Вступление
Два самых важных дня в жизни – это день, когда ты появляешься на свет, и день, когда понимаешь зачем.
Марк Твен
На что мы готовы ради достижения цели? Той самой цели, которая кажется нам несбыточной – такой далёкой и холодной. Как мы выбираем профессию? Как мы делаем тот шаг, который в значительной степени определит тот путь, который придётся пройти в будущем.
Тогда, в девяностых годах прошлого столетия, профессию выбирали «на века». Это решение «цементировали» и традиции коммунистического прошлого, и в большей степени мнения родных и близких людей. И я, конечно, не был исключением.
Среднюю школу я оканчивал в 1989 году. Тогда ещё учились десять лет вместо одиннадцати сегодняшних. Можно было завершить учёбу после восьмого класса и потом получить среднее специальное образование в ПТУ или техникуме. Но большинство стремилось получить аттестат о полном среднем образовании, окончив «десятилетку». Мои одноклассники условно «разбились» на два лагеря. Одни вообще ничего не хотели и никуда не стремились. Другие планировали поступать в вуз, порой даже неважно в какой, главное, чтобы была корочка и проходной балл позволял особо не заморачиваться при подготовке.
У отдельных индивидуумов, в том числе и у меня, в одном месте был «пропеллер». И мне было скучно просто так «куда-то поступить», надо было непременно взлетать. Дуть на пропеллер и взлетать.
Помните, как в фильме «Тот самый Мюнхгаузен»:
« – А ты что, и впрямь думаешь, что он долетит?
– До Луны? Конечно!
– Её ж даже не видно.
– Когда видно, так и дурак долетит. Барон любит, чтоб было потруднее».
Сейчас, на трезвую голову, спустя десятилетия, под бокал красного вина Primitivo из итальянского «каблучка», я пытаюсь понять и вспомнить, – с чего же на самом деле началась эта страсть. А это была самая настоящая, поглощающая страсть.
Почему я, молодой человек, у которого никогда в роду не было не то что пограничников, но даже каких-никаких военных, так заискрился желанием поступать в Высшее пограничное училище КГБ СССР? И не в Алма-Ату или в подмосковное Голицыно, в которых тоже были подобные вузы, а только в Москву?
Что это было, тщеславие? Да. Скорее да.
Желание самоутвердиться и доказать себе, да и другим тоже, что я могу? Уже теплее.
Может быть, романтика? Да, и это тоже. Куда же без неё?! Зелёные фуражки, граница на замке, служебные собаки, задержание нарушителей, служба на краю земли.
Кстати, к этому самому «краю земли» я не раз ещё потом возвращался в своей жизни. Когда начал путешествовать на машине. И чтобы впустую не «наматывать мили на кардан», снова поставил себе «безумные» цели – доехать до крайних точек Европы. На сегодняшний день уже покорены норвежский Nordkapp на севере, португальская Cabo da Roca на западе и Сицилия на юге.
Поступать в военное училище меня отговаривала и мама, которая, конечно, понимала гораздо больше меня, горячего и романтичного подростка. Отговаривал и дядя Витя, наш сосед по лестничной площадке, на тот момент майор артиллерии. Всё тщетно. Это словно отговаривать сектанта от того, чтобы он не ходил на сборища секты и не ушёл с головой в религиозный омут. Он будет кивать, улыбаться, как будто соглашаться, но не прекратит это, пока сам не захочет.
Вспоминаю сейчас, что даже странно, – у меня не было ни страха, ни сомнений в том, что я могу не поступить. Я совсем не думал о конкурсе, который придётся пройти. Который, как оказалось, был очень даже немаленький. Официальный конкурс был около четырёх с половиной человек на место. Это то, что на бумаге. Но так как училище было, как сейчас модно называть, элитное, да ещё располагалось в Москве, блатных здесь было больше, чем комаров в летнюю ночь.
Как-то, уже учась на втором курсе, я узнал, что из нашей учебной заставы из зачисленных на первый курс тридцати шести человек самостоятельно, то есть без блата и протекции, поступили только семеро. Я был один из них. Теперь без труда можно посчитать реальный конкурс. А ведь ещё были те, кто имел льготы при поступлении. Во-первых, суворовцы, нахимовцы и кадеты. Во-вторых, те, кто поступал «из войск», и не обязательно пограничных. В третьих, это всевозможные национальные кадры – буряты, эвенки, лезгины, абхазы, башкиры, а также таджики, узбеки, киргизы и т. д. Для них выделялись отдельные квоты при поступлении, потому что предполагалось, что после окончания училища они вернутся и продолжат службу на «малой родине». Все эти группы выше перечисленных товарищей при поступлении сдавали только физподготовку, профессиональный отбор в виде специальных тестов и медкомиссию.
