Вы здесь

Калининград. Городские прогулки. *** (Алексей Митрофанов)

© Алексей Митрофанов, 2017


ISBN 978-5-4485-9285-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В Калининграде нет почти ничего общего с другими областными центрами России. То есть формально все, конечно, так, как, например, в Тамбове или же Владимире. Валюта – рубль. Язык – русский. Номера автомобилей – тоже. Главная улица до сих пор носит имя Ленина. А рядом с ней находится правительственный дом с российским флагом.

Тем не менее различий больше, нежели сходств. Да, номера здешних машин российские. Но сами машины – импортного производства. Редко-редко по улице вдруг проедет потертый отечественный микроавтобус.

Названия гостиниц также довольно непривычные. «Ганза», «Альбертина», «Гостевой дом Обертайх». Правда, все еще встречаются старые добрые «Маяк» и «Патриот», но это уже исключение из правила.

Главное отличие заключается в архитектуре. Наша старина – это, как правило, пышные храмы с золотыми луковицами, дворянские усадьбы с портиками о шести колоннах, бесконечные арки торговых рядов и ампирная строгость государевых учреждений.

Здесь все иначе. Старина – это, скорее всего, готика. Руины протестантских храмов, романтичные краснокирпичные ворота, по-немецки мощные дома восточных пруссов. Даже рельсы для трамваев здесь другие – узкие, на европейский лад. И российским трамвайным вагонам приходится делать маленькую операцию на колесах, иначе они не поедут.

И, разумеется, истории в Калининграде не такие, как, допустим, в средней полосе. В них действуют не дворяне Разумовские и не купцы Калашниковы, а тайный советник Герман Клас, бранденбургский маркграф Альбрехт Гогенцоллерн и крестьянин Андреас Грюнхайде. Естественно, что и действуют они совсем не так, как действовали бы на берегах Пахры или же Клязьмы.

Когда мы имеем в виду «досоветское», то очень часто говорим «дореволюционное». Здесь революции не было, и, чтобы отличить одну эпоху от другой, надо говорить не «дореволюционное», а «довоенное». В основной части России главная эпохальная граница прошла по семнадцатому году. Здесь – по сорок пятому.

Парадоксальность города была весьма красноречиво передана в одном из фильмов перестроечной эпохи. Там житель города был изумлен – вот, дескать, Кант. В энциклопедии сказано, что он родился в Германии и похоронен на родине. А могила его в России. Как же так?

А вот так.


* * *

Датой рождения Калининграда принято считать 1255 год, когда тевтонцы основали на берегу Прегеля крепость под названием Кенигсберг. В начале следующего столетия крепость настолько усилилась, что ее для своей резиденции выбрал сам Великий маршал Тевтонского ордена. С этого момента город начал подниматься и, в конце концов, дорос до статуса столицы Восточной Пруссии.

Уже в 1380 году на острове Кнайпхоф было закончено строительство главного, Кафедрального собора. Этот памятник по сей день украшает город и является его самым известным символом.

Дальнейшее развитие истории Калининграда шло весьма стремительно (по крайней мере, по российским меркам). В 1420 году появилась первая аптека, в 1525-м была отпечатана первая книга, в 1534-м открылась первая кенигсбергская библиотека, а в 1544м принял первых студентов университет «Альбертина» (назван по имени его основателя, герцога Альбрехта).

В 1697 году в Кенигсберг под руководством самого царя Петра прибыло из Москвы Великое посольство. Целью его было ознакомиться с Европой и, так сказать, перенять передовой опыт. Об этом в наши дни напоминает водка под названием «Великое посольство» – один из самых популярных в городе крепких напитков. А в 1716 году Петр Первый получает «Янтарную комнату» – дар очарованных им кенигсбержцев.

В 1758 году, во время Семилетней войны грозная крепость Кенигсберг капитулировала перед русскими войсками. Жители города присягнули на верность императрице Елизаветы Петровне. И быть бы Кенигсбергу простым губернским городом с традиционными торговыми рядами, ампирным зданием присутственных мест и множеством православных соборов, но в 1761 году русский престол переходит к Петру III, большому поклоннику всего немецкого. Естественно, что Петр чуть ли не с извинениями возвращает Кенигсберг германскому королю Фридриху II, своему кумиру.

Город вновь становится немецким. В 1830 году здесь открывается машиностроительная фабрика Б. Л. Штайнфурта, будущий Калининградский вагонный завод. В 1895 году по Кенигсбергу начинает ходить трамвай. В 1896-м начинает действовать Кенигсбергский зоопарк.

Вторично русские войска вошли сюда, спустя без малого два века, и в 1945 года кенигсбергский комендант подписал акт о капитуляции перед Советским Союзом. Город вновь стал российским, и на этот раз надолго.


* * *

Кенигсберг издавна привлекал пристальное внимание русских путешественников. Один из них, П. Сумароков, так отзывался о восточно-прусском стольном граде: «Кенигсберг, прежняя столица Пруссии, прусская Москва, обширен, имеет остатки древности, но неопрятен, каналы поросли травою, и оставленные без довершения заведения… ясно свидетельствуют, что Берлин осудил оный занять вторую по себе степень. Мы расположились в Deutsche Hause, против него виден hotel de Russie, наняли лакея, и не щадя сил, удовлетворили любопытство…

Некоторые улицы прямы, довольно широки, прочие узки, как в Риге, но не столь излучисты. Лангас – лучшая из всех, особенно же по сю сторону моста. Высокими о четырех-пяти ярусах под одну крышу домами, множеством при них балконов, рядами крылец, решетками с бронзовыми отделками, распущенными при них маркизами, одни над другими, являет приятное зрелище. Королевская, Французская также отличны; и фобург, или предместье новейшей архитектуры, превосходнее самого города. Пестрота стен необыкновенна, на них встречаются образчики всех цветов. Обилие фонтанов доставляет при украшении великие удобства.

