагировал на нее мгновенно. Он взвалил уже совсем не сопротивляющегося адмирала на плечо, и утащил его за дверь – туда, куда очень ограниченные возможности зрения Серой Мышки уже не распространялись.

– Прямо, как Ленин бревно на субботнике, – проводила его ироничным хмыканьем Наталья.

Одновременно она так неласково встретила двух других персонажей действа – главных, как она поняла. Полковник Кобаяси и майор Судзуки (надо же, не забыла!) склонили над ней свои непроницаемые лица. Но некоторую растерянность в их взглядах она уловила; так же, как тщетно скрываемую опаску. Она даже попыталась кивнуть: «Начинайте, господа!», – но ремень, туго притянувший голову к кровати, не позволил ей даже шелохнуться. Тем не менее, ее безмолвный призыв был понят.

– Итак, – начал полковник, – продолжим наше общение, госпожа Руфимчик. Или подполковник Наталья Юрьевна Крупина, если вам так будет удобнее.

– Так удобнее, – Мышка скосила глаза влево, в тщетной попытке увидеть собственное плечо – естественно, не украшенное погоном.

О том, что она несколько дней, как сравнялась званием с Кобаяси, хвалиться не стала, резонно сообразив, что из вот таких маленьких тайн и родится пока не проглядываемый план спасения. Голос японского контрразведчика стал чуть печальным, даже проникновенным.

– Вы ведь понимаете, Наталья Юрьевна, что ущерб, нанесенный вами нашей стране, возместить вы не сможете ни при каких условиях. Даже с учетом возвращения средств, что вы перехватили у клана Тамагути. Я уже не говорю о попрании чести и достоинства военных моряков Японии. Хвала богам, что мир не узнал, кто и как разгромил нашу лучшую морскую базу.

– Какие проблемы? – негромко перебила его Мышка, – приглашайте журналистов – я выложу им все; подробно, посекундно, включая тот самый момент, который вспомнили вы, господин полковник. Я имею в виду нашу последнюю встречу. Можно прямо здесь… я дама не стыдливая.

– Мы это уже оценили, госпожа Крупина, – усмехнулся Кобаяси, – но о ваших исключительных способностях в деле разрушения всего и вся мы поговорим в следующий раз. А сейчас нас интересуют ваши другие таланты.

Наталья тоже усмехнулась; талантов за собой она знала много. Предлагать же себя в качестве товара не стала. Она и так лежала, распластанной на столе – бери и ешь. Ну, или пользуй по-другому. Полковник предпочел пока продолжить беседу.

– Сделать вас агентом… заманчиво, но как-то боязно. Мой отдел, видите ли, не такой мощный, как база в Йокосуке; вряд ли он перенесет ваше вторжение.

– Ну, так покончите со мной прямо здесь, – равнодушно предложила Наталья.

Она понимала, что у этого хитрого японца есть план; коварный и не оставляющий для нее ни одной тропки для отступления. И сейчас он попросту наслаждается собственным умом и изобретательностью. А может, пытается выжать из себя до последней капли комплекс неполноценности, который не мог не родиться после допроса, который учинила ему Мышка в кабинете адмирала Ватанабэ.

– Но сначала посмотрим кино, – полковник кивнул своему заместителю, и майор Судзуки, чья физиономия была еще более непроницаемой, нажал кнопку на пульте, который грелся в его ладони с той минуты, когда Наталья ощутила себя на этом широком ложе.

Зеркальный потолок оказался еще и экраном гигантского – на всю стену – экрана. На нем поочередно, по воле пальца майора, сменялись кадры с хорошо узнаваемыми лицами. Сначала это была команда капитана Алексея Сабурова; по-отдельности, попарно и все вместе. Наталья порадовалась за них – никаких видимых последствий соседства с «грязной» бомбой она не увидела. И сам капитан, и его бойцы, и водители были живы, здоровы; Соловей-разбойник, старший лейтенант Виктор Неелов, судя по веселому блеску глаз, определенно нашел канал поставок «зеленого змия» даже в строгих условиях японского госпиталя. И поклонниц из числа медицинского персонала тоже – вон как галантно поддерживал под локотки сразу двух милых сестричек на финальном ролике.

– Фильм, часть вторая – процедила про себя Мышка, с видимым интересом и легкой улыбкой на губах фиксируя, как поменялось выражение лиц команды русских смертников после небольшой паузы.