Наверное, знай я этот весь расклад заранее, моего энтузиазма и рвения, вполне возможно, и не хватило бы.
Когда же это началось? Когда я заразился этой идеей быть именно офицером-пограничником?
По-моему, это был или 86 или 87-й год. Это было время начала горбачёвской перестройки – Чи-Чи-Чи-Пи, гласность, демократия, перестройка. Первые предприниматели, кооперативы, челноки и торгаши всех мастей. Начиналось новое время – время перемен. Время ускорения в неизвестность.
Сейчас трудно в это поверить, да и прошло всего каких-то тридцать лет, что в те времена не было интернета и смартфонов, новости и фильмы мы смотрели по телевизору, покупали сразу по две-три бумажные газеты в соседнем киоске, и обязательно с программой передач на следующую неделю. Ах да, и кроссвордами на последней странице, конечно. Я покупал газету «Красная Звезда» и военные журналы. Искал и находил статьи и фотографии про пограничников. Я, говоря простым языком, фанател. Так же, как за несколько лет до этого фанател от футбола.
Начиная с класса седьмого, усиленно штудировал математику и русский язык. А ещё бегал. Кроссы. Много бегал. К десятому классу на трёхкилометровой дистанции я прибегал вторым в школе. Первым был мой друг-одноклассник Олег Завистовский. Этого «лося» даже я не мог догнать. Он тоже рвался поступать в военное училище – в Рязанское воздушно-десантное.
А ещё я любил смотреть парады 9 мая на Красной площади и воображал себя на месте гордо марширующих курсантов-пограничников в зелёных фуражках. Хотел быть похожим на них. И так же мечтал когда-нибудь пройти строем по главной площади страны.
Смотрел я эти парады по массивному ламповому телевизору. По-моему, назывался он замысловато и «аббревиатурно» – «ТЕМП».
В то время «всеобщего изобилия» по телевизору можно было смотреть всего четыре программы, из которых более-менее качественно показывали две-три. Качество сигнала оставляло желать лучшего, поэтому телевизор приходилось периодически «поколачивать», чтобы улучшить качество картинки, вернее сказать, чтобы что-то различить. Особенно эффективными оказывались точечные «поколачивания» по боковой правой и задней стенке телевизора. Сейчас это звучит дико, но такова была реальность, и почти вся советская техника начинала по-настоящему работать после не столько сильного, сколько точного удара.
И да, пультов тоже ещё не было. Чтобы переключить передачу, приходилось вставать, подходить к телевизору и крутить барабан на передней панели. При этом он издавал такой механический хруст, как будто у шестерёнки вырывают зуб. Позже эта ручка переключения передач благополучно ломалась, приходилось брать плоскогубцы и крутить металлический штырь до нужной программы.
Ах, нет, я совсем забыл. Пульт дистанционного управления был изобретён уже тогда. У тех, у кого были не барабанные, а кнопочные телевизоры. «Изобретатель», сидя в кресле, метрах в двух от телевизора, тыкал шваброй в кнопки. И они повиновались. Так будущее приходило в каждый советский дом.
На что я готов был ради мечты? Сегодня, спустя почти три десятилетия, могу сказать, что на тот момент я сделал почти невозможное. И выпутывался из, казалось бы, совсем тупиковых ситуаций.
Начать хотя бы с того, что при поступлении в моё училище в то время необходимо было пройти две основные проверки, вместо одной в обычные военные вузы. Первая – в районном военкомате, к которому я был приписан. Вторая – в областном КГБ. Хотя пограничные войска считались отдельной боевой единицей, мой вуз курировала именно эта организация. И это было понятно, даже на уровне элементарной логики, что функции одной организации дополняют функции другой – охрана и оборона границы, пресечение контрабанды, контроль наркотрафика и оружия, организация КПП (контрольно-пропускных пунктов) и другие функции.
В то время даже для того, чтобы тебе позволили сдавать экзамены, нужно было получить разнарядку. Это то, что «спускали» сверху. Для каждой союзной республики, для каждой области выделялось определённое количество мест. Простым языком это называется квота. В советскую эпоху так было не только в армии, но и в народном хозяйстве: столько-то человек направить туда-то, чтобы было всем счастье. И Ленин великий нам путь озарял.
После того как я прошёл первую медкомиссию в моём районном военкомате, я обратился с просьбой предоставить мне направление для поступления в Московское пограничное училище. На что местный толстопузый майор, даже не шелохнувшись, ответил: «Нет ничего, и даже не предвидится». Как говорится, пишите письма. А если нет разнарядки – путь дальше заказан. Дальше районного военкомата не пройдёшь. Конечно, теоретически можно направить свои стопы напрямую в областное управление КГБ, минуя первую инстанцию, то есть военкомат. Но не факт, что меня там даже слушать будут.