Кафедральный, закопченный столетиями, храм вмещает в себя славные органы, длиною 6 сажень о 5 стволах, мраморные гробницы Бранденбургских курфюрстов и изваянные их изображения. Прахи хранятся при алтарях, пространные надписи возвещают пышные имена, и нам казали череп с цевницею от ноги порфироносца, вываренные в масле бронзового цвета. Внимание, обращаясь на искусство, не занимается разбором мертвецов и стремится от богатых памятников к темному проходу, к железному ограждению простой работы. Тут покоится бренный состав не царя, не героя, не тщеславного родом вельможи, а смиренного гражданина, именитого Канта».

Александр же Герцен писал: «В Кенигсберг я приехал усталый от дороги, от забот, от многого. Выспавшись в пуховой пропасти, я на другой день пошел посмотреть город: на дворе был теплый зимний день, хозяин гостиницы предложил проехаться в санях, лошади были с бубенчиками и колокольчиками, со страусовыми перьями на голове… и мы были веселы, тяжелая плита была снята с груди, неприятное чувство страха, щемящее чувство подозрения – отлетели. В окне книжной лавки были выставлены карикатуры на Николая, я тотчас бросился купить целый запас. Вечером я был в небольшом, грязном и плохом театре, но я оттуда возвратился взволнованным не актерами, а публикой, состоявшей большей частью из работников и молодых людей; в антрактах все говорили громко и свободно, все надевали шляпы (чрезвычайно важная вещь, – столько же, сколько право бороду не брить и пр.). Эта развязанность, этот элемент более ясный и живой, поражает русского при переезде за границу».

Кенигсбержец (а точнее, сам город) все время бросал вызов чопорным и гладеньким, живущим по уставу немцам. Можно сказать, что презирал уклад немецкой жизни. Денис Иванович Фонвизин, оказавшись тут в 1784 году, был поражен: «Тридцатого прибыли мы в Кенигсберг. Я осматривал город, в который от роду моего приезжаю в четвертый раз. Хотя я им и никогда не прельщался, однако в нынешний приезд показался он мне еще мрачнее. Улицы узкие, дома высокие, набиты немцами, у которых рожи по аршину. Всего же больше не понравилось мне их обыкновение: ввечеру в восемь часов садятся ужинать и ввечеру же в восемь часов вывозят нечистоту из города. Сей обычай дает ясное понятие как об обонянии, так и о вкусе кенигсбергских жителей. Тридцать первого в девять часов поутру вынес нас Господь из Кенигсберга».

Немирович-Данченко вообще не видел разницу между каким-нибудь русским уездным городом и Кенигсбергом: «Кто попадает в Кенигсберг не из России, а из Германии, тому он покажется совсем не немецким городом. Жалкие, мелкие домишки отдаленных улиц, грязь, слоями лежащая на самых главных, неопрятность жителей, массы славянских типов и множество евреев, встречающихся повсюду, дороговизна гостиниц и отсутствие всякого комфорта в них переносят вас куда хотите, в Россию, Литву, Польшу, но никак не в опрятную Германию. Какие-то допотопные, мохом поросшие извозчики, подобных которым вы встретите только в Вильне, дребезжащие коляски, нищие на улицах, отсутствие всякого порядка и обилие кабаков на каждом шагу, запутанные лабиринты дальних переулков, с бушующими пьяными, приземистые землянки, даже чуть ли не рядом с историческими дворцами и башнями – характеризуют этот важный порт. Почему Кенигсберг считается в Пруссии вторым после Берлина городом – я не понимаю. Еще в прошлом так, но теперь, какое же сравнение хотя бы с Кельном? Что касается до меня, то я более противного места в Германии не знаю. На рубеже двух государств Кенигсберг успел соединить у себя пороки того и другого, не усвоив их достоинств».

Что поделаешь. Не повезло этим путешественникам. Не про них построен город Кенигсберг. Грязные улицы, аршинные немецкие физиономии, какие-то землянки. Прочь! Ноги моей больше не будет в вашем Кенигсберге!


* * *

Кстати, наши соотечественники частенько называли Кенигсберг немецкой Москвой. Подразумевая, что Берлин – это как Питер, деловая и рациональная столица, а Кенигсберг – территория, специально отведенная для всякого рода необязательностей и причуд.

Граф Федор Ростопчин делал заметку в своем кенигсбергском дневнике: «Меня сейчас испугали. Я сидел и писал и не заметил, как взошла женщина колоссального роста, с огненными волосами; она подошла ко мне, поцеловала меня в плечо и выпросила два гроша. Это была служанка при кухне».

История – абсолютно в духе Кенигсберга.


* * *

Кенигсберг – удовольствие для избранных. И если человек в него влюбляется, то навсегда и без оглядки. Вот, к примеру, впечатления Вильгельма Кюхельбекера: «Теперь мы в Кенигсберге. Поутру осматривали город. Я уже видел несколько готических городов, но ни один не поразил меня до такой степени. Переезжая через мост, я ахнул: река Прегель по обеим сторонам обсажена узенькими высокими домами (между ними есть 8-миэтажные), которые стоят к берегу не лицом, а боком, снабжены огромнейшими кровлями и тем получают вид каких-то башен китайской, или, Бог знает, какой постройки! Улицы красивы и некоторые довольно широки: большие крыльца придают городу веселую, южную физиономию. Меня восхитили итальянские тополи, которые я здесь увидел в первый раз: не знаю красивее дерева».

Что ж, восхитимся городом и мы.