Теперь это были замкнутые, порой злые люди, явно осознающие, что находятся в заточении – какими бы не были комфортными условия их содержания. Крупина даже готова была поспорить на любые ставки, что правильно прочла застывший теперь в их глазах вопрос: «За что?!». Просить прощения – даже мысленно, на расстоянии, она не стала. А вот вызволить их из очередной переделки… Так же, как и несчастную, несмотря на еще более роскошное окружение, семью Виктора Николаевича Будылина. В неведомом уголке японского «рая» счастливым чувствовал разве что внучок Николаича. А сам глава семьи, судя по потухшему взгляду, до сих пор не смог оправиться от постигшего его несчастья. И Наталья его понимала; не раз примеривала к себе его трагедию. Смогла бы она сама чувствовать себя полноценной личностью, если бы и ее лишили уникального дара? Быть обычной женщиной; ходить по улицам, не оценивая прохожих с позиции возможного удара с их стороны; с готовностью упредить этот удар, и нанести свой. Ответа она себе так и не дала.

– Я так понимаю, что это такая страховка с вашей стороны, – усмехнулась Серая Мышка, когда на потолке, опять зеркально отражавшем всю комнату, она увидела себя, опутанную ремнями, и два стриженых затылка, застывших над кроватью.

Полковника с майором не интересовало «кино»; они явно выучили эти кадры наизусть. Теперь же вглядывались в ее лицо с вполне понятной целью – как Мышка отнесется к такой «страховке»? Выражение их лиц ничуть не поменялось после вопроса Натальи, хотя нотку досады в ответе она все же уловила.

– Да, – кивнул полковник Кобаяси, – это будет нашей второй страховкой.

Он бросил быстрый взгляд на своего заместителя, майора – словно завершая полемику, в которой сам утверждал, что траты на заложников совершенно бессмысленны; что агент три нуля один, если потребуется, отринет свои душевные привязанности – если они у ней вообще есть.

– И в основном ты прав, – с редкой для нее ноткой грусти подумала Наталья, – надо будет для дела – переступлю через них, не сомневаясь. Но сначала сделаю все, чтобы спасти. А что касается майора… это ты, парень, никак не можешь забыть меня в образе гейши. Учтем…

– Теперь перейдем к основной страховке, госпожа Руфимчик, – полковник предпочел обратиться к ее израильской ипостаси, – надеюсь, вы не откажете нам в некоторых достижениях в области микроэлектроники?

Наталья не ответила; во-первых, потому что в пересохшем горле уже неприятно першило; голова затекла и в висках начали стучать молоточки. Она направила часть своего внимания на аутотренинг, на комплекс упражнений внутри себя, который не требовал движений. Во-вторых, отвечать на риторические вопросы она не сочла нужным. Полковник отчего-то довольно кивнул, и продолжил:

– Сейчас вас, госпожа, напичкают самой совершенной аппаратурой; металла в ней не будет ни грамма, так что летать самолетами вам не возбраняется. Специалисты в другой сфере обеспечили неизвлекаемость аппаратуры. Первая попытка – и мгновенная смерть. Или от микрозаряда взрывчатки рядом с сердцем, или от смертельно инъекции яда; таких «подарков» в вашем теле будет не один десяток. Даже я не знаю, где все они будут расположены. Скажу честно – извлечь ее из вашего тела не сможем даже мы. Так что придется вам, госпожа, до конца своих дней носить оборудование стоимостью в несколько миллионов долларов. А вот сколько этой самой жизни осталось, зависит только от вас! Я понимаю (еще один взгляд на майора), что в вашем характере – русском, а не израильском, есть такая неприятная черта, как жертвенность. Так что вы можете попытаться решить вопрос прямо здесь – окончательно и бесповоротно! Вот тогда я вам обещаю – все эти люди (он показал на зеркало сверху) умрут медленной мучительной смертью. В этом и заключается эта страховка. Живы вы – живы они! Вы выполняете наше задание; даже ценой собственной жизни – всех ваших знакомых, включая семью так называемого главы клана Тамагути, отправят домой целыми и невредимыми. Договорились?

И опять Наталья не ответила. Не потому, что вопрос опять был риторическим. Просто она решила, что ее ответ не понравится полковнику.

– Нет! – ответила она скорее самой себе, – не договорились. Потому что тебе не понять такого простого русского выражения: «Безвыходных ситуаций не бывает». И пытаться «решить вопрос прямо здесь» я не буду. Уж если действительно решу уйти, как ты говоришь, окончательно и бесповоротно, постараюсь захватить за этот поворот побольше врагов. Тебя в первую очередь.