Получив «отлуп» в моём родном Шевченковском военкомате, мне пришлось выписываться из него и становиться на воинский учёт в другом – Заводском. Хотя прописан я был и проживал по старому адресу. Конечно, не обошлось без привлечения знакомых, которые помогли провернуть эту незамысловатую рокировку. Без денег. Тогда всё как-то проще было. Не так, как сейчас. Коробка конфет или шоколадка плюс искренняя улыбка воистину творили чудеса. Волшебное время напуганного социализма.
Несмотря на спешную рокировку с военкоматами, документы собрать не успели. В феврале 1989-го, за четыре месяца до выпуска, я уже понимал, что этот год я пропускаю. Следующий мой «момент истины» – июнь 1990-го. Чтобы год совсем не прошёл вхолостую, мне нужно было решить два вопроса. Первый – это работа. Деньги нужны, с этим не поспоришь. Но ещё был важный момент – для поступления требовалась характеристика. Та, что была у меня со школы, уже не годилась. Нужна была «свежая» – с места последней работы. Мне нужно было отработать год, чтобы её получить. Тунеядцев тогда не жаловали, да и отсутствие характеристики могло вызвать ненужные вопросы.
– Ты же всё равно пропускаешь год? – начала издалека та самая знакомая, которая помогла с военкоматом. – Так съезди на разведку в другое училище. Посмотри, как это делается.
И я поехал. Тем более что проезд был оформлен бесплатно, за счёт министерства обороны. Про эту поездку я рассказываю в отдельной главе «Рязанский вояж».
И там же, в Рязани, я подхватил желтуху, заразился болезнью Боткина. С учётом инкубационного периода это проявилось уже по возвращении домой. И хотя это была лёгкая стадия, с таким диагнозом можно было ставить крест на карьере военного. Дальше районного военкомата дело не пропустят. Это серьёзное заболевание, которое часто имеет хронические последствия, а ещё и летальный исход. Поэтому рисковать из-за меня не согласился бы даже самый смелый эскулап.
Поэтому ещё когда я отлёживался почти два месяца в больнице, у меня созрел план, как снова «стать здоровым».
Из больницы я вышел в ноябре 1989 года. Но документы из больницы мне на руки не выдали, – положено было отправлять их в поликлинику по месту работы. В результате хитроумного плана я подменил медицинскую карту – старую «желтушную» на новую, на которой «ещё даже муха не сидела». А после, к моему величайшему удивлению, я сдал все анализы на отлично. Последствия болезни не проявились, хотя печень «тянула» временами очень сильно. К тому же я продолжал всё это время работать на столярном производстве. А после работы мчался на подготовительные курсы в университет – подтягивать историю и математику.
Смешной запоминающийся случай произошёл, когда я проходил медкомиссию в военкомате, и пришёл на приём к местному «психу». Психиатр этот изрядно потрепал мои нервишки, хотя я думаю, для него это обычное дело.
А потом произошёл переломный момент в областном КГБ: при прохождении медкомиссии у меня обнаружили тахикардию, и терапевт не хотела подписывать медкарту и отпускать в Москву. Тут что-то случилось необъяснимое, как будто кто-то там, сверху, пришёл мне на помощь. До сих пор гадаю, что это было. Я фактически уже стоял в дверях, расстроенный, собираясь ехать домой. Всего один шаг за дверь – и всё… А дальше другая жизнь, другая судьба. Думаю, это и называется перепутье. Лезвие бритвы. Когда ни туда ни сюда. Что-то меня развернуло, что-то заставило вернуться и просить-объяснять-умолять-требовать… До сих пор, спустя тридцать лет, помню это ощущение победы. Когда, казалось бы, всё, ты упал. На дне. Но разворот – и начинаешь всё сначала. Врача-терапевта звали Светлана Владимировна. И спасибо ей за то, что поверила, что взяла на себя ответственность и дала мне «зелёный свет» на Москву.
По сравнению с тем, что происходило до Москвы, – вступительные экзамены и зачисление в училище, – это было самое прогнозируемое и умиротворённое время во всей этой эпопее. Как будто где-то там, сверху, посмотрели, махнули рукой и сказали: «Да ну его, этого Пашкова! Устали мы уже посылать ему сигналы. Фиг с ним! Пусть поступит в это его училище и не морочит нам голову. У нас и без него здесь, на небесах, полным-полно дел!»