– Молчание – знак согласия, – полковник совершенно неверно расценил ее нежелание отвлекаться от простейшего аутотренинга, – теперь слушайте задание; точнее, первую его часть…

Первая часть – плотная опека теневого властителя большей части западной экономики Соломона – не вызвала у полковника Крупиной отторжения. Она и сама собиралась заняться этим, но – только с третьего ноября, как и определил сам «фигурант». По поводу сроков японские службисты и их новый «агент» немного поторговались, но Наталья настояла на своем, не вдаваясь в «магию» этой даты. Полковник, наконец, кивнул, и нехорошо улыбнулся:

– Я вполне разделяю чувства адмирала Ватанабэ, – сообщил он Мышке, не вызвав у последней ни грана удивления; она его вполне понимала, – но пачкать руки о ваш немного съехавший на бок нос не буду. Но от небольшой компенсации не откажусь. Как бы ни были малы наши приборы, обычными иглами здесь не обойтись. А затраты на обезболивание агентов бюджетом нашего отдела не предусмотрены.

Он улыбнулся теперь уже совсем издевательски – по крайней мере, так решил сам. Наталье же мимика его лица совершенно не интересовала; сейчас и ее тело, и сознание было в полной гармонии со вселенной; ничто не могло поколебать спокойной уверенности Мышки в благополучном будущем. В искусстве контролировать собственные тело, разум и чувства ей не было равных. Даже мудрый учитель Ню Го Лай признавал ее превосходство. Теперь же частичка разума, специально отряженная для фиксации происходящего вокруг, спокойно наблюдала, как майор вышел из комнаты, и как почти сразу же трое японцев в белых халатах вкатили тележки с аппаратурой и устрашающего вида медицинскими инструментами. Последние напомнили Наталье кадры из незабываемой комедии про кавказскую пленницу. Здесь, пожалуй, шприцы были даже побольше, чем тот, который приготовили в фильме для Бывалого. Да еще и доктор; точнее, манипулятор этими инструментами, больше подходящими для ветеринара, «любезно» комментировал свои действия.

Серая Мышка, сейчас отринувшая все чувства, кроме нужных ей самой, на едкий комментарий доктора реагировала по-своему. Она не фиксировала резкие вспышки боли и хруст разрываемых толстыми иглами тканей; но слова японца, явно проинструктированного полковником, или другим сотрудником спецотдела, фильтровала и откладывала в памяти, надеясь позже, в спокойной обстановке (если такая будет), оценить полезность этой информации. Пока же росла и обретала в голове зримые очертания карта-схема собственного тела, в котором загорались тревожные точки. Одну из таких – самую болезненную и неприятную, указал полковник Кобаяси.

– В нос не забудь! – почти счастливо прокаркал он.

Доктор с отповедью – мол, не лезь не в свое дело – выступать не стал. Он загнал толстое орудие пытки в нос так, что внутри что-то громко хрустнуло, а эскулап злорадно сообщил, что отныне носик Натальи, свернутый немного набок ударом адмирала, выравниванию не подлежит. Что малейшая попытка вмешательства пластического хирурга приведет к немедленному взрыву, и что взрывчатки здесь хватит, чтобы женский череп разлетелся вдребезги.

– И не только женский, – хохотнул он, и тут же замолчал вслед яростному дерганью головой Кобаяси.

Крупиной сквозь полуприкрытые, внешне безучастные ко всему глаза, сверху – в зеркале – была видна лишь макушка полковника, но она не сомневалась, что его физиономия сейчас скривилась от гнева. Та часть ее сознания, что прилежно фиксировала данные, оставила зарубку в памяти:

– Ага – я теперь еще и радиоуправляемая бомба. Обниматься со мной теперь не рекомендуется. Никому.

Она тут же отметила еще один прокол – в прямом и переносном смысле – доктора.

– Ну вот, – сказал он, обращаясь непонятно к кому, – последний. Теперь на ближайшие два года это будет самая дорогая женщина в мире.

Голова полковника опять дернулась; и еще один пласт информации занял свое место в сознании Натальи: «Значит, вот сколько времени вы мне отвели, „дорогие товарищи“! Это еще вы сколько-то дней, недель, или месяцев в резерв отложили…».

Последний укол был особенно долгим. Доктор давил и давил на поршень шприца, выдавливая последние капли светло-желтой жидкости, в которой плавал очередной приборчик, уже занявший свое место. Мышка успела понять, что какую-то сумму на анестезию отдел полковника Кобаяси все-таки выделил. Она провалилась в темноту – во второй раз за день. Прискорбно…